По крупицам. Российские школьники об истории ХХ века. Сборник работ лауреатов Всероссийского конкурса исторических исследовательских работ старшеклассников «Человек в истории. Россия – XX век»
1924 год
Первое письмо в новом 1924 году Константин начинает с сообщения о смерти Ленина:
В понедельник в 7 часов вечера умер Ленин. Точно не знаю – или от паралича мозга или от паралича дыхательных путей. В среду его привезли в Москву и вечером же мы с организацией ходили посмотреть на него. Лежит он в бывшем Дворянском собрании в Охотном ряду. Его анатомировали, бальзамировали, так что он теперь будет обладать всеми качествами мощей. Выражение лица его очень спокойное, лицо белое, голова совсем лысая (ни одного волоска), борода и усы рыжеваты и подстрижены. Одет очень просто. Тут же видел Крупскую с заплаканными глазами. Это седая дама, с отросшими (отрезанными?) волосами, лицом еще довольно моложавая. Тут же сидела какая то брюнетка – не знаю кто. Не сестра ли Ленина?… Болезнь Троцкого, оказывается, не столько является действительной болезнью, как вызвана расколом в партии, причем Троцкий очутился в меньшинстве и теперь принужден уехать в Крым. Сегодня на собрании у одного оратора проскользнула интересная фраза. Он сказал: как Моисей вывел нас из под ига египтян, так и сейчас Ленин вывел нас из под власти капитализма. Интересно, кто это «мы» (23 января 1924 года).
В письме отцу в Нижний он добавляет: «В субботу будут его хоронить. Придется, наверное, идти на похороны». В этом письме не видно никаких признаков восприятия смерти Ленина как «большого всенародного горя», да и фраза «Придется, наверное, идти» говорит о том, что ему не очень-то хочется в этом участвовать. А вот слова оратора о том, что Ленин вывел народ из-под власти капитализма и как бы тем самым осчастливил, воспринимаются Костей с большим сомнением. Но он следит за начавшейся борьбой в партии и не верит тому, что пишут газеты.
Несмотря на плохое самочувствие, отец Кости Всеволод Константинович продолжает писать методические работы, редактировать написанные ранее, отправляет эти работы в Москву для издания. Решать вопросы издания работ Всеволода Константиновича берется Костя. Он постоянно сообщает отцу о посещении издательств, вникает в тонкости оплаты рукописей отца и докладывает:
Госиздат, оказывается, большой жулик. У многих авторов в договоре есть пункт, по которому ГИЗ обязуется в течение 5 лет повторять издание не реже, чем через 2 года, у тебя же этот пункт вычеркнут. На следующие издания плата была бы не с номинала, а за печатный лист: за новую рукопись – 80 руб. за 1 печатный лист, за повторное издание при отсутствии переработки – 40 руб. и при переработке 56 руб. В этом же духе перезаключаются сейчас все договора с авторами.
На протяжении всех лет учебы и работы в Москве Константин будет «воевать» за справедливость оплаты работ его отца, но с минимальным успехом.
Беспокоят Костю «чистки», которые проходят в институтах, в результате которых сокращается не только количество студентов, но и сами институты путем их слияния. Костя пишет матери:
Сейчас все расходы урезывают чуть не до нуля. В связи с этим предстоит слияние вузов и сокращение числа студентов. Сократить обещают чуть ли не больше половины. Для этого устраивают две чистки: по классовому подбору и академической неуспеваемости. Я как будто бы не вижу опасности ни в той, ни в другой.
Но вскоре появляется серьезное уточнение:
Под именем академической проходит сейчас социальная чистка. Исключить хотят около 25 %. В число их попадут дети «буржуев», священников, статских советников и т. п. Обо мне тоже кое-что знают партийные люди, но они со мной в хороших отношениях и во вторых, в академическом отношении ко мне придраться очень трудно.
В другом письме он просит:
Сейчас у нас идет чистка. Очень хорошо было бы прислать мне удостоверение о том, что папа преподает в ВУЗе. Хотя оно у меня и есть, но оно устарело.
Значит, академическая успеваемость не всегда может помочь остаться в вузе. Социальное происхождение важнее. К счастью, Костя «чистку прошел благополучно, так, как даже и не ожидал».
