Сухопутная улитка
− Да нажимай все, − сказала администратор. – Сейчас и гимнасты подойдут, и офп-шники, и гандболисты.
Марина потыкала в клавиши выключателей.
− Ты первый раз?
− Да.
− Заметно. Худенькая. Девочки у нас в гандболе крепенькие. Ну ничего. Лучше, чем жирненькой-то быть.
− Александра Юрьевна! – бас охранника.
− А! Чтоб ты, − бросила в сердцах администратор. – Везде эта безопасность чёртова. Пропуски тренер сегодня выдаст. Фотографию не забудь прилепить, три на четыре. – И администратор захромала по коридору встречать новеньких.
Марина зашла в раздевалку, стала переодеваться. Скоро в раздевалку вошла жирная огромная девочка, с длинной русой косой.
− Ты к Елене Валерьевне?
− Угу.
− И я.
− Ты первый раз?
− Угу, − как Марина ни волновалась, но она не собиралась общаться с этой толстухой.
− И я. Меня Варя зовут. – толстуха вопросительно посмотрела на Марину.
− Марина, – еле выдавила из себя.
Появились ещё три девочки. Они весело болтали, обсуждая отстойную песню и блокнотики. Невысокая девочка Маша с выпяченной вперёд челюстью верховодила.
− Вы к Елене Валерьевне, девчонки?
− Да, − кивнула Варя.
− С нами будете. С прошлого года только мы втроём остались. В одной команде будем. Я – капитан. Я – Маша. А это – Даша и Поля.
«Я не могу, − подумала Марина. – Это квадратная челюсть – капитан. Держите меня!» Но вслух ничего не сказала.
Вместе с Машей и её подругами Марина и Варя поднялись по лестнице в зал, прошли мимо сетки, за которой под музыку и истошные окрики тренера занимались гимнастки.
Елена Валерьевна сидела за столом.
− О! Маша! Познакомились?
− Да.
− Твоя новая команда. Разминку проводи. У меня ещё мелкие подойти должны.
Маша побежала по залу. За ней – остальные. Через пять кругов с Вари начал катиться пот. Она пыхтела:
− Давай остановимся.
Марина сделала вид, что не слышит. Пробежка закончилась ещё через два круга. Марина озиралась: где Елена Валерьевна? Красавица-тренер стояла у стола, разговаривала с какой-то женщиной. Девочка, в фирменных шортах и симпатичных сетчатых кроссовках с сиреневой подошвой, стройная и загорелая, с короткой стрижкой, стояла и смотрела на зал, на высоченные потолки на огромную фотографию гандболиста. Через окна под потолком пробивались сентябрьские лучи, освещая зал полосами. Значит, дождь закончился, значит распогодилось.
− Маш! – крикнула Елена Валерьевна. – Ещё Соня будет с вами.
«Ах, Соня! – подумала Марина. – Это, значит, её был дед. Мать тоже дешёвка. А девочку одели хорошо.
− Бегай пять кругов, − сказала Маша Соне.
Пришли ещё три девочки, тоже мелкие, сильно ниже Сони, тоже с мамами, и тоже стали бегать. А Елена Валерьевна всё говорила и говорила с мамами. До Марины долетели слова:
− Нас с баскетбола выгнали. Вы-то не отчисляете?
