Приказано: выстоять!
Зенкевич четко и ясно указал каждому из нас место засады, распределил, кто кого из заговорщиков будет задерживать сразу же после ареста Волошина. Я слушал его и понимал: свадьба, которую мы с Тоней назначали через три дня, в воскресенье, срывается.
На следующий день я был уже на заставе. Последнее совещание проводил Зенкевич.
– К задержанию все готово. Наряды предупреждены, проход сделан. С Волошиным придут еще двое. Выделяем три группы. В первой, ударной, буду я сам, мы будем брать Волошина с людьми. Две другие группы – страхующие. Один из бывших заговорщиков помогает нам – он и выведет всех в нужный район.
Вечером мы сидели в горнице маленькой теплой избы неподалеку от нужной нам лощины. Едва стемнело, надели полушубки, маскхалаты и двинулись по глубокому снегу. Залегли. Впереди – группа по захвату Волошина, левее от нас – вторая страхующая группа. Тихо. Лишь изредка из деревни долетал лай собаки да потрескивали деревья на морозе. Лежать пришлось долго. Холод сковывал тело.
В три часа ночи мы услышали шаги. Район задержания был выбран точно – Волошин уже успокоился, граница осталась позади, и грозная команда Зенкевича «Стой! Руки вверх!» застигла трех нарушителей врасплох.
Возвращаясь на заставу, я испытывал даже легкое разочарование: матерый враг, мастер стрельбы, отличный борец и так просто был взят.
– За службу всех благодарю, – Зенкевич, стоя перед строем нашей группы, подводил итоги операции. – Сработали все звенья отлично.
А потом мы возвращались в розвальнях в Благовещенск. Зенкевич лежал в одних санях с нами, молодыми командирами, отслужившими на границе лишь по нескольку месяцев, и говорил:
– Вот вы расстроились, что тихо так вышло. Без стрельбы, без погони, без крови. А я рад, что все живы. В этом и заключается высшее мастерство пограничника – взять врага, перехитрить его, обезвредить и вернуться домой…
Заговорщиков брали на следующую ночь. Аресты провели одновременно во всех деревнях, где были члены контрреволюционной организации. Никто из них не ожидал такого оборота дела и потому сопротивления не оказывал.
Наконец, я смог увидеться с Тоней. В ее глазах было столько тревоги, нежности, заботы, что поспешил ее успокоить:
– Все хорошо, все целы.
Она обняла меня и заплакала.
Шли дни за днями, где были допросы, очные ставки, оформление документов. И вот наступил тот день, когда мог пойти в гости к Тоне. Теперь уже ничто не сможет отменить нашу свадьбу. Она будет в ближайшее воскресенье.
Но я был все еще слишком самонадеян: слишком мало прослужил на границе. Ночью меня подняли по тревоге: сбежал Верзила. Так мы звали между собой ярого антисоветчика Михайлова. Пока наша группа занималась Волошиным, другая взяла Верзилу. Это был огромный человек, сутулый, с тяжелым и мрачным взглядом из-под полуопущенных век. Бывший офицер царской армии, он не раз переходил границу и оставался неуловимым. Но вот взяли и его. Поместили в штабе, у дверей комнаты поставили часового. А ночью меня разбудил связной:
– Вас – к Вариводе. Михайлов ушел…
Когда я прибежал в комнату Вариводы, тот, покачиваясь с носка на каблук, стоял перед часовым:
– Видал орла? Заснул на посту. Марш на гауптвахту! Он повернулся ко мне:
– Я в штабе сейчас один. Ты первый подоспел. Глянь, куда он мог уйти, а я соберу людей…
Я осмотрел все возможные пути выхода из штаба. Михайлов мог уйти по лестнице на чердак, оттуда через слуховое окно на крышу, с крыши по ветвям перелезть на дерево, оттуда спуститься на землю. И – поминай как звали!
Я вернулся в комнату Вариводы. Здесь уже было полно народу. Доложил свои наблюдения.
– Берите собак, живым или мертвым, но Михайлова надо взять.
…Я глянул на часы. Прошло уже 36 минут, как мы бежали. Собака ровно и уверенно вела нас по следу. Нам повезло, что Михайлов ушел ночью, и следы его никто не затоптал. Они вели нас через город, по набережной, по чистому полю.
– Придержи собаку, – попросил я на бегу проводника.
Силы надо беречь.
Сапоги, галифе намокли, потяжелели. Бежать становилось все труднее. Во рту пересохло. На окраине села, далеко за Благовещенском, решили передохнуть. Нас было трое. Остальные отстали по дороге.
