За гранями времён и миров

***

Как же донору не хотелось возвращаться в это время, он оттягивал до последнего, но где-то внутри него жил червячок любопытства и бесшабашности. Ему нравился азарт первооткрывателя. В прошлом люди жили настоящей жизнью, любили жизнь и защищали её. Дэн считал, что он жил именно там – в чужих образах, а не в компьютерном – магазинном царстве своего мира, где люди разучились общаться между собой, даже к занятию спортом относятся, как к зрелищу. Приятно посмотреть на придурков, расположив чипсы, открыв холодного пива и уткнувшись в экран телевизора. Нет, Дэн уже не мог так. Его тянуло туда, в тот мир, где пахло опасностью. По школе он помнил, что после смерти Ивана Грозного началась чехарда в руководстве страной, все рвались к власти, все лезли на трон. Это время назвали смутным, оно оставило после себя неприятный осадок. Его даже учителя истории старались пробежать быстро; противоречивые данные, спорные моменты в событиях сопровождали этот час. Кому-то было выгодно вычеркнуть этот период жизни из истории государства, превратив его в хаос. Кто-то, что-то пытался скрыть от народа и от будущих поколений, исказив историю этого времени. Но во имя чего? Вздохнув глубоко Дэн расслабился в кресле, наблюдая, как Петрович колдует над приборами.

На этот раз, погружение в прошлое, встретило сюрпризом – вместо лопоухого Айдара, Дэн очутился в теле какого-то нищего. Он был грязным и не стриженным, в волосах ползали жирные вши. Айдар, конечно был не красавиц, не повезло видимо парню, но такой гадости от машины чистоплотный Дэн не ожидал. Выбирать не приходилось, путешественник во времени осматривался. Он узнал стены собора, это было недалеко от центра Москвы. Паперть Архангельского собора наверно и была его рабочим местом. Имён для этого люда не существовало, брезгливость и жалость был их удел. Можно было целый день простоять на коленях ради куска хлеба, за который, непременно надо было благодарить бога. За нищими всегда присматривал служитель собора, от которого утаить копеечку было делом немыслимым, своя же братия тебя в оборот пустит и прогонит с насиженного места. Только в городе, далеко от собора можно было поживиться мелкой деньгой. Из проезжающих экипажей бросали горстями мелочь в сторону нищих. К Дэну подошёл паренёк, лет 14, босой в грязной порванной рубахе, но в чистых, вылинявших портках: – Чага, пошли на Александровский тракт, там послы иноземные во Владимир собрались. Вот я и определился со своей кличкой. Я молча поплёлся за юношей. За спиной у меня была котомка, со всем моим ценным личным имуществом. Действительно, мимо нас пронеслись экипажи с закрытыми кабинками. Впереди, и сзади ехали верховые в польской одежде. Воинов-охранников Речи Посполитой, можно было узнать издалека. Пройдет совсем мало времени, и по этому тракту, в последний путь отправится прах царя Фёдора Ивановича – сына Ивана 4. На нём прерывалось правление Рюриковичей. Бояре избрали нового царя – Годунова Бориску. Меня малой привёл к тайному входу, которым давно никто не пользовался. Вход вёл в подвалы Архангельского собора, наша братия состояла из пяти человек, больше мы никого не принимали к себе и гнали всех посторонних от места нашего убежища. Здесь, даже в суровые зимы, было тепло. Каждый доставал свою прибыль и Мира готовила обед. Частенько приходилось обходится тюрей и полбой, но с голоду не умирали и жиром не зарастали. Двое мальчуганов работали, в основном ночью, они растворялись с наступлением темноты, их звали Томяк и Калита, иногда они брали с собой Миру. Пятым был Солдат, он был главным среди нас. В наши времена, таких специалистов называют шулерами. Солдат легко обыгрывал в кости любого в этом городе, а если учесть то, что он не брезговал завладеть тем, что плохо лежит у дышащих перегаром, да и молодёжи иногда помогал пройтись по амбарам, этот человек был на своём месте. Из грамотных был только я – Чага, по версии нищих, я был из монастырских слуг, наученный грамоте и выгнанный из писарей за мзду. Ко мне обращались все, кому надо было что объяснить или написать. Бумага и чернила стоили дорого, но у меня всегда в запасе был готовый набор и бумаги и перьев. Ни одно прошение не проходило мимо моих рук в этих местах. Здесь был разный люд, от убийц и воров, до бывших служивых и боярских слуг. Благодаря своему таланту, я знал всю политику преступного мира, и у меня водились деньги, которые я не держал при себе, а старался пустить в рост. В соборе пропадали свечки, служащие обыскивали наши котомки и всё более-менее ценное попадало в добровольное подаяние. У Солдата забрали царскую милость, за взятие Казани, и он разозлился. Тогда в наших кельях, кроме золотых образцов, появилось медное зеркало, гребень и ножницы. Никто не знал, для чего их взял Томяк, и как ими пользоваться. Я попросил, а ещё бадью большую и пару лоханок. Калита смотрел на нас, как на придурков, но не перечил, он знал, где это можно взять так, чтобы никто не видел и подозрение упало не на нищих. Неделя быстро пролетела. Вечером в пятницу я очнулся в кресле, рядом стоял чесался Петрович. Я спросил его, что с вами. Петрович смутился, оставил руки в покое: – Это. Ах это на нервной почве. Я, понимающе усмехнулся. Мне хотелось прийти домой, принять душ, нет – «утонуть» в ванной, а завтра сходить в самую дорогую баню, с сауной и бассейном. И два дня не вылезать оттуда. Я мог себе позволить, только в нашем городке совсем не осталось бань, в частном секторе, что ли? От такой несправедливости я пошёл на следующий день в парикмахерскую и постригся на лысо, в знак протеста, против произвола городской грязи. Моё вымытое лысое тело отдыхало. Петрович сам пришёл в гости, хотя я его не приглашал. Он не выдержал до понедельника, пришёл пожаловаться. Подопечный его допёк за неделю: всё время чесался, пел молитвы, плевался в окно, называл меня дьяволом и прятал объедки в какую-то тряпку, вместе с пластиковыми ложками и тарелками. Воду из крана не пил, сказал, что в Москва-реке вода вкуснее, а эта мочой воняет. Газировку вылил на пол, сказал от нечестивого, а сам (– – -), как из лепрозория, чистюля, блин. Я уже не знал, чем его кормить: картошку не ест, рыба – змеиная пища, колбаса – дохлятина. Хлеб и молоко с базара. На всё остальное пост. Как ты с ними работаешь? Но увидев моё лицо, успокоился, я думаю от меня он сразу в парикмахерскую подался.

