Признания в любви. «Образ чистой красоты» (сборник)

Мел был женат уже в третий раз, причем первый и третий на одной и той же женщине. Он тут же затеял новый развод, хотя я вовсе не торопилась выходить замуж даже за того, кого обожала. Что-то подсказывало, что жизнь с Мелом не будет усыпана розами, а если и будет, то у них окажется слишком много шипов. К сожалению, так и вышло… Даже сильная любовь не всегда делает брак счастливым и долговечным.

Я для Мела Феррера была исключительно точкой приложения его сумасшедшей энергии. Если Джеймс Хенсон и обладал похожей энергетикой, то хотя бы не вся она была направлена на меня, отвлекал бизнес. У Мела его бизнес, все дело его жизни стало заключаться во мне. Первое, что он затеял, – постановка «Ундины» на Бродвее, где он сам играл рыцаря Ганса, в которого влюбилась нимфа воды Ундина. Ундиной была я. Романтическая история любви заканчивалась трагически – рыцарь умирал, а русалка отправлялась обратно в свое царство к подругам.

Режиссером спектакля стал знаменитый Альфред Лант, а его жена Линн Фонтанн стала для меня второй Кэтлин Несбитт.

Мел, предложивший мне пьесу и саму роль, был… весьма недоволен. Я не хотела играть на сцене. Чтобы заполучить меня на Бродвей, Мелу предложили роль Ганса, совсем этого не скрывая, но переписать текст, увеличив эту роль, отказались. Начались его стычки с Линн, потом с режиссером, я, как могла, сглаживала углы, но Мел словно нарочно назавтра разрушал все, чего вчера удавалось достичь.

Он сам признавался, что имеет непростой и даже скверный характер, но оказалось, что первой от этого характера должна страдать я. Режиссер советовал одно, Мел требовал совсем другое, я, не желая ссориться ни с одним, ни со вторым, делала вид, что прислушиваюсь, репетиции шли очень тяжело. После трудных и нервных съемок «Сабрины» мне очень хотелось отдохнуть и почувствовать теплоту добрых отношений, но ничего не получалось.

Еще хуже стало, когда мной в роли Ундины начали откровенно восхищаться. Не знаю, действительно ли играла так хорошо, но я очень старалась, словно своей игрой могла компенсировать Альфреду Ланту скандалы с Мелом. Феррер угрожал режиссеру уйти из спектакля и увести меня за собой. Я больше не могла терпеть и заявила, что действительно уйду, но только и от него тоже.

Премьера на Бродвее состоялась в феврале 1954 года, спектакль был встречен восторженно, хвалили всех, кроме… Мела Феррера. Мне было очень жаль, что он не сумел показать все свое обаяние, но мне тоже казалось, что роль романтичного рыцаря не для Феррера. За «Ундину» Альфред Лант получил награду как лучший режиссер сезона.

Удивительно ли, что к концу марта, когда вручались статуэтки «Оскара», я уже едва держалась на ногах? Мне была очень нужна мамина помощь, но этой помощи снова не нашлось. Маме не нравился Мел, это понятно, у него не было миллионов, как у Хенсона, не было надежного положения, а актерская стезя тяжела и доход неровен… Она приехала в Нью-Йорк, но моей игрой была довольна еще меньше Мела, а полученные высшие награды ее не впечатлили вовсе.

Нервы, нервы, нервы… Я едва держалась на ногах, грызла ногти (дурная привычка, от которой никак не удавалось избавиться), курила одну сигарету за другой, день ото дня худела и хотела одного – отдохнуть. После окончания театрального сезона мы уехали в Швейцарию. Мел настаивал на свадьбе, пусть и самой скромной. Мама, Кэтлин, Анита Лоос, Линн Фонтанн… все были против нашего с Феррером брака. Но если Мел чего-то хотел, он добивался этого обязательно, даже ценой разрушений.