Впервые в одном из писем в 1924 году Костя открыто высказывается по поводу комсомольских активистов, с которыми живет в общежитии:
Живу вместе с несколькими комсомольцами, публикой вообще говоря, не утруждающей себя и предпочитающей гулять, есть и спать.
1925 год
Первое письмо в 1925 году Костя отправляет с Курского вокзала. Он хочет, чтобы письмо «пошло с сегодняшним же поездом». Причина у него очень уважительная. Ему хочется получить стипендию, но для этого надо, чтобы из дома ему прислали как можно больше справок и удостоверений о работе Всеволода Константиновича, которые создавали бы впечатление, что он ведет большую общественную работу.
Хотелось бы, что бы при чтении удостоверения, – пишет Костя, – получалось впечатление, что папа из Совпартшколы перешел в 2 пехотную школу, причем следует упомянуть о том, что папа «главрук», что является общественной работой. Да и вообще, чем больше будет об общественной работе, тем лучше. Если не будет неприятно брать удостоверения от комячеек этих школ, то это еще лучше.
Костя понимает, что отец, уже пострадавший за свои взгляды, держится в стороне от всех этих ячеек, но Костя объясняет:
Хорошо было бы если удостоверения вышли довольно внушительными и содержательными. И об общественной работе, если, конечно, последнее не представляется затруднением. Под последней подразумеваются различные совещания, кружки и т. д.; но об роде общественной работы не упоминать.
Эти строчки еще раз дают основание сделать вывод, что для того, чтобы чего-то добиться в новой советской России, нужно, чтобы ты был общественным активистом.
Костя следит и за ходом внутрипартийной борьбы. В конце одного январского письма он делает приписку: «Когда Троцкого спрашивают – как его здоровье – он говорит: я еще не читал сегодняшних газет. И правильно». Последняя фраза Кости – это открытая оценка его отношения к советской власти. Он явно на стороне Троцкого.
В получении стипендии Косте не отказали, но и не дали, а зачислили кандидатом, то есть он ее сможет получить, если кого-то стипендии лишат. Костя уверяет родителей, что такое случается часто. И действительно через некоторое время его зачислили на стипендию. К сожалению, Всеволод Константинович об этом не узнал – он скончался в марте 1925 года.
В письме от 15 апреля Костя сообщает о смерти патриарха Тихона и его похоронах.
В воскресенье хоронили патриарха Тихона. Народу было очень много. К последнему лобзанью шли рядами по 4 человека и хвост был в 3 и ½ версты. Кто теперь будет вместо него играть главную роль?
А в другом письме добавляет:
Тихона отпевали пять часов и большую часть времени молили о том, чтобы ему были прощены невольные прегрешения. Под последним будто бы подразумевается признание советской власти.
Некоторые строчки Костиных писем все-таки выдают его политическую позицию. Отправляя письмо матери через знакомого, он пишет о нем:
Он не особенно придерживается коммунистической точки зрения и поэтому с ним можно посидеть и потолковать.
1927 год
1927 год Костя проводит за написанием диплома и продолжает работать. Здоровье его остается по-прежнему не очень хорошим. Тяготы Гражданской войны, холодная зима 1921/22 учебного года в Москве, путешествия зимой к родителям в Нижний и Вьяс стали причиной хронического бронхита. И болезнь каждый раз возвращалась с новыми более сильными приступами.
Интересно описание Костей посещения спектакля «Дни Турбиных» в Художественном театре:
Пьеса очень хорошая без малейшего налета коммунистических идей. Все белогвардейцы в ней – отличные люди, перешедшие же на сторону красных – отрицательные типы. Публика в театре при пении на сцене «За Царя, за матушку Россию» в некоторой своей части плачет. Не нравится пьеса только галерке. И дня через три после этого был диспут с участием Луначарского на тему об этом спектакле. Выступал также и автор – Булгаков, который в полемике с ругавшими пьесу, говорил, что их политический подход ему совершенно безразличен и его не интересует. В общем, за эти два дня я услышал столько контрреволюционных изречений, что в 1921 году за это надо бы было расстрелять.
