Автоматная баллада

Глава 1

Вот я – детище прогресса,

Магазин от «АКСа»,

Тридцать медных духов смерти

У меня внутри сидят.

Я без дела не скучаю —

В ствол патроны досылаю

И не знаю, не гадаю,

Кто в чье сердце полетит.

Для меня они – близняшки,

Все двойняшки да тройняшки,

Сколько их таких вот было —

Мне вовек не сосчитать.

Я – вершитель чьих-то судеб,

Я не знаю, что за люди

Примут гибель полной грудью

От моих пять-сорок пять.

Я слишком поздно заметил эту жабу. Вдобавок Сергей в тот момент держал слегу в правой, и пришлось сначала толкнуть его в бок, прямо в болотную грязь. И лишь потом стрелять, чувствуя, как каждое движение затвора захватывает добрых полcта граммов вонючей жижи. Жаба медленно падала на нас, смешно растопырив лапки и сверкая белыми крючками ядовитых клыков, пули прошивали ее насквозь, не успевая раскрыться, уносясь куда-то в низкое пасмурное небо – а я-то знал, какие это живучие твари, жабы-гребешки, и знал, что ни один жизненно важный орган мои пули пока не задели.

Наконец она тяжело плюхнулась в полуметре от меня, и я двумя пулями в упор вышиб из нее тот комочек студенистой дряни, который эта нелепость природы почитала своими мозгами, разнес, в ошметки превратил проклятую плоскую головку, – и над трясиной вновь повисла тишина.

– Вот ведь сука, – побулькал Сергей, вставая. Я не мог говорить, чертова жижа залепила буквально все, и лишь коротко кивнул в такт его движениям. – И ведь, главное, что обидно, ничегошеньки с этой твари полезного не взять! С паршивой белки и то… – он с размаху пнул тушку носком сапога, оттопыренные лапки рефлекторно дернулись – Сергей с воплем отскочил назад и едва не свалился с тропы.

Вообще-то он был не совсем прав – болотники охотно пользуются жабьим ядом, намазывая им наконечники самострельных дротиков. Только для этого надо уметь правильно вырезать железы, да и умеючи – без толстых перчаток, с одним ножом… пакостной возни минут на десять-пятнадцать. Не, нам такое сто лет не надо.

– Ноги, мля, промочил из-за нее… в сапог затекло. Во, мля…

«Сказал бы я, куда мне затекло, – зло подумал я. – До захода меньше получаса осталось, а до островка, если будем идти в прежнем темпе, минут сорок. А если еще и над каждой туевой жабой материться, так и все пятьдесят!»

– Ладно, мля, – выдохнул Сергей. – Щас все равно ни хрена не сделаешь… поползли, что ли…

И мы поползли.

По дороге к островку мы падали еще три раза, причем последний раз Серега при… приводнился? не, приболотился особо неудачно – на правый бок, плечом вперед, как раз туда, куда за пять минут до этого перевесил мой ремень. Срань господня… и мать моя фреза… я уже говорил сегодня, что чертова жижа была буквально везде? Так вот, в тот раз ни фига она не была везде, зато в этот забралась в такие места, о которых я уже черт-те когда забыл. И было той грязи до… короче, два раза «да ну его на хрен» и еще столько же!

– Ниче, Саня, – бормотал Сергей, придерживая меня правой. – Ща доберемся до островка, запалим костерчик, я тя разложу, устрою, гы-гы, тряпочный массаж, как в лучшем блядском салоне… еще чуть-чуть потерпи.

Я не отвечал – мне было хреново. Вернее, мне было не просто хреново – ко мне вплотную подбирался маленький полярный зверек зеленоватого оттенка. Зеленоватого, как эта проклятая жижа, которая теперь вытекала из меня… ох, как я счастлив, что Серега тащит меня сейчас в таком положении, что эта дрянь из меня хоть понемногу капает. Но все равно – господи, как мне хреново! Господи! Ну на кой ты придумал и сотворил болота?! А? Другого способа поиздеваться над людьми не нашлось? Ну и издевался бы себе… а я-то, я-то здесь при чем?!

Эх, если бы в этот момент мне на мушку попался тот проклятый старикан, который загнал нам с Серегой эту хренову карту, – блин горелый, пятьдесят пять патронов за нее отдали! Пятьдесят пять чистеньких, аккуратненьких, один в один автоматных патрончиков калибра семь зэпэтэ шестьдесят два, не моего калибра, а то бы хрена лысого он получил, а не патроны! Попался бы он нам сейчас – мамой-фрезой клянусь, высадил б в него полный рожок, не пожалел бы на гада! У-у-у… мля, не могу больше… утопите меня на хрен! Хочу тихо лежать на дне и раз в сто лет выпускать ма-ахонький пузырик, а потом снова засыпать на следующие сто лет.

И все-таки мы добрались до островка и упали с маху на влажную, похлюпывающую, но – черт ее побери! – твердую землю и минут двадцать валялись, как два трупа, без малейшего движения. Потом Сергей, кряхтя, словно столетний дед, поднялся, отволок меня чуть повыше, аккуратно прислонил к кривому деревцу и принялся рыться в мешке.

– Ща, Санек, – шептал он, – еще малехо потерпи… сварганю костерок… и сразу тобой займусь, лады?

Сам он тоже выглядел далеко не Аполлоном Бельведерским – так же как и я, весь, от макушки до пяток, измазан в грязи, оба сапога уже давно хлюпали на полболота, ладони ободраны о слегу. Но я твердо знал, что он не врет и, как только запалит костер и сможет видеть, что делает, он займется сперва мной, а лишь потом собой.

Потому что он, Сергей Шемяка по прозвищу Айсман, двадцати трех лет от роду, бродяга, «горелый следопыт» – человек. А я, «АКС-74», автомат. И я ему нужнее, чем он – мне!

Если бы старший постовой знал это слово, он бы непременно сказал, что к ним приближается чоппер.

Однако старшой никогда не слышал про американских байкеров, равно как и про их любимые транспортные средства. Поэтому он ограничился плевком в дорожную пыль и обращенной к пулеметчику фразой:

– Колян, глянь, шо за хрень до нас ползет?

– Хрень, – вяло кивнул второй постовой. Ему было жарко, тоскливо и хотелось пить, а приближавшийся к блоку большой черный мотоцикл избавления от жары и жажды вовсе не сулил.

– Занятная, однако, хрень, – старшой, переломив обрез, несколько секунд сосредоточенно разглядывал медные кругляши гильзы, затем ловко выдернул из правого ствола патрон с мелкой дробью, вставив взамен картечный.

– Че-то она слишком тихая для ейных габаритов и скорости. Федькина колымага, так токо ручку тронь, ревет, аж на другом конце поселка куры бесятся.

– У Федькиного зверя двигло раздолбанное, – возразил пулеметчик, – и глушака нет.

– И черепа, – задумчиво добавил третий постовой.

– Да-а, – протянул старшой, глядя на подкатывающийся к блоку чоппер. – Башкень что надо.

Череп был укреплен над фарой и принадлежал он явно не травоядному. Как, впрочем, и не одному из ведомых постовому зверей. Похож на медвежий, но слишком вытянут впереди и клыки, клыки… клычищи. Из новых, видать, тварюка, свежевылупившихся. Ох, не приведи господь с такой повстречаться.

С другой стороны, сообразил старшой, кто-то уже повстречался с клыкастой зверюгой и, судя по трофею, небезуспешно.

– Эй, ковбой, – окликнул он мотоциклиста, – шо за башкень у тебя спереду привешена? А?

Позже старшой так и не смог объяснить своим подчиненным, что же побудило его назвать проезжего именно так: ковбой! Кое-какие воспоминания о киношных всадниках на горячих мустангах у него имелись, да вот незадача – на соратника Гойко Митича или Грегори Пека мотоциклист не походил совершенно. Длиннополый плащ из черной кожи, летный шлем с собольим хвостом и зеркальные очки – все это по совокупности позволяло незнакомцу претендовать разве что на титул наследника Зорро.

Прежде чем ответить, он снял шлем, повесил его на руль, спрятал в карман очки, не торопясь, протер лицо платком и лишь затем развернулся к старшому:

– Не знаю.

– Это как? – с едва заметной растерянностью произнес постовой.

– Очень просто, – сухо отозвался мотоциклист. – Неизвестна науке зоологии данная разновидность, вот и ездит пока безымянная.

– А-а… а добыл его кто?

– Я.

– Шо, серьезно? – особого удивления в голосе старшого при этом не прозвучало. Приезжий, хоть и не обвешанный тремя-четырьмя крупнокалиберными стволами, выглядел опасно. И с каждой секундой нравился постовому все меньше.

– Патронов много сжег?

– Один.

– Одной пулей?! Епыть! – мотнул головой пулеметчик. – Видать, подфартило… или зверюга только башкой удалась?

– Коня видишь? Игреневого, с чулками.

Мысленно старшой поставил незнакомцу еще один минус: стоял тот спиной к пастбищу и разглядеть председателева жеребца мог только в те секунды, когда подъезжал и слезал с мотоцикла. Да и то мельком. Цепкий, выходит, взгляд у парня, да и память хорошая. Если прибавить, что ствола – или стволов – ковбой на виду не держит… не-ет, хорошего не жди от таких людишек.

– Ну, вижу.

– К его холке накинь полметра.

Колян накинул. Присвистнул, сдвинув на лоб каску, почесал затылок, еще раз взглянул на скалящийся череп…

– Крепко ж тебе, паря, подфартило.

Мотоциклист промолчал, и на лице его вроде бы не дрогнул даже волосок щетины, однако старшой словно бы почувствовал короткий холодный всплеск. Презрительный. И мысленно пообещал учинить Коляну нахлобучку, чтоб в следующий раз мозгой думал, прежде чем пасть разинуть. Потом, когда этот ковбой чертов скроется с глаз долой.

– Прическу, я гляжу, ты себе отрастил… – постовой осекся, мучительно пытаясь выудить из глубин памяти нужное слово. Когда-то, еще ДО, парней с длинным волосами – не конкретно с таким вот конским хвостом до плеч, а вообще «поповской прической» – именовали стилягами. Это он помнил и еще помнил, что нужное ему слово было как-то связано с этими стилягами. Как же… стиляжную? Стижную?

– Мне так удобно, – спокойно произнес мотоциклист. – А что, у вас въездная пошлина в зависимости от длины волос начисляется?

Стой перед ним кто угодно иной, и старшой первым бы расхохотался от удачной шутки. Но сейчас он не был уверен, что незнакомец шутит.

– Пошлину мы считаем, как законом велено, – ответил постовой. – Сами не выдумываем, не в пример кой-кому.

Он медленно обошел мотоцикл и, оказавшись прямо за спиной у незнакомца, нарочито громко закашлялся.

Мотоциклист даже ухом не повел, продолжая стоять прежней позе.

«Сектор огня держит, – подумал старшой, – вот же … Гошку и пулемет перед собой держит. А меня, выходит, в расчет не берет».

– Откель следуете?

– Из Весеннего.

– С какой целью?

– По торговым делам.

– По тор-говым… – повторил постовой. – И сам, конечно же, купец честной. А чем торг ведешь, а, купчина?

– По-разному, – отозвался мотоциклист. – В основном цветными металлами.

– Чем-чем?

– Свинцом и цинком.

– Пулями, что ль?

– Пулями, – подтвердил «ковбой». – Вразвес.

– Мелкой розницей, выходит, – хмыкнул старшой. – И как идет торговлишка-то?

– Хорошо.

– Хорошо?

– Да. У меня очень выгодные условия.

Пожалуй, больше всего постовому не нравилось, что тон речи незнакомца все время оставался один и тот же: спокойно-равнодушный. Так обычно говорят, когда не интересен ни сам разговор, ни его, разговора, результат.

Он завершил обход мотоцикла и остановился напротив незнакомца.

– Короче… багажу, я погляжу, у тебя немного… так что три «семерки» за въезд, и добро пожаловать в Половинку.

Мотоциклист кивнул и, по-прежнему не оглядываясь, левой рукой выдернул из кармашка багажной сумки картечную «двадцатку».

– Вот.

Старшой привычным движением катнул патрон по ладони, подкинул, оценивая вес. Вес был правильный… ну да ковбой и не был похож на любителя отсыпать картечину-другую или заменить порох песком. Такие, как он, по мелочам не выгадывают.

– Сдачу «семерками» али «пятерками»? – спросил он.

– Сдачи не надо.

Жест был не из дешевых. Подобную щедрость и впрямь мог проявить купчик средней руки, владелец двух-трех телег или грузовичка с набитым кузовом. Однако взгляд, которым старшой постовой сопроводил въезжающий в поселок чоппер, вряд ли кто-либо решился б назвать дружелюбным.

Смотрел старшой долго, даже не пытаясь заслониться ладонью от палящего послеполуденного солнца, и лишь когда черный мотоцикл исчез за поселковыми воротами, очнулся и торопливо нырнул под спасительную сень тента.

– Не нравится мне этот ковбой, – промолвил он, тяжело облокачиваясь на стол. – Ох, не по нраву. Звякну-ка я в участок.

– Мне он тож не глянулся, – сообщил пулеметчик. – Скользкий… чисто рыба. А учинит чего, так сразу кипеж пойдет: кто, мол, пропустил. Ну а попробуй такого не пропусти! – перегнувшись, Колян зло сплюнул. – Повезло, неча сказать!

– Повезло, – без тени шутки подтвердил третий постовой. – Знаешь почему? Дырками лишними никто не обзавелся. Митрофаныч, ты че, в самом деле не допер, кто это был?

И он назвал прозвище, от которого уже поднятая было Митрофанычем трубка с жалобным «бдзин-нь» упала обратно на рычаг.

– Епыть! – ошарашенно выдохнул Колян. – А я-то думал, брешут западники. Мол, слухи все… как это… миф!

– Ща, – старшой постовой тоскливо уставился на отпечаток мотоциклетной покрышки. – Скажи еще – легенда! Мы, млин, сами только шо в эту легенду чуть не угодили!

Предмет их беседы тем временем неторопливо проехал вдоль «проспекта имени председателя Варфоломеева», как гласила криво приколоченная к телеграфному столбу в начале улицы фанерная табличка, и остановился возле приземистого серого здания. Самой примечательной деталью здания была, вне всякого сомнения, надпись «Трактиръ „СЕЛЬПО“, однако мотоциклиста куда больше заинтересовали девять лошадей у коновязи. Особенно вторая справа – стройная караковая кобыла. „Ковбой“ подошел почти вплотную к ней, чтобы без помех разглядеть украшенный чепрак, и только потом направился к крыльцу трактира.

Внутри было темно – потолочная «лампа Ильича» под жестяным колпаком, похоже, давно служила исключительно деталью интерьера, а не осветительным прибором, – душно, а из ароматов с заметным отрывом первенствовали махорочный дым, запах жареного лука и вонь давно не мытых человеческих тел.

Источников последнего в трактире имелось двадцать один с половиной – за половину «ковбой» зачел высившуюся над прилавком бабищу в линялом от бесчисленных стирок ситцевом платье.

Большая часть этих «источников» – судя по виду, поселковых и приехавших на ярмарку торговцев – предпочла разместиться в правой от двери половине зала. Слева же из трех столов был занят – да и то не полностью – лишь средний. Впрочем, сидевшие за ним шестеро по издаваемому шуму, равно как и по количеству содержащегося в этом шуме сквернословия, вполне могли дать фору остальным пятнадцати.

Обращение одного из этой шестерки – высокого смуглого бородача – к вновь вошедшему исключением не стало: из восьми выкрикнутых слов какую-то смысловую нагрузку несли, по мнению «ковбоя», только два.

– Дверь закрой!

Дверь закрывалась медленно. Ржавая пружина, надсадно поскрипывая, затратила на данный процесс примерно минуту, в течение которой «ковбой» успел дойти до стола слева у окна, расстегнуть и положить на лавку оружейный пояс, сесть рядом, извлечь из кармана плаща книжку в полиэтиленовой обертке – и лишь затем грохнуло. В тишине грохнуло – все разговоры в зале прервались еще на первом шаге незнакомца.

– Тэ-эк…

Сидевший рядом с бородачом парень, оскалившись, медленно потянулся к лежащему перед ним «шпагину». Лязгнул затвором, начал поднимать…

– Погодь! – коротко скомандовал бородач, вставая из-за стола.

«Ковбой» с легким удивлением отметил, что сапоги бородача, судя по звуку, подбиты двумя подковами каждый – в каблуке и носке. С подобным изыском сапожной моды он пока не встречался… что называется: дурь на выдумки хитра.

Цоканье прекратилось. Полтора метра, слишком близко – в медвежьей безрукавке бородача наверняка разгуливал не один блошиный табун, а блох «ковбой» не любил. Как, впрочем, и почти всех насекомых… и не только насекомых.

«Возможно, – подумал он, – лучше было бы начать прямо у двери. Хотя нет – это могло вызвать недоразумения. Именно так – не-до-разумения. А их следует избегать, по возможности, разумеется. Раз ум имеется. Если – имеется».

– Эта… ты че?

– Читаю.

«Ковбой» был абсолютно искренен в этот миг – он действительно читал, хотя и знал текст едва ли не наизусть.

– Ась?! Повтори!

– Читаю книгу, – спокойно повторил «ковбой». – А именно: роман Стивена Кинга «Стрелок». Ты б и сам мог это прочесть на обложке… если бы читать умел.

«И если бы я держал книгу под более подходящим углом, – мысленно добавил он, – и если бы ты умел читать по-английски».

– Умный, да? – ощерился бородач. – А знаешь… здеся умных не любят.

– Взаимно.

Бородач озадаченно моргнул.

– Че?

– Взаимно, говорю, – все тем же скучающим тоном пояснил его собеседник. – Я и не собираюсь «здеся» задерживаться на сколь-нибудь продолжительное время… потому что не люблю дураков.

– Ну ща я…

– Сидеть! – рявкнул бородач.

– Атаман, да я…

– Будешь молчать, – не поворачиваясь, процедил бородач. – И сидеть.

«Ковбой» дочитал страницу и сейчас, чуть откинувшись, с любопытством наблюдал, как суетливо бегают вправо-влево зрачки в прищуренных глазах бородача. Вправо-влево, на книгу – и на лавку, к двум кобурам. Торчащие из этих кобур пистолетные рукояти притягивали к себе взгляд куда лучше смазливой девичьей мордашки, ибо мордашек вокруг много, а вот накладок белой кости с золотой гравировкой…

Вправо-влево, вправо-влево. Нехитрая мыслительная работа – пистолеты наглого фраера в полуметре, да руки у него книжонкой заняты, пока еще дотянется, а мой-то наган тут, слева от пряжки.

Кобуры начали медленно сползать на пол. Вообще-то тяжелая лавка – не самая удобная разновидность кресла-качалки, и потому…

– Хочешь, расскажу, о чем эта книга? – неожиданно спросил «ковбой».

Сбитый с мысли атаман только начал открывать рот – книга плавно легла на стол, а за ней… за ней! чернел последней точкой ствол. Старая почти как мир истина: человеку, собравшемуся говорить, нужно время, чтобы переключиться на совершение иного действия – и время это заведомо больше тех мгновений, которые тратит пуля на пробуривание полутора метров воздуха.

Атаман умер мгновенно, так и не узнав, что зрелищем своей смерти отыграл для «ковбоя» целую секунду – и два выстрела по тем, кто сидел на дальней от стрелка стороне.

Затем «ковбой» упал, точнее, он позволил лавке окончательно опрокинуться, не забыв при этом сбросить со стола книгу. Запоздало грохнул дуплет, разлохматив дробовой осыпью ставни, а мигом позже выкатившийся слева от стола «ковбой» выстрелил еще дважды, вновь кувыркнулся – очередь успевшего вспрыгнуть на столешницу парня впустую простучала по доскам. Еще мгновение спустя стол под ногами у автоматчика вдруг взвился на дыбы, не хуже необъезженного жеребца. Парень отлетел на пару метров и с размаху шлепнулся на спину.

Его звали Виталий. Или Витька-конопатый. Правда, за последние несколько месяцев он привык откликаться лишь на Сохатый. Не по годам и не по уму, как часто говаривали после очередных его выходок односельчане, физически развитый подросток сбежал из родной деревни, напоследок опустошив рожок отцова «калаша» по окнам соседской избы, где гуляла свадьба, на которую его не позвали.

Он так и не узнал, что те, чьи имена он орал тогда, давя на спуск: «изменщица-Ксанка» и «предатель-Васек»… ни они, да и никто из многочисленных гостей не остались – как представлялось ему – лежать на залитом кровью полу. Пьяный угар, подогревший обиду, заставил подростка нажать на спуск, и хмель же вздернул вверх автоматный ствол – эффектно разнесшая стекла очередь прошла над головами собравшихся за праздничным застольем. Он так же не узнал, что раненный им на Желтой переправе приказчик выжил, что во время ночного налета на Михайловский прииск он опять впустую расстрелял свои два рожка…

…что никого еще он пока не убил.

Удар о пол был страшен – из легких махом вышибло воздух, в затылке словно рванула граната. Но где-то там, впереди, был этот чертов стрелок, и Витька попытался поднять голову…

…и увидел, как что-то маленькое, блестящее, окутанное облаком искр, летит прямо ему в лицо.

Выстрела он так и не услышал.

Выстрела он так и не услышал. Просто в двух шагах от него хлюпнуло, выметнув фонтанчик бурой жижи, и в тот же миг он упал.

Надежда была исключительно на естественное человеческое качество – жадность. Сам-то Шемяка, после одного паршивого, едва не стоившего ему половины скальпа случая возвел контрольный дострел сомнительных покойников в ранг обязаловки, но вот есть ли подобное правило у того!

Вопрос, достойный принца шведского… или датского? Впрочем, сейчас это уже перпендикулярно.

Пока же остается лежать мордой в грязь и бормотать себе под нос старинную детскую считалочку: «я трупик-трупик-трупик, я вовсе не живой». И надеяться, что тот, кто стрелял, не собирается ждать, пока его трофеи вместе с бездыханным телом скроются под поверхностью трясины.

К счастью, тот не собирался – уже через полминуты Сергей явственно расслышал торопливое хлюп-хлюп-хлюп приближающихся шагов.

Хлюпало, как он и ожидал, слева-спереди. Все верно, заросли кустарника в той стороне были, по сути, единственным местом, где мог прятаться стрелок, – полтора чахлых деревца прямо по курсу могли послужить укрытием разве что сурку. Кустарник, к слову, объяснял также отсутствие звука выстрела – рассеять и поглотить и без того негромкий хлопок какой-нибудь мелкашки эти заросли могли только так.

Поначалу Шемяка собирался подпустить стрелка вплотную, но тот, подойдя метров на сорок, вдруг остановился, и Сергей, даже не успев толком задуматься, что было сил рванул порядком увязшее тело вверх и вбок. Мгновением позже из продавленной его головой ямки взметнулся очередной бурый фонтанчик, а еще миг спустя коротко простучал Сашка.

Фигурка – неожиданно маленькая даже для низкорослых болотников – впереди выронила ружье, качнулась, неловко взмахнув рукой, и упала.

Шемяка сел. Это было рискованно – убитого могли страховать, но почему-то Сергей знал, что этот болотник был один. Знал, и все тут. Когда-то давно он пытался разобраться, откуда берется это знание, даже раздобыл книжку по психологии. Настоящую, довоенную, почти целую – из шести сотен страниц не хватало лишь полусотни, ну и обложки. К сожалению, книжка оказалась полной заумью, хотя и польза от нее тоже случилась – одного, уже было совсем собравшегося швырять в него топор гопача Шемяка озадачил вопросом: «Мужик, а тебя лингво-церебральный анализ не беспокоит?» Озадаченный топорометатель впал в ступор, из которого был выведен Сашкиной пулей в переносицу.

Очень хотелось закурить. Машинально Серега начал вытирать руку о штанину, хотя грязи на пальцах от этой процедуры скорее прибавлялось, чем уменьшалось, затем опомнился, встал и, держа наготове автомат, начал подбираться к убитому.

«Маленький какой-то, – снова подумал он, – даже для болотника мелковат. И тощий».

Из одежды на убитом имелись серые шорты и нечто вроде мешковатой майки. Шагов через двадцать Шемяка понял, что майка и впрямь имеет к мешку самое прямое отношение, ибо когда-то мешком и была. Также он разглядел на спине трупа два красных, каждое с кулак размером, пятна выходных отверстий и опустил Сашку. Подошел вплотную, носком сапога приподнял ружье – ну да, однозарядная мелкашка. Теперь понятно, чего мазнул первый выстрел, оказывается, ствол винтовки проржавел чуть ли не насквозь, удивительно даже, что кто-то набрался храбрости палить из такого. И приклад весь в трещинах. Хуже чем барахло, волочь на продажу – так ведь не купит никто, а смеху будет…

С досады Сергей пнул винтовку так, что та улетела метра на три. Затем так же, ногой, осторожно подцепил за плечо убитого, перевернул труп лицом вверх, вгляделся – и, отвернувшись, сплюнул.

Загадка маленького болотника оказалась очень простой. Перед следопытом лежал ребенок. Лет то ли десяти, то ли четырнадцати – Сергей не настолько хорошо разбирался в здешних болотниках, но черты лица были детские, определенно. Этот… или эта, по виду не понять, да и грязь, а так… не в шорты же заглядывать! Впрочем, какая разница? Никакой! По-настоящему важным был лишь туго набитый кожаный мешочек, прицепленный к веревочному поясу и… Шемяка, присев рядом, осторожно коснулся шеи, поддел пальцем что-то тонкое, блескучее… …и маленький золотой крестик на цепочке.

«Правило седьмое: как только представилась благоприятная возможность, смени магазин. Иметь несколько патронов в запасе много выгоднее, чем остаться с пустым магазином в разгар перестрелки!»