Марина удивилась: неужели из секций выгоняют…
Началась разминка с мячиками. Марина надеялась, что её возьмёт в пару Кристина Щетинская, симпатичная девчонка с курчавыми волосами, собранными в пышный хвост. Но Кристина отошла к воротам, и Елена Валерьевна с другим тренером, вдвоём, стали лупить по воротам мячами. Кристина – вратарь, поняла Марина. И ей пришлось встать в пару с жирной Варей. Мяч эта толстуха пасовала на удивление сильно. Марина еле стояла на ногах. А ведь это только разминка…
К зиме Марина освоилась на гандболе, привыкла, осторожно рассказала правду и бабушке. А уж бабушка «успокаивала» маму. Марина была собой довольна. Она не сразу огорошила свою гипер-опекунскую семью, она постепенно. И добилась своего. Сразу бы если сказала о гандболе, ни за что бы не отпустили. А сейчас, по прошествии трёх месяцев, смирились. К этому времени всех мелких, кроме дуры-Сони, они с Махой выгнали. Травили девчонок потихоньку, и только если не было поблизости администратора Александры Юрьевны. Вырубали мелким свет в раздевалке, закидывали мячи (мячи были подписаны) за маты и сетки, в самый угол. Прятали сапоги, разбрасывая их по соседним раздевалкам. Обзывали конечно, но не на тренировке – Елена Валерьевна наказывала отжиманиями, если замечала.
После тренировки Марина по-прежнему была одна. «Тройка» Маши жила неподалёку, они вместе приходили, вместе уходили. Вратарь Кристина оставалась ещё и на вторую тренировку со старшаками. Варю ждала бабушка, весёлая общительная жизнерадостная, как все толстухи, она так радовалась, что Варя сбросила за четыре месяца пять килограммов, рассказывала об этом и охраннику и хмурым гардеробщицам и администраторше Александре Юрьевне. Марине приходилось выслушивать нескончаемые трели бабушки Вари, ну и с Варей, понятное дело, общаться, иногда плестись с ними до остановки.
У Елены Валерьевны была звёздная старшая группа, сыгранная команда, сильная. Они приходили к шести вечера, переодевались в соседней раздевалке, в девятой. В десятую раздевалку входили старшие мальчики. «Как-то странно, − размышляла Марина. – Парни моего года тренируются до нас, старшие − после нас. Почему, интересно? Почему не с нами? Почему мы в одиночестве?» Ровесники Марине на фиг были не нужны, а вот старшие… Вот бы с кем она хотела брести до остановки сколь угодно долго. Она рассказала бы своему парню и про папу, и про Юльку, и про прилипчивого Кису, который подарок ей уже на Новый год приготовил. «Сто пудов – духи», − предположила бы Марина и сморщила перед воображаемым собеседником носик – у неё это здорово смешно выходило. «Единственный выход – тренироваться, − думала Марина. – Тогда рано или поздно я буду тренироваться со старшими. Вон, Кристина Щетинская, тренируется же. Но она вратарь…» Кристина была на год старше Марины, и какая-то уникальная у неё была реакция, и растяжка тоже приличная. Марина же пока на тренировках не блистала, но старалась: с февраля начинался турнир.
На турнире Марина крайняя. По другому краю бегала Соня. Маша –линейная, она мячи у противника молниеносно подбирает, Варя полусредняя, еле бегает, своей тушей пробивает защиту, удар сильный, мяч летит в ворота, но чаще мимо. А Марина – вообще не забивает. Крайние вообще мало по воротам бьют, крайние подбирают мячи по углам. А вот противная мелкая Соня забивает и с угла. Вроде как побежала, мяч внизу держит, и вдруг – раз! – мяч в воротах. Соня умела хитрить. Маша пасы теперь даёт только Соньке, а Марине – никогда. Поначалу Маша только Марине пасовала, но Марина мяч теряла, и Маша на Марину наорала, её даже с площадки на две минуты удалили. Маша на Марину вообще с кулаками полезла. Судья игру остановил. Противник-то от Маши часто по мордасам в гандболе получает, но чтобы игрок на своего же накинулся… Марина совсем растерялась, Елена Валерьевна её заменила. А Сонька бегала себе крайней и бегала. То, что тренер выпускала на площадку мелкую, выводило Марину из себя, ещё больше выводило, что все думают, что Соня лучше Марины играет. Почему парни девяносто девятый-двухтысячный играют отдельной командой, а эта мелкая Соня – с ними?! Марина, пока стенку подпирала, спросила у Елены Валерьевны – ведь в запасе стоят девочки старше.
