Сердце жизни. Книга шестая
Середина территории обычно была самой людной, потому что сюда чаще всего привозили что-то интересное, вроде тщательно проверяемых отцом ярмарок, бродячих циркачей или других диковинок, к которым папа относился достаточно лояльно. Многие здесь даже что-то покупали или выменивали. Обычно торговцы редко принимали местные вещи, исключая только один, самый интересный – пушнину. Сама концепция стаи держалась именно на этом – взаимовыгодный обмен, при котором каждый мог приобрести себе что-то интересное и нужное, обменяв на что-то другое. Нет, деньги здесь тоже иногда появлялись, но это было ни к чему, потому что ценились здесь больше продукты (чаще мясо), чем какие-то медяки или серебряные монетки.
Стая была богата – об этом знали все. Лес Варг был огромен. Он занимал практически половину материка и имел огромную флору и фауну, потому здесь никогда не было недостатка в еде и мехах. Что интересно, папа был полноправным хозяином всего материка, и попасть на него просто так было невозможно – клан неспроста был закрытым. Проникнуть в стаю хотели очень многие, поэтому часто появлялись барьеры и пропускные пункты у центрального входа. Варг был хорошим Лордом, потому и впускал только «нужных» людей, высылая остальных обратно.
Здесь всегда было тепло. Это обеспечивал погодный барьер, ограждая нас от холодной свежести гор, реки и достаточно недалекого моря, побережье которого было воистину огромным, но неизменно ледяным. На Деймосе помнится всё было немного по-другому – ветер на пирсе был прохладным, но не таким вымораживающим, как тот, что дул здесь. Значило ли это, что погода контролировалась здесь совсем иначе? В Мридифе, например, я привыкла к ледяным дождям, в то время как Сахарный домик, который стоял совсем близко к нему в этом мире, находился в сухом и тёплом климате. Так же обстояло дело с Туманной Рощей и её туманным дождём, в Магистрате же климат был похож на фобосовскую Сибирь.
Я чувствовала себя так, будто одно единственное солнышко над головой придавало мне сил. Сердце щемило от притока воспоминаний, а в сознании бушевали яркие счастливые образы. Странно, но чаще всего в них был именно папа – Рая будто тонула в важности, в то время как он находился на плаву всегда. Неизменно рядом. Неизменно защищая и любя.
– О чём задумалась, паучок? – спросил отец, свернув на лошади к моему шатру.
Я помотала головой, не убирая с лица довольной улыбки, и ответила:
– Я соскучилась по стае, – пальцы вновь сомкнулись вокруг кончика вожжей, – по тебе и по маме.
При упоминании последней он немного напрягся, словно я оскорбила его только мыслью о ней, а после расслабился, очевидно успокоив мысли.
– Я хочу к ней, – добила его я.
Теперь он уже совсем не сдержал тяжёлого выдоха, но промолчал.
– Тебе нужно искупаться, покушать и немного отдохнуть, – совсем нестрого произнёс он, – а после, я обещаю, что отведу тебя к ней. Договорились?
Я поджала губы, пытаясь справиться с всколыхнувшимся в душе негативом. Настолько злой и обиженной я себя, кажется, не чувствовала никогда.
– Я хочу сейчас, – не выдержала напора я.
Папа отреагировал спокойно, можно сказать, привычно для общения со мной – так я разговаривала с ним часто. Очень много требовала и мало чего терпела. От этого в уже взрослом и осознанном сознании было гадко.
– Разве я могу отказать такой милой девочке? – деланно и с улыбкой рассмеялся он, – скажу, чтобы она искупала тебя, паучок.
Лицо вытянулось от удивления. Однако… моментально вернулось обратно. Потому что он был таким всегда – потакающим практически любой моей «хотелке. Не зависимо от дня, окружения и места.
Жестокий Лорд, глава закрытого и жуткого клана Варг, сильнейший волк всех стай прогибался под желания собственной дочери так, будто о его вспыльчивости и стойкости убеждений не ходили слухи, один страшней другого.
– Почему ты мне разрешил? – вырвалось у меня.
Я никак не могла понять такого его поведения. Ведь оно было только в отношении меня – остальная стая, которая в какой-то степени была для него семьей, не могла похвастаться подобным.
Отец удивился. Нахмурил брови в крайней степени задумчивости и ответил, как мне показалось, честно:
– Потому что не хочу, чтобы ты обижалась, – он остановил коня, аккуратно застегнул даже верхние пуговицы рубашки, чем запечатал мне обзор, и сошёл на землю.
