Голос горячего сердца

Глава 1. Голос легенды

Ужин был позади, и семья Дарк готовилась ко сну. Вдруг в дверь постучали. Жак, отец семейства, встрепенулся, обратился к старшему сыну:

– Эй, Пьер, пойди открой дверь!

Прежде чем мальчик выполнил то, что велел отец, Жак взялся за большую палку. Колокол не звонил тревогу, так что вряд ли за порогом враг, и всё же предосторожность не помешает.

– Добрые люди! Не откажите, позвольте переночевать!

Жак облегчённо вздохнул. Незнакомец, высокий и с виду сильный человек, выглядел оборванным и усталым, но не опасным. Хозяин опустил палку:

– Отчего не пустить. Угол для тебя найдётся. Заходи, гостем будешь.

Неизвестный робко вошёл внутрь и прикрыл за собой дверь. На него уставились шесть пар глаз.

– Добрый хозяин! Не найдётся ли у вас немного простой еды? Я уж три дня ничего не ел, а платить нечем.

Жак поморщился: невелика радость делиться с бродягами. Однако христианские чувства в нём возобладали.

– Жена, дай нашему гостю лепёшку и сало. А ты, гость, коль не можешь уплатить монетой, расскажи, что в мире делается. Откуда ты идёшь?

Неизвестный голодными глазами смотрел, как Изабель накладывала ему сало в миску. Сев за стол и проглотив первые куски, человек немного успокоился и заговорил.

– Спасибо тебе, добрый хозяин. Зовут меня Николя. Отец мой служил в армии короля Карла, и я пятнадцать лет уж как воюю. Всякого насмотрелся. Родом я из Арраса, пробираюсь сейчас в родные места. А иду я от самого Азенкура…

Осень в северной Франции была уже в разгаре, и в прохладном воздухе недвусмысленно ощущалось приближение зимы. Солнце с трудом угадывалось за мрачными облаками. Николя, который вместе с остальными воинами спал минувшей ночью на земле, чувствовал себя изрядно продрогшим. Шаг за шагом ступал он, вслед за другими солдатами его колонны, по дорожной грязи, которая уже облепила его сапоги. Слева был лес, а справа виднелась деревня – то ли Азенкур, то ли Теренкур. Местные крестьяне, разбуженные шумом движущихся войск, вышли из своих жилищ и теперь с опаской поглядывали на солдат под непонятными им знамёнами, видимо, не уверенные, кто перед ними – французы или англичане. Хотя, наверное, для них невелика была разница. И среди французских солдат хватало грабителей, мародёров, насильников.

По мере того, как колонна спускалась к широкому полю, лужи, оставшиеся от ночного дождя, становились всё шире и глубже. Теперь уже солдатам приходилось идти по щиколотку в воде, но движение согревало. Даже возникало исподволь желание поскорее вступить в бой с врагом.

– Колонна, сдвинуться на три шага вправо! – раздалось впереди.

Николя, вслед за шедшими впереди солдатами, послушно выполнил команду. Слева послышалось громкое хлюпанье жидкой грязи, и вдоль колонны медленно проехали всадники. Николя узнал среди них коннетабля Шарля дʼАльбре, чьи серебристые доспехи из полосовой стали, хотя и заляпанные грязными брызгами, были заметны издали. Лицо командующего французской армии казалось недовольным.

– Жаль, не удалось вынудить противника к атаке, – услышал Николя голос коннетабля. – Верно ли, что их только шесть тысяч? Даже если так, большую часть их составляют лучники…

Всадники уехали вперёд, и Николя не мог слышать, что ответили командующему его спутники. Упоминание об английских лучниках побудило Николя окинуть себя взглядом. Хотя он был без доспехов, его прочная кожаная куртка с капюшоном, прошитая железными пластинами, должна была выдержать как стрелу на излёте, так и несильный рубящий удар меча. Эта куртка досталась ему от отца, участвовавшего в морской кампании против островитян. Не менее чем на куртку, полагался солдат на свой щит – пусть небольшой и неказистый, но вполне пригодный, чтобы прикрыть своего владельца. Этот щит Николя забрал у одного бургундца, убитого им год назад.

