Бизнес-класс

– Как тебе это пиршество? – впившийся в экран Ознобихин подтолкнул локтем смущенного приятеля. – Так бы всех сразу…Эй, абориген! Мне во-он ту бойкую канареечку!

Менеджер сделал знак. Выбранная девушка, поклонившись в знак благодарности, ушла в глубину. Поднялся и Ознобихин.

– Через час встретимся. Если очень утешит, можешь дать лично девочке десять долларов. Но только, чтоб постаралась.

Поощрительно хохотнув, он удалился. Менеджер продолжал терпеливо ждать выбора второго гостя. Коломнину сделалось отчего-то неуютно. Будто не он выбирал барышню для развлечений, а его оценивали расположившиеся за стеклом двадцать пар девичьих глаз.

Понимая, что пауза неприлично затягивается, он ткнул в сторону девушки в запахнутом халатике, единственной, не искавшей внимания клиента.

Выбор был сделан. К креслу тотчас подошла одетая в кимоно служительница и с поклоном предложила следовать за ней. Нельзя сказать, что комнатка, куда препроводили клиента, была чрезмерно меблирована. Скорее мебели не было вовсе, если не считать за таковую вешалку, массажный, укрытый простынкой стол и ванную с душем. Все это отчего-то напомнило Коломнину кабинет райполиклиники, где два года назад ему делали колоскопию. Вошедшую следом избранницу сопровождала еще одна тайка, выжидательно остановившаяся перед гостем.

– Мистер! Спик инглиш?

– Да нет. Русский я, – растерялся Коломнин. Обидевшись на собственное смущение, выпалил. – По-русски! По-русски тренироваться пора.

– О! Рашен мэн. Дринк? – намекающе подсказала массажистка.

– Дринк? Да. Йес. Водки. Стакан.

– О! Рашен водка, – официантка вышла и тут же вернулась с подносом, на котором стояли два бокала, – будто из-за двери вытащила. Дождавшись, когда Коломнин подаст ей деньги, она выдавилась задом, оставив «новобрачных» вдвоем, – все с той же сальной улыбочкой на губах.

– Да! Вот такие дела, – пробормотал Коломнин, с тоской наблюдая, как массажистка открыла воду в ванной и, не переставая улыбаться, шагнула к клиенту. Скользящим движением плеч сбросила с себя халатик и оказалась худенькой, узкобедрой, словно четырнадцатилетняя девочка. С личиком, привычно сведенным в гримасу желания, потянулась к нему и принялась ловко освобождать от одежды.

– Полагаешь, пора? – пролепетал Коломнин. Он проследил взглядом за сползшими вниз шортами. Не на что там было смотреть. – Ну, не суетись, басурманка. Давай хоть дрынкнем сначала.

С усилием освободившись от обволакивающих ручек, Коломнин шагнул к столику и решительно оглоушил бокал. После чего, выдохнув, повернулся к ошеломленной массажистке и решительно махнул рукой:

– Ладно, чему быть, того не миновать. Делай свое дело.

Он послушно проследовал в наполнившуюся ванну. Мытье, составлявшее первую часть ритуала, показалось даже приятно. Во всяком случае ласковые прикосновения губки и девичьих пальчиков вызвали умиротворение.

Потом девушка уложилав распаренного клиента на массажный стол и принялась обмываться сама. Делала она это сноровисто, сосредоточенная на чем-то своем. И только время от времени, поймав на себе мужской взгляд, спохватывалась, прикрывала страстно глаза и принималась тереть губкой промежность, делая при этом вращательные движения бедрами и томно постанывая.

Коломнин лежал на массажном столике и уныло вызывал в памяти какие-то возбуждающие ассоциации. Но почему-то больше ощущал себя больным, лежащим на операционном столе в ожидании умывающегося хирурга.

Когда массажистка вылезла наконец из ванны и, перебирая худенькими ножками, направилась к нему, Коломнин закрыл глаза и глубоко, обреченно вздохнул.

Впрочем, все оказалось не так и сумрачно. Быстрыми и неожиданно сильными пальцами она пропальпировала его сначала со спины, а затем, перевернув, принялась за грудь, так что Коломнин начал ощущать некое подобие истомы. Вслед за тем массажистка решительным движением сама запрыгнула на мужское тело и принялась тереться об него маленькими грудками. При этом прикосновение к жестким волосам оказалось ей заметно приятно, и она увеличила амплитуду движения, медленно сползая к животу и усиленно вращая ловким задиком.