Я же осталась задумчиво ковырять пальцем прорезь между двумя пуговицами.
Логичный, конечно, ответ. Но не говорящий вообще ни о чем. Что навевало на некоторые мысли. Интересно, это принципиальное отношение к женщинам или к тем, кто дорог? И сразу ответ, выскочивший из подсознания – ко вторым. Маму он почти всегда презирал, пусть и старался не показать этого мне. К той же Нире относился безразлично, а Тини для него была пускай и не равной мне, но достойной уважения. Не знаю только, любимой ли. Можно ли вообще любить отцовской любовью дочь собственного друга? Даже если её матерью была та, кого ты любил.
– Спасибо, папа, – шепнула я, зная, что с его волчьим слухом он обязательно услышит, – и я тебя тоже люблю.
Я практически почувствовала его улыбку, когда мы уже шли к моему шатру. Над головой вмиг стало темно – свет лился только спереди. Отцовские же слова были всё ещё с улыбкой, хоть и не ко мне:
– Купальные принадлежности для Лесси, – приказ к моим нянькам, – и приведите ашерру.
Мы прошли в глубь шатра, опустились в кресло, и я распутала непослушными пальцами верхние пуговицы – с нижними и средними помог мне папа.
Вокруг была до боли знакомая обстановка: высокий, деревянный и достаточно большой настил, служащий для волков кроватью, на котором были аккуратно разложены несколько больших и очень мохнатых шкур, лоскутные одеяльца, подушки и покрывала, костер, огороженный каменной кладкой в самом центре, деревянный дощатый пол и игрушки. Множество всего. Особенно впечатляли новые, очевидно, привезённые с Фобоса, потому как Танатосские мастера могли мастерить невероятные тряпичные, деревянные и фарфоровые куклы, вшивая в их головы настоящие волосы и делая сверкающие глазки из стекла, или, как у меня – из драгоценных камушков, но никак не делали их из пластика, который присутствовал здесь. Они стояли на невысоком стеллаже, вперемешку с мягкими игрушками и статуэтками разных видов. Вот только все они были для меня больше коллекцией – нетронутые, не похожие на те, что были у других детей.
Я не любила такие игрушки. В этом мире не было известных машинок или чего мальчишеского, однако вряд ли и они были бы мне по нраву. Скорее всего я была пассивным ребенком богатого отца, удивление которого стоило очень дорого. Потому в моём распоряжении было что-то посерьёзнее кукол и тканевых поромбосов. Люди. Я могла играть ими так, как никто другой. Мои нянюшки менялись очень часто, потому как быстро надоедали. Как и книги отца, в которых было мало понятных слов и слишком много букв.
– Мама может жить со мной? – я подошла к едва горящему костру и дотронулась до его огонька, – пожалуйста, – просящий взгляд в глаза хмурому отцу.
И его недовольство.
Пальцы прошли сквозь огонь, не причиняя мне вреда. Некромантский огонь. Папин огонь.
– Ты стала очень взрослой, паучок, – неожиданно успокоился он, – и должна понимать, что будет для тебя хорошо, а что плохо, – он откинулся на спинку кресла, – поэтому решай сама. Я могу даже перевести её в твои служанки, как ты и просила.
Меня от этой мысли слегка поддёрнуло.
– Если не справишься с ней, то скажи мне, – продолжил он.
Я кивнула, пусть и видела, что относится он к ней, как к моей игрушке – не более. Кошмарным было то, что так было почти со всеми.
– Спасибо, – без тени благодарности, – пусть будет твоей ашеррой.
Теперь была его очередь кивать.
Для меня это было единственным вариантом, при котором мама сохраняла неприкосновенность – она не подходила под статус жены отца, но и была защищена его правом. Будь она просто моей слугой, то волки клана смогли бы её… обидеть.
– Хочешь что-нибудь ещё? – он мягко мне улыбнулся, – может что-то вкусное? Или сладости?
Я качнула головой.
– Гаспар и Лерой останутся надолго? – поинтересовалась я.
– Спроси у них сама, – дозволил мне отец, – но… – он стал задумчив, – ты уверена, что Хранитель твой друг?
Я с уверенностью кивнула и ответила:
– Он ещё глупее и младше меня, – мне показалось это забавным.
Папа же нахмурился.