А вот и поле, где случится самое главное сегодня.

Колонна повернула немного вправо. Пройдя несколько шагов, Николя услышал команду:

– Развернуться налево!

Николя машинально выполнил команду. Да, вот они – годоны. Крошечные фигурки английских солдат виднелись по крайней мере в тысяче ярдов от французов. Среди них произошло какое-то движение, и крошечные фигурки медленно – насколько позволяла размокшая почва – побежали вперёд, навстречу французам.

– Солдаты, приготовиться к бою!

Словно загипнотизированный смотрел Николя на приближающихся врагов. Не думая ни о чём, взялся правой рукой за свой короткий меч. Он словно слился сейчас в единое целое со щитом. Ещё бы, ведь через несколько минут только на него и можно будет полагаться в надежде выжить…

Всё ближе и ближе виднелась шеренга врагов. Они уже не казались крошечными. Но вот годоны остановились и начали вколачивать боевыми топорами – тыльной стороной – колья в землю. Колья легко, с двух-трёх ударов, вонзались в размокшую, податливую почву.

«Это, наверное, против нашей конницы. Мы, пехотинцы, легко можем обойти эти злосчастные палки, а вот кавалеристам будет гораздо труднее. Значит, нас и пошлют сейчас в атаку…»

От предчувствия скорой битвы защемило сердце. Николя невольно обернулся влево – там коннетабль о чём-то взволнованно спорил с кавалеристами. Ветер доносил до Николя еле слышные слова:

– Ваша светлость, прикажите атаковать! Мы сомнём их!

– Куда вы рвётесь? Не видите – лучники перед вами? Земля мокрая, как вы атакуете? Кони застрянут в мокрой почве! Годоны вас перестреляют, как куропаток на охоте!..

дʼАльбре озабоченно качал головой. Похоже, несмотря на его возражения, кавалеристы были близки к тому, чтобы настоять на своём. И, хотя это должно было отсрочить минуту, когда Николя вступит в бой, поспешность конников отнюдь не радовала его, искушённого ветерана. Как бы хуже не вышло…

– Ваша светлость, мы сможем! Лучше погибнуть в бою, чем ждать, пока противник подойдёт на расстояние полёта стрелы и перебьёт нас, неподвижных!

– Ну, хорошо… Трубите в атаку.

Обрадованные капитаны-конники пришпорили коней, направляясь к своим отрядам. Почти немедленно после этого отовсюду донеслось громкое чваканье тысяч конских копыт, боровшихся с притяжением коварной мокрой глины. Кавалеристы неумолимо приближались к врагу и уже брались за свои длинные копья…

Англичане мигом оставили колья и подняли луки. Вложили стрелы, натянули тетиву…

Хмурое небо на считанные мгновения покрылось безобидного вида палочками, так похожими на соломинки, которые, словно в задумчивости, сперва поднялись, а затем повернулись и направились вниз, обрушиваясь на опрометчивых кавалеристов. Раздались крики боли людей, громкое ржание лошадей, грохот падения закованных в доспехи тел на мокрую землю. Лужи окрасились первой кровью.

– О, нет!

Происходило то, что не могло не случиться. Ещё ни один кавалерист не вступил в бой, а большая часть конного отряда была уже уничтожена. Уцелевшие в замешательстве повернули. Вслед им полетели новые стрелы.

– Пехота, вперёд!

Коннетабль Шарль дʼАльбре, обнажив меч и подняв его над головой, сам вёл в атаку первый отряд пехотинцев. Те побежали лёгкой трусцой – вперёд, на годонов…

Сознание Николя словно раздвоилось. Ему даже казалось, что он уже умер и теперь со стороны взирает на происходящее, на себя самого, неторопливо бегущего к кольям врага.