Губы ее коснулись ложбинки пупка, язычок проник внутрь. Она чуть застонала и скользнула еще ниже. Теперь язык ее задвигался вдоль гениталий. Стоны сделались громче. Возбуждение ее все усиливалось и казалось неподдельным. Она даже замотала головой, будто теряя контроль над собой. Скованность Коломнина начала разрушаться. Нарастающее ответное желание заполняло его. И тут случайно заметил, что в то самое время, как тело девушки содрогалось от неконтролируемых конвульсий, правая ручка с механической неспешностью освобождала от целлофана приготовленный презерватив.

Разом вернулась опустошенность. Коломнин скосился вниз, вдоль своего тела. Увы! Жизни там не было и больше не намечалось.

Выдохнув, он высвободился и решительно спустил ноги вниз.

– Все! Сэнкью.

– Мистер! Мистер, проблем? – всполошилась перепуганная девушка. Природа ее испуга была понятна, – массажистка, не сумевшая ублажить клиента, расписывается в собственной профнепригодности.

– Гут! Зер гут! Все о, кэй! Мерси, – тараторя, Коломнин суетливо натянул на себя шорты, перебросил через плечо маечку.

Лицо девочки, несмотря на привычку скрывать чувства, было полно изумления.

– Молодец, умеешь, – он всунул в потную ладошку подвернувшуюся двадцатку. Поколебавшись, хватил второй фужер водки. – Извини, старушка. Май проблем. Как это? Ай хев проблем потеншен. Бай! Он сделал на прощание разухабистый жест рукой.

На первом этаже, куда Коломнин спустился, на диване, напротив открытого экрана, оживленно переговаривались несколько иностранцев. Среди прочих массажисток он заметил и свою «подружку», успевшую вернуться на место, – простоев в работе быть не должно.

Мимо сновали разносившие напитки официантки. И ему казалось, что они косились на него с брезгливым сочувствием. Как на тяжело и постыдно больного.

Лишь через полчаса вывалился разморенный Ознобихин.

– Ну-с! С крещением! – приобнял он приятеля. – Умеют папуаски. Ты-то как? – Ничего вроде, – невнятно пробормотал Коломнин. Врал он скверно. Но и признаваться в несостоятельности было стыдно.

– И ты прав! По большому счету совсем не то, что прежде. У двери им пришлось посторониться, пропуская большую группу немцев. Ознобихин проводил их глазами.

– А что поделать? Конвейер. Если б ты знал, как здесь работали клиента еще пять лет назад. И сравни, что делается теперь. Пропала подлинность. Истинная страсть, нежность. Какая-то, знаешь, механичность появилась. Все лучшее проклятая немчура опоганила, – вздохнул он так, как вздыхаем мы при воспоминании об утраченных чистоте и невинности. – Но если ты думаешь, что экзотическая программа Николая Ознобихина закончена, то ты не ценишь своего друга. Сейчас такое покажу, – закачаешься!

При мысли, что придется пережить что-то подобное, Коломнин и в самом деле едва не закачался. Но, единожды решившись пройти по экзотическому кругу, приготовился терпеть дальше.

Скоро Ознобихин, проворно ориентируясь среди улочек ночной Поттайи, шмыгнул в переулок и по винтовой лестнице принялся карабкаться к входной двери, над которой выделялось аляпистое панно с нарисованной обнаженной тайкой.

Заведение оказалось «крутым» вариантом стриптиз-шоу.

В небольшом затемненном помещении вокруг помоста за столиками угадывались редкие группки посетителей, а в центре ярко освещенного, гулкого, словно барабан, круга, изогнувшись назад и присев на собственные пятки, что-то демонстрировала обнаженная стриптизерша.

Они протиснулись за свободный столик, с которого особенно хорошо была видна суть представления. Коломнин, приготовившийся присесть, разглядел эту суть и, непроизвольно перетряхнувшись, перебрался на стул, стоящий к помосту спиной. Постаравшись впрочем, чтоб это не выглядело демонстративным.

Девушка курила влагалищем. Судя по разбросанным вокруг бутылкам и яйцам, шла демонстрация нетрадиционных возможностей женских гениталий.

– Погоди! Она еще жопой сигару выкурит! – азартно поообещал Ознобихин, подняв вверх два пальца и оглядываясь вокруг в поисках официанта.

И тут из темноты зала поднялась еще одна рука и приветливо помахала.