В одном они с мамой сходились во мнении: лучшее средство от любой депрессии – работа! Мама прописала мне строгий режим и прогулки по утрам, а Мел заваливал все новыми и новыми сценариями. Почему-то даже они не понимали, что мне нужен отдых, слишком многое навалилось на меня за последние два года, я вымотана. Мама не понимала, что такое съемки и восемь спектаклей в неделю, а также сумасшедшее количество разных интервью или фотосессий. Но Мел-то знал!

Но даже желание заставить меня работать и соблюдать режим не примирило баронессу ван Хеемстра и Мела Феррера. Он звал меня замуж, мама была против, я была совершенно измотана, потому очень кстати оказался совет врачей подлечить мою астму горным воздухом Швейцарии. Не хотелось никого видеть, надоели постоянные стычки между мамой и Мелом, и я отправилась в Гштаад одна. Мама обиделась, мы почти поссорились. Мел оказался хитрей, он организовал себе съемки в Италии и был от меня недалеко.

Улетая из Нью-Йорка, я заявила журналистам, что хочу наслаждаться жизнью, а не превращаться в развалину. Какая наивность думать, что тебя оставят в покое в горах Швейцарии! «Римские каникулы» с успехом шли в Европе и со дня моего приезда стали ежедневно демонстрироваться в местном кинотеатре. Это превратилось в развлечение: посмотреть кино, а потом отправиться разглядывать исполнительницу главной роли, качая головами, мол, какая же она худая и бледная!

Я не могла и шага сделать из отеля, из витрин магазинов на меня смотрели собственные портреты, помещенные в рамки, обязательно находился десяток желающих получить автограф «про запас»:

– Подпишите еще моей подруге Хелен… а это моему зятю Альберту и еще невестке Валентине… Нет, невестке, пожалуй, не стоит, лучше напишите еще одну мне самой, пусть она умрет от зависти!

– Можно с вами сфотографироваться?

Я сбежала в свой номер и не показывалась оттуда несколько дней. Быстро пришлось убедиться, что напротив моих окон почти постоянно дежурят несколько любопытных.

Шторы задернуты, в комнате полумрак, скучно, тоскливо… горный воздух только через приоткрытое окно… Я сидела в глубоком кресле, обхватив подтянутые к подбородку колени, и страдала. Отдыха не получалось, то и дело звонил телефон, после требования к портье соединять меня только с другими городами легче не стало, никакого отдыха не получилось, только хуже.

Отвратительному настроению весьма способствовали и денежные проблемы. Несмотря на очень успешные проекты, денег катастрофически не хватало. Вызывающая визгливый восторг актриса жила крайне стесненно. И за «Римские каникулы», и за «Сабрину» я получила во много раз меньше, чем мои партнеры, театральные заработки и вовсе были малы, а жизнь в Нью-Йорке дорогая.

Сидела, слушая шелест дождя за окном, и грустила, вспоминая уютную виллу Джин Симмонс с бассейном, прекрасным садом и возможностью вдоволь понежиться на солнышке… Почему я, тратя столько сил на съемках и репетициях, не могу позволить себе хотя бы крошечный домик в здешних горах, только обязательно скрытый от любопытных глаз? Чтобы насладиться покоем, уютом, отдохнуть от суматохи Голливуда…

Может, Мел прав и меня недостаточно ценят в «Парамаунте»? Может, нужно требовать большие гонорары, которые давали бы возможность не кидаться от одной роли к другой в целях заработка, а сниматься изредка, но дорого? Но мои контракты заключались с еще неизвестной актрисой, тогда важнее была сама возможность играть у таких режиссеров и с такими партнерами. Однако пришло время задуматься. В тишине простенького номера, поневоле запертая в четырех не слишком просторных стенах, я тосковала. Если весь мой отдых будет вот таким, то зачем и уезжать?

Хотелось плакать, а еще взвыть:

«Ме-ел… где ты?»

Я спешно написала ему письмо с просьбой вытащить отсюда и помочь устроиться где-нибудь, где под окнами не будет любопытных, а на улицах желающих взять автограф.

