Гуд, но не очень. Сборник рассказов

Отец протянул сыну синие треники с вытянутыми коленками и потрёпанную рубашку.

Слава взял вещи и посмотрел на отца, словно желая удостовериться, шутит он или говорит серьёзно. Но манера Николая Федосеевича объясняться, как обычно, не позволяла этого сделать, а сейчас ещё, и не оставляла собеседнику никакого выбора.

В тот день, в душе Славы Лекарева, гуманитарий подвинулся, уступая место технарю. Слава взглянул на человека глазами конструктора. Он был потрясён, насколько не совершенен, не эффективен и не доработан этот механизм. Трудно найти другое устройство, пусть это будет самый допотопный двигатель, который пожирая такую прорву топлива, так небрежно сжигал его, словно собираясь засыпать всё вокруг сажей и перемазать копотью.

Но эти технические расчёты стали возникать в голове Славы уже потом, через неделю, когда смрад болот из «недогоревшего топлива», стал потихоньку отпускать.

А в тот день, Слава Лекарев разворачивал шланги «говновозки», шерудил лопатой в зловонной жиже, зеленел и блевал.

Вечером, когда, наконец, Слава вышел из ванной, Элеонора Сергеевна испуганно потрогала губами лоб сына:

– Какой-то ты бледный! Ты не простыл?

Но температуры, к счастью, не было. От сына исходил букет ароматов из шампуня, дезодоранта, духов Элеоноры Сергеевны, бальзама для ног, отцовского геля после бритья и чего-то ещё.

4.

В школу, Слава собирался на рассвете. Натягивая штаны, он старался не шуметь, и был похож на зека, отчаявшегося на «рывок» и всеми силами, старавшегося не разбудить тюремную охрану.

И когда он на цыпочках двинулся к двери, Николай Федосеевич, незримо наблюдавший за сборами сына в школу, положил ему руку на плечо:

– Присядь. – Отец поправил воротничок рубашки у Славы, и уточнил: – Ты в школу?

В голосе мальчика билась надежда, как пойманная на крючок форель:

– Да!

Николай Федосеевич одобрительно кивнул.

– Если ты хочешь сделать мой бизнес семейным, я не буду возражать. Я тебе больше скажу . Говно не знает кризисов, революций, и недостатка комплектующих, поэтому будет приносить деньги всегда. И твоего образования, уже сейчас, вполне достаточно для поступления на первичную должность. Если же ты хочешь продолжить своё образование, то пожалуйста! Но тогда, в конце года ты должен предоставить мне аттестат, из которого значится, что проблем с физикой, математикой, и прочими предметами не существует. А я обязуюсь, оплатить твой труд, согласно этой ведомости. Вот эти деньги, пересчитай.

Слава пересчитал купюры, и по его физиономии стало видно, что вчерашний день и сегодняшнее утро, были озарены самыми яркими впечатлениями в его жизни.

Николай Федосеевич взял деньги, положил в конверт и убрал в карман.

– Так сложилось, что у меня выбора не было. Когда родился твой брат Федька, твоя мама училась в институте, и деньги были нужнее, чем второй диплом о высшем образовании в семье. А у тебя выбор есть.

Отец встал, давая понять, что беседа окончена.

– У Феди тоже был переходный возраст. И вопрос о семейном бизнесе стоял достаточно остро. Но твой старший брат выбрал переход, который ведёт к юридическому факультету университета.

5.

Новые времена, разорвавшие советскую империю и поделившие людей на классы, не повлияли на производство дерьма в стране. Его не стало меньше, скорее наоборот. И если бы не предпринимались ежедневные, титанические усилия, то на месте наших равнин, давно бы уже возвышались нерукотворные горы.

Поэтому у Николая Федосеевича, вторым во дворе, после Коли «Бандюка» из семьдесят шестой квартиры, появилась иномарка. Сначала поддержанная, а потом совсем новая, лоснящаяся от своей респектабельности, как домашний кот, принимающий солнечные ванны на подоконнике. В личной беседе, Николай Федосеевич перестал бравировать чином «дерьмовщика», предпочитая звание «индивидуального предпринимателя».

А Слава Лекарев вполне успешно освоился на новой должности «ученика школы», поэтому в конце каждого учебного года пересчитывал вознаграждение, положенное ему по не писаному контракту.

Трудно сказать, что озарило Славу Лекарева больше: рабочий день ассенизатора или купюры в конверте, но вскоре алгебра уже не казалась ему полной абракадаброй, а у физики, вы не поверите, обнаружились просто интересные разделы.

И когда вопрос встал о золотой медали по окончании школы, Николай Федосеевич сказал сыну:

– Есть профессии, которые будут востребованы всегда. В этом рейтинге, на первое место я бы поставил свою специальность, а на второе банковское дело. Говно и деньги будут тащиться за человечеством до конца света. Если ты не хочешь продолжить династию, то почему бы тебе не пойти в банкиры? Ты так красиво пересчитываешь купюры, что на тебя приятно смотреть!

Гонорар, который Слава пересчитывал в конце учебного года, когда приносил отцу дневник с оценками, безусловно, влиял на его, сначала хорошую, а потом и отличную учёбу. Кто бы стал по этому поводу спорить! Но главную роль купюры в конверте сыграли в первый год, после заключения не писанного контракта с отцом.

