Под надписью какой-то местный остряк без официального разрешения добавил нестираемой краской: «Хорошего дня». Ветра не обращали на пожелание никакого внимания. Летучие частички песка и каменной крошки разъели большую часть пластины. А новый – по милости атмосферных преобразователей – обитатель Ахерона добавил собственный комментарий коричневыми разводами: первые дожди принесли с собой первую ржавчину.
За щитом располагалась сама колония: скопление похожих на бункеры металлических и пластикритовых зданий. Их соединяли тоннели, казавшиеся слишком хрупкими, чтобы выдержать ветра Ахерона. Окружающий пейзаж – избитые ветром скалы и крошащиеся склоны гор – казался более впечатляющим, но постройки почти не уступали им по крепости и были значительно уютнее. Они успешно противостояли штормам и пока еще разреженной атмосфере, защищая людей, которые работали внутри.
Вездеходы на высоких колесах и другие машины ползали по открытым дорогам между постройками, скрываясь затем в подземных гаражах, подобно мокрицам. На коммерческих зданиях судорожно мерцали неоновые огни, рекламируя немногочисленные, но основательные развлечения с просто возмутительным ценником. Платили за них без возражений. Там, где люди получали большие деньги, всегда появлялись небольшие предприятия, которыми управляли мужчины и женщины с большими надеждами. Компанию такие мелкие обороты не интересовали, но она с удовольствием продавала концессии желающим.
За колонией возвышался первый атмосферный преобразователь на термоядерной энергии. Он выбрасывал в газовую оболочку планеты непрерывный поток очищенного воздуха. Твердые частицы и опасные газы удалялись либо сжиганием, либо химическим разложением, а кислород и азот выбрасывались обратно в сумрачное небо. Процессор втягивал непригодный воздух и выдавал обратно хороший. Процесс был несложным, просто занимал время и обходился очень дорого.
Но это ничто, если сравнить с ценностью нового обитаемого мира. К тому же, Ахерон был не так плох, как некоторые другие миры, куда Компания вкладывала деньги. Здесь, по крайней мере, существовала пригодная к изменению атмосфера.
Гораздо проще подстроить состав воздуха, чем создать его с нуля. К тому же гравитация на Ахероне была близка к нормальной. Настоящий рай.
Правда, яростное сияние, исходящее из верхушки похожего на вулкан атмосферного преобразователя, намекало вовсе не на райский образ. И символизм этот не избежал внимания колонистов, но лишь породил еще несколько шуток. Люди прибыли на Ахерон не ради погоды. Среди колонистов не было мягкотелых людей, и в коридорах станции не встречалось бледных, безвольных лиц. Даже дети выглядели крутыми. Не в смысле грубости или хулиганства, просто сильными как снаружи, так и внутри. Хулиганам тут места не было. Необходимости сотрудничества учились рано. Дети на Ахероне взрослели быстрее, чем на Земле или в более изобильных, мягких мирах. Вместе с родителями они составляли особую породу уверенных в своих силах и одновременно – полагающихся друг на друга людей. Породу эту нельзя назвать уникальной: их предшественники путешествовали на фургонах вместо космических кораблей.
Думать о себе как о первопроходце… это облегчало жизнь. И звучало куда лучше, чем цифры в обозначении должности.
В центре этого скопления людей и машин стояло высокое здание, которое называли Управлением. Оно поднималось выше любой другой искусственной постройки на Ахероне, не считая станций преобразования атмосферы. Снаружи Управление выглядело просторным, внутри же не нашлось бы даже метра свободного пространства. Аппаратура громоздилась в углах, ею были набиты технические этажи под узкими коридорами и служебные проходы над подвесными потолками. И все равно места вечно не хватало. Люди все больше теснились, чтобы освободить пространство для компьютеров и обслуживающих механизмов. В углах, несмотря на непрестанные усилия перевести всю существенную информацию в электронный вид, копились бумаги. Оборудование, поставленное прямо с заводов, быстро покрылось множеством уютных царапин, вмятин и кругов от кофейных кружек.
Управлением, а, следовательно, всей колонией руководили два человека: технический руководитель и его помощник. Друг к другу они обращались по имени: формальности на фронтире были не в моде. Человек, который настаивал на употреблении званий, обращении на «вы» или высокомерно ссылался на ранг, мог вдруг оказаться снаружи без скафандра или коммуникатора.