– Кто тебе сказал, что ты глупая? – голос его стал строг и требователен.
Я задумчиво всмотрелась в его лицо с внимательными чёрными глазами.
– Никто, – пожала плечами я, – я думаю так.
Его хмурость не пропала с моими словами, а будто наоборот возросла.
– Это не так, паучок, – слова, в которые он верил сам, – ты никогда не была глупой.
Мне почему-то от этого стало очень радостно. Он был для меня близким, которому я верила. Он никогда не лгал.
Я улыбнулась и сделала несколько шагов к нему, чтобы обнять, но была перебита громким и радостным воплем мамы:
– Лесси! Всемогущий Цикл! – она подлетела ко мне серебристым вихрем с разметавшимися длинными прекрасными локонами.
Я встретилась с ясными зелёными глазами, которые преследовали меня даже, когда она была в других телах. А её губы прижались к моей щеке несколько раз, пока сильные руки прижимали к её груди. Она шептала что-то сквозь слёзы, качала меня как маленькую, пока не опустилась на пол окончательно и подняла глаза к креслу, в котором сидел отец.
И если бы я желала увидеть чистейшую ненависть и самое натуральное презрение, то очевидно искала бы их в его взгляде. Женщина вздрогнула, сразу же опустила глаза вниз и ослабила хватку. Но вставать не спешила.
Что же касается Варга, то он попытался изменить свой взгляд, видя мой на себе, однако удавалось у него это крайне плохо.
– Лесси попросила оставить тебя с ней, – холодно обратился он к маме, – хоть одно лишнее слово, не то что действие… и ты знаешь, что будет.
– Да, мой господин, – тихо пролепетала она, пока я хмурилась.
Он жестоко усмехнулся и поднялся на ноги. Его взгляд потеплел только после того, как он обратил его ко мне.
– Принесу тебе покушать, паучок, – мило улыбнулся он, – иди купаться.
Я кивнула, не принимая его резкой смены настроения, а после взглянула на маму, так и не поднимающую голову. Она была печальна. Именно печальна, но не боялась, как при первом взгляде. Что же между ними происходит?
Спросить я решилась только, когда отец вышел из моего шатра:
– Почему он тебя обижает?
Мама вмиг выпрямилась, оглядела меня с неприсущей её лицу улыбкой и задала встречный вопрос:
– Ты хорошо себя чувствуешь, милая?
Я кивнула и осталась дожидаться ответа от неё. Но он не последовал. Более того, женщина поднялась, подняла на руки меня и рваными шагами, будто так же, как и я сама – не привычно к этому телу, вышла из палатки.
– Ты не ответила, – напомнила ей хмурая, оттолкнувшаяся от её груди руками и заглянувшая в лучистые глаза.
– Я очень рада твоему возвращению, – она улыбалась, но смотрела на проходящих мимо с холодком, – расскажешь, где ты была, пока папа искал тебя?
Я поджала губы.
– Ты меня игно…игн…ри… ты! – я почти закричала, почему-то не в силах выговорить нужное мне слово.
Словно оно убегало с моего языка.
– Ты помнишь то, как была в другом теле? – мягко спросила она, – Вольтер сказал, что память у тебя сотрётся. Твой папа тоже ничего не нашёл.
Я удивленно оглядела её и относительно успокоилась, разглядывая новые шатры, мимо которых мы шли к реке.
– Не помню, – почему-то солгала я, – но хочу узнать про папу и тебя.
Это очевидно было важно, раз она уходит от ответа, думая, что я отстану.
Её тяжелый вздох стал мне красным флажком и поводом для ещё большего интереса.
– Твой папа хорошо относится ко мне, Лесси, – она потёрла переносицу пальцем второй свободной руки и кивнула, – лучше расскажи мне где ты всё-таки была.
Глава 3
Это был первый раз, когда я не стала оправдывать своё молчание. По большей части оно было спровоцировано её вопросами и нежеланием отвечать на мои, а ещё странным отношением – она считала меня совсем маленькой и несмышлёной, потому и не утруждала себя серьезными разговорами, как делал это отец.
С другой стороны были набегающие на меня воспоминания при зрительном контакте с какой-нибудь маленькой деталью, будь то столб для наказаний, от которого меня покоробило, или отдельный вход в наш отсек для купания, созданный, чтобы меня не проносили по общей длинной части и не вводили в ошеломление кучей неодетых людей.