– Мы возьмем его, – успокоил меня проводник. – Днем он через границу не сунется, а до ночи – догоним.
– Хорошо бы. Пора!
И вновь собака тянула нас ровно и настойчиво. Кусты, овраги, мелкий подлесок… Я сбросил шинель и шапку. Бежать стало легче. Выскочив на опушку леса, мы увидели два сарая для сена. И тут наша собака зарычала, шерсть у нее поднялась дыбом.
– Спокойно, Елена, спокойно, – успокаивал ее проводник, но она рвалась к сараям.
Михайлова мы взяли на чердаке одного из сараев. Оружия у него не было, сил сопротивляться тоже.
Назад возвращались на двух подводах. Я лежал на сене, блаженно вытянув ноги, стараясь не пропустить тот овраг, где оставил шинель. В ту ночь и утро мы пробежали почти два десятка километров.
Встречал нас Комаров, командир из погранотряда.
– За службу спасибо, молодцы, – и он обнял каждого из нас. Михайлова увели.
– Зайди ко мне, – кивнул он мне. Я выпил три кружки воды и пошел. Комаров меня сразу же, с порога озадачил:
– В Москве давно был? Домой хочешь?
– Больше двух лет мать не видел…
– Вот и решили мы тебя в столицу командировать за отличную службу. Задание у тебя будет не совсем обычное: вручить красноармейскую книжку, форму и шашку секретарю ЦК партии Павлу Петровичу Постышеву. Здесь, на Дальнем Востоке, он участвовал в революционной борьбе. Вот и избрали мы его Почетным пограничником. Выезд – завтра.
– Как завтра? – ахнул я. – А Тоня?.. Свадьба же у меня.
– С Тоней сам поговорю. Вернешься – три дня дадим.
Весь день я боялся попасть на глаза моей невесте. И все же она нашла меня сама.
– Я все понимаю, Толя. Служба… Маме своей привет передавай. Я буду ждать…
Я понял тогда, что офицерской женой, наверное, надо родиться. А потом была дорога, Москва с ее перезвоном трамваев, шумом площадей, огромным строительством. Мама в первый миг меня не узнала, а потом, ахнув, всплеснула руками и села: ноги ее не держали.
…Через день я был в приемной Постышева, волновался, конечно.
– Товарищ Горшков, вас ждут, – и я вошел в кабинет.
– Товарищ Постышев, – голос у меня едва не сорвался. – Представитель краснознаменного пограничного отряда прибыл для вручения вам красноармейской книжки Почетного пограничника, обмундирования и оружия.
Постышев улыбнулся, принял наши подарки, положил их на маленький столик, но не удержался, взял шашку, вынул из ножен, потрогал лезвие. А потом пригласил меня сесть. Разговор был долгий. Я быстро успокоился, рассказал о делах на границе, о службе, о нашем отряде. Постышев не перебивал меня, и уже потом, записывая дома эту беседу, я вдруг с удивлением обнаружил, что Павел Петрович незаметно и точно направлял нашу беседу по нужному руслу, не давал мне углубляться в мелочи.
В Благовещенск поезд пришел ночью. Я добрался до квартиры, которую обещал выделить мне Комаров после отъезда на учебу одного из офицеров. В мое отсутствие сюда должна была переехать Тоня. Я подошел к двери и почувствовал вдруг, как забилось сердце. Постучал. Знакомый милый голос отозвался из-за двери: «Это ты, Толя?»
Через три дня мы сыграли свадьбу. И потянулись дни, наполненные для молодой жены постоянной тревогой, ожиданием. Граница в то время на Дальнем Востоке была, как говорят пограничники, активной. Меня зачисляли в разные группы, я участвовал в работе по разным «делам». Были перестрелки, погони, задержания. Я чувствовал, что становлюсь хладнокровней, расчетливей, бережливей к людям.
В феврале 1933 года получил назначение в Молдавию, через два года – в погранотряд на польской границе, в 1938 году снова переезд. К тому времени у нас родились две дочери.
А потом был Киев, работа в Управлении пограничных войск, участие в освободительных действиях наших войск в западных областях Украины и установлении новой границы. Тяжелое это было время. Но мне оно нравилось. Чувствовал себя причастным к серьезному и важному делу – защите Родины. Для меня эти слова имели реальный смысл. Каждый обезвреженный диверсант, шпион, разведчик исчезал с линии невидимого фронта, а значит, меньше становилась опасность для страны, для людей, которых я любил, для моих маленьких дочерей. Но вскоре пришлось расстаться и с Киевом – меня перевели в Москву, в Главное управление пограничных войск.