Этих двоих звали Симпсон и Лайдекер, и чтобы решить, кто из них выглядел более измученным, пришлось бы бросать монетку. Оба производили впечатление людей, которых возлюбленная госпожа по имени Сон лишь поддразнивает, а навещает слишком редко. Лайдекер походил на бухгалтера в поисках совершенной десять лет назад ошибки в удержании налога. Симпсон относился к крупным, дородным людям, которых легче представить управляющими грузовиком, чем колонией. Его рубашка спереди постоянно была в пятнах пота. К несчастью, природа наделила его не только мускулатурой, но и мозгами, и он не смог утаить этого от нанимателей.
В тот день Лайдекер перехватил Симпсона прежде, чем тот успел сбежать.
– Видел отчет о погоде на следующую неделю?
Симпсон жевал нечто пахучее, оставляющее во рту пятна. Лайдекер подозревал, что вещество это считается нелегальным, но промолчал. Это было делом Симпсона, который, к тому же, являлся его начальником. А еще Лайдекер подумывал о том, чтобы попросить немного и себе. Небольшие пороки на Ахероне не приветствовались, но пока они не влияли на работу, их и не высмеивали. И без того непросто было сохранить здравый рассудок. И выжить.
– А что с ним? – поинтересовался технический руководитель.
– У нас будет настоящее бабье лето. Скорость ветра упадет аж до сорока узлов.
– Вот хорошо. Надую «ватрушку» и достану крем для загара. Черт, мне хватит, даже если местное солнце хоть на секунду появится.
Лайдекер покачал головой с видом издевательского неодобрения:
– Всегда мало, а? Разве недостаточно просто знать, что оно по-прежнему где-то там?
– Ничего не могу поделать, жадный я. А надо заткнуться и прикинуть, сколько в жизни хорошего, да? Лайдекер, тебе есть, что сказать, или это просто очередной перерыв на кофе длиной в час?
– Таков уж я. Пользуюсь любой возможностью увильнуть от работы. Кажется, следующий шанс будет где-то через пару лет, – он заглянул в распечатку отчета. – Помнишь, несколько дней назад ты посылал разведчиков к тому высокому плато за Илионским хребтом?
– Ага. Какие-то мечтатели с нашей родины думают, там могут найтись радиоактивные материалы. Так что я вызвал добровольцев, и какой-то парень по имени Джорден поднял клешню. Я им сказал, чтобы поехали-посмотрели, если хотят. Кто-то еще мог двинуться в том же направлении. А что?
– Там сейчас на проводе один парень. Объездчики, семейное предприятие. Говорит, кое-что тащат домой, спрашивал, признают ли их право на находку.
– И все-то теперь юристами стали. Иногда я думаю, что и самому стоило пойти по этой стезе.
– И разрушить такой изысканный образ? Кроме того, спрос на юристов тут невелик. Да и зарабатываешь ты больше.
– Напоминай мне об этом почаще. Помогает. – Симпсон покачал головой и посмотрел на зеленый экран. – Какая-то важная шишка из уютного офиса на Земле велит глянуть по таким-то координатам посреди нигде – и мы идем и глядим. Они не объясняют, зачем, а я не спрашиваю. Не спрашиваю потому, что на запрос уходит две недели, и ответ всегда одинаковый: «не спрашивай». Порой я задумываюсь: ради чего мы вообще стараемся?
– Я тебе только что сказал. Ради денег, – помощник прислонился спиной к консоли. – Так что мне сказать тому парню?
Симпсон повернулся к занимавшему бо́льшую часть стены экрану, который показывал созданную компьютером топографическую карту исследованной области Ахерона. Зона эта была не слишком протяженной, и по сравнению с этой местностью пустыня Калахари выглядела Полинезией. Симпсону редко удавалось посмотреть на поверхность Ахерона лично. Обязанности требовали его постоянного присутствия в Управлении, и руководителя колонии это вполне устраивало.
– Скажи ему: как по мне, все, что он нашел – его. Любой человек, у которого кишка не тонка там ползать, заслуживает того, чтобы оставить себе все найденное.
Даже шестиколесный вездеход на огромных шинах, с бронированными боками и антикоррозийным покрытием на днище, не был полностью защищен от погодных условий Ахерона. С другой стороны, мало какое оборудование могло похвастаться полной защитой. Заплаты и сварка превратили некогда гладкую поверхность вездехода в коллаж из металлических пластин, которые держались на пайке и эпоксидном герметике, но машина выдерживала удары ветра и пыли и упрямо взбиралась по склону. Людей, которые укрывались внутри, это устраивало.
