Маяк Чудес

Глава вторая. Я могу вернуть вам то, что вы потеряли

Инга

1 июня, в половине пятого, время расставаться

Город

– Инга, ты не думаешь, что нам надо съездить в больницу? – спросила мама, переворачивая на сковороде блинчик. – Может понадобиться помощь.

– В больницу? – Я поперхнулась чаем и закашлялась. – Мам, ты что, заболела?

Мама в свои пятьдесят с хвостиком отличалась отменным здоровьем и даже простудой умудрялась болеть реже меня.

Румяный блин шлепнулся на вершину аппетитной горки в тарелке, мама зачерпнула новую ложку теста.

– Ты что, заболела? – повторила я вопрос.

– А, что? – Она обернулась и мягко улыбнулась. – Нет, я прекрасно себя чувствую. Как всегда. А с чего ты решила?

– Зачем тогда ехать в больницу?

– В какую больницу?

– Мне показалось, что ты предложила мне поехать в больницу, – осторожно сказала я.

– Тебе послышалось. Это, наверное, телевизор у отца в комнате.

Кристофоро Коломбо, да что это с ней сегодня? То вдруг застывает на месте, как будто ее выключили, то кладет в холодильник ножик, а через пять минут начинает искать его по всей кухне. Никогда раньше не замечала за ней такого. Или это у меня что-то не то с головой? С тех пор как я стала v.s. скрапбукером, я уже ни в чем не уверена. Нет, все-таки если с кем-то здесь и не все в порядке – так это с мамой. Шутка ли – два блинчика подгорели, да это же чрезвычайное происшествие вселенского масштаба!

Я бы ее расспросила, если бы не была уверена, что это бесполезно. Мама ужасно не любит говорить о неприятностях, даже если они случились не по ее вине. Она никогда мне не пожалуется и не спросит совета, в лучшем случае будет молча подавать глазами сигнал о помощи. Мама чувствует себя ответственной за все, что происходит в мире. Если она видит в новостях землетрясение в Японии, то пытается вспомнить, не она ли случайно зацепила каблуком тектоническую плиту. Что поделаешь, у всех скрапбукеров свои тараканы в голове.

«Да размышляет небось на ходу, над новым сложным заказом, – шепнул привычно-назойливый голос у меня в голове. – А в остальном все хорошо, правда же? Ты посмотри, какой блинчик! Это же олимпийский чемпион среди блинчиков!»

Я вздохнула, улыбнулась себе под нос и налила вторую чашку чая. В самом деле, чего обращать внимание на всякую ерунду, когда сидишь на самой уютной кухне в мире. Меня ананасами с шампанским не корми – дай лишний раз забежать в гости к родителям. Я скучаю не только по ним, но и по моему старому, доброму дому, хотя последний год мне и не хватает кое-чего в пейзаже за окном. Дом – это место, где тебе улыбаются даже пятна на обоях и неловко торчащая из плинтуса шляпка гвоздя.

– Как ты можешь сидеть тут и спокойно чай пить после такого? – Мама поставила передо мной тарелку с блинами и села рядом.

Она смотрела на меня как в детстве, когда я приносила из школы двойку за поведение. Я такого взгляда на себе уже добрых пятнадцать лет не ощущала.

– После какого? Что-нибудь случилось? – Я отодвинула чашку и хотела взять ее за руку, но мама спрятала руки под столом и отвернулась.

– Случилось. То, чего боишься, всегда случается.

– Мам, не тяни, рассказывай.

– Может быть, это ты мне все сначала расскажешь? – Она уставилась на меня с таким болезненным выражением, что мне захотелось немедленно проверить, на месте ли у меня уши и нос.

Ага, значит, все дело опять во мне. Мы с мамой вечно спорим из-за моих открыток. Помню, как она ругалась из-за дурацкой истории с соседом. Мне ее и самой теперь стыдно вспоминать, но это было совсем давно, когда я только начинала заниматься скрапом. Кристофоро Коломбо, как же меня тогда достал этот сосед сверху! Я была уверена, что у него десять ног и шесть рук, как у индийского бога Шивы, причем в пяти руках он держит по молотку, а в шестой – матюгальник и устраивает каждый вечер такую дискотеку, после которой наутро приходится ремонтировать полы. Ну я и состряпала для него открытку. Как сейчас помню: в тот момент, когда я ее делала, наверху у него отплясывали так горячо, что я пожелала ему немного остудиться. И, как я вспомнила гораздо позже, представляла себе при этом холодный душ. На следующий же день после того, как он получил открытку, я проснулась от звука капающей воды. Он затопил мне всю прихожую и кухню. Впрочем, своей цели я достигла, хоть и ненадолго: сосед простудился, потерял голос и пару недель провалялся в постели, забыв о ремонте и вечеринках.