Пьеса Булгакова несомненно понравилась Косте: в ней не было «налета коммунистических идей» и правдиво отражались судьбы людей, оказавшихся в круговороте Гражданской войны. И то, что в ходе диспута Костя наслушался столько «контрреволюционных изречений», за которые «в 21 году надо было бы расстрелять», показывает, что он удивлен смелостью автора и его сторонников. Фразу «надо было бы расстрелять» Костя пишет в сослагательном наклонении. Он знает, сколько было расстреляно, его отец также за правду о действиях власти был арестован и мог бы быть расстрелян, но Костя и его родственники в своих мыслях и высказываниях были очень осторожны, и ему удивительно, что нашлось немало зрителей, говоривших на диспуте правду.
В апреле 1927 года Костя успешно защитил свой диплом.
Сегодня – на службе и в Вузе – непрерывно получаю поздравления. Как же – стал настоящим инженером. По этому случаю устраивал целый банкет и стоя выслушивал в сотый раз те же поздравления. Теперь очередь за Раей и Сережей. Авансом поздравляю, – пишет Костя в письме от 7 апреля 1927 года.
Все дети Всеволода Константиновича стремятся к учебе в вузах. В 1927 году в институт должен был поступать Митя, через год и младший Леня. Сережа и Рая вскоре уже должны были закончить обучение в нижегородских институтах.
Чувствуется, из Кости получается хороший инженер. Он описывает матери:
Вчера в воскресенье, был на торжественной закладке нового корпуса Даниловской фабрики, где я сейчас работаю. Были в числе гостей: Куйбышев, Зам. Председателя ВСНХ СССР Серебровсий, Председатель Правления Камвольного Треста, Директора Фабрики, Председатели ЦК профсоюзов текстильщиков и строителей и т. д. Между прочим, я имел честь сказать всей этой компании кое-что относительно вентиляции на фабрике, а они – честь слушать меня. При этом и я и они разговором, очевидно, остались довольны.
В 1927 году борьба Сталина с его политическими конкурентами усиливается. Костя сообщает матери:
Слушаю здесь рассказы очевидцев про похождения оппозиции. Оказывается, ее сторонников на самом деле порядочно. На заводе, где работает квартирный хозяин, в комсомольской ячейке оппозиционеров больше половины. Каменев ходит под руку с рабочими по улице. Одним словом, работают (17 ноября 1927 года).
Интересно, что Костя пишет о том, что «оппозиционеров» много, то есть людей недовольных советской властью «на самом деле порядочно».
В начале декабря Костю взяли в армию.
Выдано мне из одежды: шлем, шинель, сапоги, суконные брюки, бумажная рубашка, белье, теплая бумазейная нижняя фуфайка, шерстяные портянки. Белье меняется каждую неделю. Одеяло теплое, соломенный тюфяк, две простыни (одна в качестве пододеяльника) полотенце, наволочка, носовые платки. Питание такое: в 8 час. утра – чай с сахаром, 400 гр. белого хлеба. В 12 час. Завтрак – первое мясной суп, второе – тоже мясное (котлеты, тушеное мясо и т. д.). После завтрака сразу чай. В 4 часа обед – тоже из двух блюд, но без чая. В 8 час вечера – чай. После обеда – мертвый час, спать в 11, вставать в 7 час.
Это описание режима дня и питания красноармейца красноречиво говорит о том, что уж в бытовом отношении красноармейцы находились в лучшем положении, чем гражданские служащие. Страшные 1921 и 1922 годы миновали.
Попал Костя в Военно-инженерную школу им. Коминтерна. Служба только на один год, но армия ему не по душе в принципе.
Так, в общем ничего. А с другой стороны, в иные моменты приходится чувствовать себя таким истуканом, что становится несколько обидно: учился, работал и т. д., а в конце концов – положение оловянного солдатика.
Сообщая о военных предметах, которые им преподают, он не без сарказма пишет:
Да не пропустить самое главное и «инженерное» – политподготовка. На нее в течение зимних месяцев потратим 140 часов – время довольно продолжительное.