В настоящий момент вездеход старательно преодолевал небольшой подъем, выбивая раздутыми шинами клубы вулканической пыли, которую сразу же уносил ветер. Выветренный песчаник и сланец крошились под его весом. Порывы штормового ветра выли вдоль бронированных боков, бились в изъязвленные окошки и иллюминаторы в непрестанных попытках ослепить вездеход и его пассажиров. Но решимость водителей в сочетании с надежным двигателем вели машину все дальше. Мотор успокаивающе урчал, и воздушные фильтры без передышки отсеивали пыль и каменную крошку, не давая им нарушить неприкосновенность убежища. Вездеходу чистый воздух для дыхания нужен был не меньше, чем людям.
Расс Джорден выглядел не таким потрепанным, как его машина, но все-таки в нем можно было безошибочно опознать человека, который слишком много времени провел на Ахероне. Человека, избитого ветрами, измученного дурной погодой. Это же, пусть и в меньшей степени, относилось к его жене, Энн. А вот к двум детям, которые прыгали в задней части большой центральной кабины, это не относилось. Они скакали и носились вокруг ящиков и оборудования для забора проб, ухитряясь при этом не разбиться. Предки их с раннего возраста учились ездить верхом на чем-то под названием «лошадь». Рывки вездехода не слишком отличались от движений, к которым приходилось приноравливаться на спине чуткого четвероногого животного, и дети освоили это искусство чуть ли не раньше, чем научились ходить.
Несмотря на формальную герметичность вездехода, детские лица и одежду пятнала пыль. Такова была суровая реальность на Ахероне: неважно, как плотно ты все запечатывал, пыль всегда ухитрялась найти дорогу в машины, конторы, дома. Один из ранних колонистов придумал этому феномену название, которое выглядело больше описательным, чем научным: «частичная диффузия». Ахеронская наука. Обладавшие более живым воображением колонисты настаивали на том, что пыль – разумна. Что она затаивается и ждет, когда приоткроются дверь или окно, после чего целенаправленно бросается внутрь. Домохозяйки в шутку спорили о том, что быстрее: постирать одежду или выбить.
Расс Джорден вел тяжелый вездеход, объезжая вокруг валунов, которые были слишком велики, чтобы через них переехать, прокладывал путь в узких расселинах плато. Его усилия подкреплял непрерывный писк локатора. «Музыка» эта усиливалась по мере того, как они приближались к источнику электромагнитных помех, но Расс упрямо не сбавлял звука. Каждый писк заключал в себе мелодию, подобно звону старых кассовых аппаратов. Энн в это время следила за состоянием вездехода и систем жизнеобеспечения.
– Посмотри на эти жирные, сочные, кривые магнитного поля, – Джорден постучал пальцем по экранчику справа. – И все это мое, мое, мое. Лайдекер сказал, что Симпсон так сказал, и это есть в записи. Теперь они не смогут отобрать у нас находку. Даже у Компании не получится. Мое, все мое.
Жена оглянулась на него с улыбкой.
– Наполовину – мое, дорогой.
– И наполовину мое!
Жизнерадостное надругательство над основами математики исходило от дочери Джорденов, Тритончика[5]. Ей было шесть лет, а, значит, почти десять. В Тритончике крылось больше энергии, чем в родителях и вездеходе вместе взятых. Расс, не отрывая взгляда от приборов, нежно ухмыльнулся:
– Слишком много у меня партнеров.
Девочка играла со старшим братом, пока, наконец, полностью его не вымотала.
– Папочка, Тиму скучно, и мне тоже. Когда мы вернемся в город?
– Когда разбогатеем, Тритончик.
– Вечно ты так говоришь, – девочка, гибкая, как выдра, вскочила на ноги. – Я хочу обратно. Хочу играть в «Лабиринт монстров».
Брат встал с ней нос к носу.
– В этот раз будешь играть одна. Слишком много жульничаешь.
– Вот и нет! – Тритончик уперлась кулачками в узкие бедра. – Я просто лучше всех играю, а тебе завидно.
– Не завидно мне! Ты пролазишь в такие места, где мы не помещаемся.
– И что? Вот почему я – лучшая!