Тем временем конники, ещё несколько минут тому назад так рвавшиеся в бой, теперь не только не атаковали, но мчались назад, смешав свои ряды и угрожая опрокинуть своих же пехотинцев. Одна из лошадей, фыркая, пронеслась вблизи Николя, обдав его лицо грязными брызгами из-под копыт.

– Остановитесь! Не позорьте рыцарство Франции! – кричал коннетабль отступающим. Как видно, те ещё не совсем потеряли голову: заслышав своего командующего, многие вовремя остановились и теперь помогали задержать остальных. Снова полетели стрелы со стороны англичан, но на этот раз они мало кого настигли – приблизившиеся к противнику пехотинцы вовремя прикрылись щитами. Прикрылся и Николя. В этот момент он даже порадовался, что идёт в первой линии: легче увидеть приближающиеся стрелы, надёжнее защититься от них… Он и не заметил, что английские колья совсем близко. Вот уже первые ряды французской пехоты, прикрывшейся щитами, обогнули колья и вступили в бой с противником…

Англичанам пришлось оставить бесполезные теперь луки и взяться за мечи и топоры. Закипела жаркая рукопашная схватка, в которой разозлённые французы явно имели преимущество. Николя, всё ещё не согревшийся после промозглой ночи, с наслаждением работал мечом, отгоняя врагов и продвигаясь шаг за шагом вперёд. Несколько раз довелось прикрыться от ударов щитом. Кажется, не так уж плохо складывается день…

Невдалеке раздались команды на языке врагов. В паузе между двумя поединками Николя бросил в ту сторону быстрый взгляд: отряд английских рыцарей, сопровождаемых пешими латниками, направлялся на левый фланг. Ещё немного – и окружат…

– Годоны обходят нас!

Не дожидаясь, пока его клич будет услышан, Николя бросился назад и влево – туда, где было меньше сражающихся. Никто не обратил на него внимания. Но вот послышались крики отчаяния французов, охваченных кольцом неприятеля. Плохо дело…

Схватка вокруг Николя вдруг замерла. И французы, и англичане взирали на происходящее вокруг кавалеристов.

– Король Генрих!

Эти слова Николя понял без всякого знания английского языка. Так вот он, главный годон…

Англичане перешли в атаку. Они продвигались слаженно, рубили всех подряд, добивали упавших, кроме рыцарей. Сопротивления им почти не оказывали, словно шок ужаса охватил французов. Ещё немного – и вся французская армия побежит… Однако, прежде чем Николя успел что-то сказать или сделать, кто-то ударил его сзади по голове, и он упал, лишившись сознания…

Когда Николя очнулся, рядом не было никого живого. На поле лежали тысячи мертвецов – в основном французы…

Николя дотронулся до затылка и не удержался от крика боли. Голова была вся в крови. Вероятно, подумал он, это и спасло его: годоны приняли за мертвеца и не стали добивать. Было холодно – кто-то снял с него старую добрую отцовскую куртку. Ни щита, ни меча рядом не было – судя по всему, пролежал он без сознания долго, мародёры успели сделать своё дело. Найти тёплую одежду оказалось не так трудно – Николя снял её с одного из трупов. Правда, куртка оказалась мала, но раненному солдату было не до удобств.

Только несколько дней спустя он узнал, как ему повезло: пленных, взятых во время первой атаки, англичане перебили. Всех до единого.

– Да, досталось тебе, парень, – смягчившимся голосом произнёс Жак Дарк. – Годоны – страшные люди. А тем более их король… Азенкурский Мясник…

В доме наступила тишина. Гость неторопливо доедал свой ужин, постукивая ложкой о миску. Отец семейства задумчиво обвёл взором жилище и вдруг поймал взгляд чёрных глазёнок дочки. Маленькая Жаннетт не спала. На мгновение отцу показалось, что девочка поняла всё, что только что рассказывал гость. Но, разумеется, это было невозможно.