Феррер примчался тут же. Именно он перевез меня в Бюргеншток на озере Люцерн. Более красивого места я не видела в жизни! Его порекомендовал Мелу, у которого, казалось, знакомыми были все и везде, Карло Понти. Знаменитый продюсер часто работал на студии «Чинечитто», где мы снимали «Римские каникулы», но у меня встречи с ним не случилось, а вот Мел был знаком.

Небольшой отель из нескольких раскиданных между деревьями шале, с хорошим рестораном и прекрасным обслуживанием, так же хорошо охранялся. Там не было глухого высокого забора, но и любопытные репортеры не появлялись тоже. По просьбе Мела хозяин Фриц Фрей отключил мой телефон и вызывал к общему, только если звонили Мел или мама. Строгая питательная диета, прогулки, продолжительный сон, режим дня, прекрасный воздух и заботливое отношение быстро сделали свое дело, я пришла в себя.

Мел не напоминал о своем предложении, но я невольно о нем размышляла. Вид озера Люцерн и гор вокруг него очень располагает к размышлениям. Постепенно я стала думать о своей карьере несколько иначе. Возможно, сказался пример Карло Понти и Софи Лорен. Вот какой наставник и защитник нужен актрисе, тем более начинающей и не слишком опытной, какой тогда была красавица Софи! Сердце екнуло: а разве у меня нет такого защитника? К тому же Мел так красив, он всегда сможет отстоять мои интересы и помочь сделать разумную карьеру, которая не выкрутит меня, словно губку, и не бросит умирать на обочине дороги.

Сама я говорила журналистам, что хочу сделать карьеру, но не хочу при этом стать карьеристкой. Если бы меня попросили объяснить толком, не смогла бы, но казалось, и так все ясно – я хочу стать звездой, но не потерять при этом хоть подобие нормальной жизни.

Мел был очень рад моему возвращению в нормальное состояние:

– Наконец у тебя заблестели глаза.

Он приезжал из Италии при любой возможности, но разве у актеров часто бывает таковая? Приближался его двадцать седьмой день рождения, и я отправила Ферреру в подарок платиновые часы с выгравированной строчкой из песни Кауэрда «Схожу с ума по парню». Я действительно сильно тосковала по Мелу, в последний год мы были почти все время вместе и по-настоящему любили друг друга.

Студия пошла актеру навстречу, изменив график съемок, он примчался в Швейцарию, и в мэрии городка Буош состоялось наше с ним бракосочетание. На следующий день, 25 сентября 1954 года, нас обвенчали. Шел проливной дождь, наша церемония была скромной, присутствовали только самые близкие, мама все время плакала…

Мы не желали освещать свое семейное счастье тысячами вспышек фотокамер, не желали видеть свои фотографии во всех газетах, мы желали быть вместе и быть счастливыми. Но репортеры желали заработать, а публика знать, во что именно одета невеста, какой подарок преподнес ей жених, почему плакала теща и куда же запропастились братья молодой супруги. А как отнеслись к новой жене своего папы дети от предыдущего брака Феррера? Сколь долгим будет медовый месяц? Что приготовит или закажет на завтрак миссис Феррер?

Нас преследовали неприлично назойливо, не помог ни тайный отъезд в Рим, ни хитрость уже в Италии, когда наша машина на полной скорости въехала в главные ворота студии и, промчавшись насквозь, выехала из задних, ни сумасшедшие гонки в попытке добраться до виллы в Виньо Сан-Антонио, чтобы укрыться от вездесущих фотографов.

Итальянские репортеры могли дать сто очков вперед даже американским! Они умудрились добраться до виллы раньше нас и засели во всех кустах. Осада была столь наглой и настойчивой, что мы вышли, чтобы позировать перед камерами. Казалось, вопрос разрешен, десяти минут вполне хватило, чтобы истратить километры пленки, но…

Когда уже перед сном я вышла на крыльцо, чтобы подышать чистым прохладным воздухом, то в ужасе метнулась обратно: на деревьях, в кустах, на заборе гроздьями висели все те же репортеры! Может, и не те, а другие, которые не успели к нашей невольной фотосессии. Лужайка перед домом осветилась десятками фотовспышек снова.

