Комплекс превосходства

Вскочив на ноги, Ги бросился прочь из квартиры. Убийца ринулся следом: тяжелая поступь его шагов раздавалась за спиной, как тиканье часов смертельного рока. Он не бежал, но, похоже, и без этого перемещался со сверхъестественной скоростью. Между вторым и первым этажами лишь отчаянный прыжок через пять ступенек, стоивший падения и неудачного приземления на левую руку, спас жертву от удара серпа. Острие заскрежетало по стене, а Ги перекатился на спину и дважды выстрелил наугад. Обе пули попали в цель. Маньяк пошатнулся, но, похоже, даже не почувствовал боли. Он продолжил спускаться, издевательски красиво поигрывая серпами.

Любоваться на его экзерсисы с оружием было самым глупым, что можно было вообразить в такой ситуации, но ужас буквально приковал Ги к месту. Опомнился он, только когда маньяк встал между ним и дверью, открывавшей путь к спасительному людному проспекту. В чувство Ги привел свист серпа, увернуться от которого в лежачем положении было практически невозможно. Он заслонился левой рукой, и предплечье обожгла острая боль.

Наверное, тогда он что-то закричал. Он не помнил; даже сильно сосредоточившись, Ги не смог бы повторить, что именно выкрикнул в занавешенное лицо. Страх смерти словно придал ему сил. Одним рывком Ги вновь оказался на ногах. Второй серп распорол на груди безрукавку и майку и оставил неглубокую царапину, боли от которой Ги даже не почувствовал. Вскинув правую руку, он вогнал пулю прямиком под вуаль врага. Маньяк сделал шаг назад, и это позволило повернуться к нему спиной и ускользнуть через черный ход.

За все время проживания на квартире Ги ни разу не приходило в голову ознакомиться с переулками, в которые выводила задняя дверь. Ругая себя за это последними словами, он бежал по узким проходам между домами. Под ногами скрипело дерево: вымостить эти огрызки уличной системы власти большого города явно не считали нужным. Ги старался петлять. На большой дистанции маньяк нагнал бы его довольно скоро, но в лабиринте переулков громадному тяжеловесному убийце приходилось постоянно сбавлять ход, чтобы вписаться в очередной поворот.

Погоня завершилась возле глубокого и широкого канализационного стока. Перепрыгнуть его не смог бы даже знаменитый акробат, выступления которого собирали публику в большом цирке. В глубину же он, на первый взгляд, превышал три метра. Внизу, как назло, не текло даже собиравшейся с улиц Верхнего Города воды: последний дождь прошел недели две назад.

Удар под колено поверг Ги наземь. Он успел перевернуться на спину, но лишь для того, чтобы маньяк поставил ногу ему на грудь вместо того, чтобы сломать позвоночник. Хрустнуло ребро. Стальные клювы серпов не спешили опускаться, но убийца явно чувствовал, что деваться загнанной добыче некуда. Впрочем, Ги мог сделать еще три выстрела и не собирался сдаваться без боя.

Серп прорезал правый бок как раз в тот момент, когда три последние пули одна за другой вошли в череп убийцы. Этого оказалось достаточным, чтобы свалить его с ног. Глухо зарычав, маньяк завалился на спину, пробив деревянные настилы. Дожидаться, пока он встанет, Ги не стал. Бросив бесполезный револьвер и выдернув серп, он уцепился обеими руками за край стока и перевалился через край. Несколько секунд блаженного полета, удар о кирпичное дно – и закономерный жестокий финал. Какое-то время Ги еще мог ощущать боль в разбитом изрезанном теле, затем ушло и это. Проваливаясь во тьму, он злорадствовал в адрес маньяка. Пусть я умру, думал он, но по крайней мере не от серпов убийцы. Только не так…

6. Жертва Войне

На родине имя Каали Сенга означало "Жертва Войне", а как известно, имя предопределяет судьбу. Четырехлетний Каали Сенг узнал от отца, что появился на свет лишь затем, чтобы убивать, сражаться и погибнуть. В семь он впервые перерезал горло предназначенному в подношение Черной Матери пленнику. К четырнадцатилетию он потерял счет своим жертвам. Двадцатую весну он встретил беженцем, изгоем и без пяти минут висельником.