Мама тогда устроила мне разнос и запретила требовать с него денег за ремонт. «Почему нельзя было просто пойти и поговорить с этим соседом? На худой конец, полицию вызвать», – говорила она. Мама всегда ворчит, когда я нарушаю технику безопасности, и терпеть не может, когда я пытаюсь решать с помощью открыток мелкие бытовые проблемы. Она считает, что это пустая трата нашего бесценного дара. Все равно, что играть на церковном органе собачий вальс. И Софья ей при каждом удобном случае поддакивает.

А я считаю, если у тебя есть в руках волшебный инструмент, о котором другие могут только мечтать, то грех им не воспользоваться. Никто же не стирает руками в тазике, когда есть стиральная машинка.

На эту тему я готова спорить бесконечно – хоть с мамой, хоть с Софьей, хоть с Магриным, хоть со всеми тремя, и мне это ни капли не портит настроение. Я вообще всегда пребываю в отличном расположении духа, и тому есть вполне объективная причина, которая, впрочем, любому нормальному человеку покажется дикой. Вот чего я терпеть не могу – так это когда мама начинает переживать из-за подобной ерунды. Впрочем, когда дело касается детей, любая мама всегда найдет, из-за чего поволноваться.

Я принялась мучительно вспоминать, чего я такого могла натворить в последнее время. Учитывая, что скрапом занимаюсь не первый год, у меня давно есть под рукой полный арсенал открыток на все случаи жизни – от карточки для экстренного вытрезвления сантехников до универсальной VIP-корочки, которая открывает любую дверь, причем без очереди. Конечно, мама об этом ничего не знает.

– Иногда я думаю, что лучше бы ты подписала контракт, – вздохнула она.

Из-под меня чуть стул не выпал. Если мама и мечтала от чего-нибудь в этой жизни избавиться, так это от злополучного контракта с Магриным.

Я отодвинулась от стола, прижала руку к сердцу и торжественно заявила:

– Клянусь тебе своими ножницами, что от моих открыток в последнее время не пострадал ни один работник сферы обслуживания! И вообще, самое страшное, что может случиться с получателем моей открытки, – это если он помрет от радости.

Мама вздрогнула.

– Инга, не шути так. Меркабур шуток не любит.

– Ага, не любит, – рассмеялась я. – Скажи это своему Скраповику.

– Скраповик… – Мама почесала кончик уха и снова замерла, уставившись в одну точку.

Из любопытства я засекла время. Спустя полторы минуты она вздохнула, улыбнулась и посмотрела на меня совсем по-другому, словно и не думала ни в чем упрекать.

– Да, о чем это я? – спросила она.

– Мы говорили о Скраповике, – напомнила я.

– Как же я могла забыть! Я хотела показать тебе кое-что.

Она поспешила в комнату, а я вздохнула с облегчением – в ее движениях сквозила прежняя уверенность. Вскоре мама вернулась на кухню со своим скрап-альбомом. Вообще-то мало кто любит смотреть чужие альбомы, да и не все любят их показывать, как и семейные фотографии. Но только не мы с мамой! Все-таки Скраповик – ее хранитель – это немного и мой хранитель тоже.

Ненавижу эту дурацкую обязаловку – вести альбом, но так уж предписывает Кодекс всем v.s. скрапбукерам. Еще бы ничего альбом сам по себе, но ни в одном из них не обойтись без хранителя – несговорчивого домового, бестолковой секретарши и Фрекен Бок в одном флаконе. У меня язык не поворачивается назвать их «существами», но они уже и не люди в прямом смысле этого слова, хотя и были ими когда-то в нашем мире. Я люблю называть их «Человеками с Того Света», а сам Меркабур – «Тот Свет», от чего Софья со своим Магриным каждый раз нос воротят. Когда кто-то долго живет в тех краях, куда можно попасть только через открытку или альбом v.s. скрапбукера, он превращается в то, что сам о себе воображает. Человеки с Того Света чем-то похожи на одиноких чудаков-художников, которые живут в своем маленьком мирке в какой-нибудь крохотной мастерской, заставленной холстами, скрипучими табуретками и чашками в чайных разводах. Те тоже – не от мира сего. Правда, в отличие от безобидных художников, хранитель обязательно оказывается самой вредной личностью, какую только можно встретить на том и этом свете. А ведь считается, что он должен быть помощником скрапбукера! И почему всегда так? Одному Меркабуру известно.

