Энни с острова принца Эдуарда

– С нетерпением жду встречи, – кивнула Фил, откусывая кусочек шоколадки. – Знаете, они такие милые ребятки! Конца не будет веселью, танцам до упаду и катаниям на санях! А вам, королева Анна – то есть Энни, – никогда не прощу, что вы не поедете со мной домой на каникулы.

– Ну, никогда Филиппы Гордон – это дня три, максимум! Но… это так мило с вашей стороны, что вы хотите пригласить меня с собой! В один прекрасный день, я бы не отказалась увидеть Болинброк. Но в этом году ничего не получится: я должна побывать дома… Знаете, мое сердце готово выскочить из груди, когда я думаю, что скоро снова увижу Грин Гейблз!

– Да, но не рассчитывайте на то, что у вас там будет особо много времени, – усмехнулась Фил. – Ну, соберутся кумушки пару раз на посиделки, выскажут все, что о вас думают вам в лицо, и поползут слухи по Эвонли! Да вы умрете от скуки, детка!

– Это в Эвонли-то?!

– А вот если бы вы поехали вместе со мной, – не унималась Фил, – скучать нам бы не пришлось. В Болинброке начались бы страсти по королеве Энни! Все в вас такое необычное – и волосы, и стиль и… все остальное. Вы не похожи ни на кого. Да, вы могли бы произвести настоящий фурор, а я бы светила отраженным светом! Не роза, конечно, но… почти роза. Поехали, Энни!

– Вы нарисовали заманчивую картину моего успеха в обществе, Фил. А в ответ я нарисую вам другую. Я еду домой в старый, фермерский дом, который уже изрядно обветшал. Он стоит среди яблоневого сада; деревья в нем сбросили свою листву давно, еще в начале осени. Внизу течет ручей, а за ним высится ельник, в котором каждая елка готова к Рождеству. В нем я так часто слышала сонаты дождей и ветров! А рядом с ельником – пруд, в котором вода сейчас, наверное, такая серая! А в усадьбе меня встретят две пожилые дамы. Одна – высокая и худая, а другая – маленькая, кругленькая… А еще в усадьбе меня ждут близнецы, наводящие «священный ужас» даже на миссис Линд… Там, наверху, есть одна комната в восточном крыле, где живут мои мечты и воспоминания. В ней – огромная кровать с горой перин, которые теперь кажутся мне роскошью после тощего матраца в той комнате, которую я снимаю. Ну как, понравилась вам эта картина, Фил?

– Она довольно-таки унылая, – с гримаской ответила Фил.

– Но я не упомянула об одном существенном обстоятельстве, которое все меняет, – мягко произнесла Энни. – Там есть любовь, Фил! Преданная и нежная, такая, какой мне не найти в целом мире. И эта любовь ждет меня!.. Итак, краски моей картины потускнели, но она все равно шедевр, ведь им ее делает сама любовь!

Фил тихо поднялась, отодвинула коробку с шоколадными конфетами в сторону и, подойдя к Энни, обвила ее руками.

– Энни, как бы мне хотелось стать такой же, как вы! – серьезно сказала она.

Диана встретила Энни на станции в Кармоди вечером следующего дня, и они поехали домой вместе; звезды светили из неведомых космических далей, и вокруг было тихо-тихо. Проехав по дорожке к Грин Гейблз, они убедились, что усадьба имеет праздничный вид.

В каждом окне горел свет; казалось, будто «красный цветок» огня обвивает своими лепестками даже темные стволы деревьев в Охотничьих Угодьях, – это бросали на них свои отблески языки пламени, ибо во дворе был разожжен большой костер. Вокруг него плясали два веселых крошечных создания, одно из которых вдруг издало неподражаемый крик радости, стоило коляске остановиться под тополями.

– Дэви только что издал боевой клич индейцев, – пояснила Диана. – Мальчишечка – поденщик мистера Харрисона научил его, и наш «вождь краснокожих» усиленно тренировался до вашего приезда, чтобы оказать вам достойную встречу… Миссис Линд жаловалась, что он ей все нервы измотал. Подкрадывается к ней сзади, знаете ли, и орет во всю глотку… И костер этот он разложил в честь вашего приезда. Ровно две недели подряд Дэви таскал сухие сучья и приставал к Марилле с просьбой позволить ему плеснуть на них немного керосина, чтобы костер лучше горел. Чувствуете, какой запах? Значит, она разрешила-таки Дэви это сделать, несмотря на то, что миссис Линд заявила, что скорее он сгорит сам – и вместе с ним кто-нибудь еще, – чем запалит костер таким варварским способом.