Пришлось вызывать полицию…

Я долго рыдала на груди у Мела:

– Огради меня от всего этого. Я не хочу такой славы…

– А чего ты хочешь?

– Детей…

Подозреваю, что сильно разочаровала Мела своим заявлением, он рассчитывал несколько на другое. Ярким примером для Феррера были Карло Понти и Дино де Лаурентис, которые делали карьеры своих жен – Понти для гражданской супруги Софии Лорен, а Лаурентис для Сильваны Монгано. Феррер решил заботиться обо мне так же.

Думаю, из Мела вышел бы прекрасный импресарио или продюсер, но он пытался играть сам и ставить фильмы как режиссер. Великолепный организатор и блестящий умелец уговаривать или убеждать, Мел совершенно не желал по-настоящему страдать или радоваться в кадре, а потому успеха как актер после роли кукольника в «Лили» не имел.

Но мне было совершенно все равно, успешен ли он как актер, я любила Мела, а он меня. К тому же он действительно защищал меня от всего и организовывал мою жизнь, зарабатывая за нас обоих, потому что я оказалась беременна и сниматься не могла.

Мел познакомил меня с Куртом Фрингсом, ставшим моим агентом. О-о… этого человека боялись все. Курта невозможно убедить в чем-то, что шло вразрез с интересами его клиентов, а уж гонорары он умел требовать совершенно непреклонно. Именно благодаря Фрингсу я стала высокооплачиваемой актрисой.

Но сначала не желала вовсе никаких гонораров, я желала стать образцовой хозяйкой и матерью! Училась готовить блюда итальянской кухни, печь деревенский хлеб, полюбила спагетти… с удовольствием возилась с нашими двумя собаками, множеством кошек и очаровательным осликом… просто жила…

Иногда в гости приезжали две занимательные пары – Карло Понти со своей прекрасной возлюбленной Софией Лорен и Дино де Лаурентис с божественной супругой Сильвано Монгано. С их появлением шум поднимался невообразимый, итальянцы есть итальянцы, мне начинало казаться, что даже воздух вокруг бурлит от их страстей.

Представьте себе: две роскошные красавицы-итальянки, рослые, длинноногие, с осиной талией и крепкой грудью, большеглазые и безумно эффектные, а рядом лысоватые, полноватые возлюбленные, каждый из которых на полголовы ниже. Но в глазах красавиц откровенное восхищение и любовь, и энергия у всех четверых через край.

В сентябре Софии исполнилось двадцать, в тот же день закончились их съемки в «Золоте Неаполя», и Карло Понти сделал своей протеже роскошный подарок – кольцо с бриллиантом. Это означало бы предложение руки и сердца, не будь Понти… женат! В первый же приезд София осторожно поинтересовалась у меня:

– Вы с Мелом обвенчаны?

– Да.

– В католической церкви?!

– Нет, протестантской.

– Молодцы. А мой Карло венчан в католической, потому развестись не сможет… – В ее огромных прекрасных глазах появилась настоящая грусть, которая тут же сменилась почти лукавством. – Но я буду жить с ним и так! Лучше невенчанный муж, чем никакого. – И неожиданно серьезно вздохнула: – Просто я его люблю.

Вот этого могла бы не говорить. Удивительно, но красавица София действительно обожала своего не такого уж красивого Понти. Вообще, эта удивительная, никогда не унывающая женщина словно одаривала своей красотой всех вокруг, как солнце лучами. Вот у кого поучиться вести себя с журналистами и поклонниками! До сих пор поражаюсь, как ей удается казаться очень доступной и одновременно недосягаемой.