Скраповик – не исключение. С этим нахальным клоуном, которому в детстве плохо читали сказку про Мойдодыра, я познакомилась, когда мои родители пропали. Благодаря ему, собственно, и стала v.s. скрапбукером. Это длинная и запутанная история[3]. Вообще-то я по нему даже скучаю, учитывая, что сейчас у меня такой хранитель, какого злейшему врагу в страшном сне не пожелаешь.

Мама раскрыла альбом, и на пол выпала открытка. Я подобрала карточку – никогда не видела ее раньше. На открытке карандашами была нарисована половинка знакомого лица, и здорово нарисована – совсем как живой! Если, конечно, хранителя можно назвать живым. Небритая щека, вечная ухмылка во взгляде, подтекший грим, торчащие сальные волосы и шляпа ядовитых цветов – зеленого и розового – кто бы мог раньше подумать, что подобная личность однажды вызовет у меня приступ нежности. Нарисованный Скраповик приставлял себе к горлу ладонь. Открытку украшали грязноватый шнурок, словно вынутый из его любимых кед, аппликация в виде связки надувных шариков и деревянная лодочка, напоминавшая о старом аттракционе в детском парке. Мамма миа, помню я эти лодочки! Я поддалась неожиданному порыву, поднесла открытку к лицу, вздрогнула и сморщилась. Пахло потом и немытым телом, словно клоун стоял где-то рядом. Что за наваждение?

И только тут я заметила мамин взгляд.

– Мам, ты так смотришь на эту открытку, словно в ней спрятано секретное оружие, и сейчас сюда примчатся все спецслужбы мира.

– Инга, он ушел от меня, – сказала мама будничным тоном.

В ее голосе сквозила лишь нотка легкого сожаления, словно она говорила о разбитой чашке, и это поразило меня больше, чем смысл ее слов.

– Как это ушел? – спросила я. – Куда ушел? Разве они уходят?

– Я чувствую, что он не вернется, – вздохнула мама.

Любой нормальный человек на моем месте в первую очередь наверняка бы огорчился. Или забеспокоился. А скорее, и то и другое. И, может быть, побежал бы за валерьянкой – на всякий случай. Даже v.s. скрапбукер. А я иногда говорю то, что думаю, причем до того, как подумаю, стоит ли в принципе это говорить.

– Какой он классный на этой карточке! – сказала я маме. – Совсем как живой, зато не обзывается и не поучает. Это же мечта, а не хранитель!

И вовсе я даже не издевалась. Это все Аллегра. Я просто не могу не радоваться по любому поводу! Внутренняя радость – это мой крест. Если мне на ногу уронят батарею, я тут же обрадуюсь возможности поваляться в постели со сломанной ногой, а если посреди лета вдруг пойдет снег, я искренне порадуюсь за белых мишек в зоопарке. И моя специализация скрапбукера заключается в том же: я делаю открытки, которые радуют людей. В общем, такой скрапбукерский клоун, не хватает только красного носа и колпака. Мою внутреннюю радость я зову Аллегрой. А она мне каждый день повторяет: «Все самое худшее с тобой уже случилось – ты родилась. Дальше будет только лучше». Никогда не забуду, как впервые услышала ее голос в Меркабуре и вдруг поняла, что она существует одновременно и внутри, и отдельно от меня. Шизофрения, конечно, но я как-то пытаюсь не сойти с ума. По крайней мере теперь я отлично разбираюсь, где мои собственные мысли, а где – ее вечно радостный голос. Аллегра напоминает мне ту старую песню, где у прекрасной маркизы застрелился муж и сгорел замок, а веселый голос поет ей: «А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо». Главное, повнимательней следить за тем, что говоришь окружающим, а то иногда люди думают, что я над ними издеваюсь.

