Путь домой. Четыре близнеца

Отдавшись во власть воспоминаний, граф как-то незаметно скинул со своих плеч тяжесть пролетевших лет, и теперь Рай видел в нём скорее старшего брата Антуана, но никак не его отца. Глаза графа излучали какой-то таинственный свет, морщины разгладились и, казалось, что весь он полон едва сдерживаемой молодой энергией.

После небольшой паузы граф лукаво улыбнулся своим мыслям и продолжил рассказ:

– Я говорил, что приехал в Бордон не совсем обычным гостем. Моя дружба с горячо любимым всем семейством Гурье Роменом дала мне право поселиться в их доме, в доме Арабеллы… Стоит ли говорить, сколько врагов я приобрёл в один миг, но это нисколько не тревожило меня. Что это значит в сравнении с удовольствием общаться с Арабеллой, быть рядом с ней, видеть её каждый день!? Да, я в неоплатном долгу перед Роменом! Это были незабываемые дни: утренние прогулки верхом – Арабелла, Ромен и я… Как великолепно она держалась в седле! Эти вечера в её гостиной, когда она вставала у окна и, таинственно улыбаясь, пела. Мне, казалось, что она улыбается только мне, хоть она и смотрела в мою сторону реже других… – и граф смущённо усмехнулся, – Позже Арабелла призналась, что тогда просто ей не хватало смелости смотреть мне в глаза, она боялась, что смущение лишит её дара речи… Так она объяснила позже, а тогда… А тогда, хоть меня это и задевало, чуть-чуть, я был скорее благодарен ей, это давало мне возможность, смотреть на неё, не робея, ловить каждое движение её бровей, головы, рук, не упускать не единого звука её сказочно прекрасного голоса…

Граф снова с головой нырнул в омут давно пережитого, но тут вскинулся Антуан:

– Как, отец! Вы говорите, что мама пела на публику?! Не так, как сейчас? Она ведь поёт только очень тихо, можно сказать шепчет под гитару…

– Ох, сын, поверь! Она божественно пела! Я говорю это не как безнадёжно влюблённый в неё мужчина, а как пламенный поклонник её таланта. У твоей мамы был чарующей красоты и силы необыкновенной голос, перед которым преклонялись все, кто хоть раз имел счастье слышать её, а среди них были и весьма искушённые в вопросах вокала люди. Вообще, это удивительно талантливое семейство. Пожалуй, не ошибусь, сказав, что идеальный слух их семейная черта. Например, Ромен мог заставить звучать, кажется, любой инструмент, просто брал и играл. Да, он брал не голосом, а непостижимым умением буквально в считанные часы находить общий язык с любым предметом, способным издавать хоть какие-то звуки, будь то пила, бутылка, гитара или клавесин. Мать Арабеллы подпевала дочери вторым голосом, и это было удивительно мило. А ты, сын! Разве для тебя это новость? Ведь и у тебя превосходный слух и ты, помнится, превосходно пел!

Рай с большим удовольствие смотрел на графа, не пропуская не одного слова, и вдруг поймал себя на мысли, что и у его воспитанников, Френсиса и Анри, неплохой слух. Вспомнилось, как однажды он застал их за показавшимся тогда ему неприемлемым дурачеством, юноши наигрывали какие-то мелодии, используя как инструменты щёки, губы, бокалы, вазы – вообще всё, что попадало под руки. "Странно, – подумал Рай, – Когда мне пришло в голову, кто сказал, что такие вольности непристойны дворянам?" Тогда Рай не нашёл ничего лучшего, как довольно грубо прервать эту их игру, и в такие слова он умудрился облечь своё недовольство, что с тех пор юноши больше ни разу в его присутствии не позволили себе ничего подобного. А теперь, видя, с каким удовольствием об этом говорит такой человек как граф, Рай невольно испытал сильную досаду на себя: "Ну и кретин же я! Сам Богом обделён, ни слуха, ни голоса, так и ребят обделил. Что это мне взбрело в голову, что они могут когда-нибудь опозориться в этом, как это однажды было со мной? Они же мне не родные дети! Идиот! Ведь романтическая душа Фрэнка всегда хотела петь. Это же ясно как божий день, а между тем я не знаю, может быть, он и вправду может… При таких-то родителях…"

– Да… Но я не помню, чтобы мама хоть раз запела вот так… – всё ещё не мог поверить Антуан, – Максимум мурлыкала про себя.

И граф нахмурился.