В понедельник я задал вопрос Петровичу: – А, что ищут твои начальники? Может быть я чем-то смог бы помочь? А то, пишу отчёты, как казах, что вижу, то и пою. Петрович пожал плечами: – я задавал этот вопрос Вадиму, тот ответил: – Ваше дело наблюдать и записывать подробно всё что видите, без при украшений и вымысла. Я лёг в кресло.

***

Над ним смеялись, особо досаждала Мира. Солдата не было, дисциплину поддержать было некому. Калита просил рассказать ещё раз, как я побывал в гостях у дьявола, и он пытался меня накормить ослиным дерьмом, а вода бежит из медного вымени прямо в хоромы, а живёт дьявол на небе, а внизу колесницы без лошадей ездят и едят людей, а кости за городом выплёвывают. Они не верили, вот если бы их туда дьявол забрал. Они бы увидели, что я не вру. У дьявола даже запах особенный, пахнет цветами, Чага окончательно проснулся, было темно, но этот дьявольский запах и здесь достал. Он почесал свою голову и заорал в ужасе, головы на месте не было, вернее она была, но это не его голова. Чага в ужасе разбил две преграды и по какому-то хитрому парапету выскочил на улицу. Вокруг стояли столбы и на каждом висело маленькое солнце. Чага подумал, что все безголовые, рано или поздно попадают в рай. Надо было дождаться архангела, и он проводит тебя в чистилище. Чага сел на ступеньку и закрыл глаза, наверно глаза были отдельно от головы.

Алексей увидел подопечного на крыльце, перед подъездом. Тот безумно таращился на мир и провожал уходящие трамваи. Придётся ночевать дома, – подумал я, – вариант с дачей отменяется. Взял Чагу за руку и тот без сопротивления пошел за мной. Пока я говорил по мобильнику с оператором ЖЭКа, он смотрел на меня и в мой рот. Что он мог там увидеть? Подопечный, впервые, не стал привередничать и поел всё, что я принёс с чаем. Раньше он к этому компоту из травы, даже не притрагивался.

Глава 4. Тайны старых подвалов. Театр начинается с вешалки

Ребят не было, я стоял с мокрой тряпкой, возле стены стонал Солдат и бредил, он был не в памяти. Иногда приходил в себя, пытался что-то сказать про Углич, про царя Фёдора. Прикипел он к этому блаженному. Говорил, что литвины уничтожить его хотят. Он слышал…, и опять старый воин терял сознание. Дэн помнил по истории, что, царя убили и выдали это за несчастный случай, мол, царь сам виноват. Не с Федора Ивановича всё началось, не им и закончилось; единственно он был виноват – что царь. Солдату, видно, хорошо досталось, отходил уже. Так вышло, что они в один день с царём предстали перед богом. Не знаю, может в гибели царя виновата Речь Посполитая, но интриги уже плелись на разных уровнях. Народ невзлюбил Годунова, примазался он к царю Ивану, ещё будучи в опричнине, сам некрасивый, хитрый, окрутил всё окружение, его не любили и боялись, и его, и Малюту Скуратова. Сваты они были. Некоторые говорили, это Бориска царей приголубил. Но за такие слова и на дыбу можно было попасть.

Молодёжь боялась появляться в подвалы, чтобы покойник не снился, пришлось мне одному его в последний путь готовить. Подвалы собора больше похожи были на лабиринты, тянулись под кремль и вглубь Москвы. Я искал могилу для Солдата и случайно наткнулся на подземный некрополь. Здесь уже готовы были ячейки, я шёл вдоль вмонтированных в землю саркофагов и читал надписи на тяжёлых крышках, вытесанных из песчаника: – Преподобный Лука, преподобный Никодим, преподобный Амвросий…, придётся этим преподобным подвинуться. Солдат не имел имени, только медный крест на шее и любовь к отчизне. Я молча задвинул плиту. Задумался и когда шёл назад, заплутал, забрёл в какие-то катакомбы. Здесь были кельи, чувствовалось движение воздуха, даже была деревянная мебель, в каждой келье были лестницы, похожие на стремянки. Меня заинтересовало это место, я поднялся по одной стремянке, в стене был незакреплённый кирпич, я вытащил его. «Кирпич» был точной имитацией из дерева. Но не это поразило меня, я услышал, как переговаривались служанки. Они убирали чью –то спальню. Звук был настолько чист и сочен, как будто я находился в римском Колизее или в древнегреческом театре. Это было слуховое окно. Я слышал о подобных шпионских «аксессуарах», но увидел впервые, я никогда не думал, что в прошлом были настолько совершенные технологии. Сколько же людей полегло, при строительстве этих подвалов! И почему люди перестали пользоваться этой возможностью, заглянуть в чужую жизнь, хоть краем уха? Мне потом, я уже не помню, при каком погружении, удалось разгадать эту несуразицу по одной костяной пуговице, закатившейся в щель, между плитами пола. Этот подвал был тайными комнатами Малюты Скуратова, внезапная смерть которого и закрыла надолго эти подвалы от людей. Я старался запомнить схему этого лабиринта, чтобы нарисовать по памяти там, в будущем, может пригодится. Через эти кельи, царский пёс – Гришка Бельский, прослушивал половину Москвы. Подвалы тянулись далеко и везде были «уши». О своём открытии я рассказал Алексею Петровичу. Даже схему по памяти нарисовал. Петрович подколол всё к отчёту. Жаль конечно, что проверить нельзя, вся территория вокруг кремля, включая соборы и кремлёвские башни – вотчина госбезопасности. Никто там посторонним путешественникам во времени копаться не разрешит, а если и есть где-то тайные входа и выходы в святая святых государства, то на каждом дежурит не менее роты солдат с синими и малиновыми околышами. Но нам в столицу не надо. Я уже не знал, что придумать с накопившимися рублями. Жильё у меня было, доллары не нужны, время такое, что они в один миг в бумагу превратится могут. Машины, гаражи меня не впечатляли. Хоть благотворительностью занимайся, блин! Что за свойство характера такое, чуть появляется излишек, надо его пропить. А, если бросил пить, то смысл жизни утерян.

***

Петрович вспоминал оцепенение подопечного, когда он увидел зеркало в туалетной комнате. – Это был дьявол, у него совсем не было волос на голове, он висел на стене и перекривлял меня. Я боялся моргнуть, дьявол только и ждал этого, чтобы утащить мою душу в преисподнюю. Я уже забыл зачем сюда пришёл. Старика зовут Ляксей, но Петрович привычней. Солдат тоже Петровичем называется. Ляхи побили его крепко. Старик говорит, что это уборная в хоромах и показал, как это делается, а я боюсь, вдруг кто оттуда вылезет, или схватит и откусит корень. Ещё на загогулину нажимать надо. А, была, не была! Странно, никого, вода всё смыла. Дьявол снова появился, без портков, бесстыдник. Ляксей говорит, что это дзеркало. Врёт, дзеркало я у владыки видел, медное, а там в стене дьявол живёт, у него на голове волосы не растут и из пасти огонь вырывается. Чага открыл рот, и запутавшись в штанах, упал в туалете, испугавшись отражения в зеркале. Для него было столько нового, страшного и непонятного в этом мире. Хорошо, что квартира находится в спальном районе. Здесь и транспорта поменьше и люди культурней. Чага съедал всё, что ел я, он не говорил, но ему понравился йогурт и пирожные, из первых блюд он вылавливал всё, что в них плавало, а воду в туалет выливал, это я его приучил. Соседям объяснил, что брата мне привезли, умственно отсталого, так теперь все мимо моей площадки, через две ступеньки прыгают и оббегают меня десятой дорогой. Два раза мы выходили в магазин, охрана подопечного не пустила, сказала, что с придурками вход воспрещён. Помнят, как прошлый раз посетитель две булки хлеба сожрал, а редьку в трусы затолкал. Я, то, оплатил всё, объяснил с кем общаться приходится. Тяжёлый случай! Охрана запомнила. Бедный Дэн, ему лучше не ходить по нашим магазинам, рекламу я ему создал, обалденную. Подопечный по тихонько привыкал и к квартире, и к туалету, не убегал от спускаемой воды в унитазе. Ему понравилось купаться в тёплой ванной, пол дня я потратил на то, чтобы затащить его туда. Только зубы не научил чистить, он пасту съедал тюбиками. Наконец, мы оба чесаться перестали, при этом Чага обвинил меня, что это я его заразил чесоткой.

***

Первой банный день устроила Мира, выгнав нас в город. Девочка быстрее всех сообразила о полезности собранных нами вещей. Я ей помог воды наносить и костер разжег под медной шайкой. Мира в женском монастыре выпросила кусок мыла и настой трав от «зверья» в голове. Я посоветовал ей проварить бельё. С этого дня у нас началась борьба с нашими братьями меньшими. Братья побеждали. Пока Мира, вместо трав не начала скипидар применять, и не ложилась спать, пока тайком, не обмажется этой дрянью. Она и ребят приучила. Запах стоял такой, что я боялся, с паперти погонят в каретный двор, там скипидаром оси колёс смазывали. Он стоял в бочке, прям на улице, никому не нужный. Оттуда его ребята и таскали. Среди нас были свои лекари и химики, для лечения болезней и дёготь применяли, а я не знал. Когда я волосы на голове состриг, смеху было: – Ты теперь, как тот дьявол безволосый. Я не понял, это он о чём, но промолчал, не отреагировал на реплику Калиты. Калитой его ещё в детстве прозвали за котомку, которая была в два раза больше, чем малец. Томяк наколол лучины, пропитал дёгтем, на всякий случай. После смерти Солдата, я был старшим и командовал отбой. С последними лучами солнца начиналось время сказок и различных историй. Ребята любили пофантазировать, я и засыпал под их мерный разговор. Воры мечтали быть принцами, воинами, а Мира – кухаркой при дворе, это был предел её мечтаний. Ночью «принцы» просыпались и шли на работу. Они гордились своей профессией, работали только вдвоём, изредка привлекая Миру. В удачные дни, хвалились друг перед другом: – А, я так, и в нору, а он застрял и остался без шапки. Я с горы на портках и вбок, а он мимо пролетел и в прорубь. Пока в проруби бултыхался, Калита весь воз освободил. У нас, если была солонина, то бочками, так же мёд и грузди. И осетра ребята «ловили», мы не успевали печь на углях. Мы с Мирой обеспечивали артель хлебом и деньгами, так и жили. Пока не настал голод. Лёха удивлялся, а я никак не мог наесться, моё тело здесь в бочонок превратилось, Лёхины соседи смотрели на меня перепуганными глазами, уж больно я им подозрительным казался. А мне наплевать, двадцать штук в кармане и домой, в душ и в постель. От прошлого тоже устаёшь.