Их мать на секунду отвлеклась от экранов и показаний приборов.
– Прекратите. Если узнаю, что кто-нибудь из вас снова играл в воздуховодах, я с вас шкуру спущу. Такие игры не просто нарушают правила колонии, они опасны. Что, если вы оступитесь и свалитесь в вертикальную шахту?
– Ну ма-ам, это ведь совсем глупым надо быть. Кроме того, все дети играют, и еще никто не поранился. Мы осторожные, – Тритончик снова заулыбалась. – И я – лучшая, потому что залезаю в такие места, куда больше никто не может.
– Как маленький червяк, – брат показал ей язык.
Тритончик ответила тем же.
– Бе-бе-бе! Завидно, завидно!
Тим сделал вид, что хочет ухватить ее за язык, и Тритончик с визгом нырнула за переносной анализатор руды.
– Слушайте, – в голосе Энн Джорден звучало больше любви, чем злости, – успокойтесь на пару минут, хорошо? Мы почти закончили и скоро повернем обратно к городу, так что…
Расс Джорден привстал с кресла и уставился на что-то через ветровое стекло. Отложив на время детские ссоры, Энн присоединилась к мужу. Вездеход накренился влево, и ей пришлось ухватиться за плечо мужа, чтобы не упасть.
– Что случилось, Расс?
– Там что-то есть. Облака разошлись буквально на секунду, но я успел это увидеть. Не знаю, что, но оно большое. И – наше. Твое и мое, и детей тоже.
В тени инопланетного корабля вездеход казался крошечным. От кормы древней машины плавно взмывали вверх две арки из чего-то, напоминающего металлическое стекло. Их изящные линии почему-то вызывали тревожное чувство. На расстоянии казалось, что это окоченевший труп тянет руки к небу. Одна арка уступала другой в длине, и все равно это не нарушало симметрии. Облик корабля казался не менее чуждым, чем использованный для строительства материал. Словно его не построили, а вырастили. Гладкий округлый корпус все еще сохранял стекловидный блеск, который не смог полностью стереть носимый ветрами ахеронский песок. Джорден поставил вездеход на тормоз.
– Ну, ребята, на этот раз нам повезло по-крупному. Энн, доставай скафандры. Интересно, кафе Хадли умеет синтезировать шампанское?
Его жена не двинулась с места, разглядывая корабль через прочное стекло.
– Давай сначала его осмотрим и спокойно вернемся, а потом уже будем праздновать. Может, мы не первые его нашли.
– Ты шутишь? На целое плато ни одного маячка. Никаких знаков снаружи. Никого тут до нас не было. Никого! Корабль полностью наш, – договаривая, он уже шел в заднюю часть помещения.
– Трудно поверить, что такой огромный объект, который так сильно фонит, лежал здесь все это время, и его никто не заметил, – в голосе Энн все еще звучало сомнение.
– Ерунда, – Джорден надевал скафандр, не глядя затягивал ремешки и сводил герметичные швы. Легкость движений говорила о большой практике. – Ты слишком много беспокоишься. Я могу назвать целую кучу причин, почему этот корабль до сих пор не обнаружили.
– Например? – Энн неохотно отвернулась от окна и тоже начала надевать скафандр.
– Например, от сенсоров колонии его закрывают эти горы, и ты знаешь, что разведывательные спутники в такой атмосфере бесполезны.
– А инфракрасное излучение? – поинтересовалась Энн, застегиваясь.
– Какое еще излучение? Погляди, корабль мертвее мертвого. Наверное, лежит здесь вот так уже несколько тысяч лет. И даже если бы он приземлился вчера, в этой части планеты тебе не поймать инфракрасное излучение. Новый воздух, который выбрасывают процессоры, слишком горячий.
– И как тогда Управление смогло получить координаты? – женщина надевала снаряжение и укладывала в пояс инструменты.
Расс пожал плечами:
– Откуда мне знать? Если тебя это тревожит, выжми ответ из Лайдекера по возвращении. Главное, именно нас они выбрали для проверки. Нам повезло, – он направился к шлюзу. – Пойдем, детка. Давай взломаем сундук с сокровищами. Зуб даю, что внутри этот кораблик битком набит ценными штуками.