В начале июня 1941 года в составе инспекционной группы Главного управления погранвойск я выехал в Белорусский округ. Побывали мы во многих отрядах, на заставах, проверили боевую подготовку пограничников. И по мере того, как продвигались по границе, росла тревога. На той стороне подтягивались войска, оживилась немецкая разведка, нарушения границы следовали одно за другим.
Отчет о поездке писали уже в Москве. Закончили за полночь в субботу 21 июня. Когда расходились по домам, я встретил в коридоре очень встревоженного дежурного по управлению, хорошего своего товарища Сергея Троицкого.
– Что случилось, Сережа? – бросился я к нему.
– Потом, Толя, потом, – сказал он.
– Такая тайна?
Это очень серьезно, Толя…
ГЛАВА II
Ночевал у мамы. Тоня с девочками была на даче. Утром меня разбудила мама, и, увидев ее лицо, я понял: беда.
– Война, Толя, – сказала она.
В управлении сразу же нашел Троицкого.
– Ты знал уже тогда, Сережа?
– Это было донесение, что перешел границу немецкий солдат и передал: в четыре утра начнется война.
Нашел свободный стол и тут же написал рапорт с просьбой отправить меня на фронт. Но и на него, и на другие, которые писал, получил отказ. Мне была предназначена другая доля.
…Я приехал на Курский вокзал, попрощался с шофером. Взял чемодан и пошел к поезду.
Старый, видавший виды вагон был битком набит людьми. Ехали долго. Поезд стоял на разъездах, пропуская воинские эшелоны, идущие на юг, санитарные поезда с выбоинами от пуль и осколков снарядов; длинные, казавшиеся иногда бесконечными составы с эвакуированным оборудованием заводов. Половина страны двинулась в дорогу.
Я жадно вглядывался в березовые тихие рощи, залитые солнцем, в ленту Оки, мирно текущую среди родных русских берегов, и не укладывалось в сознании, что фашисты уже идут по нашей земле, что они смогут прийти и сюда.
Тула… День стоял тихий, теплый, сухой, солнечный.
Я пошел пешком по Красноармейской улице (ныне проспект). Она утопала в зелени. Невысокие, вросшие в землю и потому казавшиеся
коренастыми домишки крепко стояли по обеим ее сторонам, затаенно поглядывая на редких прохожих чистыми окнами. Они уже кое-где предусмотрительно крест-накрест были заклеены полосками газетной бумаги, везде стояли бочки с песком. Звонкий посвист раздался со двора, мимо которого я проходил, и, торопливо и шумно плеская крыльями, в небо ушла стая голубей.
Та-та-та-та! – перекрыл вдруг все звуки знакомый, ставший за годы службы почти родным, голос станкового пулемета. Война…
Я вышел к кремлю. Бойницы башен сонно, словно прищурившись, неподвижно глядели на меня, когда я проходил мимо. Во всем облике древнего укрепления таилась спокойная и мощная сила.
В областном управлении НКВД я предъявил свои документы дежурному, показал назначение. Он позвонил куда-то, назвал номер комнаты, и я поднялся на второй этаж. Меня уже ждали, встретили радушно. В первый же день вместе с ответственными работниками управления вызвали к первому секретарю обкома партии Василию Гавриловичу Жаворонкову.
Признаться, я не ожидал такой оперативности и был приятно удивлен напором туляков. По всему чувствовалось, что работают здесь люди дела.
Василий Гаврилович Жаворонков встретил нас сдержанно-суховато, но приветливо. Я знал, что по возрасту мы с ним почти ровесники, что на партийной работе он давно, и мнение о нем сложилось как об опытном, знающем, а главное, думающем работнике. Бегло просмотрев мои документы, он чуть дольше задержал в руках партийный билет и офицерскую книжку.
– Это хорошо, что вы служили на границе, – сказал он, – надеюсь, что опытом, приобретенным там, поделитесь с нашими людьми. Дело вам предстоит новое и важное. Истребительными батальонами, диверсионной работой в тылу врага никому из туляков заниматься раньше не приходилось. Поэтому мы и просили, чтобы дали знающего человека.
– Мне ведь тоже не приходилось, – уточнил я.
– Служба на границе – это немало, – сказал Жаворонков. – Первое, что от вас требуется, – заняться истребительными батальонами.
Он помолчал. И тогда я решился: – Вы думаете, они понадобятся здесь? Вы допускаете, что Гитлер дойдет до Тулы?