Культ беспощадной богини войны, возглавляемый отцом Каали Сенга, попал под пристальное внимание метрополии. Войска энгли с легкостью разбили дезорганизованное ополчение смертепоклонников, вытеснив их из Махаристана в соседний Кхай-нам. За головы Каали Сенга, его отца Каали Рахи и других высших жрецов были положены награды, так что и в Кхай-наме культ не задержался. Теряя людей, изнывая от голода, жажды и болезней, последователи Каали пересекли кхайские джунгли и вышли к благословенным водам Бирюзового Драконова моря. Туда, где расстилались захваченные белокожими эльветийцами земли Ай-Лака.

В отличие от жестокосердных северян из Энгли, эльветийцы отнеслись к культу Каали если не с безразличием, то с явной недооценкой. На жалобы айлакских крестьян из ближайших деревень местные власти реагировали с запозданием, а то и вообще не обращали на них внимания, а до ближайшего города с гарнизонными войсками и тайной полицией было два дня быстрой езды. Между тем, причины встревожиться были: люди пропадали, чтобы никогда не быть найденными, а культ начал возвращать былую силу. Каали вновь одарила сторонников своим темным благословением.

Именно тогда Каали Сенг начал разговаривать с ракшасами. Как он узнал много позднее, Говорящих-с-Демонами в мире было немало. На северо-западе существ из потустороннего мира называли этериалами, в песках Кемета – джиннами, а многомудрые старцы из Че-тао разделили демонов на три десятка видов, каждый из которых получил свое название. Каали Сенг предпочел именовать своих зловещих собеседников ракшасами, как на родине, в Махаристане.

Зная, что ракшасы являются смертельными врагами Черной Матери, Каали Сенг скрывал свой страшный дар так долго, как мог. Первые два года ему удавалось заглушить голоса в голове и сдерживать демонов в рамках собственного сознания. Продолжая приносить жертвы на праздниках Каали, он уже не был уверен в том, кому на самом деле достается сладкое вино из предсмертного ужаса и обжигающей боли – богине или вечно испытывающим жажду ракшасам. Скорее всего, последним перепадало немало, поскольку противостоять им становилось все труднее и труднее.

Среди демонов, терзавших Каали Сенга, самыми напористыми были две сущности: Далиравара и Йоналишарма. Ракшасы не скрывали имен. Они нашептывали их в уши одержимого жреца, словно надеясь, что рано или поздно он невзначай повторит их вслух.

– Я помогу тебе добиться славы и власти, – говорил Далиравара. – Мои лезвия остры, а кости и сухожилия твоих врагов столь хрупки.

– Мои прелести затмят прелести смертных женщин, – шелестела Йоналишарма. – Со мной ты познаешь блаженство. Твой лингам не будет одинок ни единой ночью, а твои помыслы воспарят высоко над миром низкой плотской похоти.

Далиравара вырвался на волю первым. Каали Сенг не сумел удержать его во время одного из ритуальных праздников Черной Матери. Опьяненный пролитой кровью и опиумным настоем, он потерял контроль над своим телом. Ракшас не замедлил этим воспользоваться. Руками Каали Сенга демон начертил на пыльном полу хижины девятиконечную звезду, окропил ее кровью очередного айлакского крестьянина и заставил уста жреца произнести нужные заклинания.

Получив свободу, ракшас прекратил донимать Каали Сенга, зато Йоналишарма усилила натиск, и чтобы избавиться от ее постоянного присутствия, жрец провел еще один ритуал призыва – на сей раз по собственной воле. В момент катарсиса, когда Йоналишарма обрела воплощение и покинула разум Каали Сенга, в хижину ворвались воины культа во главе с отцом. Каали Раха не пожалел сына. Он был приговорен к сожжению на костре в честь Черной Матери. В ожидании участи Каали Сенг провел два дня и две ночи, а к рассвету судного дня ему явился Далиравара. В руке ракшас держал голову отца.