– Батюшка, а почему Господь согласился, чтобы его распяли?

– Господь принял муку ради искупления грехов людских, Жаннетт. Только поэтому.

– Но ведь Господь всесилен? Почему он не придумал что-нибудь другое для спасения людей?

– Пути Господа неисповедимы. Раз Он так поступил – значит, решил, что это правильнее всего.

Жаннетт с сомнением посмотрела на распятие. Иисус Христос вовсе не выглядел довольным тем, как с ним обошлись. Одно только – как гвозди в руки и ноги вколачивали… бр-р, больно до чего.

– Батюшка, а почему погибла Святая Екатерина?

– Она погибла за веру нашу, дитя моё. Враги хотели, чтобы она отреклась от христианской веры, она отказала им, вот с ней и расправились.

«А вот Луи-Школяр рассказывает, что Екатерину хотел взять замуж правитель Александрии, но получил отказ, потому что она не хотела за язычника. Она, наверное, была очень красива. Правитель нанял языческих мудрецов, чтобы они разубедили Екатерину, и она долго спорила с ними. В учёном споре она победила, тогда её заточили и стали мучить, но она всё равно не сдалась, и её казнили. Бедная Святая Екатерина. Правда, она после этого попала в рай. В раю хорошо. И всё-таки… её очень жалко. И Святую Маргариту тоже жалко, ведь и с ней так же поступили – жестоко и несправедливо.»

– Батюшка, а разве правильно, что Екатерину и Маргариту, хороших, добрых и красивых, так жестоко мучили и убили?

– Их жертва была угодна Богу, Жаннетт. Своим страданием они приблизились к Нему. Господь безмерно пострадал на распятии, и все лучшие люди тоже принимают мучения. Боль без вины очищает душу, приближает к Всевышнему.

«Страдают – лучшие? Но Луи-Школяр рассказывал на днях, как он видел однажды в Париже казнь ведьмы. Её сожгли живую. Она так кричала от боли… а ещё в ней был ребёночек, он выпал из её живота прямо в пламя. Даже слушать рассказ Луи – до того страшно, что хуже некуда. А уж видеть это… А каково ей было терпеть? Вчера вот – обожглась я о свечку, ужас как больно, кажется, нет ничего хуже. А как же ей пришлось на костре? Вот эта боль – по всему телу? Как же это страшно – даже представить себе… Получается, что и она, эта ведьма – лучшая, одна из лучших среди людей, совсем как святые Екатерина и Маргарита? Как Господь? И её ребёночек, который так и не родился… впрочем, он-то наверняка хороший, ведь согрешить не успел. Ведьмы и еретики, которых сжигают на кострах по приказу инквизиторов… лучшие из людей? Не следует спрашивать об этом отца Фронта, а то вдруг он рассердится на Луи… вот в прошлый раз ему нагорело – только за то, что пытался объяснить мне и брату Жаку, что такое буквы.»

– Жаннетт, а почему Катрин не приходит с тобой ко мне?

«Ой, неудобно как. Катрин ведь сейчас неподалёку, опять упражняется в бросании камней. Совсем ещё крошка, а уже всяко умеет. Отца Фронта она терпеть не может с тех пор, как он запретил хороводы у Дерева Фей, правда, дразнить его не решается, просто избегает.»

– Батюшка, сестричка Катрин ещё слишком мала…

Обманывать доброго отца Фронта было неудобно, и Жанна смотрела в пол. Отец Фронт вздохнул и укоризненно покачал головой. Как прискорбно, что младшая дочка Дарк не желает брать со старшей пример в благочестии и целомудрии!

Уже неделю весь город жил радостным ожиданием, и сегодня оно оправдалось. Рано утром горожан поднял на ноги радостный перепев всех колоколов. Что он означал, поняли все от мала до велика. Мир! Сегодня будет заключён мирный договор с англичанами, и тогда многолетней войне конец! Прекратятся хаос и кровавая бойня, нужда и мародёрство. Солдаты вернутся домой, к своим невестам, жёнам, детям, матерям. Крестьяне отныне будут спокойно выходить на свои пашни, безбоязненно выводить скот на пастбища. Мир!