Когда Энни ступила на землю, Дэви в восторге бросился обнимать ее колени, и даже Дора льнула к ней.

– Разве это не классный костер, Энни? Дайте, покажу, как эти сучья нужно перемешивать! Только посмотрите, какие искры! Этот костер – для вас, Энни! Как я счастлив, что вы, наконец, вернулись домой!

Дверь в кухню распахнулась, и на пороге, загораживая собою свет, появилась сухощавая фигура. Это была, конечно, Марилла. Она предпочла встретить Энни в темноте двора, ибо ужасно боялась, что расплачется от радости. Это она-то – суровая, сдержанная Марилла, которая всегда считала непристойным любое проявление эмоций! За ней стояла миссис Линд, полная, добродушная матрона, – все такая же, как в былые времена. И Энни снова оказалась в атмосфере благословенной и долгожданной любви, о которой она тогда поведала Фил. Ну что на свете может сравниться со старыми друзьями и старушкой-усадьбой Грин Гейблз? Глаза Энни сияли, точно звезды, когда все сели за праздничный ужин; щеки девушки пылали, и звонко-звонко звучал ее смех. Диана решила остаться с ними на всю ночь. Как все это напоминало то, что было в добрые, старые времена! А на столе стоял тот самый сервиз с розовыми бутончиками! Со стороны Мариллы это было верхом гостеприимства!

– Небось, всю ночь проболтаете! – иронично сказала мисс Катберт, когда обе девушки отправились наверх. Стоит ей выдать свои истинные чувства, как она становится вот такой ироничной. С Мариллой всегда так.

– Ну да, – весело отозвалась Энни. – Но вначале я сама уложу Дэви в постель. Он на этом настаивает.

– Конечно, – сказал мальчик, когда они шли через холл, – если бы кто-нибудь молился вместе со мной! Одному как-то не так…

– Но ведь ты не один, Дэви! Бог всегда слышит тебя, твои молитвы.

– Но я его не вижу! – возразил Дэви. – А мне бы хотелось видеть того, кому я молюсь! На худой конец пусть рядом со мной кто-нибудь будет. Но только не миссис Линд и не Марилла!

Тем не менее, Дэви не спешил с молитвами даже после того, как облачился в свою серую фланелевую пижаму. Он в нерешительности стоял подле Энни, переминаясь с одной босой ноги на другую.

– Ну, давай, дорогой, становись на колени! – сказала она.

Дэви подошел совсем близко и уткнулся головой в ее колени.

– Энни, – тихо сказал он, – я не в состоянии сейчас читать молитвы! Целую неделю не мог молиться. Я вчера не произнес ни одной молитвы и позавчера – тоже.

– Но почему же, Дэви? – удивленно спросила Энни.

– Вы… вы не рассердитесь, если я скажу?

Энни подняла Дэви и прижала к себе его маленькое тело в серой фланелевой пижаме. Затем она взяла мальчика за подбородок.

– А разве я сержусь когда-нибудь, если ты мне рассказываешь то, что у тебя на душе, Дэви?

– Н-н-нет, никогда! Но вы расстроитесь, а это еще хуже. То, что я готов рассказать, непременно должно вас расстроить, Энни. К тому же, вам станет стыдно за меня, я знаю!

– Что-нибудь натворил, Дэви? И это причина того, что ты не можешь настроить себя на молитву?

– Да нет, ничего из ряда вон выходящего я не совершал. Но придется!

– Что?!

– Я… я просто хочу произнести одно плохое слово, – отчаянно выпалил Дэви. – Слышал, как его говорил на прошлой неделе нанятый мистером Харрисоном мальчик. С тех пор мне все время очень хочется его повторить, даже тогда, когда нужно молиться.

– Ну и скажи его тогда, Дэви!

Дэви густо покраснел и в изумлении воззрился на Энни.

– Но, Энни, это же ругательство!

– Давай, давай, говори!

Дэви бросил на нее недоверчивый взгляд, а затем шепотом произнес страшное слово. Через секунду его лицо спряталось в складки юбки на коленях у Энни.

