Бульвар Молодых дарований

Да!.. опасная это штука – джаз. Ох, опасная…

Ты вот чего, чувачок… говорит мне Арканя как-то через неделю… Ты это… на басу не лабаешь?..

Каком ещё басу?.. говорю я в некотором удивлении.

Ну – на этом, как их тут зовут?.. на контра-ба-асе?..

Арканя выговаривает это длинное слово с нешуточным омерзением.

Это такая дурында, вроде скрипки для великана?.. осеняет меня, наконец.

Во!.. радостно кивает Арканя… Точно!.. Нам, слышь, лабать сёдня в Мухинке, а Витька палец порезал. Ты б его заменил, а?..

Смеётся он, что ли?

Я в жизни не то что играть, а рядом с этой бандурой не стоял. И вообще, могу протрындеть пару песен на мандолине, и ещё в три аккорда вдуть аккомпанемент на семиструнке. На гитаре… Вот и весь хуй до копейки – как мой друг Толик с Чайковской выражается в таких откровенных случаях. А уж кому, как не ему, в этом деле лучше разбираться. Я имею в виду не музыкальные инструменты, а ту самую штуку, которой ему природой отмерено в полтора раза больше чем нам, простым смертным.

Арканя видит моё остолбенение и улыбается своей сладенькой, саркастичной улыбкой сквозь хулиганские редкие усики.

Чува-ак!.. говорит он успокоительно… Ты не бзди… Будешь стоять себе мебелью сзади, вроде шкафа. И левой рукой водить по грифу. А правой делай вид, что пощипываешь. Хули там?.. ты вообще струны эти и не трогай, мы без тебя управимся. Понял?..

Я нерешительно пожимаю плечами. Как-то неловко всё это, чистая авантюра. Кукольный театр…

Да зачем я вам нужен там, для мебели?.. говорю я в мучительной неловкости. Вот всегда у меня так – не умею отказывать людям. Даже когда ясно вижу, что хотят меня «взять на понял», как говаривал другой мой дружок, Юра Кикинзон. У которого спереди, в отличие от Толика с Чайковской, ничего примечательного вроде бы не водилось. Зато сзади было столько!.. любой бабе на зависть…

Арканя видит эти мои мучения, и успокоительно лыбится ещё шире. Наклоняется доверительно ко мне.

Да вишь, чувачок… Нам там башли на четверых выписали, соображаешь? Если трое придём – начнут яйца морочить: чего, мол, да как… А так все четверо музыкантов налицо. Гоните, как обещано. Понял?..

Он ещё ближе наклоняет лицо ко мне, и я ощущаю какой-то странный, мясной какой-то, запах его дыхания.

Мы тебе пятёрку отвалим… увещевает меня Арканя… Чтоб не зря хоть вечер отстоял… И потом, в зале там, в Мухинке, барух толпа вокруг нас будет, любую на выбор. Они на джазменов как мухи на говно лезут. Бери любую!.. Поехали с нами, а?..

Уговорил!..

Арканя видит по моему лицу, что я сдался. И поощрительно хлопает меня по плечу…

Внизу, на булыжнике у общаги, уже стоит такси. «Волга» с зелёным глазком. Арканя, в своём костюмчике с атласными лацканами, кладёт на заднее сиденье футляр с трубой и садится по-хозяйски рядом с водителем. Я, в темносинем пиджачке и чёрных брюках, присаживаюсь на край сиденья сзади, рядом с его трубой. Чувствую я себя неловко. Пиджак тесноват, я его ни разу не надевал после выпускного вечера в школе – а это уже с четыре года. И на такси я, считай, тут ни разу не ездил, в Ленинграде – и случая не было, вроде бы, а уж денег-то и говорить нечего…

А контра… то-есть, бас где?.. спрашиваю я слегка встревоженно у Аркани. Хотя и коню понятно, что бандура таких размеров в такси влезть никак не могла бы.

Он улыбается в пол-лица, обращённых ко мне, своей кошачьей вкрадчивой улыбкой, растягивая губы под хулиганскими жиденькими усами.

Да у них там свой есть… говорит, наконец, Арканя… А нам и лучше. С фабрики «Красная балалайка», наверное… дрова. Но такому исполнителю, как сегодня, страдивари вроде и никчему…

Он хихикает коротко и умолкает.

В большом зале паркетные полы. Могучие люстры свисают с потолка, будто хрустальные ёлки. Явно старинной работы, теперь таких и не делают. В стене, обращённой к улице, прорезаны огромные, почти от самого пола, арочные окна.

Мы деловито, малозаметно проходим сбоку к сцене.

Народу в зале уже полно. Никто на нас не обращает внимания. На сцене, за плотным занавесом, намного тише. Оживлённое жужжание сотен голосов доносится сюда приглушённо. Пахнет пылью.

Сцена маленькая и невысокая. Я вижу у задней кулисы старый большой рояль, массивный и тускло отливающий чёрным глубоким цветом.

В углу громоздится на подставке пузатый желтовато-коричневый контрабас. Я с опаской подхожу к нему, поглаживаю выпуклую мощную деку, трогаю пальцами толстые, туго натянутые струны, берусь рукой за чёрный, шелковистый на ощупь гриф.

И впервые в жизни ощущаю досаду, что вот не сумели папа с мамой в детстве усадить меня за наше старенькое пианино, а сам я ленился, не хотел. Делал луки и стрелы, бегал на секцию фехтования в Дом офицеров, придурок… д’Артаньян недоделанный…

На сцену поднимаются два незнакомых мне парня. С недоумением смотрят на меня.

Да Витька руку порезал, чуваки… объясняет слегка виновато Арканя… А это сосед мой по комнате, свой чувачок, хотя и не лабух. Ну, постоит нам для мебели, за пятёрку…

Парни заметно расслабляются.

Пожимают плечами.

Потом пожимают мне руку и улыбаются чуть насмешливо. Или мне померещилось?.

Да я покажу ему, как держаться за бас!.. успокаивает их Арканя… И чтоб струны так только трогал, для блезиру…

Пришедшие быстро, сноровисто втаскивают на сцену большой барабан с ещё двумя барабанами поменьше, и сбоку со штырём, на котором медные тарелки.

Арканя подтаскивает контрабас поближе к ударной установке и наскоро объясняет мне, как держаться левой рукой за гриф и ездить по нему в обхват вверх и вниз.

Ну вроде как дрочишь его, понял?.. говорит Арканя весело, и облизывает верхнюю губу под усиками.

И тут же объясняет, как пальцами правой слегка прикасаться к струнам, но так, чтобы не извлекать из них звуков.

Так! Встали, чуваки!.. говорит Арканя сосредоточенно и поднимает к губам свою серебряную трубу.

Мы замираем. Саксафонист с маленьким альтом. Ударник с поднятыми почти над головой палочками. И я, судорожно ухватившись за гриф огромного баса, за который мне сейчас хочется спрятаться так, чтоб меня вообще не было видно.

Дальнейшее сливается у меня в памяти в какой-то полутёмный провал. Вот разъезжается медленными рывками в стороны занавес, открывая нас, освещённых безжалостно-ярким светом юпитеров, забитому до отказа студентами залу. Зал я не вижу, просто какая-то чернота за прожекторами, гудящая сотнями голосов, населённая сотнями глаз, и все они смотрят пристально на меня.

Взопрев от жуткой неловкости, я старательно изображаю аккомпанемент. Вожу пальцами левой руки по грифу, отчего огромное тело баса чутко отзывается еле слышным ворчанием, а сами струны повизгивают обмотками из тоненькой проволоки. Пальцами правой я чуть прикасаюсь к струнам в центре выпуклой деки, и струны ощутимо вибрируют, им будто не терпится зазвучать.

Иногда Арканя быстренько оглядывается на меня и ободряюще подмигивает. Но мне почти не становится легче. Мне стыдно. Мне кажется, что весь зал упёрся взглядами в меня, и все видят что я обманщик и самозванец…

Наконец, под одобрительные аплодисменты и смех из почти невидимого зала Арканя объявляет перерыв. Гаснут юпитеры.

Пошли, чувачок!.. говорит мне Арканя успокаивающе… Тут у сцены все барухи собрались в кучу, бери навыбор. Да поставь ты басá туда в угол, на подставку. Пошли!..

Он тянет меня за рукав. Я неловко иду за ним в зал.

Народу здесь столько – яблоку негде упасть. Девчонки в юбках в обтяжку, до половины ляжек длиной. А то и короче. В фигурных капронах. Ресницы густые и чёрные от туши – каждый глаз будто сороконожка. Под глазами синие тени. Волосы взбитые зачёсаны у многих по шаблону «Я у мамы дурочка».

Правда, не у всех.

Парни тоже стиляжные. С зачёсами. Брюки в дудку. Туфли на каучуке. Короткие, куцые пиджачки. У многих и галстуки повязаны, как у Аркани – каким-то необычным косым «американским» узлом…

Во, гляди!.. шепчет мне слегка возбуждённо Арканя… Видишь вон там две чувихи стоят?.. Ну вон те, в сторонке… одна черноволосая такая, и с ней подружка белобрысая?.. видишь?..

Вижу… говорю я неловко… А что?..

Пошли к ним, потом расскажу…

Арканя сладко облизывает губы и рассекает толпу, которая уважительно расступается перед нами, музыкантами.

Привет, чувихи!.. говорит Арканя девушкам.

Я вижу, как черноволосая, по лицу явно еврейка, густо краснеет и закусывает досадливо губу.

Её подружка – полноватая, небольшого росточка блондинка, с широким русским лицом и гладко зачёсанными назад волосами – оживлённо улыбается и явно польщена вниманием со стороны джазмена.

Черноволосая внимательно смотрит на меня и я вижу в глазах у неё некоторое недоумение.

А вы что, тоже музыкант?..

Голос у неё глуховатый, грудной. Контральто…

Да так… немножко… говорю я скромно и заливаюсь краской от стыда.

Неужели сообразила и теперь насмехается?

Но девушка дружелюбно протягивает мне узкую, с длинными пальцами руку.

Я Софа. А как вас зовут?..

Альфред… говорю я неловко… Такое вот оперное имечко папа с мамой мне придумали.

Ничего… говорит она с лёгкой иронией… Могли бы и Кимом назвать. Или Трактором…

Софа внимательно изучает моё лицо и вроде бы остаётся довольна результатом.

Экс нострис?.. говорит она мне негромко, почти в самое ухо… Наш человек в Гаване?..

И понимающе улыбается.

Образованная девушка… думаю я уважительно и киваю в знак согласия.

Арканя, я замечаю, напротив, ей будто бы неприятен. Вроде бы как смущает.

Какая между ними кошка пробежала?.. думаю я не без интереса. Хотя что мне за дело? Мой сожитель по комнате весь поглощён беседой с этой пухлой блондинкой. Которая мне никаким боком не интересна.

А вот Софа эта – штучка непростая, сразу видно. И привлекательная…

Второе отделение нашего танцевального концерта проходит для меня легче. Мне уже ясно, что им всем в зале, за рампой и юпитерами, нет никакого дела до меня и моего музыкального миманса. Там внизу, на паркете, под замечательными старинными люстрами, парни водят девушек в танце… облапив растопыренной рукой упругую задницу в туго обтянутой юбчонке, ощущая рёбрами густо налитые нежные груди… Девчонка прижимается к сильному телу партнёра, и ведётся в эротическом тумане, лёжа мечтательно щекой у него на плече… утыкаясь на каждом шагу ляжкой в твердоту у него в штанах и истекая влагой желания…

А тут я со своим контрабасом, где-то там, в глубине сцены. Главный персонаж, среди этого праздника жизни!..

Не смешно ли?..

Всё, всё, чуваки!.. говорит Арканя слегка возбуждённо… Отлабали!.. Будя… За такие бабки нехер выкладываться…

За уже сдвинутым занавесом он раздаёт по красной десятке тем двум, что приехали отдельно от нас. Они кладут привычно, слегка пренебрежительным жестом, деньги в карманы и, подхватив ударную установку, тащат её молча к выходу.

Пошли… говорит мне Арканя… Пятак твой потом отдам, а теперь наших барух подхватим и повалим к ним, на Декабристов. Не против?..

Я неопределённо пожимаю плечами. И когда ж он успел с ними договориться?..

Народ расходится. Людские струи становятся всё жиже…

Мы выходим на Моховую. И я вижу Софу с той белобрысой… стоят чуть в стороне, дожидаются.

Девочки, пошли на Литейный!.. говорит Арканя по-хозяйски… Поймаем такси, отвезём вас. А то на этом, на жлобском транспорте, час будем тащиться…

Они послушно идут вместе с нами по улице. Белобрысая протягивает мне широкую, не совсем по-женски жёсткую, кисть.

Оля… говорит она коротко.

Я называю себя.

Девчонка энергично, крепко пожимает мою руку.

Сильная… уважительно думаю я… Может, такие вот Аркане и по вкусу, кто его знает?..

Такси гонит по набережной вдоль просторной Невы. Но мне не до вечерних пейзажей – я сижу посерёдке сзади, зажатый между двумя девчонками, с их тугими сиськами и объёмистыми ляжками, плотно сдавившими с обеих сторон мои тощие жилистые бёдра. Не совру, будто мне это неприятно – когда на крутом повороте я валюсь всем боком на одно из этих мягких объёмистых тел, а другое наваливается сверху мне на плечо.

Мой дружок промеж ног, давно уже ссохшийся на харчах институтской столовки, вдруг, встрепенувшись, алчно подымает свою налившуюся жаркой кровью голову и начинает рваться на волю.

Хорошо, что это незаметно в темноте…

Мы проезжаем Театральную площадь, уже опустевшую после разъезда из Кировского и из Филармонии. Слегка попрыгав шинами через трамвайные рельсы, «волга» гонит дальше, по Декабристов.

Здесь!.. говорит водителю Арканя.

Софа как-то нервно хмыкает.

Завидная память у вас, однако, Аркадий… говорит она тихо, с неодобрительным уважением.

А я приятное всегда помню!.. отвечает Арканя с коротким и, как мне кажется, победным смешком.

Ну это как кому… говорит Софа, коротко вобрав и выпустив воздух сквозь сжатые зубы.

Мы поднимаемся по едва освещённой лестнице, где густо пахнет кошачьим дерьмом. Высоченная дверь, обитая чёрным дермантином. С обеих сторон звонков, будто кнопок на гармошке.

Софа открывает.

Длинный извилистый коридор. Тишина. Откуда-то издалека, из-за одной из дверей, доносится приглушённо чей-то мощный храп…

Мы проходим на цыпочках в даль коридора. Дверь в самом конце. Софа долго выбирает из связки нужные ключи. Отпирает нижний замок. Потом верхний. Дверь с еле слышным скрипом отворяется, и мы заходим в темноту. Арканя, похоже, задевает что-то своим футляром с трубой. Чертыхается тихо сквозь зубы.

Впереди загорается вдруг большой неяркий торшер довольно антикварного вида. Оранжеватый свет озаряет просторную комнату загадочным и тревожным сиянием. Старинный, тяжёлый на вид комод… просторный диван из потрескавшейся от времени чёрной кожи… стол в углу… камин, и на полке над его чёрным зевом две вазы с цветами… по стенам небольшие строгие рамы, вроде бы с гравюрами, но свет слишком тусклый, чтобы их можно было рассмотреть… Дальние углы комнаты и вовсе тонут во мраке, только угадываются очертания кровати с никелированной спинкой, которая странно смотрится здесь – будто заброшенная машиной времени из наших шестидесятых годов куда-то в начало века.

Посредине комнаты я вижу старый обеденный стол на тяжёлых, чуть ли не от рояля, ногах. Вокруг шесть стульев с гнутыми вычурно спинками…

Арканя снимает в углу и вешает на стоящую там старинную круглую вешалку свою, бесцветно тёмную в этом тусклом освещении, куртку. Потом открывает чёрный футляр с трубой и выуживает оттуда необычного вида бутылку, с янтарного цвета жидкостью за стеклом. Подходит к столу… скромно и горделиво ставит большую, наверное на целый литр, бутыль на середину.

Побирлять там чего-то найдётся, девочки?.. говорит Арканя, чуть заметно усмехаясь под усиками… Ну там шпроты какие или колбаска?.. Лимон у меня к этому коньячку с собой…

Он шарит неторопливо по карманам своего пиджачка с атласными отворотами и вытаскивает лимон.

А вы, Аркадий, живёте всё лучше и лучше… с чуть уловимой насмешкой в голосе говорит тихо Софа, подавая ему блюдце и нож… Подумать только – «мартель»! В нашей-то скромной студенческой компании…

Девчонки уходят в уголок за ширму, где у них, как видно, что-то вроде кухни. Звякают там тарелками и рюмками. О чём-то шушукаются торопливо и энергично…

Арканя садится за стол к бутыли. Вытаскивает из кармана складной ножик. Срезает с горлышка верх закрывающей пробку фольги. С усилием вытаскивает пробку, отчего бутылка издаёт чуть слышный чмокающий звук.

Слышь, чувачок… говорит тихонько Арканя… Тебя эта Софка как, устраивает?.. Баруха в порядке, но у меня это, сам понимаешь, пройденный этап… Я вот Ольку хочу разложить, мне такие, с поросячьими толстыми ножками, оч-чень нравятся… Ты непротив такого расклада?..

Да мне в самый раз… шепчу я в ответ с чистосердечной убеждённостью… Олька девочка классная, но меня и Софка вполне… устроит…

Ну значит, поделили… подытоживает удовлетворённо Арканя наш мужской разговор.

Девчонки выходят из-за ширмы с подносами, на которых разложенные по тарелкам кружки колбасы, две плоские баночки шпрот, полбуханки хлеба, рюмки и вилки с ножами.

Во!.. во-о!.. радостно говорит Арканя, с явно фальшивым изумлением оглядывая эту скромную закусь.

Скажи, молодцы у нас девочки!.. А? Как считаешь, Фредди?..

Я отмечаю в уме это совсем иностранное имя, которым меня только что окрестил мой сосед. Но не один ли мне хрен? Хоть груздём назови… и так далее…

Арканя между тем встаёт и заботливо усаживает Олю рядом с собой. Я отмечаю, что она принимает это как должное… стало быть, девки нас тоже успели поделить.

В самый раз…

Софа сгружает с подноса тарелки, вилки с ножами и сама, не спрашивая, садится рядом со мной.

Ты непротив?.. читаю я немой вопрос в глубине её чёрных глаз. И довольно улыбаюсь в ответ…

Арканя встаёт и торжественно разливает по рюмкам желтоватый коньяк. Затем поднимает свою рюмку, держит её в ладонях, будто согревая. Потом подносит к носу и шумно втягивает аромат.

Софа переглядывается со мной и я вижу, что она едва удерживается от невесёлого, даже слегка презрительного смешка. Я предостерегающе подношу палец к губам и берусь за свою рюмку. Нюхаю… да, в самом деле классный аромат… тёплый, солнечный, вкусный… приятно представлять себе при этом пейзажи какого-нибудь там Марселя или может Бордо… уже не говоря о Париже…

Арканя скромно предлагает выпить за женский пол и за этот замечательный вечер, в который уже было и ещё предстоит столько приятного для души.

И тела… мысленно добавляю я и смотрю прямо Софе в её чёрные, бездонные и непроницаемые в этом оранжевом свете глаза. Она поднимает свою рюмку повыше и смотрит как бы мимо неё мне в лицо.

Мы чокаемся и пьём. Вкусное пойло утекает мне за грудину и там становится жарко и хорошо.

Арканя кладёт себе в губы ломтик лимона и сосёт его, зажмурив от удовольствия, как кот, глаза. Я пробую сделать так же, но кислые соки лимона только разжижают крепкий, густой и ароматный вкус коньяка. И какой дурак придумал, что надо вот так?.. Непременно зажёвывать эту чудесную влагу лимоном?..

Мы с аппетитом едим. Арканя что-то оживлённо и напористо рассказывает Оле, едва не касаясь губами её уха. Она с подчёркнутым интересом слушает, и вроде бы даже прижимает ещё ближе это ухо к его редким хулиганистым усикам. Видать, у них, на той стороне стола, уже после первого тоста наладилось полное взаимопонимание.

Софа смотрит на это приятное зрелище почему-то тревожно и предостерегающе, но её сожительница не замечает этого взгляда подруги. Похоже, у неё с Арканей флирт уже приближается к апогею.

Пойдём, покурим?.. говорит мне Софа и встаёт. Я открываю рот, сказать, что не курю – но вдруг соображаю, что тут дело не в куреве.

Мы отходим подальше от стола, к широкому подоконнику. Садимся на него. Софа закуривает и придвигается плотно, всем телом, ко мне. Затягивается и медленно, с явным наслаждением выпускает дым из сложенных в плотное колечко губ. Губы её в тревожном свете стоящего совсем рядом торшера выглядят тёмными, и цветом почти бордовыми. Впрочем, ей это к лицу…

Слушай, ты давно знаешь этого Аркадия?.. говорит Софа еле слышно, мне в самое ухо.

Я пожимаю плечами…

Да как сказать?.. отвечаю я тоже шёпотом в подставленное ею округлое ушко, почти прикрытое чёрными прядями волос… Он у нас в комнате, в общаге, поселился с месяц назад. А что?..

Она молчит нерешительно. Потом снова затягивается сигаретой и как-то нервно выдыхает дым к потолку.

Мне очень неохота об этом… говорить… наконец, с трудом выдавливает сбивчиво она и я щекотно и возбуждающе ощущаю всем ухом её дыхание.

Понимаешь… с полгода назад я с ним познакомилась в Промке на танцах… ну, такой вроде обаятельный… сам музыкант… не прижимистый… забавный, с этим его жаргоном… ну и…

Софа… говорю я тихо-тихо ей на ухо, видя, как она мнётся и смущается… Мы с тобой одного племени, правильно?.. Ты и я?.. Мне ты можешь сказать всё, что хочешь… Всё строго между нами. Ладно?..

Я легонько целую её в висок, и ощущаю, как она прижимает голову к моим губам.

Да… чуть слышно выдыхает она… Только понимаешь… Но ты такой… сразу видно, что мягкий, добрый… Ты обещай, что не станешь на меня смотреть, как на… ну, понимаешь?..

Не стану!.. Ну чего ты?.. шепчу я в это светлое от оранжевого сияния торшера ушко, контрастом выделяющееся на фоне чёрных её волос. И снова целую в висок…

Он тогда меня в такси усадил и повёз сюда… По дороге что-то всё рассказывал, про джаз… про этого, как его, Чарли Паркера… Дюка Эллингтона… ещё там разных знаменитых… Про Америку и о том, как у нас тут всё зажимают и…

Она замолкает и снова затягивается сигаретой. Выпускает неспеша дым через ноздри.

Приехали сюда… Неловко было его отослать, ну и… поднялись ко мне сюда, в комнату… Он в этой трубе своей какую-то бутылку и в тот раз держал… Посидели, ну вот как сейчас, только вдвоём, Олька ещё у меня не жила тогда…

Примечания