Но Елена Валерьевна, как всегда, грубо отшила:
− Нет у меня команды мелких. Соня рослая, нормально. Ты бы лучше о своём пасе думала. Лапша, такая лапша и руки дырявые, точный пас принять не смогла.
«Лапша» Марину так все здесь на гандболе и звали…
Марина пожалела, что полезла с вопросами. Елена Валерьевна нервничала на турнире, ругалась с арбитром из-за Вари – судья назначил семь метров, по мнению тренера Варя заслуживала только десять метров. В итоге Варю удалили на две минуты, а Елене Валерьевне показали жёлтую карточку…
Глава четвёртая. Стукачка
В спортивном корпусе были медицинские кабинеты. Сказали, что будет медосмотр. Их команде назначили на рано. Но тренера не было. Елена Валерьевна пришла спустя два часа с каким-то странным лицом, то ли до смерти напуганная, то ли просто сильно злая. Она не говорила, а рычала. Сунула Маше какие-то листки:
− Веди, Машуль, команду. Если меня позовут, в зале найдёшь.
Потом узнали, что у Елены Валерьевны в этот день умер отец. Совсем ещё не старый. Сердце…
На медосмотре к невропатологу вошли скопом.
− Курите, пьёте, матом ругаетесь? – неожиданно спросил врач и почесал усики.
Все молчали. Матом в раздевалке ругались все, кроме Сони. Что с этой Сони взять. Один раз зашёл разговор о сексе, Соня спросила: а что это?
− У родителей спроси, − презрительно бросила Марина.
С тех пор, если Соню у гардероба встречала мама, то с ненавистью смотрела на Марину. Марина смело смотрела в ответ, не опускала глаза. Ей бы было легче, если бы эта здоровая неухоженная некрасивая тётка в дешёвых джинсах что-нибудь ей сказала, не молчала. Но тётка молчала, и от этого у Марины ещё больше портилось настроение.
− Ну так что, девочки? Как дела с дурными привычками? – спрашивал невропатолог, выводя нечитабельные каракули на листочках.
Все молчали.
− Одна команда?
− Одна.
− И ты, малышка, Максимова Соня, с ними?
− Да, − ответила Соня. – Там ещё девочки младшие были. Но Любушкина всех обижала. Они и ушли. Осталась только я.
− Любушкина? Кто тут Любушкина?
− Я, − скромно улыбнулась Марина. Она ничуть не испугалась. А вот Маша почему-то покраснела.
− Не куришь? – непонятно было, зачем врач это спрашивает.
− Нет.
− Но ругаешься? Как, Соня, ругается Марина?
− Да, − сказала Соня.
И вот тут Марина почувствовала, что краснеет. Невропатолог между тем всё что-то строчил в бумажках и ухмылялся сквозь усы. Он отдал листочки Маше:
− Следи, капитан, за дисциплиной. Гандбол – нервная грубая игра. Что, девчата, главное и в жизни и в спорте?
Все молчали.
− Держать себя в руках. Не выходить из себя. А то можно и обратно не вернуться, красная карточка… удаление до конца жизни… то есть игры… мда…
После этого злополучного медосмотра Марина притихла, не приставала к Соне – вдруг невропатолог донесёт Елене Валерьевне? Но прошёл турнир, на котором они заняли последнее пятое место, прошло больше месяца со смерти отца Елены Валерьевны, и тренер стала такой же, как была, без того растерянного странного старящего её лица.
Маша после турнира перестала издеваться над Соней. Но Марина действовала теперь с Варей. Они с Варей больше не лезли в Машину «тройку», точнее Маша и девчонки как-то отдалились от Марины и Вари. Маша вообще стала уходить в другую раздевалку, к старшим. Она и тренировались теперь иногда со старшими.
После тренировки, если не было посторонних девчонок из групп ОФП, неповоротливых целлюлитных клуш, Марина говорила Соне с издёвкой:
− Ой, ну как ты, Сонь? О-оо: сапоги? Посмотри на свои сапоги! Позор, да, Варь? Мальчик-то есть у тебя? Гуляешь?