Ничего, я уже привыкла. Жить буду – живут и с диагнозами похуже. А во всем виноват, между прочим, вот этот самый Скраповик. «Золотая моя, солнце моей души, ты даришь радость», – как сейчас помню эти его слова, которые он любил произносить, ковыряясь, по своему обыкновению, в носу.

Мама на мою неуместную радость не обратила ровным счетом никакого внимания. Она вздохнула и сказала:

– Инга, ты что-нибудь понимаешь? Мне кажется, что я уже слишком старая для скрапбукинга.

– Ну да, конечно, тебе и пенсионеры в автобусе место уступают.

Терпеть не могу, когда родители называют себя старыми. Маме никто не дает больше сорока. У нее нет ни одного седого волоска, морщинки – крохотные и улыбчивые, а то, что она немного располнела в последнее время, – так это особенности конституции. Меня тоже худышкой не назовешь. А еще у нас обеих роскошные черные волосы – предмет зависти и моих подруг, и ее. Правда, мама в последнее время коротко стрижется, чтобы выглядеть моложе. В наши дни пятьдесят один – это еще не возраст и уж тем более не старость.

На кухню заглянул отец, налил себе чашку чая и увидел открытку.

– Это и есть ваш Скраповик?

– Как ты догадался? – удивилась я.

– По шляпе, мама рассказывала. Давно мечтал на него посмотреть. Честно говоря, я думал, что он симпатичнее.

– Это ты его еще в худшие времена не видел, – усмехнулась я.

– Твои слова – бальзам на мое сердце.

– Это почему? – удивилась я.

– Сразу вижу, что эта небритая рожа – мне не конкурент, – ответил отец и почесал бороду. – Шутка ли, столько лет жена встречается черт-знает-где черт-знает-с-кем. Теперь я его хоть в лицо знаю.

Папа взял блюдце и потянулся за блинами, но мама отодвинула тарелку и накрыла крышкой.

– Надь, ты что? Я вроде не на диете.

– Я их немного пережарила. Как бы у тебя желудок не заболел.

И тут из-под меня чуть снова стул не выпал. Во-первых, блины выдались отменные, во-вторых, как это – не дать отцу даже попробовать?! Мне захотелось проверить мамину температуру. Отец же отнесся к этому ее заявлению на удивление спокойно. Поставил блюдце на место, взял чашку и сказал:

– Извините, девочки, я вас покину, у меня там перевод горит…

Мне показалось, что, когда отец вышел, мама вздохнула с облегчением. Конечно, она ему ни за что в жизни ничего не расскажет о своих неприятностях, будет одной рукой ликвидировать потоп на кухне, а другой гладить ему рубашку.

– А почему ты решила, что Скраповик ушел? – спросила я.

– Разве ты не чувствуешь, что его больше нет в альбоме? – Мама приподняла брови.

– Могла бы уже привыкнуть, что твоя дочь не чувствительнее фонарного столба, – проворчала я.

Не люблю, когда меня тыкают носом в мои недостатки. Кристофоро Коломбо, они такие восприимчивые! Мама и Софья… Не успеют пуговицу в руки взять, а уже мне рассказывают, как чудесно она будет смотреться в свадебных приглашениях и как благоприятно повлияет на гостей – не даст приглашенным дяденькам упасть мордой в салат, а тетенькам – подарить невесте завалявшийся на чердаке молочник из бабушкиной коллекции советской посуды.

Я так не умею. Для меня пуговица – это просто кругляшок с двумя дырками. Ну или с четырьмя. Я тоже скрапбукер, и у меня самая дурацкая специализация, какую только можно вообразить. Такая же нелепая, как в мире обычных людей – профессия переворачивателя пингвинов. Поэтому мне приходится следовать тому, во что верю я, – обычной человеческой логике.

– Ты сделала такой вывод только потому, что так чувствуешь? – Я вложила в голос весь свой скептицизм.

– Инга, ты, конечно, можешь не верить моему чутью, но в альбоме его больше нет, это точно, – сказала мама. – А в этой открытке – только след, отпечаток. Она пустая, как неудачная фотография.

Голос у нее был такой, словно она вот-вот заплачет.

– Мам, ты уверена? Может, я сама проверю?