А потом стал просыпаться интерес к учёбе, появился азарт, желание стать лучшим, и это вошло в привычку. Да, да, Слава понял, что навык хорошей учёбы, это в значительной части привычка. Ну, грубо говоря, как курение. Впрочем, нет, с куревом пример неудачный. В семье Лекаревых этим не баловались. За очень редким исключением.

6.

На это «очень редкое исключение» Николай Федосеевич наткнулся в очередной выезд на стройку, где усилиями каменщиков, поднимался в два этажа, его загородный дом.

Обычно, ездили всем семейством, но в этот раз, у старшего сына Феди, который работал адвокатом, и у Славы, нашлись причины остаться в городе. Не обнаружилось причин ехать только у самого младшего Лекарева – Кирилла.

Когда Николай Федосеевич престал возиться с мангалом, развёл огонь и стал дожидаться подходящих для шашлыка углей, он насторожился от тоненькой струйки дыма, подымающейся из-за поддонов с кирпичами. Поддоны стояли в углу участка, образуя подобие крепости, и без необходимости туда не ходили.

Николай Фёдорович пошёл на тревожный дымок, и обнаружил в катакомбах из поддонов с кирпичами самого младшего из Лекаревых. Кирилл старательно раскуривал длинную сигару, морщась от противного табачного дыма, кашляя и постоянно сплёвывая.

Дым кубинской сигары свидетельствовал, что сын вырос для установочной беседы. А соотношение длины сигары и роста Лекарева – младшего, вызывало улыбку и лишало Николая Федосеевича способности дать сыну затрещину.

7.

На следующей неделе, то ли в среду, то ли в четверг, сейчас уже сказать трудно, и при необходимости лучше уточнить у Кирилла: он тот день запомнил навсегда, Николаю Федосеевичу позвонили.

Он поговорил по телефону, а потом подошёл к Кириллу.

– Я вот всё думаю, кубинская сигара…

– Я больше не курю. – торопливо заверил сын.

– От чего?

– Ну, её … эту сигару. Вонючая и тошнит потом.

– Я сейчас о другом. Остров Куба, океан, белый пароход. Мечта! Но чтобы стать путешественником надо хорошо учиться, в том числе и по математике.

– Мама говорит, что я, наверное, гуманитарий.

– Она путает гуманитариев с олухами. Ладно, не сбивай меня. Есть возможность посмотреть на обитателей океана: осьминогов, крабов, устриц и прочих морских гадов. Тебе, как мечтающему о путешествиях, это будет полезно.

– Живых?

– Преображённых.

– Как это?

– Долго объяснять. Увидишь, сам поймёшь.

– А как же школа?

– Морских гадов завтра выпустят в океан. Сегодня последний день, когда их можно увидеть.

Кирилл исподлобья посмотрел на Николая Федосеевича. Не нравилось младшему Лекареву всё это: гады какие-то, Куба, «олух» опять же. Муть какая-то. Да, отец водил его и в океанариум, и в зоопарк, но это всё было в выходные или в отпуске. А так, чтобы вместо школы?! Что-то тут было явно нечисто.

Но в наборе взглядов Николая Фёдоровича имелись экземпляры, убивающие альтернативу для оппонента, как свёрнутая газета комара. И этот был из их числа.

– На вот, переоденься. Это больше подходит к морской тематике.

Отец протянул Кириллу старую тельняшку и такие же, видавшие виды, штаны.

У Николая Федосеевича опять заёрзал в кармане мобильник.

– Да… Да, конечно. Я же сказал, что минут через сорок мы подъедем. Ну, если бы было не срочно, вы бы звонили не мне, а может быть в консерваторию. На отделение смычковых инструментов.

Как потом вспоминал Кирилл Лекарев, это нервничал директор рыбного ресторана «Севрюга», в котором зафонтанировали унитазы. Надо полагать, уже бывшими в употреблении лобстерами.

Комплимент.

Пребывание Валентины Ивановны в добром расположении духа, обычно, выделялось её фразой:

– Афанасий, идите ко мне. Я вам дам!

При этом она вертела в руках листок с заданиями для курьера.

Судя по всему, Валентина Ивановна не признала завоеваний сексуальной революции, воспылавшей на развалинах советской державы, после которой многие слова обрели оттенок скабрёзности.

А вот, офисный водитель Константин Михалыч, который тоже хорошо помнил времена с отсутствием секса в стране, перешёл на сторону победившей революции, правда, уже не активным участником, а сочувствующим. И как всякий ветеран, любил пофилософствовать о делах давно минувших дней.

Вот и сейчас, он весело поинтересовался:

– Валентина Ивановна, почему всегда Афанасию? А мне?

Константин Михалыч не относился к мужчинам мечты Валентины Ивановны, что читалось в её ответном взгляде.

Она уютно разместила округлости своего тела в секретарском кресле, томно посмотрела в зеркальце, проверяя сохранность макияжа, и разбавила радужное настроение водителя свинцовыми тонами:

– Тебе Курдяев даст. Он сейчас приедет.

Улыбка стекла с лица драйвера, как тосол из дырявого радиатора. Аудиенция с шефом не входила в планы Константина Михалыча, так как не имела шансов попасть в рубрику «награда нашла героя».