Соня молчала, краснела.
− Я в четвёртом классе, очень любила потусить. А сейчас мой парень никуда меня не пускает – только с ним, только с ним, − кривлялась Марина, гордо застёгивая лифчик.
− А чё ж, Марин, он на турнир не пришёл, твой парень? – басила Варя, переплетая косу. Варя любила расчёсываться в раздевалке, чтобы все видели, какие у неё роскошные волосы.
− А зачем?
− Ну как? У старших девчонок друзья приходили.
− Так то – старшие. Они чемпионки. А мы последние. Я позориться не хочу.
− Ты пасы слабые даёшь. И не метко, – сказала вдруг Соня.
− Можно подумать ты сильные, ты вообще под конец игры не бегаешь, а пешком ходишь. И чего только тебя Елена Валерьевна ставит с нами?
− Нет команды моего года, вот с вами и бегаю.
− Смотрю: вместо уродского рюкзака сумку уродскую таскаешь? – Марине хотелось побольнее уколоть Соню.
− Да ладно. Классная сумаха, – вступилась вдруг Варя.
Сумка, и правда, была хорошая, спортивная, в цветочек. Марина и сама о такой мечтала, а то рюкзаки эти надоели. Ещё круто, когда сумка и рюкзак из одного материала. Соня как мысли её прочитала:
− У меня ещё рюкзак такой. Мама купила.
− Твоя мама дура, − сказала Марина.
− Сама ты дура, − сказала Соня и вышла из раздевалки.
− Видела: она чуть не заревела, − рассмеялась Марина.
Варя загоготала. И Марина поняла, что Варя её одобряет, а с сумкой так только прикалывалась. Они как можно дольше сидели в раздевалке, пока Александра Юрьевна не постучала:
− Девочки! Сколько можно?! Мне убираться. (Александра Юрьевна подрабатывала уборщицей по совместительству.) И смотрите у меня: девочка в слезах вышла. Мама её уже мне жаловалась. Не обижайте никого. Тут же спорт, не школа.
«Да пошла ты», − подумала Марина. Но вслух ничего не сказала, мило, даже виновато улыбнулась. Она была довольна собой. Значит, мать Сони уже жалуется. Ну-ну. Хорошо, что Елена Валерьевна ни с кем из родителей не контачит, не разговаривает, вниз, к гардеробу, не спускается, на трибуны во время тренировок не пускает. Сколько раз бабушка Вари просилась «тренировочку посмотреть», Елена Валерьевна – ни в какую: «Только на игры!» − говорит. И телефон свой никому не даёт. Если, тренировка отменяется или переносится, звонит Вика – капитан старших девочек.
С этого дня, когда Соня чуть не расплакалась, Марина решила мучить Соню и во время тренировки. Чтоб не стучала невропатологу, чтоб мама её администратору не жаловалась. Нередко Марина попадала во время упражнений с мячом в пару с Соней – пары всё время менялись. Марина целилась в Соню, ей в лицо, вкладывала всю ненависть, всю силу. Иногда Соня пропускала броски, тёрла скулу – гандбольный мяч быстрый, удар от броска болезненный, жаль, что у Марины пока сильно не получается.
Глава пятая. Весенняя паника
В апреле Юлька заболела. На тельце у неё образовалась опухоль. Марина запаниковала, полезла в интернет, но интернета не было, мама не оплатила. Пришлось просить Кису. Эсемеску она ему тоже послать не могла – денег на счету не было, ждала следующего дня. Она привыкла к Кисе за этот год, ей было приятно, что в классе никто больше не прикалывается над её рассказами о папе, больше никому ничего и не рассказывает. Только Кисе врала как раньше. Если Киса приглашал её в кино на выходных, Марина отвечала, что не может, что идёт туда-то и растуда-то с папой.
− Я посмотрю дома в сети, скажу насчёт улитки, − с готовностью отреагировал Киса.