Жаворонков поднял на меня тяжелый взгляд. Я не отвел глаза, хотя и почувствовал всю неуместность своего вопроса. Жаворонков помолчал.
– Я прошу вас отнестись к своей работе со всей возможной серьезностью и старанием, – сказал он твердо. – Оттого, насколько хорошо вы сделаете свое дело, будет зависеть жизнь сотен людей, которых мы вам отдаем сегодня. В основе своей – это мирные люди, отличные специалисты, коммунисты, комсомольцы… Научить их воевать – ваша задача. Не мы развязали эту войну, но коль уж она началась, то драться нужно профессионально. Только при таком подходе мы сможем сохранить людей, научиться выигрывать малые и большие бои…
Жаворонков говорил, а я поймал себя на мысли, что мне в общем-то повезло, что попал именно в Тулу. Первый секретарь хорошо знал обстановку в области, как идет формирование и обучение истребительных батальонов, называл даты, цифры, имена, давал краткие характеристики партийным руководителям, с которыми мне предстояло работать.
– Потребуется помощь обкома партии, приходите прямо ко мне, – сказал он, пожимая на прощание руку. – Верю, по пустякам не придете.
Мы вышли.
– Устал Василий Гаврилович, – сказал кто-то из моих провожатых. – Похудел, почернел.
– Похудеешь, – сказал я. – Такая махина на плечах.
Поселили меня в гостинице «Центральная». Стол, стул, кровать, тумбочка с настольной лампой, шкаф. Окно выходило во двор, и шум с Советской улицы ко мне не долетал. И все же на следующий день я проснулся рано, несмотря на усталость предыдущего дня. Рассвет едва синел за окном, звезды еще не погасли.
– С чего начинать? – вот вопрос, который не дал снова уснуть. У меня нет времени на долгое ознакомление с новой работой и уже сегодня придется решать какие-то проблемы, руководить людьми, отдавать приказы. Оттого, насколько верно я сделаю свои первые шаги здесь, будет зависеть успех дела.
Я встал, умылся, оделся и пошел в управление. Увидев меня, дежурный передал увесистый замысловатый ключ от кабинета.
На столе я нашел те документы, которые попросил оставить мне с вечера. Все они в той или иной мере касались создания истребительных батальонов. Работая в Главном управлении погранвойск, уже в первые дни войны я был назначен в штаб по руководству истребительными батальонами. Руководил им генерал-майор Гавриил Александрович Петров. Умный, быстрый и смелый в решениях человек, он научил меня многому. И вот теперь этот опыт должен был сослужить мне добрую службу. Я быстро просмотрел документы.
Специальное постановление Совета Народных Комиссаров
«Об охране предприятий и учреждений и создании истребительных батальонов»*. Этот документ, принятый уже на третий день войны, был мне хорошо знаком. В нем шла речь о формировании в прифронтовой полосе и местностях, объявленных на военном положении, добровольных отрядов народного ополчения. Они были грозной силой в борьбе с диверсантами и шпионами. Более того, на них легла основная тяжесть по охране заводов, электростанций, мостов, связи, железных дорог… Они вели беспощадную борьбу с дезертирами, паникерами.
Все это мне было хорошо известно, и все же я еще раз перечитал постановление СНК, мысленно расставляя акценты в своей будущей работе. Тут же, на столе, нашел выписку из решения бюро Тульского обкома партии от 26 июня 1941 года о формировании на территории области и в городе истребительных батальонов. В следующей справке на имя В. Г. Жаворонкова говорилось о том, что ко 2 июля организационная работа по формированию батальонов закончена. Создан 91 батальон численностью до 10 тысяч человек.
Вскоре меня представили работникам отдела, с которыми мне надо было браться за дело. Мокринский, Щербаков, Аникушин, Соколов, Зенякин, Корчагин, Бобырь…
Совещание было коротким и деловым. На все вопросы я получал ясные, короткие, обстоятельные ответы. Из них вырисовывалась не совсем отрадная картина. Да, батальоны созданы, но для того, чтобы превратить их в боевые подразделения, требовалось от нас много смекалки и усилий.
– Итак, хотел бы посоветоваться с вами вот о чем, – я встал из-за стола и пошел по кабинету. – Думаю, первое, что нам необходимо в ближайшие дни сделать, – это определить учебную программу для батальонов. Утвердить ее здесь, в управлении, потом в обкоме партии, в Центральном штабе. Без этого пущенная на самотек боевая подготовка далеких от военного дела людей может в дальнейшем сослужить плохую службу. Нам нужна короткая, но вместе с тем всеобъемлющая программа. Ваше мнение?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги