Воспитанник Шао. Том 2. Книга судеб
Здесь она не смогла вспомнить, что, ее в конце концов принесло сюда. Только на третий или четвертый день ей, уставшей, но шумно переживающей от впечатлений, осмелились напомнить о сути пребывания в этом прекрасном городе. Дочь долго лежала на балконе, уставив блаженно хитрые глазки в манящие дали голубого горизонта. Она даже сначала не поняла, чего от нее хотят и почему ее об этом спрашивают. Но сознание медленно приводило память на рабочий лад. Недовольно глянув на служанку, она все же без злобы проговорила:
– Что ты думаешь, я уже совсем закомплексовалась в рулетке и забыла, зачем приехала? Время меня не торопит. – Дочь игриво помахала пальчиком на служанку. – Но мы сегодня же вечером вызовем наших охранников. И они доложат нам все, что узнали за эти дни. А ты лучше подумай, чем нам заняться сегодня. Просмотри рекламные проспекты, выбери что-нибудь поновей, поэкзотичнее. Дочь снова надолго уставилась с тахты, на которой бесстыдно возлежала обнаженной, в прозрачные дали неизвестности. Неожиданно встрепенулась, внимательно всмотрелась в служанку, оценивая ее внешность.
– Слушай, псина, может, ты тоже положила глаз на моего монаха? Попробуй только. Я тебя сразу сдам в дом терпимости, сука. Ясно?
Руки еще совсем молодой девушки задрожали, и она робко запротестовала:
– Как можно, госпожа, я ведь его еще в глаза не видела.
Дочери было скучно. Она притворно прищурилась. – Я его тоже еще не видала. А вас я знаю, шкур таких. Попробуй только когда-нибудь подмигнуть ему.
– Вы что, госпожа, разве я смею. Я еще вообще не собираюсь думать о мужчинах, – растерянно лепетала служанка.
– Говори, говори. Это ты моей мамаше можешь зубы заговаривать. Она добрая старуха. А мне!.. – дочь резко вскочила. – А ну раздевайся. Оценим твою фигуру.
Девушка пристыженно замерла. Она смертельно боялась госпожу, и еще стыдилась чисто по-девичьи своей наготы.
– А-а, вот такая ты можешь многим голову заморочить. Самцы скромных любят. Ну и кобыла. Не стой, раздевайся, а то отхлещу по лицу, как базарную бабу. Не заставляй меня повторять приказания. Бритвой рожу попорчу, ясно.
Служанка несмело скинула с себя халат, потупя взор на пол.
– Ну и стерва. Еще жеманишься. Фигура у тебя так себе. Грудь низкая, отвисшая. Одевайся. Но – хитрая. К фотографам бегаешь?
– Вы что, госпожа.
– А откуда у тебя такие манеры фотомодели, мимика. Сама детская невинность.
– Не знаю. Не должна же я развязной быть. Вы меня прогоните тогда.
– Правильно. Молодец. Я как-то и не подумала. Ну ладно, не обижайся. Это я чего-то от безделья психанула. Знаешь, мы бабы все завистливые и самодурки. Когда найдешь себе ухажера, я тебе денег дам и на свадьбу, и на приданое. Ступай. Просмотри журналы.
Служанка, накинув халат, быстро упорхнула из комнаты.
Дочь подошла к краю лоджии. Теплый ласковый ветерок развевал ее вьющиеся локоны волос. Она блаженствовала и настойчиво думала свое. Только глаза бесстыже смеялись. Не опасаясь никого, победно процедила сквозь зубы: "Я ей сделаю фигуру. Отдам матери. Пусть старушатся вместе".
Подошла к телефону, набрала номер комнаты своего врача.
– Слушай Цой, зайди ко мне и заодно принеси гормональные препараты для роста грудей и вообще для полноты.
Было еще три часа пополудни. Пора было готовиться к вечернему рандеву, но мысли настойчиво возвращали ее к прошедшему эпизоду.
– Почему я такая злая? Хорошая служанка. Что она мне плохого сделала? А я, как мамаша. Пока не отойду со своей черной завистью, не успокоюсь. Моя красота не чета ей. Какая она конкурентка? Просто еще ребенком держится. Все юное проходит. Жизненные тяготы делают лица злыми, постными, отвратительными. Хотя, – дочь вспомнила свою мать, – ей скоро шестьдесят, а привлекательности у нее на десяток молодых особ. И злая, и красивая. Это, наверное, от одиночества. Дичает. Никто из нее не пил кровь по-настоящему, кроме меня. Ну, ладно, что это я, пора готовиться к вечерним развлечениям.