Полусонные, но радостные горожане выбегали на улицы – навстречу радостной процессии мира. Сотни кавалеристов в украшенных доспехах охраняли две роскошные кареты. В одной из них ехал герцог Бургундии, Филипп Добрый, а в другой – король и королева Франции: Карл Шестой по прозвищу Карл Простоватый и его супруга Изабелла Баварская. Чуть поодаль ехала третья карета, совсем невзрачная на вид. Её охраняло всего-то двое всадников, которые выглядели очень скромно. Это были англичане. А внутри неприметной кареты находился человек, которому Франция была обязана этим днём всеобщего умиротворения. Скромный епископ Пьер Кошон.

Торжественная процессия выехала на центральную площадь города и остановилась у ратуши. Всадники спешились, высокочтимые гости вышли из карет, разминая ноги после продолжительной езды, и принялись осматриваться по сторонам. В самой середине площади был установлен высокий разукрашенный помост. Именно к нему и направились теперь высочайшие особы, сопровождаемые отцами города и скромным епископом Кошоном, который держал в руках невзрачный футляр.

На помосте уже всё было готово для подписания мирного договора. Кошон вынул из футляра экземпляры договора и передал их секретарю Филиппа Доброго. Тот мигом разложил бумаги на столе:

– Ваше величество! Прошу вас!

Король Карл Простоватый подошёл к столу, взялся за перо. Пустыми глазами посмотрел на бумагу. Ненадолго задумался.

– Мир – это хорошо. А всё-таки, о чём говорится в этом договоре?

Сзади молча приблизились герцог Филипп Добрый и королева Изабелла. К королю Франции обратился Пьер Кошон:

– Ваше величество! – голос епископа звучал надрывно. – Наше несчастное королевство уже десятилетия как истекает кровью! И пуще солдат короля Генриха ваши подданные страдают от междоусобицы, вызванной арманьяками! Этот договор позволит нам прекратить войну с Англией, а значит, и арманьякам придётся распустить свои войска.

– Да? Это замечательно. Мне очень нравится. И больше ничего там нет? Король Генрих убирает свои войска из Франции, и конец войне?

Кошон мысленно проклял склероз Карла Простоватого. Неужели придётся напоминать этому коронованному олуху самые элементарные вещи? Он хоть не забыл, с кем обручена его дочь?

– Не совсем так, ваше величество. Армия короля Генриха останется во Франции, но его солдаты уже не будут нашими врагами. Король Генрих станет вашим зятем.

– Зятем? Ах, да. Он же обручился с Катрин, дочкой моей. Тогда я не понимаю, зачем нужен договор? Где это видано, чтобы зять воевал с тестем?

«Чтоб тебя, старый осёл! То и дело возникает ощущение, что ты не так глуп, а просто прикидываешься.»

– Ваше величество! Договор нужен для того, чтобы закрепить наследные права короля Генриха на французский престол.

– Это как – после меня, что ли? Он думает, что я собираюсь помирать?

«О, чёрт! Ещё недоставало, чтобы этот придурок взбунтовался в последний момент! Хотя… если вдруг… это ведь будет хуже только для него самого. В крайнем случае, договор подпишет Изабелла. С ней-то проблем быть не может.»

– Ваше величество! Разумеется, все французы, ваши верные подданные, мечтают, чтобы вы жили и правили ещё сто, нет, двести лет. Но нужно же подумать и об англичанах, наших новых друзьях и братьях! У них не должно сложиться ощущение поражения, иначе ничего хорошего не выйдет. Вы являетесь королём, а Генрих Английский – вашим наследником. Поверьте, это пустая формальность!