Понти и Лаурентиса считали настоящими акулами киноиндустрии Италии. Наверное, так и было, но тогда я еще не имела с ними дел как с продюсерами, на виллу приезжали два шумных, веселых человека со своими обожаемыми женщинами, поднимался невообразимый гвалт, звучал заразительный смех, громкая речь, а я пыталась продраться через жуткий акцент еще не слишком хорошо говорившей по-французски Софии.

Их любовь с Понти оказалась навсегда, она разрушила все преграды, даже сопротивление Ватикана. София с огромными трудностями родила двух сыновей и прекрасно их воспитала. Удивительно, но актриса, немало игравшая взбалмошных красоток, больше всего мечтала стать просто матерью. Это сближало нас, я ведь тоже хотела быть хорошей мамой.

Мы имели слишком разный темперамент. София по-итальянски энергична, она таковой и осталась, но со временем научилась не изливать свою энергию на всех и стала чуть потише.

Я, воспитанная строгой мамой в традициях семейства ван Хеемстра («женщины нашего круга не позволяют себе излишних эмоций, а уж демонстрировать их вообще недопустимо!»), могла изливать темперамент только в танце.

Подругами мы с Софией стали позже, когда наша с Мелом и их с Карло виллы в Швейцарии оказались по соседству. У меня уже был толстячок Шон, а София никак не могла родить. Я тоже родила не с первой попытки, были выкидыши и рождение мертвого ребенка, но Шон родился крепким и здоровеньким. Когда Карло Понти уезжал по своим делам, а Мел по своим, София приезжала ко мне, мы укладывали Шона спать, отправлялись на кухню, я варила макароны по-итальянски, и мы подолгу болтали или просто молчали, как обыкновенные женщины, ждущие возвращения своих необыкновенных мужчин.

София уже научилась при мне несколько сдерживать свой темперамент, видно, понимая, что голландке трудно воспринимать бурные итальянские страсти, в жизни она оказалась простой и доброжелательной. С каждым годом расцветая, София ничуть не боялась играть роли, отнюдь не подчеркивающие ее красоту, а словно стремившиеся скрыть, зато какова игра! Когда нас одновременно номинировали на «Оскара» – меня за роль Холи Голайтли в «Завтраке у Тиффани», а Софию Лорен за Чезарию в «Чочаре» («Двух женщинах») и статуэтка досталась Софии, я не расстроилась, слишком сильной была ее игра в этом фильме.

У этой женщины не тысячи, а миллион ипостасей, и все София исполняет отлично. Воспитанная в кварталах для бедных, она умеет выглядеть настоящей королевой, красавица, к ногам которой готовы упасть все мужчины мира, по-настоящему любит своего Карло, светская львица, величественная на официальных приемах, изумительно проста в общении, она все-таки сумела родить двоих детей и стать прекрасной матерью. Королева, играющая простых сельских женщин или с аппетитом уплетающая спагетти, повелительница, с тоской, по-бабьи подпершая рукой красивый подбородок, взирающая на сладко спящего Шона, умудрявшаяся одновременно быть и выглядеть сексапильной красоткой и озорной девчонкой…

О Софии можно писать долго и восторженно, но все вокруг не хуже меня знают перипетии ее судьбы и ее умопомрачительную красоту, как внешнюю, так и внутреннюю. Она настоящая всегда, везде и во всем.

Но тогда наша дружба только начиналась, нам не удалось стать неразлучными подругами, потому что жизнь постоянно разводила по разным странам и даже континентам, но за те счастливые часы, что я просидела на кухне вместе с Софией Лорен, я благодарна судьбе.

Теперь всеми контактами с «Парамаунтом» ведал Курт Фрингс, что сильно облегчило мне существование. Я могла предаваться радостям жизни. Выезжала куда-либо не часто, однажды я рискнула сделать это без Мела и пожалела.

Это была благотворительная поездка в Амстердам, чтобы помочь собрать средства в помощь ветеранам войны. Сначала все шло хорошо, но, когда в газетах появилось сообщение, что в Амстердам приехала исполнительница главной роли в «Римских каникулах», покоя не стало не от репортеров, а просто от желающих получить автограф, сфотографироваться или хотя бы прикоснуться ко мне. Когда в одном из больших магазинов толпа едва не разнесла отдел, в котором я оказалась, стало понятно, что без охраны, причем немалой, никуда ни выходить, ни выезжать нельзя.