Дочь сняла трубку телефона, вызвала массажистку-косметолога.
Глава четвертая
Первое письмо полковника Чана
Генерал удивленно посмотрел на неожиданно резко появившегося в дверях полковника Линя. Тот быстрыми короткими шажками пересек расстояние от двери до стола и со свойственной ему скромной таинственностью и чуть заметным субординационным поклоном головы подал шефу небольшой конверт. Он уже был распечатан.
– От полковника Чана из далекой Бразилии, – с каким-то шутовским подтекстом доложил офицер.
Генерал косо и подозрительно посмотрел на подчиненного, на конверт.
– А почему оно?.. Вы что, читали?
– На внешнем конверте стоял адрес моего племянника. Но, внимательно изучив его, понял, что оно может быть адресовано только вам. Чего-то опасается наш друг, раз так серьезно перестраховывается. Да и написал… Не иначе у него под тамошним солнцем крыша накренилась. Или девки до ума…
– Может быть, – остановил генерал, – с ним все может быть. Чан – очень своеобразная личность, хотя и не дурак. И все же он многого не хочет понимать.
Полковник любезно вынул из конверта совсем небольшой листок, на котором более, чем придурковато было написано: – "Бразилия, господа, очень скверная страна крикливых обезьян и сонных бездельников. Ягуары давно не водятся. Кругом испарения болот и нестерпимая жара от пустынь. Рио такой же непутевый, как и его обитатели. Никто ничего не делает, ничем полезным не занимается. Все поголовно гуляют, танцуют, бесятся, пьют мадейру, баб за юбки таскают. От дикой музыки голова ходуном ходит. Тяжко приболел от перемены климата. Жить охота. Тут с одним типом бутылки собираем. Выгодно. Хочется хороших девок, а платить нечем. Высылай, дорогой папаша, не скупись, бабу с бабками. Отсыпаемся на пляже. Совсем забыл, чего сюда притащился. Решили податься на фазенды подрабатывать. В Сан-Паулу предлагают работенку: пыльную, но денежную. Хочу обзавестись законной женой. Есть одна мулатка: зверь баба-огонь и лед. Но нечем завлечь. Она очень богатая, а у меня последние трусы и те дырявые. Стыдно в борделе приличном показаться. Но зато тепло, как у нас. Размаривает. Месяц-второй, совсем местным амиго стану. Привет старым завистникам. Не думайте, что здесь только один кайф. Донимают разные болезни, проблемы и проститутки. С коммунистическим приветом, блудный сын и любящий кузен".
– "Чан-Кай-Кок".
– Ну, что ты скажешь на это, дорогой? – Генерал обиженно откинул письмо. – Срам. Это докладывает полковник китайских спецслужб. Идиотство. Докатились.
– Ничего у них видно не получается, – задумчиво теребил свои маленькие очки Линь. – Нужны деньги, нужен еще один человек. Наших командировочных явно не хватает. На самый дешевый номер не хватает, раз отсыпаются на пляже. И это полковник китайских спецслужб. Докатились. Так и засветиться не мудрено.
– Ты меня не поддевай. Сам знаешь, какие у нас средства. А почему он нас старыми завистниками обзывает? – очень резонно вскипел шеф.
– Это не нам. Он шутит. Это тем, кто несвоевременно заглянет в это письмо. Чего-то очень остерегается, – примирительно успокаивал полковник.
– Хорош подчиненный. Свои обиды на нас валит. И мы ему подшутим. Пришлем мелкие юани, пусть покрутится. Шутник. И прошу вас, товарищ Линь, так составьте ответ, чтобы ему попрактичнее думалось. Контрразведчик. Пацан уличный какой-то. Наверное, на след не попал, раз про ягуаров упомянул. Переменил тему с обиды на дело генерал.
– Скорее всего. – Уверенно подтвердил Линь.
– А чего он про гулящих, пьющих. К чему это все?
– Есть две причины: первое – сейчас в Рио карнавал. А второе, – полковник помолчал, не решаясь прямо что– то говорить. Но видимо служба перевесила и он, выделяя слова, медленно проговорил:-Резидентура наша ловчит, делает больше видимость работы.
– Ах, да. Да-да, – шеф, забыв свои прежние укоры, стал злым, недружелюбным. – Кто там у нас по Южной Америке? Майор Ха? Что-то давно он мне ничего не приносит по Латине. И я забыл наказать Чану, чтобы он заодно проинспектировал нашу агентурную сеть.