Характеризуя курсантов, Константин пишет, что из 50 человек его отделения, обучающихся в Военно-Инженерной школе, «75–85%члены ВКП(б) и ВЛКСМ». Но с высшим образованием только пятеро, среди них и Костя. Косте крупно повезло: «В такие условия красноармеец попадает в 0,25 % случаев (на 300 000 человек – 1000)». Но все равно армия угнетает его. «Как-то даже тоскливо писать… Действительно – выбросить год из жизни. Не так обидно еще, потому что живем мы 50 лет» (16 декабря 1927 года). Костя верит, что впереди у него еще большая долгая счастливая жизнь. Никакого чувства гордости от службы в Красной армии у него нет, нет интереса ни к военной подготовке, ни к занятиям по политподготовке.
1928 год
1928 год для Константина – год службы в Красной армии. В одном из писем он описывает лыжную гонку, которая для многих участников чудом не закончилась тяжелой болезнью.
Вернулись с лыжных гонок инвалидами, наверное, 4/5 группы. Ехать пришлось 25 километров вследствие ошибки контроля. Днем было – 10 и поэтому я поехал в легкой рубашке. Когда светило солнышко – было жарко, весь мой костюм совершенно отсырел. На обратном пути, когда стемнело, мороз усилился до -18, пришлось ехать в тумане по лощине и я начал замерзать. Рубашка, брюки и сапоги превратились в хрустящие при сгибании ледяшки. Случилось это, когда я проехал 23 км, осталось – 2. А, в общем, последствий никаких нет. 90 % же гонщиков отморозили ноги, уши и т. д. и с сегодняшнего дня начинают ходить в амбулаторию.
Хотя Костя и пишет, что для него не было никаких последствий, но при его хроническом бронхите эти последствия скажутся позднее.
Несмотря на то, что в письмах Костя редко пишет о политических событиях, он просит родственников:
Постарайтесь где-нибудь найти журнал «Большевик» – №№ 23–24 за 1927 год и прочитать письма т. Иоффе (застрелившегося осенью) и ответ т. Ярославского. В них можно почерпнуть данные, характеризующие нравы кое-кого. Кстати, я не помню, писал ли вам о том, что был на похоронах Иоффе и, следовательно, был прямым очевидцем всего, на них происходящего. И в ответе Ярославский, мягко говоря, говорит неточно.
Это очень важная информация. Костя, который не очень-то хотел идти на похороны Ленина, но пошел на похороны т. Иоффе. В найденной нами информации в Интернете говорится, что Иоффе Адольф Абрамович – убежденный сторонник Троцкого – покончил жизнь самоубийством после того, как стало очевидно поражение троцкистов. В предсмертном письме Троцкому он писал: «Я не сомневаюсь, что моя смерть является протестом борца, убежденного в правильности пути, который избрали Вы, Лев Давидович».
И здесь опять всплывает Троцкий, политические взгляды которого все-таки, видимо, были симпатичны нашему герою. Наверное, Константин Беллюстин следил за политической борьбой в надежде, а вдруг произойдет чудо и к власти придут другие руководители, которые будут проводить другую политику, более демократичную и справедливую. И то, что Ярославский на похоронах говорил неправду, очень задело Костю. Наверное, и его братья Сережа и Митя тоже были согласны с ним. Никто из детей Беллюстиных, даже достигнув ученых степеней, ни в партию, ни в комсомол никогда не вступал, хотя это и вредило их продвижению по служебной лестнице.
В начале апреля Костя поздравляет мать и братьев с праздником Христова Воскресения, а через неделю пишет о собрании на антирелигиозную тему:
Вчера был доклад на антирелигиозную тему; кто то из наших комсомольцев сказал докладчику преподавателю партийных и политических наук в нашей школе, что я не атеист. Под этим впечатлением он и делал доклад, отведя много времени тезису – наука и религия – не совместимы. Я был в наряде и на доклад опоздал часа на 1 1/2; послушал и потом задал несколько вопросов – удовлетворительных ответов не получил. В общем, было интересно; постановили, что если кто нибудь из нас будет хотя бы около церкви – он, тем самым, навлечет позор на Красную Армию. Ответственный секретарь ячейки ВЛКСМ так выявил себя каким то идиотом: сказал, что всем, вообще, надо выбирать: или Красная Армия – или религия. Засмеяли его, бедного.
