все, что хотела узнать о нем
на этой дороге из камня:
вот снова мальчик идет,
солдат, воин с пламенным сердцем,
которое пока еще не обратили
в стылый, жестокий металл…
Плач матери (автор неизвестен)
– Не кнутом, так пряником, – бормотала старуха, – но все одно императрица свое возьмет, как и сами боги. – Она отвернулась и сплюнула, а потом поднесла к сморщенным губам грязную тряпку. – Трех мужей да двух сыновей я на войну проводила.
Стоявшая рядом с ней девочка-подросток, дочь рыбака, горящими от возбуждения глазами смотрела на проезжавших мимо кавалеристов и почти не слушала, что там говорит старая карга.
«Ах, какие всадники, какие великолепные кони!»
Дыхание девочки участилось, и она почувствовала, что щеки ее пылают – однако совсем не от жары. День умирал, солнце окрасило багрянцем деревья справа от нее, а ветер с моря приятно холодил лицо.
– Это еще во дни императора было, – продолжила старуха, – чтоб его душу Худ на вертеле зажарил! Помяни мое слово, дитя: Ласин еще усеет землю костьми. Хе-хе, она и начала-то с его косточек, верно?
Юная рыбачка бездумно кивнула. Как и положено простолюдинам, они ждали у обочины: старуха согнулась под мешком репы, постоянно передвигая его с одного костлявого плеча на другое, а девочка удерживала на голове тяжелую корзину. Спереди дорогу заполонили всадники, а позади них насыпь круто обрывалась, переходя в канаву с осколками камней, так что положить мешок было некуда.
– Говорю тебе: Ласин усеет все вокруг костьми. Уж она их вволю поразбрасывает – косточки мужей и сыновей, жен да дочерей. Ей все равно. Империи все равно. – Старуха снова сплюнула. – Три мужа и два сына, по десять монет за голову каждого. Пятью десять, всего получается пятьдесят. Пятьдесят монет в год, – нечего сказать, щедрая плата за одиночество! Холодная зима да холодная постель. Вот так-то, дитя…
Девочка вытерла пыль со лба. Взгляд ее ясных глаз метался между проезжавшими солдатами. Юноши в высоких седлах, сохраняя суровый вид, смотрели строго перед собой. Немногочисленные женщины скакали с удивительно прямыми спинами и казались даже еще более неприступными, чем мужчины. Закатные лучи так блестели на шлемах, что у девочки заболели глаза и затуманилось зрение.
– Ты – дочь рыбака, – заявила старуха. – Я тебя видала на дороге и на берегу. Встречала вас с отцом на рынке. Он руку потерял, так ведь? Тоже подкинул косточек Ласин… – Она рубанула ладонью воздух, а потом кивнула. – Я живу в крайнем от дороги доме. Это уставший дом, и в нем полно уставших вещей, да и сама я им под стать. Я покупаю на свои монеты свечи. Пять свечей зажигаю каждый вечер – это все, что осталось у старой Ригги. А что это у тебя в корзинке?
Девочка не сразу поняла, что вопрос обращен к ней. Она неохотно отвлеклась от созерцания кавалерии и улыбнулась старухе:
– Извините, копыта так стучат. Я не расслышала, что вы сказали?
– Я спрашиваю, что у тебя в корзине, дитя? – повторила Ригга уже громче.
– Бечева. На три сети хватит. Нам одну надо сделать к завтрашнему дню. А то папа последнюю в море потерял: какая-то рыба утащила на глубину. Ильгранд-ростовщик требует деньги, которые дал нам в долг, так что завтра непременно надо что-нибудь поймать. И хорошо бы побольше.
Девочка еще раз улыбнулась, снова перевела взгляд на солдат и вздохнула:
– Красиво, правда?
Рука Ригги быстро метнулась вперед и, ухватившись за черные волосы, молодые и густые, сильно их дернула. Юная рыбачка вскрикнула. Корзина у нее на голове зашаталась, а потом соскользнула на плечо. Девочка лихорадочно пыталась ее удержать, но корзина была слишком тяжелой – она ударилась о землю и треснула.
– Ой-ой-ой! – запричитала бедняжка и попыталась опуститься на колени, но Ригга снова потянула ее за волосы и повернула к себе.
– Слушай меня, дитя! – Кисловатое старческое дыхание ударило девочке в лицо. – Вот уже сто лет Малазанская империя грызет эту землю. Ты-то уже родилась в империи, а я – нет. Когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, Итко-Кан был вольной страной, со своим собственным флагом. Мы были свободны, красавица.
От зловонного дыхания старухи юную рыбачку замутило. Она плотно зажмурила глаза.
– Запомни эту истину, дитя, иначе покров лжи ослепит тебя навеки. – Голос Ригги стал тягучим и монотонным, и девочка вдруг окоченела.
«Ригга, Риггалая-провидица, свечная ведьма, которая ловит души в свечи и сжигает их. Души горят в огне».