Волшебным казалось всё здесь, начиная от деревянных резных поручней на мостике, и заканчивая четырьмя высокими стенами, фонтанчиком посередине и длинной синей лозой с широкими листьями, устилающей почти все вокруг. С трёх сторон здесь были выстланы широкие доски и опоры, с одной я заметила лавочку, а с противоположной – сильную каменную отмель, очевидно, насыпанную лично для меня, потому что в других местах было слишком глубоко.
– Я была у бабушки, – пошла на откровенную провокацию я.
Что-то мне подсказывало, что мама отцу об этом не расскажет, как и о многом другом, что по её мнению сможет мне как-то навредить. Осталось только выбирать нужные слова, что в моём положении было достаточно сложно.
– Бабушки? – удивилась Риайя.
Её серебристые волосы упали на мой лоб, когда она ставила меня на землю. От её помощи я отмахнулась, отойдя на пару метров в сторону и потянувшись к сандалиям (орудие пыток для моих пальцев, не иначе).
– Бабуля Агератум, – как бы невзначай добавила я.
И подняла взгляд, чтобы увидеть её реакцию. А она последовала: мама вспыхнула, её глаза загорелись, а челюсти были стиснуты с силой.
– И… и что же она тебе рассказала? – её взгляд был прямым и холодным, как будто Герой была я сама, – она тебя не обижала?
Я качнула головой и радостно вскочила на ноги уже босиком. Теперь был черёд рубашки.
– Не обижала, – я улыбнулась и дёрнулась от того, что открылась дверь.
Хорошо, что их здесь было две, и когда открывается одна, с улицы ничего не видно.
В отсек вошли две девушки, поклонились сперва мне, а потом маме. Всё согласно иерархии стаи.
Я дождалась, пока они обе поставят принадлежности прямо на настилы и удалятся. Хлопок внешней двери стал мне сигналом:
– А сказала, что ты зря её не любишь – она помогла бы тебе сбежать и укрыться от папы, – слова лились из моего рта соразмерно спуску на каменный настил.
Мама купаться не планировала, потому опустилась коленями на пол и скривилась. А после сделала так, как делала всегда при волнении – потерла переносицу. Я соскучилась по этому её жесту.
– Сбежать? – повторила мама устало, – сбежать, – странный взгляд на меня, – она думает, что мне требуется помощь для этого?
Я села в теплую воду по шею и пощупала камни под ногами – тёплые. И совсем не скользкие.
– Да, – честно ответила я.
Про себя честно. В этом контексте «Агератум» была именно мной. И я хотела её побега. И могла помочь.
– Твой папа не держит меня, милая, – она выдохнула и легла на пол, уложив голову на сгиб руки, – мне незачем сбегать и скрываться.
Я не смогла скрыть удивления.
– Ты меня украла тогда, – прошептала и осеклась.
– Я испугалась за тебя, Лесси, – на её губах появилась улыбка умиления, – но я очень сильно ошиблась, подумав, что твой папа плохой. И он меня простил.
Пришлось встать, отвернуться и подойти к лотку с шампунями, чтобы она не заметила моего состояния.
– Ты сейчас живешь в шатре Фила? – решила сбавить накал переживаний я.
Мама напряглась. Ощутимо и с долей испуга.
– Я ни в коем случае не… не подхожу к твоей привязке! – поспешное.
Она даже села и руками перед собой помахала. Я непонимающе её оглядела.
Однако проблему это не решило, потому что она только села ровнее, но так и не развеяла моё непонимание. Я же догадалась: раньше моей реакцией был бы гнев, и если, в отличие от папы, рукоприкладством я не занималась, то могла устроить ей кучу запретов или даже запереть на несколько недель в её шатре.
Я была ужасным ребёнком.
– Я знаю, – вышло немного грубее, чем я планировала, но старая Алесса так бы и поступила, – ты теперь переезжаешь ко мне.
Я набрала в руку шампунь, а после опомнилась и смыла его, чтобы сперва нырнуть с головой, а после повторить первое.
– Я кхм… тебе нужна моя помощь? – заботливо спросила она.
Но отстранённо и достаточно безэмоционально. Не так, как воспитывала она меня на Фобосе. Здесь у неё было много запретов в отношении меня. От простых, вроде – нельзя прикасаться без разрешения, до: в чьём-нибудь присутствии первой садиться должна всегда я.
Я покачала головой. Это было не так сложно, как борьба с сандалиями.