Десять лет советской власти не переубедили Костю. Никакая антирелигиозная агитация и возможные репрессии не заставили его отступить от веры.
Перед отъездом в летние лагеря Костя участвовал в параде на Красной площади по случаю 1 Мая.
1 Мая надели всё новое, специально выданное на этот день – брюки, рубашки, фуражки, пояса подсумки и т. д., навьючили на себя инструмент (я был с обыкновенной двуручной пилой) скаты и винтовки – в 7.30 с оркестром и в начищенных сапогах двинулись в путь… Выстроились к 9 часам на Красной Площади… Были все военные академии, школы и отдельные части. Особенно сильное впечатление на меня произвели войска особого назначения Г.П.У. Все в хромовых сапогах, металлических шлемах, с карабинами за спиной и маузерами (револьвер, пуля из которого прошьет трех человек сразу) у пояса, – с нерусскими физиономиями (латыши, китайцы и т. д.), все не моложе 25 лет – прошли, как, наверное, раньше ходила гвардия. Шик и блеск. На них, действительно, можно положиться. Зарежет и сразу же об этом забудет.
Именно войска ГПУ произвели на Костю самое большое впечатление, и его характеристика «зарежет и сразу забудет» была очень точной. В 1937-м, когда начались массовые репрессии, эта гвардия прошедших в 1928 году по Красной площади оказалась готова к тому, о чем писал Костя.
В военной службе для него нашелся еще один плюс.
Неожиданно открылось, что военным людям можно бывать в некоторых театрах по так называемым – путевками, конечно, бесплатно. Путевки же пишутся здесь же в школе. На прошлой неделе, в силу этого, я был на балете «Красный Мак» в Большом театре и на «Царской невесте» – в Экспериментальном. Вчера слушал «Бориса Годунова» в Большом.
После усердных поисков Костя нашел и снял ½ комнаты за 35 рублей в месяц:
Комната в 4-м этаже очень хорошего дома площадью 6 кв. саж. Из них ширмой огорожено саж. 2, каковые и являются моими апартаментами. Владелица комнаты – пожилая дама (60 лет) хорошего происхождения (раньше вся квартира была ее). Сейчас же комната, давно не ремонтировавшаяся, имеет не совсем презентабельный вид; стоит кровать, маленький столик, мягкий стул. Жить, конечно, будет очень спокойно, мешать заниматься никто не будет.
И дополнительно сообщает о хозяйке, что «у ней, оказывается двоюродный брат отдыхает на Соловках». Эти маленькие характеристики Кости создают точную картину положения людей «из бывших».
Костя по-прежнему любит ходить в театр. Один из последних спектаклей, который он посмотрел в 1928 году, была «Любовь Яровая» в Малом театре. «Играют хорошо, но пьеса понравилась – так себе. Много пересоленного». В этой пьесе главная героиня порывает с мужем только потому, что он оказался на службе не в Красной армии, а в белой. В конце пьесы она его предает, выдавая красноармейцам и обрекая на гибель. Наверное, именно поэтому пьеса не очень понравилась Косте. Для него семья – главное в жизни. Никакие идейные мотивы не могут разорвать связь между мужем и женой. Поэтому Костя считает, что автор «пересолил», выставляя на первое место преданность революции, а нелюбовь.
Подводя итог нашему знакомству с письмами Константина Беллюстина 1921–1928 годов, можно сделать вывод, что советская власть не смогла переделать всех людей, оставшихся в России. Ни учеба в институте, ни работа на советских предприятиях, ни служба в рядах Красной армии, никакие льготы красноармейцам и никакие советские спектакли, газеты и лозунги не заставили его поверить в правоту новой власти и в ее честность и справедливость, в чистоту партийных и комсомольских организаций. В 1918 году ему было 14 лет, в 1928-м – 24. Он уже взрослый, он самостоятельный. Он – инженер, его уважают как человека и как специалиста. Но он не стал «советским человеком». Он стал образованным, думающим, анализирующим, ироничным, уважающим справедливость и честность, верующим в Бога и христианские истины морали и нравственности. И это вызывает уважение. К огромному сожалению, Константин Беллюстин умер 10 января 1931 года. Диагноз: паралич сердца вследствие кровоизлияния в мозг при наличии гнойного бронхита.
Изучив чудом сохранившиеся дневники и письма семейного архива Беллюстиных 1918–1928 годов, мы были поражены, насколько полно они сохранились. Ведь это были годы, когда люди не только не сохраняли, а сознательно уничтожали всякие свидетельства своего прошлого.
В дневниках и письмах семьи Беллюстиных перед нами оживает история России в одно из страшнейших своих десятилетий. Перед нами проходит жизнь семьи и молодого человека из того сословия, которое новая власть хотела бы или уничтожить, или переделать. Его письмам к близким нельзя не верить. Они писались не для истории, но сегодня они открыли нам историю.
Алексей Пойлов, Марина Пойлова
Судьба простой русской женщины XX века
г. Волгоград, научные руководители С. В. Воротилова, И. И. Пойлова
Наша работа написана на основе разных источников. Это и устные рассказы самой Евдокии Александровны Залипаевой (Стариковой, 1914–1999), которая часто рассказывала детям и внукам о своей трудной жизни. И воспоминания ее дочерей: Тамары, Любови, Татьяны, рассказы ее внучки и нашей мамы, Ирины, и личные документы, семейные фотографии, а также семейные видеофильмы (они сняты внуком Евдокии, Александром в 1995 году). И наконец, недописанные воспоминания нашей героини о своей собственной судьбе.
Для нас особенную ценность представляют воспоминания нашей мамы, Ирины Ивановны. В детстве она много времени проводила со своей бабушкой, которая знала много сказок и песен, любила рассказывать и о своей жизни. Надо сказать, что у мамы с ее бабушкой была какая-то особая связь. Именно мама фактически спасла от гибели семейные фотографии, которые позволили в дальнейшем восстановить некоторые факты нашей семейной истории и биографии самой Евдокии Александровны. Это было в 1988 или 1989 году. В то время Евдокия Александровна жила в небольшом частном доме. Дом был построен еще до Великой Отечественной войны. Семья Залипаевых жила там с 1961 по 1999 год. Собирая сведения о судьбе Евдокии Александровны, мы наведались к этому дому. Он произвел удручающее впечатление: покосившийся забор, заросший участок. Наши родственники помнят его ухоженным и очень уютным, с большим садом.
Во дворе этого дома стоял старый сарай, в который маленьким внукам ходить не позволялось, видимо из-за того, что там хранился колюще-режущий садовый инвентарь. Однажды, когда маме было 15-16лет, она увидела в приоткрытую дверь стопку старых бумаг. Войдя в сарай, вытащила их. Так в ее руки попали старые семейные фотографии, которые породили целую череду рассказов, о которых речь пойдет ниже. Почему-то они оказались заваленными в старом сарае. Возможно, про них забыли, когда делали ремонт и многие вещи переносили в сарай?
Еще один крайне важный и интересный источник – неоконченные записи Евдокии Александровны, которые были найдены среди вещей, приготовленных ею на случай смерти. Воспоминания прабабушки написаны на семи отдельных листах простой ученической тетради в линейку. Листы от времени немного пожелтели и покрылись сероватыми пятнами. По содержанию они охватывают события с 1914-го (это дата рождения Евдокии Александровны) по 1980-е. Мы предполагаем, что именно в 80-е годы воспоминания и писались.
Приступая к жизнеописанию Евдокии Александровны, мы сделали полную расшифровку ее воспоминаний, но в своей работе приводим неправленый текст, чтобы тот, кто будет его читать, тоже понял, какой на самом деле была наша прабабушка, простая, не получившая образования, много трудившаяся, много страдавшая, но размышляющая над своей судьбой женщина.
Прабабушка всегда говорила, что ее детство прошло в детском доме. Евдокия очень мало училась, можно сказать, вообще не училась, поэтому в ее воспоминаниях много не просто грамматических и синтаксических ошибок, но и слов, которые трудно сразу понять, так как писала она, как слышала, и не всегда понимала, как правильно это записать буквами.