− Спасибо, Валер. Мне в общем-то по фиг. Всё-таки улитка, не собака там, не кошка, но привыкла я к ней. Она тихая такая, мокрая…
На следующий день Киса, ухмыляясь, принёс распечатку:
− Читай!
Марина стала читать. Оказалось, что опухоль – это половой орган. Юлька повзрослела, ей нужна пара. «Пара из другой генетической линии» − это они смеялись уже вместе с Кисой, когда он провожал её из школы домой. Впервые Марина позволила ему это!
− Я и смотрю, Валер. Она теперь меня не ждёт, всё ползает по стеклу, мечется. Ну, насколько это возможно при её темпераменте. Раньше по руке ползала, а теперь всё в скорлупе и в скорлупе. Салатик есть перестала. А то ещё, знаешь, забьётся в угол, закопается в землю, я её и найти не могу.
− А купаться?
− Я так испугалась этого отростка, что перестала купать.
Они поехали в магазин за второй улиткой. Мама без звука дала денег, Марина естественно сказала Кисе, что деньги дал папа.
− Ахатины– гермофородиты,– радовался непонятно чему Киса, обняв Марину. Она впервые дала себя обнять, она несла коробочку с новой улькой.
− И как назвать-то эту новую?
− Назови Валера.
− Нет. Назову Киса.
Киса обиделся, засопел. Зачем, зачем Марина его обидела? Ведь, Киса с ней пошёл в магазин, выбрал улитку, вообще было всё замечательно. С другой стороны – он её в пятом-шестом классах сильно обижал. И ей до сих пор приходится продолжать врать ему об отце. А как не врать? Если уж столько наврала, признаться нереально. Киса снял руку с её плеча. Ну и пусть. Киса не стал её чмокать в щёчку у подъезда. Ну и пусть.
− Да ладно. Назову Валерой.
Киса даже не обернулся.
− Валер! Не куксись!
Киса проигнорировал и это.
Ну и пусть.
Юлька! Только Юлька никуда от Марины не денется, никогда её не предаст. Юлька! У тебя теперь пара из другой генетической линии!
Паника! Юлька отложила яйца! Или это Валерка отложила яйца? А может быть они обе?
Паника! Елена Валерьевна сказала, что будет лагерь. И надо пятнадцать тысяч рублей.
Так… по порядку. Хорошо, что ещё оставались копейки на счету – она тут же послала эсемеску Кисе. Сообщения ей даются легко, не то, что телефонный разговор. У неё врождённая грамотность, и стиль, и всё такое письменное. Ей про грамотность на вступительных экзаменах сказала Алевтина Ивановна. Марина даже предположить тогда не могла, что будет спорить с такой уважаемой учительницей на факультативах. А вот – спорит теперь. Все молчат, половина вообще не врубается, не понимают, подсажены на фэнтези. Как их только в эту гимназию взяли, может, они классом ошиблись – им же всем не в лингвистический, а в какой-нибудь Хогвартс.
Она написала Кисе про яйца. И спросила: ЧТО ДЕЛАТЬ?
На следующий день Киса молча сунул ей распечатку – он всё ещё обижался, но с парты не отсаживался, рюкзак носил по-прежнему, и провожал, но всё молча, или почти молча − односложные какие-то предложения. Она почитала распечатку, поблагодарила:
− Спасибо. Так и сделаю. Может, заберёшь Валерку?
Киса вздрогнул:
− Всё-таки Валерой назвала?
− Ну так. Ты ж обидчивый такой.
− Валеру заберу. Ты только всё объясни мне. Как купать, где держать, чем кормить.
− Главное – аквариум. Но первое время можно и в банке.
− Нет уж. Попрошу денег у мамы. На террариум. Или нужен обязательно аквариум?