Я извинялась перед администрацией магазина за то, что по моей вине едва не случился погром, а они передо мной, что не обеспечили звезде достойную охрану. С тех пор я никуда не выбиралась, предварительно не удостоверившись, что эта охрана обеспечена. Это не каприз звезды, а понимание, что из-за поведения толпы могут пострадать невинные люди.

Мел вел тяжелые переговоры о съемках «Ундины», но они шли неудачно. Продюсеры не желали просто переносить на экран созданную версию спектакля, потому что вдова автора пьесы Жироду запросила слишком большую сумму за право экранизации, а Мел не желал участвовать в сказке, когда-то написанной де Ла Мотт Фуко, на основании которой Жироду создал пьесу. Мел понимал, что там его роль будет сокращена до неузнаваемости. Однако у нас просто заканчивались деньги, стало ясно, что совсем скоро предстоит сниматься где угодно и в какой угодно роли, чтобы просто жить.

Но хуже всего, что я не смогла доносить ребенка! Выкидыш вызвал новый приступ страшной депрессии. Жить просто не хотелось. Неужели я измотана настолько, что не смогу стать матерью?

Мама и Мел всегда считали, что лучшее средство от депрессии – работа, и чем больше этой работы, тем скорее человек приходит в себя. Весной мы дали согласие на съемки в «Войне и мире» – Мел в роли князя Андрея, а я в роли Наташи Ростовой. Курт получил задание выжать из продюсеров как можно больше, мы не желали экономить каждый цент, хотя и не намеревались покупать огромные виллы или яхты.

Все время шли разговоры о том, что Мел на меня давит, полностью подчинил своей воле, принимает за меня решения, что я люблю его больше, чем он меня… Тогда я категорически это опровергала, а теперь понимаю, что так и было. Любил ли Мел меня? Безусловно, иначе я никогда бы не связала жизнь с таким человеком. Он любил и защищал, иногда излишне рьяно. Разница между нами была в том, что при всей своей любви к игре я предпочла бы быть женой и матерью, не гналась за славой, уже познакомившись с ее оборотной стороной, не хотела выкладываться на сцене или площадке до полного изнеможения. Мел, напротив, был крайне честолюбив, для него слава и ее мишурный блеск значили слишком много. Славы муж хотел и для меня, и для себя. Это не всегда получалось.

Муж пригласил поработать со мной журналиста Генри Роджерса, который готовил интервью, фотосессии и планировал предстоящие встречи. Но при одной мысли о необходимости снова и снова улыбаться перед объективом у меня портилось настроение. Сама себе я все больше напоминала принцессу Анну, которой удалось скинуть жмущую туфельку, но совершенно не хочется надевать ее обратно. Мел никак не мог этого понять:

– Неужели всего за несколько месяцев тебе успела так надоесть слава? Одри, ведь ты актриса, ты должна уметь и любить сниматься.

– Я хочу быть женой.

Но я понимала другое: он прав, сниматься нужно, иначе нам просто не на что будет жить. Сейчас я могу признать: да, Мел давил на меня, но у меня было сильно желание спрятаться за его спину, не заниматься ничем, кроме самих съемок, не решать никакие финансовые и деловые вопросы. Если уж выезжать из своего убежища в Альпах, то только ради самих съемок, ни позировать перед фотографами, ни спорить с продюсерами мне не хотелось. Мел был широкой спиной, за которой я предпочитала прятаться.

К сожалению, эта готовность подчиняться переросла в нечто большее – Мел стал просто распоряжаться моей жизнью. Если бы при этом он запер меня на вилле «Бетания», которую мы сняли, я не была бы против, но он постепенно стал диктовать мне все: что играть, что носить, что говорить, как себя вести.

А я хотела одного: ребенка!