– Твой папа… – она замялась, – дал разрешение? Он может наругать меня за мой переезд.
Мой кивок и её радостная улыбка.
– Ты стала мягче, солнышко, – заметила она, – раньше ты не любила, когда я ночую с тобой.
Я пожала плечами и сказала то, что хотела сказать давно:
– Я больше так не буду, – прямой открытый взгляд, – и ты можешь вести себя так, как в Надежде.
Она даже вздрогнула от такого.
– Ты… ты сказала, что ничего не помнишь…
– Я ничего и не помню, – я вновь нырнула, смывая шампунь с волос.
Её взгляд следил за мной ещё с минуту, очевидно говоря об тщательном обдумывании ею моих слов.
– Не переживай, мама, – я слышала из своих уст тон отца, – скоро всё станет лучше.
Она на секунду зажмурила глаза, после распахнула их и мрачно вгляделась в моё непосредственное от предвосхищения лицо. Ехидное и довольное.
– Ты меня пугаешь, солнышко, – прошептала она, – но я тоже чувствую волнение, милая. Будто что-то плохое рядом. Но… папа обязательно нас защитит. Он не оставит нас.
Я не могла понять её слов сейчас – она, помимо того, что говорила со мной не так, как делала это обычно, ещё и всеми силами выставляла отца хорошим. На Деймосе я такого стремления не замечала.
– Он сделал тебе больно? – прямо спросила я.
– Кто, милая? – недоумевающий вопрос.
Я дохлюпала ногами до душистого травяного мыла на подносе. И не стала возвращаться, посчитав, что мне хватит места и у самого спуска. Теперь не нужно было промывать длинные волосы. И ещё я была рада тому, что в свои года умела мыться самостоятельно.
– Папа, – мне уже надоело дробить свои слова на миллион частей, потому в душе и поднималась злость.
Женщина нахмурилась.
– Почему ты спрашиваешь это, Лесси? – не сдавалась она.
Её палец прочертил знак на полу. Руну спокойствия. Это было забавно, учитывая то, что я её значения знать не должна.
– Потому что он ругался на тебя сегодня, – выдохнула я и положила мыло на резную дощечку.
Она легла на спину, пренебрегая тем, что должна следить за мной.
– Он был строг, а не ругался, – осталась на своём она.
Да почему же?! Это уже нельзя было оправдать простым желанием показать Варга добряком! Да что с ней происходит?
– Я всё, – сдалась я.
На этот раз. Точнее, именно в разговоре с ней – у меня была ещё целая стая, чтобы узнать подробности.
Мама поднялась, справляясь с шёлковым нарядом ашерры, в котором она казалась практически принцессой: с её красотой, милой улыбкой и вплетёнными в серебряные пряди украшениями. Она не побоялась намочить ни широкие полупрозрачные рукава, ни летящую ткань на груди, подняв меня на руки и прижав к себе с той же теплотой, которая была всегда. Она никогда не была ласковой – в ней чувствовалась отточенная мечом и боями грубость и серьёзность, однако даже в такой ней была ощутима любовь ко мне.
– Папа высушит тебе волосы уже в шатре, – обычным тоном произнесла она, – у меня теперь запрет на её использование, – она спохватилась, – но я могу позвать его сюда, чтобы ты не простудилась. Или если тебе неприятно.
Я подняла на неё глаза.
Простуда у куртёнка? Что-то из рода фантастики. Вымученная забота или желание угодить?
– Пойдём так, – я дождалась, пока она вытрет меня.
С этим я никогда не справлялась хорошо, потому и терпела даже до переселения на Деймос.
Надевать пижаму на только что вымытое тело было неприятно – я вспоминала свои истерики раньше. Именно их она ждала. Не дождалась.
– Ты стала совсем взрослой, милая, – похвалила меня она, – ты всё ещё хочешь, чтобы я осталась спать с тобой?
Я кивнула, зевнув и вытерев набежавшие от ослепления слёзы. Мы вышли из своего отсека купален. Я теперь была замотана в сухое полотенце, чтобы, не дай Богиня, меня не увидел кто-нибудь в пижаме.
– Та… кого ты назвала бабушкой, – не выдержала мама, – это она освободила меня из-под печати хранителя?
Я положила голову на её плечо, ловя на себе заинтересованные взгляды людей и куртов, шагающих нам на встречу.
– Да, – солгала я, – я попросила её. И она сама хотела.