− Аквариум лучше, − улыбнулась Марина, она впервые улыбнулась Кисе по-доброму, обрадовалась, что Юлька опять останется одна и яйца эти закончатся, но и Валеру Марине хотелось пристроить в надёжные руки. Марине было неприятно, что Юлька забыла о ней, променяла её на другую генетическую линию. Если Марина брала её в руку, она не вылезала из домика. Показывалась только под струёй воды. Но и с Валерой Юлька теперь не «общалась». Ползала вдалеке, спала тоже отдельно. А раньше-то – всё рядом, рядом, и даже вплотную. В общем, Юлька оказалась большая эгоистка. Отложила яйца и бросила их. Валерка тыкался в них, видно хотел сожрать, но у него ничего не выходило. Марина торопилась домой.
− Блин! Ты так ходишь быстро!
− Спортом заниматься надо. – Марина забрала у Валеры рюкзак, побежала по лестнице вверх, на свой пятый этаж. Влетела.
− Бабушка! Где у нас банки?
Бабушка сидела у телевизора, не сразу откликнулась.
− На балконе. Не лезь, не лезь, Мариночка. Я сама. – бабушка, путаясь в махровом халате, поднялась с кресла.
Но Марина сама нашла банку на балконе; из горшка с алоэ сыпанула в банку землицы, побежала в свою комнату. Ули опять были вместе. Рядом! Панцирь Юльки потемнел за это её брачное время. Валерик была крупнее, с панцирем коричнево-чёрным.
− Ты мой моллюск, иди ко мне, иди, − Марина протянула руку и схватила Валерика. – Не надо мне больше детей, понял? Не надо. Всё. До скорого. Юлька соскучится, я тебя опять попрошу. − Она как можно аккуратнее усадила Валерика на дно, но Валерка тут же пополз. «Совсем ополоумел, − подумала Марина. – По идее он прятаться должен. Юлька всегда в домик пряталась, если её на новое место сажали».
Она накрыла банку полотенцем, вылетела из квартиры – пока бабушка будет проводить ревизию на балконе, Марина успеет отнести Валерика Валере. Она аккуратно побежала вниз по ступеням. Она была почти счастлива. Сами собой, через шаг, рвались на волю слова, слоги, звуки:
Су-хо-путная улитка
Ты ползёшь довольно прытко.
Домик круглый покидаешь
Прыг в троллейбус − исчезаешь…
Почему в троллейбус, Марина объяснить не могла, и почему прытко не знала. Хотя прытко – потому что улитка, рифма.
− Ты чего это? – удивился Валера. – Поёшь, что ли?
Марина опомнилась. Она выбежала из подъезда, повторяя слова − спалилась.
− Пушкина повторяю.
− А-аа, − Киса посмотрел как-то странно. – Странный какой-то Пушкин. Троллейбусы воспевает.
Вокруг бушевала весна. Рождались на деревьях липкие листики. Цвели яблони-китайки. Гудели по магистрали троллейбусы… Троллейбус-тролль в заиндевелый вечер, − вспомнила Марина совсем не по времени другое своё стихо, над которым так смеялись в старой школе. Марине захотелось обнять Кису, пойти с ним гулять. Это их с Кисой мир. Эти деревья, эти клейкие листочки, этот город. Это их время. Наплевать на остальных. Все вокруг вон из их мира!
− Ули не любят света. Ты знаешь, Валера какая-то нервная сейчас. Паника у неё. Боюсь, она и тебе кладки устроит.
− Пусть. Есть же рецепт, − отозвался Киса. Он не смотрел на Марину. Наверное, он уловил её мысли, её желания… Киса покраснел как рак. Его неловкость передалась Марине.
− Да-да. Пойду, Валер. Побегу. А то ещё повыведутся. И куда их. В дикой-то природе улины яйца черви съедают, жуки. А у нас червей нет. Если не считать сухих червей, в корме.
