Свет венца

Геллер почесал кончик приплюснутого, с перебитым в драке хрящом, носа.

– Вот так сразу… И непонятно, для чего…

– Быстрее думай!

Рука чекиста с носа переместилась на ухо, принялась со всей силы его тереть.

– Есть один знакомый. Самсон Карлович. Думаю, подмогнёт.

– Кто таков?

– Баргыга[11]. Человек в городе известный. К нему многие обращаются.

– Ты тоже?

– А чем я хуже других?

– Как фамилия? Кличка? У нас на учёте состоит?

Геллер вторично плюнул себе под ноги. Плевок шлёпнулся рядом с сапогом чекиста.

– Тебе нужен человек, или дело на него? Если хочешь упечь за решётку, я тебе ничего не говорил.

– Где найти твоего Самсона? Да не дрейфь, мне он действительно нужен по личному.

– Сама долго будешь искать. Да и не подпустит он тебя к себе. Я так понимаю, ты не очень будешь рада, если я захочу проводить тебя. Да не стреляй глазками… Ишь ты, будто из маузера шмальнула. Жди.

Сенька скрылся в дверях, для того, чтобы через пять минут вернуться со своим подручным Аркашкой Лаптем. За что чекист получил прозвище Лапоть, о том никто уже не помнил, но вот прижилось, приклеелось оно к нему, да так, что многие стали считать, будто Лапоть и есть настоящая фамилия, и крайне удивлялись, когда видели на листах протоколов странное словосочетание: Аркадий Стрельчук[12].

– Во, – Сенька подтолкнул друга локтём, – проводишь Варвару Николаевну в «крысятник». И смотри, головой отвечаешь.

Тот только хмыкнул, обжёг Яковлеву горячим, голодным взглядом.

– Та встреча произошла в Павловске. Что там делал Канегиссер, не знаю. Лично я ездил к своей пассии. Но вот, встретились. – Теперь Розенберг с силой тёр ладони рук друг о дружку. – Повторюсь, встретились случайно. Я перед ним извинился за то, что не смог встретиться.

– Вы только что сказали, будто сами отказались от встречи. – Заметил Отто.

– Так оно и есть. – Мгновенно согласился студент. – Это я ему, Леониду, так сказал. А на самом деле, было именно так, как вы говорите.

– Продолжайте. – Перебил Антипов.

– Да, так вот… Я извинился. Он мои извинения принял, однако, упрекнул в нерешительности. Разговаривал со мной сдержанно, я бы даже сказал, холодно. Я ему ответил, мол, каждый сам выбирает свой путь, и не ему мне советовать, что делать. Он вспылил. На что я ответил, что не желаю играть в придуманные игры, которые не имеют под собой почву. Он стал спорить со мной, кричал, мол, никакие это не выдумки, и что он занимается активной деятельностью.

Розенберг замолчал.

– Какой деятельностью? – Антипов перестал писать. – Почему молчите?

– Я хочу гарантий сохранения моей жизни. – Выдохнул студент.

Чекисты переглянулись. Бокий кивнул головой.

– Хорошо. – Ответил за всех Антипов. – Мы вам предоставим такие гарантии.

– Запротоколируйте свои слова, а я поставлю внизу подпись.

– Договорились.

Антипов быстро написал на листе текст. Розенберг поднялся с табурета, прошёл к столу, прочитал написанное, расписался, вернулся на место.

– Итак?

– Канегиссер признался в том, что он, с друзьями, готовится освободить каких-то людей из тюрьмы. Сказал, если не выйдет их освободить, то тогда они сделают налёт на Смольный, и таким образом заставят власть освободить тех людей.

Самсон Карлович, в противовес предубеждениям Варвары Николаевны о том образе жизни, который он вёл, оказался на удивление светлым человеком. Толстый, но не обрюзгший. Лицо – луна, с открытой, почти детской улыбкой. Глаза голубые, до синевы, в такие глядеть – одно удовольствие. Голова почти лысая, только с боков короткие, редкие волосёнки. Пушок. От чего, невольно, приходило сравнение Самсона Карловича с одуванчиком. И голос у мужчины оказался соответствующий внешнему виду: высокий, одновременно, густой, будто обладатель его некогда серьёзно занимался вокалом.

Примечания