Энн Джорден с энтузиазмом, но куда хладнокровнее, чем муж, закрыла клапаны собственного костюма. С Рассом они проверили друг у друга, все ли на месте: кислород, инструменты, фонари, батарейки. Когда они готовы были выйти из вездехода, Энн со щелчком опустила визор шлема и смерила отпрысков суровым взглядом.
– Дети, оставайтесь внутри. Я серьезно.
– Ну, ма-ам, – лицо Тима затопило выражение детского разочарования. – Можно мне тоже пойти?
– Нет, тебе нельзя тоже пойти. Мы все расскажем, когда вернемся, – и она закрыла дверь.
Тим немедленно подбежал к ближайшему иллюминатору и прижался носом к стеклу. Снаружи сумрачный пейзаж разрезали нашлемные фонари родителей.
– Не понимаю, почему мне нельзя с ними.
– Потому что мамочка так сказала, – Тритончик прижалась к другому окну. Она размышляла о том, во что играть дальше. Огни на скафандрах становились все более тусклыми по мере того, как их родители уходили к странному кораблю.
Что-то схватило ее сзади. Тритончик завизжала и резко обернулась к брату.
– Жульничаешь! – поддразнил тот и заметался по вездеходу в поисках места, где можно спрятаться. Тритончик с воплями носилась следом.
Массивный корпус чужого корабля нависал над парой двуногих существ, которые карабкались по битому камню. Вокруг выл ветер. Пыль скрывала солнце.
– Может, нам кого-нибудь вызвать? – спросила Энн, уставившись на покатую обшивку.
– Давай сначала узнаем, куда вызывать, – Расс пинком откинул с дороги кусок вулканической породы.
– Как насчет «к странной огромной штуке»?
Расс Джорден повернулся к ней. На его лице за шлемом отчетливо читалось удивление.
– Хэй, милая, в чем дело? Нервничаешь?
– Мы готовимся войти в заброшенный чужой корабль неизвестного типа. Еще бы я не нервничала.
Муж хлопнул ее по спине.
– Просто думай обо всех этих деньгах. Один корабль стоит целое состояние, даже если он пустой. Это бесценный реликт. Интересно, кто его построил, откуда они прилетели, и почему он разбился на этой богом забытой песчаной глыбе? – и голос, и выражение лица его были полны восторга. Он указал на темный провал в боковой части корабля. – Вон там корпус разломан. Давай проверим.
Они направились к отверстию. Подойдя ближе, Энн Джорден с беспокойством всмотрелась в его очертания.
– Я не думаю, что это результат падения. Больше похоже на часть конструкции. Кто бы это ни проектировал, они не любили прямых углов.
– Мне все равно, что они любили. Заходим.
По щеке Тритончика Джорден скользнула единственная слезинка. Девочка уже долго смотрела в лобовое стекло. Наконец она отошла от окна и перебралась к водительскому месту, чтобы разбудить спящего брата. Но сначала Тритончик шмыгнула носом и вытерла слезу – не хотела, чтобы Тим видел ее плачущей.
– Тимми. Тимми, просыпайся. Их уже давно нет.
Ее брат моргнул, снял ноги с приборной панели и сел прямо. Беспечно глянул на встроенные в панель часы и перевел взгляд наружу, оглядывая мрачный изгрызенный ветром пейзаж. Несмотря на мощную изоляцию вездехода, при выключенном двигателе все равно можно было слышать, как воет ветер. Тим прикусил нижнюю губу.
– Все будет хорошо, Тритончик. Папа знает, что делает.
В этот момент внешняя дверь распахнулась, впуская ветер с пылью. В проеме появилась высокая темная фигура, и Тритончик закричала. Тим вскочил с кресла. Их мать сорвала шлем и отшвырнула его в сторону, не заботясь о том, что может повредить хрупкие приборы. Жилы на ее шее напряглись. С безумным взглядом она протолкалась мимо детей и схватила микрофон с панели управления.
– Мэйдэй! Мэйдэй[6]! Альфа-Кило два-четыре-девять вызывает Управление «Хадли». Повторяю. Альфа-Ки…
Тритончик едва ее слышала. Она стояла, зажав рот обеими руками, втягивая в легкие затхлый воздух. Позади тонко выли фильтры вездехода, пытаясь очистить насыщенную твердыми частицами атмосферу. Тритончик, не отрываясь, смотрела на землю за открытой дверью. Там, раскинувшись на спине, лежал ее отец. Неведомо как, ее мать дотащила Расса сюда от чужого корабля.
Что-то прицепилось к его лицу.
Что-то плоское, ребристое, с множеством хитиновых лап, похожих на паучьи. Длинный мускулистый хвост обвивал шею Расса поверх скафандра. Больше всего существо напоминало мутировавшего краба-мечехвоста в мягком панцире. Оно пульсировало. Вверх-вниз, вверх-вниз, как насос. Как машина. Только это был не механизм. Существо было явно, очевидно, непристойно живым.
Тритончик снова начала кричать. И на этот раз она не остановилась.
III
В апартаментах царила тишина, не считая рева настенного экрана, но Рипли не обращала внимания на симпком. Все ее внимание было сосредоточено на дыме, который поднимался от кончика безникотиновой сигареты к потолку. Дым клубился в спертом воздухе, образуя ленивые, туманные узоры.
Несмотря на то, что с утра прошло уже немало времени, Рипли пока что избегала встреч с зеркалом. Все к лучшему. От вида измученного, встрепанного отражения ей стало бы только хуже. А вот апартаменты сохранились лучше. Правда, спартанскую обстановку оживляли всего лишь несколько декоративных элементов, ни один из которых не относился к ее личным вещам. Это было понятно. Рипли пережила все, что когда-то считала личным. В раковине лежала гора грязных тарелок, а посудомойка под ней оставалась пустой.
Рипли была одета в купальный халат, который старился так же быстро, как его хозяйка. В спальне кучей валялись у матраса простыни и покрывала. Джонс, крадучись, пробирался по кухне, охотясь на упавшие кусочки и не находя их. Помещение поддерживало себя в чистоте, невзирая на отсутствие сотрудничества со стороны владелицы.
– Эй, Боб! – вяло проблеял экран. – Слышал, ты с семьей отправляешься в колонии?
– Лучшее мое решение за всю жизнь, Фил, – глупо улыбнулось ничтожество с другой стороны. – Начнем новую жизнь с нуля, в чистом мире. Никакой преступности, никакой безработицы…
Вполуха прислушиваясь к диалогу, Рипли саркастически подумала, что эти двое актеров-обманщиков, которые разыгрывали одобренную администрацией сценку, вероятно, жили в дорогом Зеленом поясе на Восточном побережье. В кондоминиумах на Кейп-Код, с видом на Мартас-Винъярд, Хилтон-Хед или еще какое-нибудь незагрязненное и дорогое прибежище для немногочисленных везунчиков, которые умеют ластиться, ворковать и поддакивать, плясать, стоит лишь властным корпоративным вождям щелкнуть пальцами. Ей ничего такого не полагалось. Ни запаха соли, ни прохладного ветра с гор. Пособие от Компании в центральном районе – и ей еще повезло, что досталось хотя бы это.
Вскоре что-нибудь подвернется. Они просто хотят ее придержать, пока не успокоилась. Они с радостью помогут ей пройти переобучение и переехать, после чего – забудут. С облегчением. И это, с точки зрения Рипли, было бы просто замечательно. Иметь дело с Компанией ей хотелось ничуть не больше, чем Компании – с ней.
Если бы они не закрыли ее лицензию, Рипли давно уже убралась бы отсюда подальше…
Дверь издала резкую трель, и Рипли дернулась. Джонс лишь поднял голову и мяукнул, после чего потрусил в ванную. Он не любил гостей. Умное животное.
Рипли отложила сигарету (гарантировано отсутствие канцерогенов, никотина и табака, никакого вреда вашему здоровью – по крайней мере, так утверждала маркировка на пачке) и подошла к двери. Смотреть в глазок она не стала. Здание, в котором она жила, тщательно охранялось. Впрочем, с учетом недавних переживаний, на Земле не оставалось ничего, что могло бы ее испугать.
За дверью обнаружился Картер Бёрк, с обычной своей извиняющейся улыбкой. Рядом с ним стоял молодой мужчина официального вида, одетый в строгую черную форму офицера Колониальной морской пехоты.
– Привет, Рипли. Это, – Бёрк взмахом руки обозначил своего спутника, – лейтенант Горман из…
Захлопнувшаяся дверь оборвала фразу. Рипли повернулась, чтобы уйти, но она забыла выключить питание переговорного устройства. Из скрытых динамиков раздался голос Бёрка:
– Рипли, нам надо поговорить.
– Нет, не надо. Проваливай, Картер. И забери своего приятеля.