– О, никогда, никогда больше я не стану так ругаться, Энни! И мне этого уже никогда не захочется вновь! Я знал, что это скверно, но не думал, что это так ужасно!

– Едва ли вы когда-нибудь повторите то, что вы сейчас сказали. Вы и думать про это больше не станете, Дэви! Но с тем мальчиком мистера Харрисона я бы, на вашем месте, больше не зналась.

– Он умеет издавать такие классные победные кличи индейцев, – сказал Дэви с некоторым сожалением в голосе.

– Но вам же не хочется, мой друг, чтобы ваша голова была забита всякими бранными словами, не правда ли? Они способны вытеснить все хорошее и светлое, что в нас есть.

– Нет, мне этого вовсе не хочется, – несколько осоловело произнес Дэви, пытаясь подвергнуть себя самоанализу.

– Тогда не дружи с теми, кто употребляет подобные слова… Но скажи мне, Дэви, теперь ты сможешь молиться?

– О, да! – Дэви упал на колени. – Я готов прочесть молитвы! Теперь мне не страшно, как тогда, когда на языке вертелось это гадкое слово. Страх был такой, как если бы я мог заснуть смертельным сном!

Должно быть Энни с Дианой излили, наконец, друг другу души в ту ночь. Впрочем, до нас не дошли записи их конфиденциальных разговоров… Утром за завтраком они обе выглядели такими свежими и ясноглазыми, какими могут выглядеть только молодые после многочасовых ночных излияний и признаний. В ту пору снега еще не было, но стоило лишь Диане ступить на бревенчатый мосток, когда она направилась домой, как белые, пушистые хлопья посыпались с неба на красновато-коричневые и серые поля, спящие без сновидений. Вскоре далекие склоны холмов покрылись тонким, полупрозрачным покрывалом. Казалось, золотоволосая Осень надела белые одежды невесты, встречая Зиму, словно своего суженого. Итак, Рождество выдалось белым. Это был чудесный день! До полудня пришли письма и подарки от мисс Лавендар и Пола; Энни распечатала их в веселой атмосфере кухни Грин Гейблз, которая была заполнена, по выражению постоянно вертевшегося под ногами Дэви, «здóровскими запахами».

– Мисс Лаванда с мистером Ирвингом поселились в своем новом доме, – оповестила всех Энни. – Нет сомнений в том, что она определенно счастлива. Это ясно из общего тона письма. Но здесь также пара строчек от Шарлотты Четвертой. В Бостоне ей что-то не очень нравится, к тому же сказывается тоска по дому. Мисс Лавендар просит меня, пока я здесь, в Грин Гейблз, сходить в сад, где живет Эхо, и зажечь там костер. Надо проверить, не испортились ли подушки в самом жилище Эхо. Думаю, мы пойдем туда с Дианой на следующей неделе и проведем вечер вместе с Теодорой Дикс. С ней мне надо бы встретиться. Кстати, а Людовику Спиду все еще хочется ее видеть?

– Во всяком случае, так говорят, – сказала Марилла. – Он продолжает в том же духе, но дело с мертвой точки так и не сдвинулось. Просто любезничают друг с другом.

– На месте Теодоры я бы его подстегнула, – заметила миссис Линд, и ни у кого не возникло ни малейшего сомнения в том, что она и в самом деле это бы сделала.

Энни получила также типично-небрежную записку от Филиппы, с именами Алека и Алонсо чуть ли не на каждой строчке. Фил сообщала во всех подробностях, что они сказали и сделали, как встретили ее.

«Так я все решаю, за кого из них выйти замуж, – писала Филиппа. – Ах, если б вы были здесь и помогли мне сделать выбор!.. Кто-то же должен решить эту дилемму! Когда я увидела Алека после разлуки, сердце мое забилось сильнее, и я подумала, что он как раз тот, кто нужен мне. Но потом, когда пришел Алонсо, сердце забилось с ничуть не меньшей силой. Хоть сердце и вещун, как пишут в романах, но на сей раз оно мне ничего не подсказало. Но ваше-то сердечко, Энни, не забьется ни для кого, кроме самого Прекрасного Принца, не так ли? Может, мое сердце просто барахлит? Но вообще-то мы тут славно резвимся! Только вас не хватает! Сегодня пошел снег, и я пришла в неописуемый восторг. Терпеть не могу «зеленое рождество»! И почему только, когда кругом грязи по колено, и все вокруг такое серенькое или коричневое, рождество называют «зеленым»? Ведь, кажется, все это, окружающее нас, так и мокнет под дождями испокон веков!

Не спрашивайте меня, почему так повелось! Как говаривал лорд Дандрери, «есть такие веси, на которые никто не таст вам отфета!»

Энни, вам приходилось когда-нибудь кататься по городу на трамвайчике, а потом вдруг обнаруживать, что расплатиться совершенно нечем? Со мною такое произошло на днях. Это был настоящий кошмар! Когда я садилась в трамвай, у меня с собою было пять пенсов. Мне казалось, что они лежат в левом кармане моего пальто. Когда я удобно устроилась на сиденьи, то сунула в карман руку. Их там не оказалось! Меня прошиб холодный пот. Я поискала в другом кармане, но и в нем денег не обнаружила. Мне снова стало как-то не по себе. Тогда я просунула руку во внутренний карманчик. Но и здесь ничего не было! Я прямо-таки обливалась холодным потом.

Сняв перчатки, я положила их на сиденье и вывернула все карманы и карманчики. И ровным счетом ничего не обнаружила. Я стояла, вытрясая свою одежду, и время от времени наклонялась, чтобы поискать на полу.

Люди, ехавшие из театра, смотрели на меня, как на сумасшедшую, но я упорно продолжала поиски этой несчастной мелочи. И все напрасно! Уж не положила ли я ее ненароком в рот и не проглотила ли случайно?

Энни, я не знала, что мне делать! Я боялась, что кондуктор остановит трамвайчик и с позором высадит меня. Могла ли я убедить его, что стала жертвой собственной рассеянности? Ведь я не имею ничего общего с теми беспринципными типами, которым лишь бы всех надуть и прокатиться зайцами! Жаль, что со мной не было Алека с Алонсо. Вот так всегда: когда они нужны мне, их нет! И, наоборот, таскаются без конца, когда мне и дела до них нет.

Так вот, я стояла в нерешительности, так как не знала, что сказать кондуктору, когда он подойдет ко мне. Стоило одному объяснению всплыть в моем больном мозгу, как я сразу отметала его, сочтя неубедительным, и мучительно искала другое. Ничего не оставалось, как уповать на Провидение. Я напомнила себе ту старую леди на корабле, попавшем в шторм. Когда капитан посоветовал ей обратиться в молитвах к Всевышнему, она воскликнула:

«А что, капитан, мы действительно идем ко дну?..»

Когда всякая надежда покинула меня, и кондуктор уже принял деньги у сидевшего рядом со мной пассажира, я вдруг вспомнила, куда положила эти несчастные пять пенсов. Вовсе я их не проглотила! Выудив монетку из перчатки, я с облегчением бросила ее в кассу. Потом на моем лице появилась улыбка, означавшая, что мир вокруг вновь стал прекрасным».

Посещение Жилища Эхо оказалось не менее увлекательным, чем остальные прогулки во время каникул. Энни с Дианой направились туда своей любимой дорогой, через березовую рощу, прихватив с собою корзинку с ланчем. Домик, который никто не посещал после того, как мисс Лаванда вышла замуж, вновь был открыт солнцу и ветру, и в маленьких комнатушках снова загорелся свет. Казалось, от вазы для роз мисс Лаванды все еще исходит приятный аромат, и не верилось, что она сама сейчас где-то далеко. А вдруг мисс Лаванда выйдет сейчас к ним, и ее карие глаза засияют, как звезды? Неужели же Шарлотта Четвертая не вбежит в эту дверь, чтобы приветствовать их широкой улыбкой и поклоном?.. Им казалось, что и Пол бродит где-то поблизости, предаваясь мечтаниям…

– Я сама себе напоминаю привидение, гоняющееся за лунным светом ушедших ночей, – засмеялась Энни. – Пошли лучше наружу! Надо проверить, хоть Эхо-то дома или нет! Тащите с собой тот старый рожок. Он все еще там, за кухонной дверью!

Эхо не улетало из дома. Оно многоголосно откликалось за белой рекой, и было, как всегда, чистым и красивым. А когда оно устало им отвечать, девушки снова закрыли Жилище Эхо и побежали навстречу шафранно-розовому зимнему закату; они провели добрых полчаса, не отрывая от него восторженных глаз.