Женщина не сдержала шумного выдоха. Интересно, что сейчас было в её голове?
– Тебе не нужно верить ей, Лесси, – неожиданное продолжение, – она плохая. Очень плохая. И желает нам зла. Можешь спросить у папы. Он скажет тебе так же.
Я нахмурилась, не понимая такой резкой реакции. Неужели бабуля была права, говоря, что Рая никогда не примет мою Хакгардовскую суть?
Наверное, именно поэтому я промолчала. А ещё потому, что мы вошли под тень моего шатра, откуда доносились голоса отца и Фила.
– Твоя защита проституток Хакгардов только наталкивает всех на мысли о твоём шпионаже, Вольтер, – никак не мог унять своей злости папа, – не хочешь убежать к бабке, поджав хост, как всегда делает твой папаша?
Мы сделали шаг внутрь прежде, чем услышать то, что очевидно не должны были:
– Никогда не мог понять стремления Эллы защищать тебя – ты невыносим, Варг. Тебя спасает только родство с Лесси и связь с се… – на этом моменте Феликс поймал на себе мой взгляд.
Он осёкся и закинул ногу на ногу, выходя из оборонительной позиции со скрещёнными у груди руками.
– Я принёс тебе покушать, паучок, – понял всё отец, – отдай мне её.
Мама беспрекословно подошла к нему, спустила меня в руки и отошла обратно ко входу, замерев там с опущенной головой. Меня это подбесило.
Однако, папа не выдавливал из себя улыбку – он был искренне рад моему приходу, если его можно было так назвать, потому усадил меня на подлокотник своего кресла. Я устроилась поудобнее и наклонилась к столу.
В сердце что-то дрогнуло, стоило увидеть небольшие кусочки мяса в немного кислом соусе – я чувствовала их вкус, даже не пробуя. Но главным было совсем не это, а то, что приготовил он их сам. Папа готовил для меня еду сам. Всегда. Принципиально не разрешая делать это другим. Бета как-то говорил, что он научился этому, узнав о моей непереносимости определенной пищи, поэтому подбирал всё самостоятельно. Но это «блюдо» никогда не пахло так вкусно, как вспоминались мне манящие горелые куски мяса в Садах Геры. Потому что в них не было человечачины – только мясо тех животных, которые подходили мне.
И именно сейчас в моей голове промелькнул один несменяемый факт: отец никогда не был неоправданно жесток. Все его действия обосновывались чем-то важным для него.
От этого было больно. Я разрывалась между здравым смыслом и любовью. Можно ли было любить двоих своих близких, находящихся по разные стороны баррикад? Если оба они добры и злы одновременно? Если каждый мой шаг так или иначе подводит одну из сторон к гибели? Ведь проигрыша на Танатосе не бывает. По крайней мере среди Высших.
А посередине оставалась я сама, мама, Фил и те, кто был мне дорог. За их жизнь я тоже переживала, как никогда. Будто от моего выбора стороны решится вся проклятая судьба мира.
От этого в душе росла волна панической ненависти.
– Я люблю тебя, папа, – кивнула ему и взяла в руку маленькую вилочку, – спасибо.
Отец растёкся в довольной улыбке, смотря только на то, как я втыкаю в кусочек зубья и отправляю его в рот.
– Всё ради тебя, паучок, – тёплый ответ.
– Я останусь в стае на некоторое время, – отвлёк отца Фил.
Тот с негативом дёрнул щекой и откинулся на спинку кресла.
– С чем связаны твои отчёты передо мной, Вольтер? Ты забрал у меня власть – иди наслаждайся, – усмешка на его лице стала видна даже не оглянувшейся мне.
Феликс не удержался от закатывания глаз и плотного сжимания губ.
– Прекращай паясничать. Оставь это для завтрашнего совета стай, – холодное.
Варг рассмеялся.
– От того, что ты заманишь их под крышу одного шатра, ничего доброго не произойдёт, – папа провёл по моей макушке, высушив волосы, – принеси гребень! – махнул он рукой маме, – думаешь, я идиот, неспособный свести их в одну стаю, Вольтер? – он забрал из рук бесшумно приблизившейся Раи расческу, – они сожрут тебя, Князь. Принципиально не присоединяй тех, у кого есть волчица – они никогда не уживутся. Только если в главной стае будет сильная Альфа, способная их успокоить, – он провёл гребнем по моим волосам. Я в ответ запищала и обернулась, забрав у него расчеёку: