Из смерти в жизнь… Всегда по одну сторону баррикад

Предисловие

Герой этой книги полковник Леонид И. не относит себя к числу героев и храбрецов. Иногда он даже шутливо называет сам себя «хорошо подготовленным трусом». Говорит, что боится высоты – но в армии, во время срочной службы в ВДВ, вместе со всеми прыгал с парашютом. Потом, уже в СОБРе, во время тренировок по фасадному альпинизму он регулярно, раз за разом преодолевая страх высоты, спускался со стен высотных зданий. Он говорит, что во время спецопераций всегда боится выстрела в себя. Но, превозмогая и этот совершенно естественный страх, он всегда поднимался с земли и вступал в бой с вооружёнными боевиками, которые часто находились в десятке метров. Как командир во время спецопераций он непреклонно требовал от своих подчинённых быть в бронежилете и шлеме. Однако сам практически никогда защиту не надевал. И это при том, что часто при необходимости ему приходилось без защиты вставать в боевой порядок закованной в броню штурмовой группы.

Откуда же берутся силы постоянно преодолевать себя? Сам Леонид считает, что так произошло потому, что с детства он читал правильные книги и смотрел правильные фильмы. Именно тогда ещё у пятиклассника Лёни и родилась мечта – стать десантником, а потом сотрудником правоохранительных органов. Кто из нас в детстве не мечтал кем-то стать! Однако у многих ли эти детские мечты сбылись? А вот у Леонида сбылись. Сбылись потому, что к своей мечте он стремился деятельно, изо всех сил. И ещё Леонид говорит, что ему очень повезло с людьми, которых он встретил в своей жизни. Это, прежде всего, старшие товарищи – офицеры в армии и командиры в спецназе, которые стали для него настоящим примером для подражания. И, конечно, боевые товарищи, с которыми ему все двадцать с лишним лет пришлось делить все тяготы службы.

На пути к своей мечте Леониду пришлось преодолеть невероятное количество препятствий. По призыву он чуть было не попал служить во Внутренние войска. Потом, уже в армии, чуть было не стал, (не по собственной воле, конечно), танкистом. Но, вопреки всем обстоятельствам, он всё-таки сумел пробиться служить туда, куда мечтал попасть со школы – в ВДВ. После срочной службы он так же упорно, как стремился в десант, пытался стать бойцом спецподразделения МВД, которые в 80-е годы прошлого века ещё только-только создавались. Сначала Леонид – сержант группы захвата вневедомственной охраны милиции, потом – лейтенант спецназа «Тайфун» службы исполнения наказаний, затем – старший лейтенантом городского СОБРа. И наконец – полковник, командир отряда регионального СОБРа.

Боевой судьбы Леонида с лихвой хватило бы на несколько человек. За плечами у него – сотни силовых задержаний преступников в страшные бандитские 90-е годы прошлого века, а также участие в десятках спецопераций во время Первой и Второй чеченских военных кампаний. А уже в наши дни – организация и личное участие в спецоперациях по уничтожению террористов в Дагестане.

Однако Леонид, пройдя через десятки рукопашных схваток с преступниками во время силовых задержаний и скоротечные ближние бои с вооружёнными боевиками, сумел сохранить свою душу. Конечно, душа получила глубокие раны. Но она всё равно осталась не сломленной войной… Наверное, так произошло потому, что он никогда не любил насилия и никогда не испытывал нездорового чувства удовольствия от тех страшных вещей, которые ему по необходимости приходится делать в боевых ситуациях. И, особенно, на войне… Просто вот такая тяжёлая работа. Но не более того.

Верность благородной мальчишеской мечте выросла в верность присяге и офицерскому долгу. А предложения за более чем двадцать лет службы поступали самые разные… Но всякий раз в неоднозначных ситуациях Леонид отвечал: «Нет. Мы не такие, и делать этого не будем». Поэтому сегодня, оглядываясь назад, он может с чистым сердцем сказать, что всю свою жизнь он был только по одну сторону баррикад.

Полковник Леонид И. сейчас в запасе. Но он твёрдо знает, что если Родина позовёт – он снова готов встать в строй.

Сергей Галицкий

«В зоне особого внимания»

В детстве мне очень нравились книги и фильмы про войну, про разведчиков, про армию, про милицию, где герои – решительные и отважные люди. Физически я был развит очень хорошо, с первого класса занимался гимнастикой и борьбой. Вначале ходил на секцию самбо, но позже оказался у тренера по дзюдо Бориса Романовича Ротенберга. Однако до пятого класса я всё-таки думал, что буду моряком торгового флота, как мой отец. Но всё изменил один фильм.

Как сейчас помню, именно в пятом классе я в первый раз увидел фильм «В зоне особого внимания». Потом смотрел его я много-много раз. И сейчас смотрю – несколько раз в год точно. На 2 августа уж обязательно! Когда что-то не ладится или же плохое настроение, включаю «В зоне особого внимания». Если даже только вчера смотрел, но фильм всё же идёт по телевизору, я снова его буду смотреть! Этот культовый фильм всех советских мальчишек, а для меня он стал лучшим фильмом на все времена.

Фильмов о войне очень много. Но этот фильм не о войне, а о военной службе. Это разные вещи. Фильм дал в 70-80-е годы прошлого века мощнейший импульс к тому, чтобы молодые люди захотели пойти на военную службу. После него произошёл резкий всплеск поступающих в Рязанское десантное училище. Конкурс и сейчас, кстати, там очень серьёзный.

После этого фильма все мои детские представления, кем я стану, когда вырасту, быстро трансформировались в сторону ВДВ. Хотя папа хотел, чтобы я стал гражданским моряком, и сам я тоже всегда думал, что хочу стать моряком. И как же это совместить – быть моряком и десантником? (Только потом я понял, что десантником можно просто отслужить срочную службу. Так, кстати, у меня и получилось.)

Таких – грезивших десантом – нас в классе было двое. Я и Сашка. Мы с ним сидели за одной партой. Саша тоже был спортивным парнем, ещё до армии он прыгал с парашютом.

Игрушки в нашем детстве уже не были совсем примитивными. У меня, например, был разборный пластмассовый автомат Калашникова. Особенно мне согревало сердце, что у него был съёмный приклад, поэтому его можно было превратить в десантный вариант. Вдобавок к автомату у меня было ещё пять или шесть пистолетов. На интересе к пистолетам мы с Сашкой тоже сходились.

В девятом классе (тогда у нас в школе были военные сборы) я свои джинсы покрасил в зелёный цвет. У Сашки был маскхалат, а у меня нет. И я тогда свои единственные джинсы не пожалел: сварил в красителе. Некоторые места завязал узлами. Тогда модные были так называемые варёные джинсы. Но мои джинсы, конечно, должны были быть зелёными, с пятнами разных оттенков, как камуфляж у десантников!

На этих сборах мы с Сашкой уже позиционировали себя как десантники. То, что на комиссии только нас двоих по состоянию здоровья приписали к ВДВ, было предметом нашей неимоверной гордости! Хотя все отслужившие армию нам говорили: «Парни, это всё туфта! Не имеет никакого значения. Придут покупатели, и куда заберут, туда и заберут». Но мы им не верили. Не может быть! Для чего тогда эта приписка к ВДВ?

Сашка рванулся было поступать в Рязанское десантное училище, но не поступил… Меня военрук всё время спрашивал: «Ну, а ты-то что?». Но к десятому классу я уже созрел до понимания, что я хочу быть не столько десантником, сколько сотрудником спецслужб. В голове был набор из капитана Тарасова из моего любимого фильма и оперативников, у которых в кобуре пистолет. Они почти всё время проводят в каких-то погонях, кого-то задерживают.

Я понимал, что если я поступлю в военное училище, то буду в армии служить всю жизнь, и тогда уже в уголовном розыске мне не бывать.

Мне подсказали, что и после гражданского вуза можно попасть в оперативники. Подойдут двое в штатском и скажут: а не хотите ли вы…

Когда пришло время, по настоянию отца (да и по внутреннему убеждению), я должен был поступить в Макаровку (Высшее инженерное морское училище имени адмирала Макарова). Сдал туда документы для поступления.

В школе я учился хорошо, поэтому неплохо сдал вступительные экзамены. Помню этот момент, когда я сидел после экзамена по математике, который сдал на четыре, и думал: «Это уже началась взрослая жизнь. Здесь и сейчас решается моя судьба. Я поступлю и шесть лет буду здесь учиться?!. Эти годы окажутся для меня вычеркнутыми из жизни, ведь в это время я не буду ни десантником, ни оперативником».

Я подбросил монету. Загадал: орёл – учусь, решка – забираю документы. Выпала решка. Дальше все события развивались быстро. Я пошёл и забрал документы. Отцу сказал, что на экзамене я получил двойку. (До сих пор об этом жалею, потому что он очень расстроился.) Отец сказал, что он поднимет все свои связи! Я: «Папа, не надо.

Я решил – пойду в армию». Он: «Ну решил, так решил. Ладно».

Расстроился он действительно очень сильно. Он так хотел, чтобы у меня карьера во флоте сложилась лучше, чем у него! Сам он был старшим механиком высших разрядов. Отдал гражданскому флоту всю жизнь. Но его не пускали в загранку потому, что он не был членом партии. А когда он написал заявление, ему отказали, говоря, что он только по конъюнктурным соображениям хочет в партию вступить. Мол, мы таких не берём. Поэтому отец мне сказал: «Ладно, в армию – так в армию. Но там обязательно вступи в партию! В армии это легко. Я сам дурак. Мне в армии предлагали, но я отказался. Вступишь в партию, вернёшься из армии, отучишься и сразу пойдёшь в загранку».

Армия

Прихожу в военкомат, пытаюсь узнать, как мне попасть в ВДВ. Меня спрашивают: «Специальность есть?». – «Нет». – «Давай-ка сначала получи права». Можно было это сделать, учась в ДОСААФе. Но я пошёл в профессиональную автошколу. Это обучение было немного длиннее по сроку, но там я получил права категорий B и C. Это мне отец подсказал. Из-за учёбы я один призыв пропустил.

Прихожу я в военкомат весной следующего года. Там сидит капитан по фамилии Тарасов! Только что с Афгана. Головой трясёт – видать, контуженый. Спрашивает: «Чего хочешь?». – «Хочу в ВДВ». – «Парень, ВДВ посылают за южные границы…». – «Так это же моя мечта!». – «Нет, не получится у тебя в ВДВ».

Я тогда не знал такой тонкости: как только ты говоришь, что хочешь в Афган, тебе на личном деле ставят крест.

Сашку забрали в армию осенью 1986 года. Я узнал, что Саша попал в Тульскую дивизию ВДВ, в разведроту 51-го полка. Думаю: человек хотел – человек попал. А вот я неудачник: в Макаровку не поступил, в ВДВ не попаду. Жизнь закончена…

В военкомате мне говорят: «Ты же комсомолец, спортсмен! Поэтому тебе в самый раз подойдёт «Команда 210» – дивизия имени Дзержинского». К тому моменту я действительно уже стал кандидатом в мастера спорта по борьбе. Мне говорят: «Да там у них есть тоже что-то вроде десанта. Есть какие-то бойцы, которые бегают, прыгают, лазают. Почти такие же, как десантники, только беретов голубых не носят. Вроде береты у них красные».

В дивизии Дзержинского действительно была учебная рота УРСН (учебная рота специального назначения. – Ред.). Это предтеча будущего «Витязя». Сама рота существовала с 1977 года, а «Витязем» они стали называться с 1993-го.

Тогда я так расстроился! Но стал себя приучать к мысли: «Деваться некуда, надо идти в дивизию Дзержинского». У меня даже в паспорте очень долго карандашиком было помечено: «Команда 210». Но в последний момент (буквально за два дня до призыва) я узнаю, что номер команды поменяли на 306. Это уже Германия. Что мне понравилось, подумал:

«А вдруг там попаду в десант? Ещё и мир посмотрю».

Привезли нас под Выборг в учебку. Там я столкнулся с пареньком, который всё время сержантов спрашивал: «А как попасть в десант, а как в попасть десант?». Говорю ему: «А хочешь угадаю твой любимый фильм?

«В зоне особого внимания». Ведь так?». – «Откуда ты знаешь?». – «Да это у тебя на лбу написано. Десантом начинают бредить те, кто этот фильм посмотрел». (Звали парня Литвинов Игорь. Потом я его встретил, и он сказал, что в десант так и не попал.)

Три недели мы кантовались под Выборгом. Это была простая пересылка. Нас побрили налысо и переодели – белые кальсоны, гимнастёрки времён Великой Отечественной, шинели длинные. Мама, когда увидела эту фотографию, изумилась: «Вы здесь прямо как ополченцы в 1941 году!».

Пришли борта, и на ИЛ-76 мы прилетели в Германию. Появилась военная полиция. Для меня это было удивительно. Но она была только за границей. Проверили наши вещи, изъяли советские деньги, потом перевезли на гигантскую пересылку во Франкфурт-на-Одере. Здесь началась история с покупателями. Представители частей забирают личные дела и выкрикивают фамилию. То есть для нас это абсолютная лотерея. Заранее угадать ничего нельзя…

Стали мы с Игорем Литвиновым по пересылке бродить – искать, где тут можно попасть в ВДВ. Я услышал, что приехали покупатели из танковой части. Стою, в окошечко заглядываю, где лежат наши личные дела. И вдруг вижу, как вытаскивают дело с моей фамилией! Спрашиваю: «Куда?». – «В танкисты». Но в танкисты-то мне точно было не надо! И в какой-то момент, когда сержант сверхсрочник отвернулся, я свою папку через окошко вытащил. То есть похитил своё личное дело! Но в тот момент я был так потрясён, что думал только об одном – как бы не попасть в танкисты.

Сутки я на пересылке с папкой за пазухой продержался. А потом словно волна какая-то пошла: десантники, десантники! Видим двух офицеров – лейтенанта и капитана. Один пониже, другой повыше. Оба сухие, жилистые. И оба этих офицера так же трясли головами, как капитан Тарасов в военкомате. Только потом я понял, что это была такая мода – они этим потряхиванием как бы фуражки поправляли. Но видел я это только у десантников.

Эти офицеры не стали заходить в канцелярию и брать личные дела. Подали команду: «Становись!». Пересылка построилась. «Спортсмены есть?». Все – шаг вперёд. – «Прыжки есть? Права есть?». Все опять шаг вперёд. Говорят: «Ну ладно. На турник!». Я тогда спокойно мог (сейчас тоже могу, но уже не спокойно) двадцать пять подъёмов переворотом сделать. Мне офицеры говорят: «Так. Хорошо. Фамилия?» А у меня же личное дело с собой. Подаю им. Они: «А это откуда у тебя?». Говорю: «Да так получилось…».

Отобрали нас человек тридцать, зачитали фамилии. Спрашиваю: «Куда?». Отвечает: «Узнаете». – «Ну скажите – десант?». – «Десант, десант…». И вот здесь меня наконец-то отпустило. Моя мечта с пятого класса сбылась!

До места мы почти сутки добирались своим ходом. Очень долго шли пешком, потом садились на какие-то электрички. Уже почти ночью долго-долго шли по лесу. Все были уже еле-еле живые. Наконец в лесу появляется какой-то огонёк. Видим: избушка, на ней написано: «Штаб». Капитан стал стучать в дверь: «Комиссаров! Комиссаров, открывай!». Дверь открылась – и на пороге появляется двухметровый детина! Заспанный весь, потягивается. Начал докладывать: «Товарищ капитан, бу-бу-бу, бу-бу-бу». Капитан его оборвал: «Вот пополнение. Размести».

Мы смотрим друг на друга – все такие худенькие. Неужели мы когда-нибудь будем такими, как Комиссаров?

А утром сержанты пришли нас разбирать по взводам. Они все как на подбор оказались настоящими мордоворотами. Мы вроде тоже были не самые последние хлюпики, но по сравнению с ними выглядели очень жалкими.

Началась служба. Постоянные марш-броски. И бег, бег, изнуряющий бег. И турники, турники, турники… С моей хорошей физической подготовкой я постепенно к этим нагрузкам привык, справился с ними. И то с трудом. Казалось бы, я был кандидатом в мастера спорта, но таких, как я, было немало. Когда бежала рота (это около ста человек), то я прибегал не в числе первых пятидесяти. И это при том, что всегда считал, что бегаю очень хорошо.

Как-то мы бежали «десятку» на приз газеты «Красная Звезда». Офицеры роты бежали вместе с нами. Ротный у нас вообще был просто помешан на марафонах. Постоянно ездил в Москву на соревнования. Мы тогда взяли третье место по Вооружённым силам. Надо было бежать в полной выкладке десять километров по пересечённой местности. Зачёт времени – по последнему. А в конце марш-броска тремя патронами надо было поразить цель. Каждый промах добавлял секунды ко времени. Первое место тогда заняло Минское высшее политическое училище. Они показали тридцать восемь минут. Это немыслимое время!

В армии я окончательно понял, что армейская служба – это один из этапов моего пути, а не путь на всю жизнь. Но сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что без срочной службы в ВДВ ничего у меня в спецназе бы не получилось. У всех ребят, которые служили со мной в спецназе, жизненный путь – прямо как по шаблону. В детстве спорт, потом срочная служба в ВДВ, в морской пехоте или в разведке. И дальше – СОБР.

(Это говорит о том, что в СОБРе существовала правильная система отбора и подготовки кадров. Здесь собирались не просто хорошо подготовленные люди, а именно те, которые способны к коллективной работе. Если появляется единоличник, который считает себя Сильвестром Сталлоне или Жан-Клодом Ван Даммом, то результат обязательно будет плачевным – будут люди погублены, задача не будет выполнена. Наша система таких людей постепенно отторгает. Ещё она отторгает жуликов, например, торгашей, трусов. Дело в том, что надо постоянно ездить в командировки на Кавказ, а там невозможно всё время где-то в углу просидеть. Нужно ездить на боевые. Если ты к этому не готов, то рано или поздно тебе скажут: «Дружище, ты хороший парень! У тебя классный мерседес, у тебя замечательная халтура. Ты и другим помогал с халтурами. И форму красивую всем купил. Но сколько мы за тебя ездить-то будем?».

В командировках вообще всё обостряется. Разные люди, разные взгляды на жизнь, разные чёрточки характера, которые начинают раздражать неимоверно. Правильный коллектив всё это притирает и сглаживает. Много, конечно, здесь зависит от командира.)

От срочной службы у меня почему-то очень яркое впечатление осталось именно от офицеров. Все они были приличные люди, хорошие дядьки, которые очень по-человечески относились к солдатам. Может, в других частях и было иначе, но у нас в бригаде было именно так. Причём чем выше было звание у офицера, тем отношение к солдатам было теплее.

Молодые лейтенанты, конечно, старались поставить себя перед солдатами. Помню, как за одно моё не очень корректное высказывание лейтенант, который только что пришёл из училища и был всего-то на два года старше меня, заставил меня после отбоя заниматься строевой. Вот я и ходил по плацу, печатал шаг. В это время мимо проходил замполит батальона. Он, естественно, услышал печатание шага и увидел мою одинокую фигуру. Подошёл: «Боец, доложите, почему не в кровати?».

Я докладываю: «Выполняю приказ лейтенанта такого-то». – «Сынок, быстро в кровать! Лейтенанта ко мне!». Солдат – он в принципе не может быть неправ. Это значит, что лейтенант его чему-то не научил.

Самое частое обращение от старших офицеров к солдатам, которое я лично слышал, было «сынок», «солдатик». Никакого унижения. Гоняли нас – это да, но те же самые лейтенанты вместе с нами и умирали на марш-бросках.

Часто вспоминаю моего взводного, Валеру Захарова. Он трагически погиб. Когда бригаду из Германии вывели в Казахстан, было голодно. Он взялся подрабатывать шофёром такси. Один раз он уехал вечером и не вернулся. А через полгода, когда стаял снег, обнаружили его тело. Рассказал мне об этом его товарищ, Андрей Сироткин. (Сироткин был у нас в бригаде командиром взвода 11-й роты.) А с Сироткиным мы встретились в Дагестане! Он к тому времени стал командиром владимирского СОБРа. Артём Гатаев был командиром тверского СОБРа. Они оба были постарше меня. Кадровые военные, полковники. Оба десантники. Как командиры отрядов они приехали в Дагестан на месте проверить своих.

Я был командиром сводного отряда, зашёл познакомиться. – «Давай, давай, заходи, дружище. Рады познакомиться. Как там у тебя? Чего у тебя? Выпьешь с нами?». – «Да нет, спасибо». – «А чего так, не по-десантному?». – «Да я, в общем-то, тоже десантник». – «Где служил?». – «В 35-й ДШБ».

И вдруг Сироткин спрашивает: «В каком году?». – «87-89». – «Ты меня не помнишь? Лейтенант Сироткин. Только я тогда был худым». Голос у него дрогнул, он будто вернулся в свою лейтенантскую молодость. Я мысленно убираю щеки, морщинки и вижу того самого лейтенанта! (Картина прямо в голове стоит: одновременно пришло человек восемь молодых офицеров с Рязани. Их начали по взводам распределять. Они стоят в новенькой синей форме с чемоданчиками.) Тут, конечно, буря эмоций! Он мне стал рассказывать про тех, кого знал. Этот там, этот там… Я многих офицеров достаточно хорошо знал. Сироткин и рассказал про Валеру Захарова.

Вот так люди, прошедшие одними и теми же дорогами, оказываются в одних и тех же местах и в одних и тех же командировках. Кстати, в 1995-м в Чечне я встретил бывшего лейтенанта разведроты нашей бригады Юру Марчука. Он служил в СОБРе ГУБОП в звании майора.

Группа задержания

Я начал служить в милиции в 1989 году, ещё в советское время. После армии я точно знал, что хочу работать именно в милиции. Только не знал, куда лучше идти. В уголовный розыск сразу с улицы не брали. Помог мой друг Саша. Он демобилизовался на полгода раньше меня и уже работал во вневедомственной охране в ГЗ (группа задержания. – Ред.). Я пошёл работать к нему.

В 1990-м году я был простым милиционером, сотрудником отдела вневедомственной охраны Приморского района Ленинграда. Именно тогда первый раз в жизни я оказался лицом к лицу с вооружённым преступником. Случай это был довольно известный, газета «Ленинградская милиция» о нём писала.

Служба во вневедомственной охране была достаточно беспокойная. Чем отличается эта служба от любой другой? Здесь за день может поступить до сорока вызовов после срабатывания сигнализации. Особенно часто это происходило после сбоев электричества. Были и так называемые и квартиры-хроники, и объекты-хроники. Сигнализация на них срабатывала постоянно, хотя там на самом деле ничего криминального не происходило. Срабатывание сигнализации на таких объектах происходит каждый день, каждый месяц, каждый год. Поднимаешься в такую хроническую квартиру, зная, что или в квартире никого нет – сбой электричества, или в десятый раз тебя встретит хозяин, который в очередной раз забыл снять сигнализацию…

Это очень расслабляет. Ведь когда на одни и те же объекты ты приезжаешь по много раз, то в очередной раз едешь уже руки в брюки. Однако существует определённая процедура, которую ты всё равно должен выполнить. Приехал, позвонил в дверь, убедился, что в квартире никого нет. Доложил, что всё в порядке. После этого воткнул в дверь спичку. Спичка – это так называемый «сторож». Когда идут вызовы за вызовами, ты не можешь у каждой квартиры оставить постового. Поэтому дежурный на пульте говорит: «Поставь «сторожа». Тут же начинаются шутки: потолще, потоньше… Дежурный говорит: «Потолще!». Обламываешь спичку и вставляешь её в щель двери. Приезжаешь через час. Если спичка на месте, то двери не открывали.

И так бывало в девяносто девяти случаях из ста. Но потом происходит тот самый сотый случай, после которого ты на каждый выезд на квартиру едешь, как на боевую операцию. Это происходит тогда, когда ты в квартире внезапно сталкиваешься с вооружённым преступником.

Прямые столкновения с преступниками происходили в то время очень редко. Но у меня это всё-таки случилось. Я в охране отработал уже год. У меня была хорошая репутация: десантник, крепкий парень, спортсмен, рвётся в бой. Я к тому времени ещё и в университет на юрфак поступил.

В тот памятный день я был старшим экипажа. Кроме меня в машине был водитель и ещё один член экипажа, Миша. Он только что из Вооружённых сил демобилизовался. У нас он был ещё только стажёром, у него даже оружия не было. У меня с собой был ПМ (пистолет Макарова. – Ред.), у водителя тоже ПМ. Это сейчас вневедомственная охрана едет с автоматами и в бронежилетах, а тогда у нас ничего этого не было.

На пульт дежурному поступает обычный вызов: в квартире сработала сигнализация. Время прибытия у нас – не более трёх минут. Буквально через полторы минуты мы уже были в адресе. Это большой жилой дом. Нужная нам квартира – на седьмом этаже. По инструкции, один обязательно поднимается по лестнице, другой – едет на лифте.

Шли мы на этот вызов с совершенно притупленной бдительностью. Идём, болтаем друг с другом. Подошли к двери квартиры, осмотрели: дверь без нарушений. Позвонили в звонок, подёргали ручку. И уже собрались развернуться и уйти, как за дверью что-то зашебуршало. Собака не собака, кошка не кошка… Непонятно.

Доложил на пульт: дверь без нарушений. Там, как всегда, говорят: «Оставь «сторожа». Подумал я, подумал и почему-то решил: не буду я спичку вставлять, а оставлю стажёра. Говорю Мише: «Стой у двери, через часик я подъеду. Если ничего не произойдёт, я тебя заберу». Поворачиваюсь, делаю два шага к лифту… Тут меня словно что-то толкнуло обернуться: стоит Миша один у двери, без оружия… Действовал я строго по инструкции, я должен был его оставить. Вот если бы я спичку воткнул, то этим бы как раз инструкцию и нарушил. Про себя думаю: постою-ка я вместе с ним, пока других вызовов нет. Получилась какая-то цепь, казалось бы, случайных событий.