А старуха все не успокаивалась, и в словах ее звучали ледяные нотки пророчества:
– Запомни эту истину. Я последняя, кто говорит тебе правду. А ты последняя, кто меня слушает. Потому мы связаны – ты и я. Да так, что и не разорвешь. – Пальцы Ригги крепче вцепились в волосы девочки. – За морем императрица вонзила свой нож в девственную землю. Теперь кровь вздымается, словно прилив, и он унесет тебя, дитя, если ты не будешь осторожной. Тебе вручат меч, дадут славного коня и пошлют за море. Но тень окутает твою душу. Слушай внимательно! Глубоко внутри схорони эти слова! Ригга сбережет тебя, потому что мы связаны, ты и я. Но это все, что я могу сделать, понимаешь? Узри владыку, повелевающего Тьмой; это его рука освободит тебя, хотя сам он об этом и не узнает…
– Ты что это такое тут вытворяешь? – прогремел вдруг рядом чей-то голос.
Ригга резко обернулась к дороге. Один из кавалеристов осадил коня. Провидица отпустила волосы девочки. Та попятилась, запнулась о камень на обочине и упала. Когда она подняла глаза, всадник уже проскакал мимо. Вслед за ним прогрохотал второй.
– А ну отстань от милашки, старая карга! – прорычал какой-то солдат, проезжая мимо, наклонился в седле и взмахнул закованной в латную перчатку рукой.
Покрытая железной чешуей перчатка с хрустом врезалась в голову Ригги, да так, что от удара женщину развернуло на месте. Старуха упала.
Ригга рухнула буквально на колени девочке, и та в ужасе закричала. Нить алой слюны брызнула ей на лицо. Всхлипывая, бедняжка отползла по камням прочь и ногами оттолкнула тело ведьмы. Затем встала на четвереньки.
Что-то из пророчества Ригги глубоко засело в голове юной рыбачки – что-то тяжелое, как камень, и скрытое от света. Она вдруг поняла, что не может вспомнить ни слова из того, что сказала ей провидица. Девочка протянула руку и, схватив шерстяную шаль Ригги, осторожно перевернула старуху. С одной стороны голова ее была вымазана кровью, стекавшей из-за уха. А еще кровь залила морщинистый подбородок и выступила на губах. Глаза слепо смотрели вдаль.
Девочка отшатнулась, не в силах даже вздохнуть. Она в отчаянии огляделась вокруг. Колонна солдат проехала мимо, оставив за собой только пыль и далекий стук копыт. Репа из мешка Ригги высыпалась на дорогу. Среди растоптанных овощей лежали пять восковых свечек. Девочка наконец сумела с трудом глотнуть пыльного воздуха. Вытирая нос, она посмотрела на свою корзину.
– Забудь про свечи, – пробормотала девочка каким-то глухим, странным голосом. – Их уж не вернуть, так ведь? Костью больше, костью меньше. Забудь. – Она подползла к моткам бечевы, которые выпали из треснувшей корзины, и, когда заговорила, голос ее снова стал молодым. – Нам бечева нужна. Всю ночь будем работать, новую сеть сделаем. Папа ждет. Он стоит сейчас у двери, на дорогу глядит, все меня высматривает.
Она остановилась, и ее тело сотрясла дрожь. Солнечный свет уже почти померк. Странный холод сочился из теней, которые теперь текли по дороге, словно вода.
– Вот и все, – тихо прохрипела дочь рыбака чужим голосом.
На ее плечо опустилась рука в мягкой перчатке, и девочка в ужасе пригнулась.
– Успокойся, малышка, – произнес мужской голос. – Все кончено. Ей уже ничем не поможешь.
Девочка подняла глаза. Над ней склонился какой-то одетый в черное человек, лицо его скрывала тень от низко надвинутого капюшона.
– Это солдат ее ударил, – сказала девочка детским голосом. – А мне домой надо – будем с папой сети плести…
– Давай-ка для начала я помогу тебе встать, – ответил мужчина и подхватил ее под мышки.
Незнакомец выпрямился и играючи поднял девочку, да так, что, прежде чем он поставил ее на землю, ножки в сандалиях некоторое время болтались в воздухе. Теперь она увидела второго человека – значительно ниже ростом, но тоже в черном. Тот стоял на дороге и смотрел вслед кавалеристам.
– Эта жизнь немногого стоила, – не оборачиваясь, произнес он голосом тонким, как у камышовой дудочки. – Жалкая щепотка таланта, да и то дар уж едва теплился. Хотя, возможно, она и была способна на большее, но теперь мы этого уже не узнаем, верно?
Дочь рыбака нетвердой походкой подошла к мешку Ригги и подняла свечу. Затем выпрямилась, взгляд ее вдруг стал тяжелым, и девочка демонстративно сплюнула на дорогу.
Голова второго мужчины резко обернулась к ней. Под его капюшоном, казалось, были одни только тени. Девочка отшатнулась.
– Это была достойная жизнь, – прошептала она. – У Ригги были эти свечи, видите? Целых пять. Пять свечей для…
– Некромантии, – договорил низкорослый.
Высокий, который все еще стоял рядом с девочкой, тихо сказал:
– Да, дитя, вижу. И понимаю, что они значат.