– При известных обстоятельствах она потеряла голос. Это произошло уже восемнадцать лет назад… Но лучше по порядку. Тогда, в Бордон, казалось, что моя счастливая звезда только набирает силу и будет светить вечно. Но моему счастью не было суждено стать таким уж безоблачным. В Бордон заявился герцог Бетенгтон. Он собирался задержаться там на день, но, к несчастью, именно в этот день виконтесса де Гурье устроила бал, и герцог увидел Арабеллу. Для меня это стало катастрофой. Посудите сами, почти нищий гвардеец и звезда брианского и фрагийского королевских дворов. Сравнение не в мою пользу. Если к этому добавить, что герцог был действительно красив, великолепно образован и далеко не глуп, то стоит ли говорить, что я был близок к отчаянию. Я безумно любил Арабеллу, но она относилась ко мне как к брату, как к Ромену, а герцог, казалось, покорил её. Я не мог не видеть, как она расцветала в его присутствии, как на её щеках появлялся стыдливый румянец, а на губах угадывалась неповторимая улыбка. Он был высок в своём блеске и поднял её так же высоко, благо она могла стоять с ним рядом… Герцог оказал честь виконтессе де Гурье, остановившись в её доме и.. всё пошло из рук вон плохо. Он мастерски навязал Арабелле своё общество, а мы с Роменом оказались не у дел. Меня так этот лорд просто уничтожал, при этом не давая ни малейшего повода вызвать его на дуэль… Впрочем, рано он праздновал победу…

Заявив это, граф грустно усмехнулся и жестом попросил сына наполнить бокал вином. Свой рассказ он продолжен только после того, как сделал пару глотков этого бодрящего напитка:

– Что ж, мы с Роменом решили уехать. Я никогда не говорил с ним о своей любви к Арабелле, но в этом и не было необходимости. Он и сам всё видел и решил попробовать оказать мне очередную услугу. Я лишь позже, разворачивая события в обратном порядке, понял, что и как он тогда сделал. Итак, мы объявили о своём намерении уехать, Ромен заторопился к жене… Да, увлекшись, я забыл сказать, что Ромен женился на испайронке, великолепной девушке, единственной дочери достойного дона Коэльо, Эспиранте Коэльо. Ромен безумно любил её, а тут ещё он получил от неё известие о том, что дела поместий неожиданно расстроились, и ей с отцом очень нужна его, Ромена, помощь. Как оказалось позже, никакого послания он не получал. Но тогда, он назначил день отъезда, и я решил уехать вместе с ним. Мне казалось, что Арабелла забыла обо мне, а тягаться с герцогом было безумием. И всё же я решил, прощаясь, признаться Арабелле в своей любви. Не знаю, зачем мне это было нужно, хотел ли я предложить ей верную дружбу? Но она и прежде всегда могла на это рассчитывать… Мне хотелось, чтобы она знала о моих чувствах, просто знала и всё. Это было требованием сердца, которое тогда было в большой ссоре с разумом. Запретив себе обдумывать смысл этого шага, я стал искать подходящий момент, но либо я его упускал, либо его забирал герцог, что, впрочем, одно и то же. Возможно, я так бы и уехал, как рыба, не проронив ни слова, но вдруг Арабелла сама нашла возможность со мной уединиться.

И вот снова на лице графа появилась смущённая улыбка.

– Я хорошо помню, как в тот день были уложены её волосы, какого нежно розового цвета было на ней платье… Мы нашли в саду укромный уголок, и легко, и просто, как всегда, она спросила у меня совета, мол Его Светлость предложил ей свои услуги, то есть сопровождать её к королевскому двору. Она хотела узнать моё мнение на этот счёт, мнение человека, бывавшего в лучших королевских дворцах и прекрасно знающего уклад этой неведомой для неё жизни. Это явилось для меня настоящей пыткой, но я вдруг сказал, что герцог блестящий кавалер, что он без сомнения пользуется влиянием при дворе и вообще, что они будут великолепной парой. Арабелла слушала, не сводя с меня глаз, и её внимание вывело-таки меня из себя. Я встал и, пожелав ей счастья, уже хотел уйти, когда вдруг она окликнула меня:

– Ален!

Я замер, будучи не в силах поднять на неё глаза.

– Уходите?! Понимать ли это, как то, что вы вот так просто отдаёте меня на растерзание этому тигру Бетенгтону?! Вы правда не боитесь, что я никогда вам это не прощу?!

Это стало как гром среди ясного неба.

– Арабелла?! – вырвалось из моей груди прежде, чем я окончательно потерял дар речи.

Она тоже встала и гневно сверкнула глазами:

– Моя бы воля, вас бы отправили на гильотину!.. Вы довели меня до безумия, похитили моё сердце и теперь уезжаете?! Как вы смеете мне говорить, что мы с герцогом будем прекрасной парой!!! – и она гордо вскинула голову, – Что ж, уезжайте, я тоже пожелаю вам… счастья!

– Арабелла!! – простонал в ответ я, – Но мог ли я предполагать?! Ведь герцог…

– Он вам и в подметки не годится! – воскликнула она и вдруг, схватившись за голову, упала на скамью, – О боже! Я в самом деле безумна, Ален! Что я наговорила?! Забудьте мои слова! – и в её глазах заблестели слезы.

– О нет! Никогда!!! Это теперь моё сокровище, любимая!!! – наконец-то признался и я.

И граф смолк, словно в самом деле провалился в это такое дорогое воспоминание и так утратил связь с реальностью. Его лицо освещала счастливая, смущённая улыбка, а взгляд, похоже, был обращён к возлюбленной жене, устремляясь к ней сквозь пространство и время.

Но да пауза не затянулась. Граф вдруг тихо рассмеялся и, ни на кого конкретно не глядя, снова заговорил:

– Хочется верить, что мои сыновья не повторят промах их отца. Кто знает, не случись дальше то, что случилось, простила ли бы Арабелла мне свою силу, то, что была вынуждена признаться первой. И была бы права, ведь я едва не отрёкся от своего счастья… – граф сокрушённо поджал губы и не скрыл вздох сожаления, – Надо ли говорить, что мы с Роменом тут же отменили свой отъезд? Да, Ромен заявил, что, оказывается, может уладить свои проблемы, не покидая Бордон. Конечно же, наше решение, мягко говоря, не обрадовало виконтессу де Гурье. Она уже видела герцога своим зятем, а тут вдруг такой выбор её дочери! Смертельно уязвлённый герцог в тот же день покинул их дом, демонстративно хлопнул дверью. Сразу же после этого виконтесса выгнала и нас с Роменом и запретила нам даже появляться на её пороге. С этого момента в доме Гурье началась настоящая война, гнев матери столкнулся с твердостью характера её дочери, которой тоже упрямства было не занимать. Почему-то Ромен был абсолютно уверен в победе последней, заявил, что надо лишь подождать, причём недолго. Так оно и вышло. Довольно скоро гнев матери сменился на милость, и она дала согласие на нашу помолвку. Дело стало за моим отцом, с которым, как я уже говорил, у меня тогда были весьма натянутые отношения. Но время показало, что не его гнева нам надо было опасаться.

Граф снова пригубил бокал вина, сменил позу и вернулся к прерванному рассказу:

– Оказывается, всё то время герцог терпеливо выжидал, но, прознав о нашей помолвке, он буквально потерял голову, и начался настоящий кошмар… Арабелла оставалась с ним учтива, но эта глухая к его чувствам вежливость, казалось, ещё больше оскорбляла Его Светлость. Однажды, придя к Арабелле, я буквально вырвал её из его когтей. Состоялась наша первая дуэль. Свидетелями были лишь Арабелла с матерью и это происшествие не получило огласки. Страшно возмущённая виконтесса взяла с герцога слово покинуть Бордон, и мы получили возможность узнать, чего стоит слово герцога Бетенгтона. Эта дуэль получила продолжение на следующий день, на меня напали на одной тихой улочке… Но герцог быстро зализал свои раны и предпринял новую атаку. Не прошло и трёх дней, как он нанёс новый визит Арабелле, но та не пожелала остаться с ним наедине… и Ромен выставил его силой.

И снова при воспоминании о дорогом друге граф грустно улыбнулся:

– Ромен был знатным бойцом, лучшим среди смертных. Так что он обезоружил герцога как ребёнка и выпроводил вон… Так мы сдержали первый натиск Его Светлости, но после того, как мой отец приехал в Бордон, желая увидеть будущую невестку и, покорённый ею с первого взгляда, простил мне все грехи и благословил наш союз, герцог изменил тактику. Нас, особенно Арабеллу, начали отчаянно травить. В обществе поползли грязные слухи… Да что я говорю? Это был настоящий шквал клеветы и всякой мерзости! Ловя отголоски этих сплетен, мы с Роменом не прятали шпаги в ножны, но скоро стало ясно, что лучшим выходом из создавшегося кошмарного положения была наша скорейшая свадьба. Так что мы отложили планы о пышном торжестве, а просто назначили день и час, решили обвенчаться тихо, тайно…

Граф сокрушённо вздохнул и даже не заметил, как побелели его сжатые в кулаки руки:

– Тот день начался с того, что исчез Ромен. Мы с Арабеллой хотели дождаться его во что бы то ни стало, но мой отец и мать Арабеллы уговорили нас пойти с церковь без него. На пороге храма путь нам преградил сам герцог. Принародно он жестоко оскорбил мою невесту… Это был страшный поединок. Ничто не могло нас остановить. Герцог владел шпагой хуже меня и потому позволил себе драться безо всяких правил, но это не было для меня в новинку. Служба в королевской гвардии, участие в многочисленных сражениях не прошли для меня бесследно. Но, казалось, сам дьявол тогда вселился в герцога. Я дважды ломал шпагу, оставаясь безоружным перед врагом, но это его не останавливало. Сначала отец, потом Арабелла возвращали мне шпагу, а вместе с ней и надежду. И Бог покарал-таки герцога. Моя шпага пронзила его грудь насквозь, и он упал, казалось, замертво. Меня же взяли под стражу. Королевским указом дуэли были запрещены, и я вот так оказался преступником. В тот день мне так и не позволили назвать Арабеллу своей женой.

Уже будучи в тюрьме, я узнал, что вечером того же дня нашли бесчувственного израненного Ромена. Он немыслимо как добрался до ограды сада виконтессы и там рухнул без сознания. Призванный к нему лекарь уверенно заявил, что Ромен при смерти, но нет, он выжил и позже сам рассказал, что с ним произошло. Дело в том, что время и место нашего с Арабеллой венчания по понятным причинам держалось в строжайшей тайне. Мы с Арабеллой решили лишний раз не искушать судьбу и заблаговременно покинули Бордон. Венчание должно было состояться в пригороде, маленькой скромной церкви. И тогда герцог решил ударить наверняка – найти ответы на все свои вопросы у человека, которого ненавидел не меньше, чем меня. Ромена, которого обстоятельства заставили остаться в Бордоне, обманом выманили из дома Арабеллы и повязали, но герцог сильно просчитался в выборе цели. Скоро стало ясно, что с Роменом он только зря теряет время, но тогда ему подвернулась какая-то другая возможность. Так и не знаю, кто тогда помог герцогу. Оставленный же в покое Ромен умудрился бежать. Как? Можете себе представить! Как герцог раньше не дошёл до идеи похищения?! Время показало, что она ему приглянулась…

А тогда… Абсурд, полный абсурд! У моей с герцогом дуэли было много свидетелей, но нам пришлось прочувствовать всю важность его персоны. Смешно сказать, я остался в живых лишь благодаря тому, что выжил мой враг. И Ромена закон отказался рассматривать как жертву герцога, фигуры неприкосновенной. И тогда мой темпераментный друг не устоял перед искушением и высказал королевскому судье всё, что он думает о таком правосудии. В итоге его приговорили к изгнанию из Фрагии, и он уехал залечивать раны в Испайру к жене. Мне же, человеку, поднявшему руку на герцога, подданного и дальнего родственника Его Величества короля Бриании, пришлось провести больше года в тюрьме, до тех пор, пока мой отец, подняв все свои связи, не вытащил меня оттуда. А Арабелла… Моя милая Арабелла дождалась этого момента, и мы почти сразу же после моего освобождения обвенчались.

Наконец-то мы узнали, что такое счастье… Моя милая жена очень переживала о моём здоровье, она вбила себе в голову, что тюрьма не могла пройти бесследно, и скоро повезла меня к Ромену, в тёплые края под крыло любимого брата и друга. К тому времени в него родился сын, замечательный чернявый мальчуган… Скоро и меня осчастливил Всевышний, Арабелла, эта необыкновенная женщина, совершила чудо, она родила четверых сыновей! Да! Как бы то ни было невероятно! Тут я перещеголял друга! Мы были несказанно счастливы и даже забыли думать о герцоге. Для нас он исчез, испарился… О, если бы это было так! Счастливые слепы… В день празднования рождения наших детей, когда им исполнялось два года…, их выкрали!!!

Рай уже ожидал это услышать, но в этот момент невольно содрогнулся. Граф же стал мрачен, подобно грозовой туче.

– Это была мастерская работа. Как ни старался, я не мог найти никаких следов похитителей. Конечно, первая мысль была о герцоге, но он пропал, пропал бесследно… В те времена я прошёл всю Брианию вдоль и поперёк!.. Да, как видно, не всю… Ромен и Эспиранта, как только узнали о нашем несчастье взяли своих детей, сына и только что родившуюся дочь, и приехали к нам, инкогнито, ведь Ромен тогда ещё был под гнётом того несправедливого приговора. Так, под чужим именем, он и взялся за расследование этого происшествия, а Эспиранта как могла поддерживала Арабеллу. Именно тогда твоя мать, Антуан, надломила здоровье, в слезах потеряла голос и окрасилась преждевременной сединой…

И голос графа де Лаган надломился, в глазах показались слёзы, а его руки сами собой сошлись в крепкий замок на груди. На него было очень больно смотреть, это многое сказало о том, почему эта история так долго оставалась под запретом.

– Полтора года мы с Роменом слали женам лишь краткое "Ищу"… – продолжил свой горестный рассказ граф, – Наконец, так и не найдя никаких следов герцога, я в отчаянии повернул домой, решил повидать жену, хоть и плохо представлял, как показаться к ней на глаза… И вдруг ЭТО! В Грандоне на причале ко мне подбежала нищенка и стала умолять о подаянии, жалуясь, что ей не на что растить детей, и как доказательство толкнула мне под ноги славного малютку с огромными синими глазами. В тот же миг в моей душе всё перевернулось. Действительно ли я узнал сына? Ведь для маленьких детей полтора года срок очень большой, время быстро меняет их… Но нет, думаю, что я всё-таки узнал…, помню, как я схватил мальчугана на руки и… заявил этой женщине, что забираю ребёнка. Услышав это, женщина вдруг заплакала и сказала, что, появись я на полгода раньше, она с радостью отдала бы мне всех троих, мол «если мне понравился один, то наверняка и остальные сгодились бы, потому как они были близнецами!» Вот тогда-то мои последние сомнения и рассеялись. Не знаю, где найти слова, чтобы описать, что со мной произошло в тот миг…

И граф не удержался, провёл руками по лицу, попутно смахнув и непрошенные слёзы:

– Нищенка привела меня в свой дом, и так я узнал, что у неё своих четверо, а тут Бог послал ещё трёх малюток… Это были мои сыновья, я уже мог дать голову на отсечение, но, благодаря злому року, нашёл я лишь одного… Нищенка как могла поведала мне эту печальную историю. Она приняла мальчиков с рук умирающего немого бродяги. С тех пор она не переставала молиться, чтобы Всевышний привёл к ней их родителей, но время шло, немой умер, а отчаяние только росло…

– Немой бродяга… – нечаянно повторил Рай.

Граф подарил ему печальный взгляд и кивнул:

– Да, именно так она и сказала. Ничего вразумительного о человеке, приведшем к ней детей, женщина сказать не смогла. Он был нем, но не от рождения, и у неё хватило ума односложными вопросами выяснить у него, что это дети богатых родителей, что они были украдены, а он их увёл от похитителей, что сперва их было четверо, но один умер. Я почти не сомневаюсь, что это был несчастный Пьер, мой дворецкий. Он исчез тогда же, а язык ему отрезали, видно, желая сделать из него просто бессловесную няньку. Бедняга Пьер, он никого после себя не оставил, но вернул мне детей.

– Одного из них, – решился-таки заметить Рай, – Что же произошло с остальными?

– С остальными?.. – эхом откликнулся граф, – Несчастная женщина как могла оберегала малюток от превратностей нищенской жизни, но время шло, и, наконец, настал тот день, когда она выгнала их на улицу просить милостыню. Питались все из одного котла, а свою долю в него они уже могли принести, так оправдывалась эта женщина, и это понятно. Такова жизнь…

При мысли, что он когда-то просил милостыню, Антуан невольно содрогнулся всем телом, а граф тем временем продолжал:

– Мальчики ходили втроём, и это чудо природы находило в душах людей самый живой отклик, но однажды вернулся лишь один… Малютками заинтересовались какие-то странные люди. За день до трагедии к женщине приходили не то циркачи, не то разбойники, и предлагали большие деньги за близнецов. Не понравились эти люди женщине, и её добрая душа не пошла на сделку. Тогда эти негодяи подкараулили детей, когда те беззаботно играли, и схватили их. По какой-то случайности одному удалось скрыться. Насмерть перепуганный он примчался домой, и женщина спрятала его. Эти люди снова заявились к ней, грозили перетряхнуть дом вверх дном, но, уйдя ни с чем, они неожиданно исчезли. Вот и всё, что я могу сказать. Очень боюсь, что найти Виктора и Эжена мне не суждено. Я очень старался разыскать похитителей, но… – граф развёл руками.

– Не отчаивайтесь, Ваше Сиятельство! – горячо воскликнул Рай, – К вам вернулись уже двое сыновей, двое из четырех! Чем Бог не шутит!?

– Я начинаю верить, что вы посланы нам свыше, – благодарно улыбнулся граф в ответ.

– Кто знает… – лукаво усмехнулся Рай и тут же вскинулся, – Но позвольте спросить, как вы поняли кого именно из своих сыновей вы нашли. Мальчик помнил имя?

– Да, конечно…

Воскрешение картин почти двадцатилетней давности сильно утомило графа, и дальше он решил ограничиться более кратким пересказом событий:

– Мы с Арабеллой взяли эту женщину на содержание, и она больше не знала нужды. Ромен с Эспирантой вернулись в Испайру. К тому времени Ромен умудрился заслужить новое изгнание и больше с тех пор во Фрагии не бывал. Мы поддерживали с ними переписку, раз ездили к ним, но… Почти через полтора года, как я нашёл Антуана, к нам пришла ужасная новость – Ромен, Эспиранта и их сын умерли от тифа. Мы хотели взять на себя заботы об оставшейся сиротой Марианне, их дочери, но её забрала её бабушка, мать Эспиранты, и мы не стали отнимать у старой женщины её последнюю отраду… На душе всё время тяжелым грузом лежали эти события, и мы условились не вспоминать о них, вслух… И ещё, мы не могли не позволить себе какое-то время прятать то единственное, что у нас осталось, нашего сына. Мы не знали врага и не знали откуда ждать беды, а потому не решались на долго оставаться на одном месте… Только через три года постоянных переездов мы решились вернуться домой и, наконец, повели более не менее спокойную жизнь.

И тут граф вспыхнул:

– Подумать только! Герцог всё же смог лишить нас покоя на многие годы! Воистину, я у него в неоплатном долгу!!!

– Напрасно!.. – вдруг вырвалось у Антуана, уже давно ушедшего куда-то в свои мысли.

– Что напрасно? – и правда не понял граф.

Антуан, будто только сейчас вспомнив, что он здесь не один, заметно смутился.

– Ты бледен, сын! – заметил граф, – Да, зная какой ты впечатлительный, я должен был ожидать, что мой рассказ сильно заденет тебя. Но… Что ж делать, это было… Это случилось…

Похоже, это было не то, что хотел бы услышать Антуан. Подарив отцу невыразимо горький взгляд, он тяжело вздохнул. В его глазах угадывались одновременно и боль, и растерянность… Граф взял сына за руку и так заставил посмотреть себе в глаза:

– Что тебя так тревожит? Говори, сын! Я не помню, когда бы видел тебя таким. Ты сказал: "Напрасно"…

Было видно, что Антуан не сразу собрался с мыслями. Казалось, ему было тяжело, даже больно смотреть в глаза отцу, потому он отстранился и, теперь глядя в окно, глухо повторил:

– Напрасно?.. Да… Зря! Зря я не знал этого раньше! Кое-чего можно было бы избежать…

– Чего? – тут же потребовал ответа отец.

Антуан болезненно поморщился, но от такого прямого вопроса уйти вряд ли возможно:

– Например… наверняка… знай я это раньше, я бы смог понять…, что… что мне хотела сказать Марианна де Монсар, во время нашей последней встречи, – и Антуан заметно ожил, словно утопающий, почувствовавший дно под ногами. Теперь он мог снова смотреть в глаза отца, – Похоже, что ей удалось что-то узнать! Судите сами, вот её слова: "…представьте, если бы у королевы похитили четыре жемчужины, лучшие в её короне, где бы она стала их искать? Например, я бы на её месте обратила свой взор в сторону Бриании. Это страна туманов и… именно туда ведут все тёмные, усыпанные золотом пути. Это полагается знать людям, обладателям драгоценностей. Ведь счастье это драгоценность!?" Уже не помню какую чушь я понёс в ответ, но скоро стало ясно, что она ждала от меня другой реакции. Совсем другой! Она даже растерялась. Этот её взгляд, глуп ли я, или правда ничего не знаю!.. – и Антуан тряхнул головой, – Мог ли я подумать… А потом появился барон, её опекун, и нам больше не дали обменяться ни словом.