– Да? Пустая формальность? Наверное, да… А это никак не повредит моему сыну Карлу? Он ведь тогда уже не сможет претендовать на престол, если вдруг…

Кошон смутился. Как тут выкрутиться?

– Ваше величество! Я не сомневаюсь, что эта проблема легко решится! Мало ли, вдруг дофину приглянется какая-нибудь английская принцесса. Поскольку править объединённым королевством Франции и Англии всё равно будете вы, то совершенно не имеет значения, кто числится формальным наследником!

«Только бы этот старый осёл не вспомнил про королеву Иоланду, чтоб ей провалиться.»

– Да, действительно. Очень хороший и правильный договор.

И король Карл Шестой Простоватый, ещё немного помедлив, вздохнул и обмакнул перо в чернила, после чего черкнул своей подписью по договору о мире и дружбе на вечные времена между Францией и Англией.

Скромный епископ Пьер Кошон с облегчённым вздохом взял в руки драгоценный документ. Не удержался, с удовлетворением прочёл заключительные строки:

«С момента подписания настоящего договора законным наследником Французского Королевства является Его Величество король Генрих Английский, а в случае его кончины – наследник Генриха Английского. Дофин Карл, сын Его Величества короля Карла Французского, не вправе претендовать на престол. Он обязан признать настоящий договор в полном его объёме, в противном случае будет рассматриваться в качестве мятежника. Те французские города и провинции, которые откажутся признать наследные права и власть Его Величества короля Генриха Английского, объявляются вне закона и рассматриваются как мятежные. Его Величество король Генрих Английский сможет поступить с ними так, как сочтёт необходимым – для защиты своих прав, согласно настоящему Договору.»

Высокие гости постепенно расходились. Первыми удалились король и королева Франции. Карл Простоватый почему-то не выглядел радостным от заключения мира со вчерашними врагами. Наверное, просто не понимал его значимости для блага страны. Королева легонько подталкивала супруга в спину, уводя в сторону кареты.

Последним покинул площадь главный миротворец – Пьер Кошон.

Вечером того же дня, когда с площади перед ратушей был убран праздничный помост, рядом с местом подписания договора состоялось повешение нескольких горожан. Они были казнены, потому их сочли бунтовщиками: они не смогли уплатить подать на празднование церемонии подписания договора, а значит, тем самым выступили против мира и дружбы.

Вскоре после подписания договора в Труа, Генрих Пятый Английский торжественно отпраздновал свою свадьбу с принцессой Екатериной. Он твёрдо решил жить отныне в славном городе Париже. Его войска – как англичане, так и лояльные ему французы – успешно захватывали одну вражескую крепость за другой. Презренных мятежников в плен обычно не брали. Славный король Генрих распорядился не проявлять излишней мягкости к раненым.

О том, что королём Франции пока ещё является Карл Простоватый, все как-то быстро забыли. Английские бароны и рыцари один за другим получали поместья на французской земле. По приказу короля Генриха, мятежные женщины и дети Гарфлёра были изгнаны из своего города – разумеется, после того, как с их мятежными мужчинами поступили согласно договору, подписанному в Труа. В Гарфлёр были переселены англичане. Налоги на французское население Франции росли день ото дня: его величество король Генрих готовился к новым большим походам, издержки были велики, а взыскание их с островитян могло вызвать недовольство.

В августе 1422 года король Генрих Английский внезапно скончался в возрасте 36 лет от болезни, которую тогда называли «антонов огонь», а позже – «газовая гангрена». Всего лишь два месяца спустя умер и король Карл Простоватый. Наследником английского и французского престолов оказался десятимесячный сын принцессы Екатерины Генрих Шестой, племянник мятежного французского дофина Карла. Короновать малолетнего Генриха было пока нельзя. Регентом Франции стал принц Джон Бедфорд.

Французы, жившие в областях, захваченных англичанами и бургундцами, стонали от налогов и насилия, творимого захватчиками. Жители остальной части Франции жалели бедного, несчастного дофина, обделённого злыми интриганами в Труа.