– Видимо уже проконтролировал, раз так резко не доволен.
– Молодец. Догадался шельмец. Все же поумнел. А вам, полковник, я ставлю задачу: проверить весь отдел по Южной Америке вместе с майором. Никаких поблажек. Надоели. Полный отчет мне через три дня.
Генерал нервно застучал ногтем по коробке из-под карандашей.
– Если Чан в Сан-Паулу подался, значит, там будет продолжать свои поиски. А фазенды причем?
– Наверное, и оттуда какую-то информацию черпает.
– А насчет бабы чего это он?
– Видно, долго пробудет в Америке.
– Не выдумывай. Скорее всего, новое неожиданное лицо появляется. Все остальное у вас, полковник, пока логично. Как это вы друг друга по намекам понимаете? Ну и волки. Надо было вас туда вместе посылать.
Хотя, кто мне потом бы переводил ваши фривольные сочинения. А почему огонь и лед?
– Наверное, где-то уже стреляли и Чан об этом знает.
– Не понимаю. Убей, не понимаю: с чего ты это все берешь. А трусы? Бордель? Это к чему?
– Нужны смокинги. В высокие круги метит, – уже твердо и серьезно продолжал Линь.
– Здесь можно согласиться с твоими выводами. Но он хитер. Ловко намекает. На наших-то харчах. Мы и сами с тобой еще не прочь какую бабенку завлечь для пользы страны. – Генерал повеселел и раскованно захихикал. – А это, что его донимают болезни, проститутки?
– Полицейские. Да и мало ли еще кто?
– Но он меня все же достал: завистники. Тебя это не обижает?
– А чего обижаться? На школьной бумажке написано. Не гербовая.
– Ну, тогда и пиши ему на такой же бумажке, что он Чан-Кай-Кок, артист и прочее. Кого пошлем к нему?
– Подумаю.
– Донесение составишь, дай почитать. Я ему тоже что-нибудь от Динстона попробую добавить. Сколько до Бразилии самолетом?
– За сутки управляются с пересадками.
– Может парусником отправим через Северный полюс, чтобы знал, плут, как правильно и уважительно депеши писать. Грамотей. Пусть бутылки собирает. Жизнь научит быть учтивее. Как ты думаешь, полковник?
– Так же думаю.
– Не шестери мне. Знаю, что не так думаешь. Сегодня же связника отправляй.
– Будет сделано, товарищ генерал. Сколько ящиков долларов отправлять?
– Не знаю. В каталогах должны быть расценки на самые скромные номера, питание. А на шик свой и баб пусть на бутылках подрабатывает. От меня ему одну пустую бутылку перешлешь.
– И я пачку сигарет.
– С чего это ты такой щедрый. Левые имеешь? Не надо быть щедрее шефа. Спички перешлешь.
– Полковник ведь.
– Какой он к черту полковник. Детство у него еще звонкое и безоблачное. Думаешь, он там делом занят? Напугал меня переводом? И думаешь, я сейчас так взял и раскололся? Не выйдет. На зрелища всякие у него там денег нет. Сразу писать начал, как командировочные кончились. Монахи пусть ему подкинут. Они богаче. Мы бюджетники. Каждая юанька на счету. И пусть не зазнается. Завистниками нас обозвал. Пусть завидует нашей жизни здесь, дома. Скорее вернется. Торопитесь, полковник, ступайте.
– Слушаюсь, товарищ генерал, – облегченно прошамкал Линь и также скорыми мелкими шажками убрался из кабинета.
Глава пятая
Черный пепел пустыни
Монахи осторожно ступали по раскаленному песку. Сиротливые вышки лагеря тощими скелетами торчали из земли, пугая воображение самой черной фантазией. И только двухэтажное здание казармы с крышей обзора на ней немного оживляли мертвый лик проклятой долины. Лагерь был пуст. Отважный грифон важно расхаживал по вышке над воротами и предупреждающе взмахивал огромными крыльями, напоминая людям о своем присутствии. Следы недавнего боя виднелись везде: рваные пробоины на грузовиках, стенах казармы, проволока клочьями висевшая на столбах, кривые обгоревшие опоры вышек. Трупов не было видно. Но мусор, черный пепел жуткой сущностью вяло шелестился по земле. Кругом все было мертво и загробно тихо. Только любопытный и хозяйственный орел набрался ветоши, развесил ее на перилах вышки. Это теперь было его и он готов был защищать свою скудную добычу.
Монахи остановились у входа в лагерь. Дальше Ван пошел один. Дойдя до бетонного колодца, который служил явно не для питья, присел на край. Здесь он хотел ощутить обстановку лагеря. Определить, в какую сторону может направить мысль свое тело после столь угнетающей местности и климата. Ван не напрягался. Просто расслабился и логично рассуждал; куда удобнее скрыться из этой пустыни, если она известна по карте. До лагеря Рус жил в Аргентине, в Уругвае. Потом в Парагвае по просьбе оппозиционных группировок. Так передавал связник. Позже он пропал. Китайцы, жившие в Парагвае, ничего вразумительного добавить не могли. Был послан Хан Хуа с молодыми отроками. Но анализ событий настораживал. С сомнениями Коу Кусина все старейшины были согласны.
Ван решил, что его присутствие в Америке более оправдано, чем кого-либо другого. Он сидел, прикрыв веки и ни о чем не думал. Ему вспомнились скитания Руса трехлетней давности. По логике событий выходило, что эта, проведенная экстремистской оппозицией операция была скорее плодом не их тактических разработок, а инсценирована теми же силами, что преследуют Руса на протяжении всего этого длительного времени. В мире ничто случайно не происходит и само собой не совершается. Если бы брат был оставлен в покое, он просуществовал бы эти несколько лет в Латине. И ничего не должно было произойти из ряда вон выходящего. Сейчас Рус остался верен себе и при приближении конкретного врага скрылся один, никого не ставя под удар. Значит, это могут быть только американцы. И, если конкретно, то господин Динстон, крепко обиженный собственными фантазиями и раздутым не к месту апломбом. Пора его укладывать в постель на попечение сиделки. Странное упорство Динстона. Ван поднимет много китайцев в Латине, чтобы напомнить невежественному американцу, что нельзя быть долго злопамятным и обижать большой круг людей, которые могут успешно постоять за себя.
Ван встал, неторопливо пошел к казарме, продолжая рассуждать и изредка поглядывать на одинокого орла. Аргентина отпадает, как страна, в которой Рус многим известен. Уругвай тоже. Боливия-из-за границ, которые предстояло пересечь. Тем более Чили или Перу. Бразилия-да. Эта страна и режимом благоприятна, территория огромная, береговая линия практически свободная.
Гордый грифон шумно взмахнул крыльями, оторвался от вышки и медленно, большими кругами устремился ввысь. Ослепительное солнце не могло остановить высокий полет большой смелой птицы. Скоро только маленькая точка в бескрайней синеве неподвижно застыла над земным пространством, как далеко ушедшая мысль, которую нелегко было вернуть обратно. Ван долго любовался свободой выбора могучего орла. Властелин высот и далей, тот философски сливался с космической синевой, охватывая сполна всю ее своим гордым одиноким присутствием.
– Сан-Паулу, – негромко, но уверенно проговорил он, – скорее всего там. Некоторое время он обязательно будет там, – заставляя утвердиться в своем решении, настойчиво доказывал себе Большой Чемпион.
Он еще раз поискал в небе одинокую птицу. Но ее не так-то легко было найти. Ярки солнечный свет скрывал ее в бесконечных бликах своих лучей.
Полуденный зной продолжал тяготеть над мертвой долиной: делая ее отталкивающе неземной, мрачной для вольных фантазий. Столбы вышек изгибались от нестерпимой жары, песок глухо хрустел и жутко шипел под редкими порывами ветерка. Кладбищенская тишина пронизывала все пространство ужасающим духом небытия. Время надолго замерло здесь.
Остановилось и солнце. Застыла в изначальной неподвижности земля.
И только люди, влекомые движением непрестанной мысли, тыкались в завесу времени, вершили будничное и раздвигали ширму настоящего, проникая в неизвестное будущее.
Глава шестая
Рус из далекого темного угла сонливо посматривал на детей, дружно работавших ложками над незатейливым супом. И маленький Хуан также усердно трудился над своей пайкой. И его подружки: такие маленькие, что многие куклы по сравнению с ними смотрелись здоровенными девками. За неделю, которую монах провел в этом самодельном приюте, возглавляемом четырьмя довольно уже старыми женщинами, он привык к детям и этим сердобольным боговерующим нянькам. Тех денег, что он отдал им, хватит при экономном использовании где-то на полгода. Предстояло раздобыть себе деньги на дорогу до Индии, для приюта лет на пять вперед. Приобрести документы. На это тоже нужны немалые крузейро. Огромный рабочий конгломерат Сан-Паулу должен помочь. В приюте можно жить, не привлекая липкого взора властей, недругов. Этот полуподвал. Стараниями обитателей был ухожен и чист. И это все на свою более, чем скромную пенсию содержали старые учительницы и врачи. Двадцать три ребенка приютились здесь. Самым старшим было около одиннадцати лет. Как он узнал: после этого возраста дети сами уходили куда-то в неизвестность. Периодически некоторые из них наведывали приют: иногда приносили деньги на содержание новых бездомных малолеток. Никто не спрашивал их, откуда у них деньги. Дети взрослели быстро. Быстро знакомились с жизнью. И быстро узнавали, где и как можно делать баксы. Воровство не считалось чем-то нехорошим. Жизнь требовала свое, и этим требованиям подчинялось все живущее в этом большом городе.
Сейчас Рус даже корил себя, что слишком щедро заплатил индейцам за переход границы. Не предполагал, что так все сложится. Но и не жалел о задержке в приюте. Иначе он и не смог бы.
Монах развернул газету. Он часто читал вслух детям, уверяя их, что это сказки. Нужно было вычитать уйму объявлений, чтобы подыскать подходящее. А для малышей читал так, будто бы сказочник в чужом городе выискивает подходящие места для своих сказок. И он спрашивал ребят, подойдет ли порт или какой стадион для того, чтобы принц нашел себе там дом и невесту. И когда дети, как всегда, дружно кричали «да», он предлагал им новое место. И они снова восторженно кричали «да» и хором соглашались с этим местом. Сказка эта длилась у них целыми днями. Рус фантазировал, дети ликовали, подсказывали. Женщины были спокойны, что хоть в это время малыши никуда не разбредутся по соседним дворам. Но в газетах ничего толкового не находилось. Зато всем было хорошо и интересно.
Центр города монах изучил и планировал на следующий день пройтись в богатых кварталах города. Вечером зайти в казино, в спортзалы. Где-то там должен поймать денежную жилу, сделать деньги. Выйти на дельцов, подделывающих документы.
Но неожиданное предложение пришло от старшего мальчугана приюта девятилетнего Хосе. Он с восторгом рассказал про готовящиеся соревнования по кэтчу районного масштаба. Про то, как интересно их смотреть. Только вот за вход надо платить. У малыша имелись каким-то образом добытые деньги. Но их, конечно, не хватало. Рус не стал разубеждать ребенка. Прихватив с собой еще Хуана, быстро пошли к спортзалу.
…Там было шумно, накурено, весело. Первые три поединка прошли явно халтурно и возбужденный народец начал злобно роптать. Требовал настоящих боев, острых зрелищ. Чтобы было на кого ставить бабки.
На ринг поднялся ведущий, успокаивающе объявил:
– Уважаемые сеньоры, кабальеро, чтобы у вас не имелось предвзятости и сомнении к проведенным схваткам, мы предлагаем сразиться любому желающему из зала.
Публика бурно и злорадно подняла на смех ведущего и язвенно предложила ему самому сразиться с толстяками. Тот артистично поднял кисть. Зал подчиняясь жесту немного поутих.
– Участвующий получает сто долларов, победитель двести и тридцать процентов от тотализатора.
Зал борзо затрепетал, но желающие не объявлялись.
– Решительнее, смелее кабальеро! Кто из вас? Выходите. Жизнь вы не потеряете, а деньги приобретете. Есть врач, справедливый судья, рефери.
Честная, откровенная речь ведущего перцово взбодрила народ на новые колкости и улюлюканье.
Рус не долго думал, что это его момент, когда судьба дает возможность подзаработать деньги. Он оставил малышей сидеть, подошел со стороны к судейскому столику.
– Уважаемые сеньоры, я желаю попробовать.
Выражение лиц судейской комиссии было не менее выразительно, чем охающий шумок в рядах. Судьи в больших сомнениях поскребывали подбородки.
– Здесь, парень, нет весовых категорий. Насчет здоровья у тебя как. Вернее психики. Такие шальные деньги они частенько боком выходят.
Но дружные аплодисменты в зале подсказали судьям, что публика на полном серьезе поддерживает просьбу желающего.
Главный судья некоторое время в раздумье покарябал карандашом по бумаге, даже насупился, но ухмылку спрятать на лице у него не получалось.
Махнул врачу. Тот нащупал пульс монаха, посмотрел в глаза. Повернулся к комиссии:
– Слишком спокоен. Или не понимает, что ожидает его: или с нервами у него не все в порядке. А так отклонений по здоровью не наблюдается.
– Кто ваши секунданты? – еще надеясь на что-то, деловито потребовал судья.
Рус, не думая о подтексте, показал на детей.
– Нет, амиго. Ты чего-то совсем не понимаешь. Нужны граждане, достигшие восемнадцати лет. Не дури, ищи секунданта.
Но секундант сам нашелся мгновенно. Один из разбитных малых, каких в достатке всегда ошивается на подобных мероприятиях. Подскочил к монаху и за десять процентов от прибыли предложил свои услуги. Следом подошел еще один в очках.
– Ну что ж, – согласился судья, – три минуты на формальности, на пятую рефери вызовет вас на ринг. С кем желаете встретиться?
– Воля жребия, – с кладбищенским пренебрежением бросил Рус. Он заполнил листок участника. При нем имелся документ на машину на имя какого-то Луиса; его он и вписал туда.
Секретарь прочитал, растянул губы в сарказме, покачал головой, но подписал, показал на ринг.
…Под свет ярких юпитеров вышел спортсмен роста не очень длинного, но весом где-то к центнеру.
Зал встретил обоих дружными овациями. Симпатии публики были на стороне худощавого паренька, но ставки делались на дородного кетчиста.
…Гонг.
Добрый молодец, обученно махая и хлопая толстыми руками, быстро пошел– на монаха. Упитанный крепыш показывал зрителям, как он обхватит соперника, подкинет его словно деревянную колоду и бросит мощно на ковер ринга.
Но Рус не знал правил новой борьбы кетча: то, что там, в основном, многое условно-и удары, и броски, и все болевые приемы. Когда боец грозно приблизился к нему на расстояние удара, так мощно произвел прямой удар в солнечное сплетение совсем не защищаемое противником, что тот секунды три еще постоял, согнувшись, спазменно хватая воздух побелевшими губами. И рухнул на пол, как подкошенный сноп соломы.
Монах отошел назад, к своему углу ринга. Секундант в бешенном восторге прыгал у канатов. Зрители, еще ничего не понимая, молчали и смотрели на зал. И думали, что противник поднимется и игра-кетч продолжится.
Рефери пригласил врача. Тот подбежал к лежащему. – Жить будет, – не понимая, чего склонился врач над поверженным, слишком спокойно для напряженной ситуации подсказал Рус.
– Дурак ты. Правил не знаешь. – Махнул рукой лекарь.
Монах подошел к судьям.
– Разве я что-то не так сделал? Не так, как они?
Те переглядывались друг с другом, не зная, что ответить. Борца уже привели в чувство нашатырным спиртом. Несколько человек его группы сочувственно и с усилием несли обмякшее тело спортсмена за кулисы.
Зал зашумел. Требовал нового поединка. Соперника покрепче, порезвее. Секунданты Руса удовлетворенно подсчитывали деньги за победу и гонорар. Посмотрели на монаха: по его знаку подбежали к судейскому столику и дали согласие на очередной поединок.
Судьи не стали уклоняться. Шок первых минут прошел, подбиралась затаенная злоба к самозванному борцу. Быстро назвали следующего спортсмена.
Рефери пояснил Русу.
– Бить надо не больно. Так, чтобы падал, но вставал сам. Минимум три раунда положено отработать. Иначе недовольная публика разнесет весь зал ко всем чертям. Она платит деньги и она же играет в тотализатор, и она же хочет видеть зрелище не одну секунду, а все пять раундов.
– Вот ты, – показал он на монаха, – одним ударом отхватил двести долларов и пару тысяч с тотализатора. А публику не порадовал, не удивил, не заставил ее покричать. Ей так неинтересно. Понравится ли такое подвыпившим парням? В состоянии гроги они любой кордон полиции сметут вчистую. Публике надо зрелище, кровь, азарт, нервы.
– Много крови?.-также наивно переспросил Рус.
– А где ты ее сейчас много раздобудешь? Заготавливать заранее надо.
Он смотрел на монаха, как на привидение, не от мира сего. И, как хирург с многолетней практикой, терпеливо вопрошал:
– У тебя случайно справка из психушки не с собой?
– Всевышний миловал, – удивил его ответом Рус.
– Тогда без дурацких шуточек. Вот тебе соперник. – Показал бланк с напечатанной фамилией.