Я взяла альбом и тут только заметила, что он как-то изменился. Последний раз мамин альбом я видела пару недель назад, и он был в отличном состоянии – хоть на выставку неси. А теперь он выглядит так, словно ему не меньше тридцати лет. Страницы пожелтели, уголки обтрепались, из ровных, аккуратно прошитых когда-то строчек торчат нитки. И пахнет так, словно его достали с музейной полки, – пылью, ветошью и старой бумагой. Я открыла последнюю, рабочую, страницу и обалдела.

– Мам, ты что? Это ты сама сделала? – вырвалось у меня.

– А что? – нахмурилась мама и заглянула в альбом. – Тебе не нравится?

– Ну не то чтобы, но как-то не похоже на тебя.

«Мрачноватенько. Наверное, мама работает над вдохновлялкой для фильма ужасов, – сказала Аллегра. – Все-таки она у тебя мастер – высший класс!»

Страница была так же похожа на обычные мамины открытки, как собака Баскервилей на болонку.

Из альбома на меня смотрела птица с женским лицом. При всей несуразности ее облика, птица не лишена была своеобразной трагической гармонии. Она стояла на лапах-штампах, сложив крылья, вырезанные из книжных страниц с текстом, и такой же хвост, дополненный линейками с цифрами. На голове у птицы громоздились шестеренки и циферблаты, ветви деревьев, цифры и буквы.

– Семь штампов, – подсказала мама. – Я использовала семь штампов, чтобы сделать голову.

Фоном странице служили грубые синие мазки на ярко-красной основе, углы покрывали черные цветочные узоры. Птица сидела над пустым гнездом, сплетенным из спутанных белых ниток, одна из которых тянулась к ее хвосту. В уголке пять печатных букв складывались в слово «EMPTY». Из груди птицы торчала спичка, на конце которой сидела тяжелая черная буква «В».

Пустое гнездо, черные цветы, мелкие трещины на красном фоне – не нужно быть Софьей, чтобы увидеть в этой работе душевную боль. Дио мио, что случилось с мамой?

«Только не вздумай залезать на эту безрадостную страницу!» – строго предупредила Аллегра. Если бы я каждый раз слушалась ее советов, то давно уже прослыла бы городской сумасшедшей. То предложит босиком по снегу побегать, то песню затянуть утром в автобусе.

Я привычно отмахнулась от Аллегры и попыталась войти в альбом, но страница не откликалась и не пускала внутрь себя. Можно подумать, передо мной не альбом одного из лучших скрапбукеров города, а офисный перекидной календарь. Не отзывалась на мои прикосновения и открытка. Положим, у карточки может быть свой секрет, но с альбомом-то я хорошо знакома, я знаю, как войти в него, я много раз бывала в нем.

– Ведь сколько лет этим занимаюсь, но никогда не слышала, чтобы хранители уходили из альбома, – вздохнула мама.

– А что говорит Магрин?

– Я уже два дня пытаюсь его найти, но он как сквозь землю провалился.

– Давай позвоним Софье! Уж ей-то он всегда отвечает.

– Софье неудобно. Это же моя личная проблема.

– Неудобно квадрат вырезать круглыми ножницами, а это – важное дело.

Я набрала номер несколько раз, но телефон отзывался равнодушным «Извините, абонент недоступен или вне зоны действия сети».

– Давно Скраповик пропал из альбома?

Мама потянула себя за кончик уха. Она всегда так делает, когда задумывается, и я, кстати, тоже.

– Три дня назад его уже точно не было.

Вот так всегда. Родной дочери она все рассказывает в последнюю очередь. «Бережет тебя, конечно», – шепнула мне Аллегра.

– Что же теперь делать? – произнесла мама таким безнадежным тоном, что до меня наконец-то дошло: в самом деле, происходит что-то из ряда вон выходящее.

– А откуда она вообще взялась, эта открытка? Просто выпала из Меркабура и нашлась между страниц альбома? – спросила я.

Ответить мама не успела, потому что почти одновременно у нас с ней затрезвонили мобильники. Мой пел про Фигаро, который то тут, то там, а мамин тренькал что-то унылое, чему любят подвывать собаки. В дождливую погоду у меня от ее звонка кости ломит.

Я глянула на экран и нажала кнопку отбоя: звонила соседка. Жутко утомляет меня своей болтовней, но иногда приходится ее терпеть, потому что она приглядывает за моими кошками, когда я куда-нибудь уезжаю. Кошки мне достались по наследству от тетки. Ненавижу шерсть, давно бы от них избавилась, но чувствую себя в долгу перед тетей Мартой. К тому же она небось за мной и с Того Света присматривает.

Пока мама отвечала на звонок, я встала и подошла к окну. На подоконнике, на кипе прочитанной прессы, лежала газета. В глаза мне бросился заголовок статьи: «Поздравление со смертельным исходом». Ох уж мне эта желтая пресса! Я машинально пробежалась глазами по строчкам:

«Трагический случай произошел на днях в одном из микрорайонов города. Девочка пятнадцати лет попыталась покончить с собой, получив поздравительную открытку от своего возлюбленного. По словам ее матери, картинка на открытке носит издевательский характер. Сейчас девочка находится в больнице, ее жизни ничего не угрожает. Бойфренд (студент вуза), который прислал ей открытку, вот уже несколько дней не появляется ни дома, ни на учебе…»

Дочитать статью я не успела, потому что мой телефон снова запиликал, и я все-таки решила ответить. Когда услышала взволнованный голос соседки, места для мыслей в моей голове не осталось, потому что все заполнил ужас пополам с проклятой радостью.

– Пожар, Инга, пожар! У тебя квартира горит! Дымище валит из окна черный-пречерный, пожарные уже приехали.

– Тетя Марта! – заорала я. – У меня же там тетя Марта!

– Йоп твою мать! Я сейчас скажу пожарным, что там человек! – закричала в ответ соседка.

– Подожди! Это не человек!

Кристофоро Коломбо, ну и что мне теперь делать?! Как объяснить соседке, что тетя Марта живет в картине, висящей на стене? То есть живет она, конечно, не в самой картине, а в одном из меркабурских миров. Но что будет с этим миром и его обитателями, если картина-открытка сгорит? Одному Меркабуру ведомо.

– Кошки! – догадалась соседка. – У тебя новая кошка?

Мамма миа, там же еще и кошки!

– Две! Две кошки, Алла Борисовна и Филя! А тетей Мартой я иногда зову Аллу Борисовну. Для разнообразия.

– Ой, я же не сказала пожарным, что там кошки! Побегу – скажу, может, еще не поздно.

– Я уже еду!

Я бросила трубку и принялась листать список контактов в телефоне – с перепугу никак не могла вспомнить номер вызова такси. «Ух ты, здорово! Настоящий пожар! А какой ремонт потом можно будет закатить!» – вопила тем временем моя Аллегра вопреки всякому здравому смыслу.

– Едем? – коротко спросила мама. – Я сейчас быстро оденусь!

Я молча кивнула, потому что как раз называла оператору наш адрес.

– Куда поедете? – спросила девушка на том конце.

– Улица Комсомольская… – начала я, но меня перебила мама:

– Ты что?! Мы едем на Гагарина, пять.

– Мам, ну пожар-то у меня дома!

– Инга, пожар в мастерской!

– Куда поедете? – переспросила оператор.

– Девушка, пришлите, пожалуйста, две машины, одна поедет на Гагарина, 5, а другая – на Комсомольскую, – быстро сообразила я.

– Я ничего не понимаю, – растерянно посмотрела на меня мама.

– Тебе позвонила тетя Лена, да?

– Да. Она сказала, что в нашей мастерской пожар. Уже потушили, но говорит, что все выгорело дотла.

– Мам… ты только не волнуйся…

Нашла чего сказать! Нет более верного способа заставить человека нервничать до дрожи в коленках, чем попросить его не волноваться. Особенно если нужно сообщить вторую плохую новость подряд.

– Мама, мне звонила моя соседка. У меня дома тоже пожар, пожарные еще только приехали.

– Марта, – ахнула мама, закрыла рот руками и рухнула на табуретку. – Конечно, поезжай к себе. А я – в мастерскую…

– Мам, ты что, не понимаешь? Пожар сразу в двух квартирах! Такого случайно не бывает! Заметь, из трех наших квартир вот эта самая, где мы сейчас сидим, – последняя уцелевшая. Тебе надо остаться. Пусть папа поедет в мастерскую.

– Может быть, пусть лучше он останется? Все-таки это моя мастерская.

– Мам, ну ты сама подумай. Да пусть я всю жизнь буду одеваться на вьетнамском рынке, если эти два пожара не связаны со скрапбукингом! Да еще этот Скраповик… – Я махнула рукой в сторону открытки. – Теперь, может быть, они хотят нас обеих отсюда выманить.