Валера грустно улыбнулся, чмокнул Марину в щёку, и она, довольная, что помирились, побежала скорее домой. Влетела в квартиру. Бабушка всё ещё шуровала на балконе. Ну, старики они такие, всё чего-то шебуршатся, всё пытаются контролировать. Эти банки сто лет на балконе стоят. Бабушка варенье варит. Раньше ещё консервировала: огурцы, грибы, перцы, синенькие – для Марины всё это под запретом, потому что с солью и уксусом. Пока папа с ними жил, всё это готовилось десятками банок. Теперь нет. Теперь только варенье, и то больше по инерции… Бабушка копалась на балконе – Марина копалась в земле, выискивая яйца – всё-таки ули успели их разнести-разбросать. Надо сразу было, − бесилась Марина. – А теперь выбирай их. Вроде бы собрала в пластиковую коробочку все яйца, тщательно ещё раз, пальцами, прощупала землю. Положила коробочку в морозилку. Ночью встала, взяла деревянную толокушку и стала толочь замороженные яйца. В кухню вошла заспанная мама:
− Ты что, Марина?
− Ничего. Улька яйца отложила, я их заморозила, теперь крошу, чтоб их ей же скормить.
− Ужас какой!
− Всё по инструкции, из интернета.
− А почему ночью, Мариночка?
− Мама! Уля ночной моллюск!
Она хотела сказать как обычно «мама отстань», но как раз по риторике прошли синонимические образы речи, рерайт. Слова можно говорить любые, важна интонация – убеждала Алевтина Ивановна. Марина испытала новое знание на маме, и это сработало. Мама спокойно пошла спать. Марина высыпала яичный порошок в аквариум – можно сказать, развеяла пепел по ветру. «Надо было пепел на листочек салатный положить, так легче бы Юлке было. Хотя… пусть тренируется, двигается в своём замедленном темпе. И пусть мне приснится, что в заторможенном мире тормозов моя Юлька самая быстрая». Но Марине ничего не приснилось.
Глава шестая. Аномальная жара
Паника! Жёлтый уровень опасности! Аномальная жара!
Киса уехал на дачу. Хотя обещал сидеть в городе всё лето ради неё, ради Марины. А вот – сбежал. Жара − хорошо так за тридцать. И уже загорелись леса. Запах гари иногда приносит ветер.
Паника дикая. Все бегут. Утром из-за смога не видно в окна ничего. Мама звонит папе. Второй раз за три года! Требует, чтобы папа позвонил Елене Валерьевне. Папа юрист, адвокат, он знает, как разговаривать.
− А ты социолог! – орёт папа в трубку так, что Марина всё прекрасно слышит. – Ты привыкла общаться с людьми.
− А ты не привык?
− Меня достали люди! – визжит, как девчонки у них в школе, папин голос. – Я бесплатно с ними не общаюсь, поняла?
− Но это твоя дочь! – плачет мама.
Марина не плачет, как мама, нет, не причитает по-бабьи. Марина спокойно берёт Юльку, несёт её под кран. Юлке тяжело. Жара и пустыня – не её стихия. Всё голо, всё пресно, катятся по пустыне перекати-поле родительских ссор и взаимных обид.
− Просто папа бабник, − шепчет Марина Юльке. – Сам виноват, и поэтому хочет доказать, что мы с мамой плохие. Конечно, мама и бабушка после операции меня оберегали, не разрешали ни с кем общаться…
− Бабушке как всегда повезло, умотала в санаторий по путёвке собеса, − мама сидит за столом со стаканом пива, обмахивается веером. Толстые рыхлые руки, круглое как блин лицо.
Конечно, можно поехать к папе на дачу.
− После такого разговора? – мама делает большой глоток. Пиво пенится, сквозь стакан видны пузырики, похожие на улины яйца… − Да лучше тут сгореть, чем унижаться.
Марина не согласна. Ну и что, что папа не приглашает, можно попроситься, можно подружиться с новой женой. Но мама против: ехать на дачу, где Марина к тому же покалечилась – это выше её сил.
А Марине всё равно. Тем более, что того «обрыва», крыши подземного гаража, больше нет. Не будет же папа гробить своего нового ребёнка, кстати, тоже девочку.