Ознобихин всмотрелся. – Не может быть! Где бы встретиться! Я всегда говорил: земной шар тесен, как коммуналка, – пробормотал он, поднимаясь. Из-за дальнего столика навстречу шагнула какая-то женщина.

До Коломнина донеслись звуки поцелуев, глуховатый женский голос, перебиваемый Ознобихинскими вскриками, беззаботный, оскольчатый смех. После короткого обмена репликами оба направились к их столику.

Привлеченный необычным смехом, Коломнин вглядывался в выступающую из темноты женщину лет тридцати, возвышающуюся на полголовы над приземистым Ознобихиным. Взмокшие соломенные волосы под воздействием бесчисленных вентиляторов, казалось, клубились вокруг слегка вытянутого, покрытого тонкой пленкой загара лица. Правая, окольцованная браслетом рука придерживала норовящий взлететь ситцевый сарафанчик. Черты лица ее не были идеально вычерченными. Но сама неправильность эта, наряду с порывистостью жестов, и составляли ее несомненное очарование. Во всяком случае для Коломнина. То ли этот смех так подействовал, то ли театральное, какое-то мистическое возникновение из темноты, – но он не мог заставить себя отвести от нее взгляд.

– Еще один, – констатировал Ознобихин, отодвигая для гостьи стул с видом на подиум. – Прошу знакомиться. Моя старая и добрая …

– Что значит старая? Слова-то выбирай. Лариса, – она протянула ладошку, весело созерцая растерянность нового знакомого.

– Коломнин…То есть Сергей Викторович. В смысле – Сережа.

– Страшный человек, – счел нужным дополнить информацию Ознобихин. – Ты не гляди, что он тут перед тобой заикается. В банке от него другие заиками становятся.

– Да будет врать-то, – теряясь под ее любопытным взглядом, буркнул Коломнин. Не желая мешать нечаянной встрече, развернулся к помосту, где к тому времени рядом с первой появилась вторая стриптизерша. Улегшись на ковер впритирку, обе как бы играли в своеобразный волейбол: передавали друг другу влагалищами куриные яйца. Одна выдавливала их из себя, вторая – тут же всасывала.

Ознобихин с Ларисой сумбурно, как бывает при внезапных встречах, переговаривались, перебивали в нетерпении один другого и бесконечно упоминали общих знакомых. Из коротких реплик выяснилось, что Лариса отдыхает в составе группы откуда-то из Сибири, где, очевидно, и проживает.

Коломнину нестерпимо захотелось еще раз увидеть ее профиль. Особенно – завораживающие своей странностью голубые глаза. Вроде бы лучащиеся радостью и в то же время как бы отгороженные от мира. Будто бы какая-то часть ее организма веселилась, а другая, где-то в глубине, за этим весельем иронически подсматривала. Надеясь, что о нем забыли, он потихонечку, воровато скосился. И – поймал встречный, откровенно подначивающий взгляд. Смущенный, хотел вновь отвернуться. Но Ознобихин как раз отвлекся, захваченный происходящим на помосте.

– Скажите, а почему вы пересели спиной? – вдруг спросила Лариса.

– Да так… лицом к вентилятору, – кое-как нашелся Коломнин.

Ее смех подчеркнул нелепость ответа.

– Знаете, мне тоже не нравится. Заманили на экзотику, а как-то…

– Унизительно это.

– Да, пожалуй, – она будто удивилась неожиданно точному определению. – И уйти неудобно.

– Так давайте вместе, – брякнул он. Теряясь от собственной дерзости, поспешно исправился. – Я без задней мысли.

– А жаль, – у нее было какое-то угнетающее свойство подчеркивать его неловкость. – Имейте в виду: ничто так не обижает женщину, как ухаживание без задней мысли.

И сама же рассмеялась. Коломнин нахмурился. Он не обиделся, нет. С того момента, как эта женщина возникла из темноты, он разом признал ее власть над собой. Просто ощущал собственную безнадежную мешковатость.

– Скажем прямо, не Цицерон, – Ознобихин, оказывается, хоть и краем уха, но прислушивался к несвязному их диалогу. – Но хочу заметить, Лара, что Сергей Викторович относится к той редчайшей категории, кто, неясно выражая, все-таки ясно мыслит. Так что – не спеши с выводами.

– Хорошо, не буду. Тем более есть время присмотреться. Сергей Викторович только что предложил похитить меня отсюда.

– Я?! – Коломнин смешался.

– И я его предложение приняла.

– То есть мы уходим? – Ознобихин с сожалением оторвал взгляд от помоста.

– МЫ уходим, – поднявшаяся Лариса придержала его за плечи. – А ты, Коленька, оставайся. Не лишай себя райского наслаждения.

– Но – после стольких лет…Не можем же вот так – разбежаться. И потом – твоя группа? – он кивнул в сторону темного угла.

– Черт с ними. Надоели. А с тобой еще увидимся. Тем более ты теперь будешь знать, где я обитаю. Надеюсь, Сергей проводит меня до отеля?

Коломнин, в горле которого пересохло, посмотрел на Ознобихина.

В вальяжном поощрительном жесте Николая перемешались обескураженность и досада.

Прогулка не заладилась. Поначалу Коломнин пытался на легкие реплики Ларисы отвечать так же небрежно и остроумно. Но непреодолимая стеснительность навалилась и смяла его, будто школьника на первом свидании.

Примолкла и оживленная поначалу Лариса. Через узенький глухой переулок они вышли на одну из центральных улиц, уставленную бесчисленными барными стойками, возле которых на табуреточках поджидали клиентов проститутки. Коломнин помахал им рукой. Радушные тайки, пересмеиваясь, призывно замахали в ответ.

– С ними у вас получается бодрее, – отреагировала Лариса.

– Да. С ними я само остроумие, – совсем уж некстати брякнул Коломнин.

Странно глянув, она чуть покачала головой.

В давящем, безысходном молчании по праздничной, переполненной отдыхающими набережной добрались они до отеля с неоновыми буквами на крыше – «Холидей». Здесь Лариса остановилась.

– Ну что ж, похоже, ваши муки кончились, – она протянула руку. – Благодарю за доставленное удовольствие. Давно не приходилось гулять с таким занимательным рассказчиком. Скажите, вас прежде не упрекали в болтливости?

Пунцовый Коломнин лишь мотнул головой.

Лариса хмыкнула:

– Кстати, вы в самом деле редкий мужчина. За все время ни разу не скосились ни на одну из встречных женщин.

– Правда? Вообще-то я их не заметил, – удрученно признался Коломнин.

– Ну что за прелесть? В кои веки сделал женщине роскошный комплимент и даже не понял этого!

Она улыбнулась проходившему молоденькому узкобедрому юноше с карликовым пуделем на поводке. Тот тотчас взбодрился орлом и, пройдя несколько шагов, остановился в нерешительности. Коломнина словно кольнуло изнутри: – Приехали отвлечься от семейных проблем?

– По счастью, не с вами, – глаза Ларисы заледенели. Резко повернувшись, шагнула к отелю.

Округлые, будто кегли, ножки ее, простучали по брусчатке прощальный марш. Швейцар услужливо распахнул дверь.

Незадачливый, ненавидящий себя ухажер остался в одиночестве среди бушующей толпы.

– Да и черт с ней! Одному спокойней, – неприязненно сообщил он юнцу. – Или, может, не согласен? – Йес, йес, сэр, – подхватив собачку, тот метнулся через дорогу.

Коломнин брел по залитой светом, наполненной гулом прибоя набережной, под пальмами, укутанными в рассыпчатые гирлянды, мимо полыхающих магазинчиков с бижутерией и фруктовых лотков с разноцветными, упакованными, будто елочные шары, плодами. Лампочки на фонарных столбах свисали гроздьями переспелых слив. Шел, натыкаясь на праздничных людей, то и дело встряхивая в отчаянии головой. Память упорно возвращала его к разговору с Ларисой, оживляя произнесенные им квелые, некстати фразы или, напротив, непроизнесенные напрашивавшиеся ударные реплики, которые, быть может, заставили бы Ларису взглянуть на него хоть с каким-то интересом. Мозг его услужливо напомнил последнюю фразу, что выпалил он при прощании. Верх бестактности: упрекнуть в жизнерадостности женщину, что всю дорогу пыталась вести разговор за себя и за того увальня, что навязался ей в попутчики. И в чем обвинил? Что к тридцати годам не разучилась улыбаться? Так то не заржавеет. Во всяком случае знакомство с подобным Коломниным жизнерадостности явно не добавит.

Застонав, он ткнулся лбом в ближайший столб.

– Вам плохо, Сергей Викторович? – произнесли рядом. Катенька Целик заботливо заглянула в его лицо. Сзади вырисовывалась физиономия Маковея, выражавшая смесь озабоченности и досады. Неожиданная встреча могла испортить его планы на вечер, – как и вся банковская группа, он знал о домогательствах энергичной Целик и – молча мучился.

Похоже, опасения его оказались не напрасны. Катенька цепко подхватила Коломнина под локоть, прижалась томно:

– Я вас весь вечер разыскивала. Хотела в ресторан пригласить. Но теперь уж не отпущу.

– Да. Теперь не отпустим, – безнадежно напомнил о себе Павел.

Нынешнее состояние его было Коломнину понятно как никогда. Он освободился от девичьей опеки, с силой, несмотря на легкое сопротивление, вложил ее руку во взмокшую Пашенькину ладонь:

– Сегодня без меня развлекитесь, ребята.

– Кстати, Павел. Хочу тебя по возвращении к себе в управление забрать. Пора расти над собой. Как? Не возражаешь?

– Так… как скажете, – Маковей и Катенька одновременно запунцовели: он – от счастья, она – от негодования.

В огромном, отполированном, будто каток, холле отеля «Палас ройяль» было, как всегда, многолюдно и суетливо. Прислуга таскала к автобусу составленные чемоданы отъезжающих. В креслах, перед телевизорами, дремали в ожидании размещения вновь прилетевшие. Меж ними с напитками сновали официанты. Из глубины, со стороны кегельбана, доносились звуки катящихся шаров. А прямо по центру зала, подле сказочной избушки, вокруг которой, как обычно, возились дети, вертелась кокетливо вставленная в кадку пышная, неведомо как завезенная сюда елка, – шли рождественские праздники. До российского Нового года оставалась неделя.

Коломнин собирался подняться на этаж, где разместили их тургруппу. Но понял, что уснуть не сможет, и повернул к номеру Ознобихина. Предусмотрительный Николай по приезде быстренько доплатил и снял люкс в дальнем крыле с таким расчетом, чтобы отгородиться от бдительной опеки банковских сплетниц. На первый стук никто не ответил, но Коломнин постучал вторично. Им вдруг овладело нетерпеливое, мазохистское желание рассказать Ознобихину о случившемся, выставив себя на нещадное осмеяние. Желание столь сильное, что он даже в нетерпении прихлопнул по двери ногой.

Наконец, в глубине послышался шорох. С той стороны двери выжидательно задышали.

– Да я это, я! – облегченно выпалил Коломнин.

Номер раскрылся, и в щель просунулся бдительный Колин носик:

– Предупредил бы! Я уж решил, что наше бабье выследило.

Укутанный в японский, расшитый драконами, халат Ознобихин посторонился, пропуская внезапного гостя.

– А я тут пару таечек надыбал. Не удержался, – похвастался он, приоткрыв дверь в дальнюю комнату, где на широкой кровати поверх одеяла оживленно лопотали меж собой две полураздетые девчушки. – Может, присоединишься?

– С меня хватит. Выпить есть?

Ознобихин взглянул пристальней, неспешно открыл наполненный бутылками бар, выбрал джин:

– И как погуляли? Как тебе Лариса?

– Так, хохотушка, – вопреки собственному намерению брякнул Коломнин. – Легко живет.

Рука наливавшего спиртное Ознобихина дрогнула:

– Даже так?

Он поставил на журнальный столик два бокала, всмотрелся в набычившегося приятеля:

– М-да, сильна баба. Это надо – как удар держит. Мужику позавидовать. А тебе по должности положено повнимательней быть.

– То есть?

– То-то что «то есть». Больно мы скоры в суждениях, – Коля неспешно глотнул джину, посмаковал, выдернул из блюда с фруктами крошечную виноградинку и отправил следом. – У этой хохотушки два года назад на пороге квартиры; можно сказать, на ее глазах, киллер расстрелял мужа. Любимого, между прочим. Я его знал. Достойный был мужик. В нефтяном бизнесе крутился. Хороший мой приятель, кстати. Одно время вместе кучковались. Даже общее дело планировали. Только я в банк отдался, а его месяца через два замочили: вроде как в криминал окунулся и чего-то там не поделили. Она за ним как за сейфовской дверью горя не знала. А как погиб, осталась с пятилетней дочерью. И денег – тю-тю. Как не было. Через месяц после его смерти нажралась люминалу. Едва откачали. Свёкр из Сибири приехал. И обеих: невестку и внучку, – к себе забрал. Вот так при нем и выхаживалась – из неживых в едва живые. Это только теперь уломали съездить развеяться. А ты говоришь…

– Я говорю, что я урод! – с чувством сообщил Коломнин. – Кто бы спорил! Хотя мужик ей точно нужен. Аж сочится баба.

– А ты что ж?

– Мне не даст и под пистолетом.

– Потому что друг мужа?

– И это тоже. Словом, без шансов. А вот ты, думал, сумеешь растопить.

Из спальни послышалось напоминающее скрежетание.

– В общем, если хочешь, подожди. Я их с полчасика пошпокаю да выставлю. Еще посидим.

Последней фразы Коломнин не расслышал, как не обратил внимания на то, что исчез Ознобихин. Услышанное ошеломило его. Он наконец понял, что так поразило в этой беззаботной вроде женщине. В ее смеющихся глазах угадывалась наледь. Как ряска на стылой воде, когда первая, едва заметная пленка отгораживает от внешней жизни впавшую в зимнюю спячку реку.

Вышедший через сорок минут Ознобихин не застал в номере ни внезапного гостя, ни початую бутылку джина.

Утром следующего дня, едва встряхнулись от дремы «пляжные» тайцы, на набережной появился всклокоченный невыспавшийся человек. Он уселся на парапет строго напротив отеля «Холидей», что-то непрестанно бормоча про себя. Несмотря на горячечное состояние, он пристально вглядывался в наполняющийся людской поток, потекший от отеля к пляжу. В какой-то момент вздрогнул, очевидно, заметив того, кого высматривал, но вопреки логике не пошел навстречу, а напротив, поспешно спрятался за подвернувшуюся пальму.

Еще с час Сергей Коломнин издали наблюдал за группкой отдыхающих, среди которых была и Лариса. Несколько раз порывался подойти, но всякий раз кто-то из окружающих оказывался поблизости, и он вновь ретировался. И только, когда Лариса в одиночестве направилась к воде, Коломнин решился. Не успев даже надеть сброшенные сланцы, журавлиным шагом перемахнул он горячую песчаную полосу и остановился чуть сзади, перебирая босыми ногами и пытаясь сдержать дыхание. Видимо, неудачно. Потому что женщина встревоженно обернулась.

– Ба! – вяло удивилась она. – Весельчак – балагур. Не нащебетались вчера?

Всмотрелась в его страдающее лицо. Что-то про себя определила.

– Так, понятно! Вижу, здесь подработал Ознобихин. Так вот прошу запомнить, я на отдыхе и никакие утешители мне…

– Вот, – Коломнин выдернул из кармана шорт смятый лист и протянул Ларисе. Она вгляделась в несвязные, отрывистые записи и непонимающе подняла глаза.

– Это веселушки всякие. Я ночью накидал для памяти. Словом, обещаю, буду прямо по темам рассказывать. Все, что захочешь. Ларис, пойдем погуляем, а?

– М-да, – в некоторой растерянности протянула она. – Такое мне еще точно не попадалось.

– Я вообще-то по жизни человек веселый, – заискивающе попытался набить себе цену Коломнин. – С тобой только что-то торможу. Но это, наверное, пройдет. Дня через два-три.

– Еще и стратегическим планированием увлекаетесь, – она с интересом смотрела на странный танец, что исполнял он на песке обожженными ногами, не смея отбежать к воде. – Ладно, разрешаю остудиться и подождать у асфальта. Все равно перезагорала.

Это было странно. Но теперь, когда Коломнин узнал о ней главное, с него как-то сама собой спала вчерашняя одеревенелость. И хоть не заливался соловьем – чего не умел, того не умел, – но стало им легко и свободно, потому что то, что рассказывал один, оказывалось неизменно интересным другому. Вечером отправились они гулять по ночной Поттайе. И Коломнин вдруг разглядел этот город, по которому до того вроде бы и не ходил, – так, шмыгал. А теперь упивался, потому что вся эта сочная экзотика оттеняла Ларису. Они вновь шли мимо бесчисленных барных стоек на душных улицах. Как и вчера, он приветствовал восседающих на табуретах проституток, и те с неизменным радушием махали в ответ, что вызывало веселые, согревающие его душу Ларисины комментарии. Они садились за столик возле ринга для кик-боксинга, на котором молотились, сменяя друг друга, пары боксеров, и Коломнин отмечал, что официант, выслушав Ларисин заказ, выполняет его с особенным удовольствием. Порой он умышленно приотставал, делая вид, что развязался шнурок, и потом нагонял, не сводя глаз с тугих икр. Как-то остановились у лотка с фруктами, и Лариса принялась запоминать экзотические названия, что на ломаном английском выговаривал продавец.