Клад из сумочки

© Дробина А., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Впоследствии Юлька Полундра утверждала, что весь этот сумасшедший дом начался в июле, в Лазаревском. Но Белка точно знала: ничего подобного. Все началось в Москве, на майских праздниках, когда во дворе их дома на Восточной буйно цвела сирень.

Стоял теплый вечер. Окна в квартире были распахнуты настежь, из музыкального центра доносились звуки Пятой симфонии Бетховена. Белка лежала на диване и, зажав уши ладонями, читала учебник по истории за восьмой класс. Разумеется, можно было выключить музыку и готовиться к уроку в тишине, но Белке почему-то это в голову не приходило. Неожиданно в унисон Бетховену заголосил мобильный телефон. Белка вытащила его из-под дивана и удивленно воззрилась на экранчик: звонила Соня.

Удивляться вообще-то было нечему. Старшая сестра звонила по нескольку раз в день, дабы осведомиться, пообедала ли Белка, сделала ли уроки, перевела ли текст по французскому и не забыла ли, что завтра в три у нее зачет по гаммам. Но именно сейчас Соня должна была находиться в Музее Тропинина[1] на Полянке. Музей был небольшой, всего шесть залов. В одном из них стояло старинное фортепьяно. Раз в неделю, в среду, в музее проходила «музыкальная экскурсия»: после осмотра экспозиции посетителям предлагалось сесть в удобные кресла в зале с фортепьяно и послушать небольшой концерт. За инструментом обычно находились студенты Московской консерватории. И как раз сегодня, в шесть часов, Соня Гринберг должна была выступать в «концертном зале» Музея Тропинина.

– Соня, что случилось? Ты что, еще не в музее?

– Белка! Ужас! Катастрофа! – голос сестры срывался от волнения. – Белка, я сейчас у Анны Леонардовны, ей плохо… Что-то с сердцем, я только что вызвала «Скорую»…

– Ой, кошмар!.. – ахнула Белка. Преподавательнице Сони, Анне Леонардовне, было уже за семьдесят, но она и слышать не хотела о том, что в ее годы проводить за роялем по пять часов в день вредно для здоровья. И вот…

– Белка, я никак не могу уйти, я должна поехать с Анной Леонардовной в больницу! У нее же никого больше нет!

– А как же твой концерт?!

– Я поэтому и звоню! Бери ноты – «Времена года» Чайковского, «Сборник мазурок» Шопена, Грига – и поезжай в музей!

– Что?.. Соня, но я же Грига не играю… Его трудно с листа читать… И Чайковского – только «Баркаролу» и «Святки», а Шопен – это вообще…

– Бэлла!!! Немедленно! У тебя мало времени! Я сейчас позвоню в музей, скажу, что ты играешь вместо меня! Твое концертное платье выглажено? Тогда бегом на троллейбус, как раз успеешь! Спасибо! Удачи! Спасай меня, Бэллочка! Ой, кажется, «Скорая» подъехала… Пока!

– Но Соня!..

В трубке запищали гудки. Белка с минуту растерянно смотрела на погасший экран телефона. Затем кинулась к шкафу.

Концертное платье выглажено НЕ БЫЛО! Не было – хотя, что греха таить, сделать это Белка должна была еще неделю назад. Но навалилась куча самостоятельных и контрольных, и день рождения у лучшей подруги Полундры, и зачет по сольфеджио, и последняя серия «Барсов Нью-Йорка», и… В общем, было много чего, и роскошное белое платье с декольте, купленное мамой в Вене, так и осталось болтаться в шкафу перекрученной тряпкой. Белка стянула его с вешалки и забегала по кухне в поисках утюга. Воткнув вилку в розетку, кинулась на балкон.

– Юлька! Юлька! Юлька-а-а!!!

– Ты чего орешь, горе мое? – басом спросили с соседнего балкона, и на нем появилась рыжая встрепанная голова Полундры. Из окна этажом ниже выглянула третья подруга – Натэла Мтварадзе.

– Белка, что такое?

– Ужас! Кошмар! Все, я умираю! Девчонки, мне конец!!!

– Сейчас будем, – хором сказали подруги.

Через пять минут Натэла, разложив на гладильной доске платье, двигала в складках утюгом и яростно ругалась по-грузински. Белка сооружала в ванной прическу, от волнения то и дело брызгая лаком себе в лицо, а Полундра швыряла ноты в папку, сверяясь со списком и поглядывая на часы. Все ужасно спешили. Но через десять минут, когда еще и половина платья не была приведена в пристойный вид, Юлька объявила, что они опаздывают.

– На троллейбусе, даже если сразу подойдет, – минут двадцать! А если ждать придется? И там от остановки еще по переулкам бежать? Нет, девчонки, не успеваем никак!

– Господи, что же делать?! – Белка готова была разреветься. – Я же обещала Соне… Она на меня надеется… Меня там уже ждут! А еще разыграться надо, я этого инструмента в глаза не видела!

– Что делать, что делать… Действовать! – В глазах Полундры зажегся опасный блеск. – Так… Натэлка… Где наши пацаны?

– В бассейне, у Батона соревнования! Сергей за него болеть пошел!

– Тьфу, нашли время… В кои-то веки понадобились – и нет их! Ладно. – Юлька решительно встала. – Тогда заканчивайте здесь с платьем, а я заводиться пошла!

Полундра исчезла. Вскоре в окно влетел душераздирающий звук ожившего мотора. Белка с Натэлой кинулись к окну. Внизу из открытого гаража торжественно выкатывался мотоцикл «Ява», принадлежащий Андрюхе Батону. Мотоцикл был старый, ездил с трудом, заводился по настроению и носил кличку «керосинка». Батон, впрочем, весьма им гордился. В восемнадцать лет он собирался сдать экзамены на права и уже легально ездить по Москве. Пока что Батон и его друзья ездили на «керосинке» по всем окрестным дворам и разрешения прокатиться нужно было выпрашивать у Андрюхи заранее.

– Батон ее убьет… – пробормотала Белка. – Как она только гараж открыла?

– Ключ под ступенькой, – пожала плечами Натэла, возвращаясь к утюгу. – Не убьет. Других вариантов у нас нет, тебя же надо спасать. Парни должны понять. А Юлька молодец!

Белка нервно вздохнула, кинула взгляд на часы и метнулась к зеркалу.

– Не старайся, – остановила ее Натэла. – Под шлем прическа все равно не влезет. Распустишь волосы и заколешь бантом, будет как раз то, что нужно! И не забудь куртку кожаную – хоть какая-то защита! А платье надевай прямо сейчас, там у тебя уже не будет времени!

– Но…

– Ты сама сказала, что нужно еще разыграться!

Через десять минут Белка в белом воздушном платье, кожаной куртке внакидку и с нотной сумкой за спиной вылетела из подъезда. Там уже вовсю тарахтела «керосинка». В седле высилась Полундра в кожаном дедовом пиджаке и джинсах. Рыжую голову венчал черный шлем. Второй шлем она протянула подруге:

– Быстрей, пока меня дед не видит! Куртку надевай, замерзнешь! Платье подбери со всех сторон, а то в колесо попадет! Крепко меня сзади держи! Сколько у нас времени?

– Восемь минут!

– Ат-тлично! Мимо Таганки на вокзал, а там вниз по Новокузнецкой и – переулками! Шлем надела? Держись! Главное – не превышать скорость у полиции под носом!

Последние ее слова утонули в яростном треске мотора. «Керосинка» подпрыгнула, рванула с места, заложила крутой вираж по двору, обдав пылью бабулек на скамейке, и с ревом скрылась в подворотне.

Ну, это была и гонка! Ветер свистел по сторонам, бил в забрало шлема, белое платье хлопало на ветру как парус. Полундра, налегая на руль, выжимала из старенького мотора все возможное. Со стороны это все напоминало, вероятно, кражу невесты. К счастью, до знаменитых пробок на Таганке было еще часа полтора, и к Павелецкому вокзалу они подлетели через три минуты. Там Полундра обогнала троллейбус, ловко нырнула в подворотню при виде полицейской машины, прокатила через дворы, выскочила на перекрестке Полянки и Ордынки и понеслась по тихим, заросшим сиренью переулкам.

Они успели вовремя. Белкины часики показывали без четверти шесть, когда Полундра лихо, как Терминатор, осадила мотоцикл у ограды двухэтажного старинного дома с колоннами.

– Здесь?!

– Да-а… – едва смогла выговорить Белка, у которой тряслись все внутренности. – Ну, Юлька… Ну, ты даешь…

– Платье в порядке? Не порвалось? Ну и беги тогда! Я тут ждать буду.

– А на концерт не пойдешь?

– Сдурела?! – фыркнула Юлька, стягивая шлем и блаженно встряхивая спутанной рыжей шевелюрой. – Хочешь, чтоб я опять на весь зал храпанула? Как на твоем отчетном? И «керосинку» одну оставлять нельзя. Еще эвакуатор заберет… Мне Батон тогда точно башку отвинтит! Иди, ни пуха ни пера!

Белка слабо улыбнулась и на дрожащих ногах побрела к ограде.

В крошечном туалете музея, где Белка попыталась наспех привести себя в порядок, обнаружилось, что где-то потерялся бант. К счастью, в глубине нотной сумки обнаружились две заколки-звезды нелепого красного цвета, совсем не подходящие к концертному платью. Но делать было нечего: Белка кое-как сделала себе хвосты, умылась и выбежала из туалета. У нее было еще несколько минут, чтобы опробовать незнакомый инструмент.

«Концертный зал» был маленьким, уютным, со старинными шкафчиками и столиками по углам. На стенах висели картины в рамах. Никого еще не было: лишь в соседнем зале охранник возился с проводкой. Белка видела только его спину в камуфляжной куртке, на которой большими буквами было написано название охранной фирмы. Прочитав его, Белка фыркнула: фирма называлась «Фарлаф».

Подойдя к пианино, она подняла полированную крышку, установила ноты на подставку и прикоснулась к прохладным клавишам. Инструмент отозвался мягким, мелодичным аккордом. Мельком Белка взглянула в сторону – и вдруг с удивлением заметила, что в зале она не одна.

Высокий темноволосый мальчишка в джинсах и черной футболке сидел у стены возле окна. На вид ему было лет шестнадцать-семнадцать. На коленях у парня белел лист плотной бумаги. Рядом в коробочке лежали карандаши. Оправившись от первого испуга, Белка поняла, что это, скорее всего, студент художественной школы или училища. Свет из окна падал на худое загорелое лицо парня, и Белка невольно изумилась: где он мог так загореть к середине мая? А глаза под густыми бровями были зелеными, как у… русалки. Сообразив, что сравнение вышло дурацкое, Белка невольно хихикнула. Парень резко обернулся – и уставился на Белку с таким изумлением, что ей сразу же стало не по себе.

Неужели она так ужасно выглядит? Конечно, с этими идиотскими заколками… И платье, понятно, измялось по дороге, и волосы растрепаны как веник… «Вот так всегда! – в отчаянии подумала Белка, утыкаясь в ноты и беря раскатистое арпеджио. – Вот всю жизнь так! Только попадется кто-то приличный – обязательно или на голове раскардаш, или прыщ на лбу выскочит! И что за наказание!.. Ну вот чего, спрашивается, уставился?! Сидел бы себе и дальше рисовал…» Но, играя с листа сложного Грига, Белка чувствовала, что зеленоглазый парень по-прежнему не отрывает от нее взгляда. В груди начал подниматься жар, прохладный вечер внезапно стал душным. «Господи, да что же это такое! – разозлилась Белка. – Ты работать пришла или что?! А ну приди в себя, бессовестная! Вздумала – на концерте глазки строить! Все – смотрим в ноты и играем!» Она сосредоточенно взяла несколько аккордов из Шопена – и заметила, что зеленоглазый парень встал и направляется прямо к ней.

Заговорил он еще на ходу:

– Comtesse, vous jouez parfaitement. La robe vous va tres bien![2]

– Merci, vous ete gentils[3], – машинально, как на уроке французского, ответила Белка. «Ой, мама… Так он еще и француз?! А у меня произношение неправильное…»

– Qu’est-ce que vous faites isi?[4]

– Excusez-moi, je ne vous comprends pas…[5] – пролепетала совсем растерявшаяся Белка.

– Vous ne comprenez pas? Il me semble qi’il vaut mieux que vois parliez anglais[6]?

Только этого не хватало! Белка в упор посмотрела на парня, уверенная, что он над ней издевается. Он не издевался. Более того, в его зеленых глазах читались замешательство и явный испуг. И вдруг Белка все поняла: «Псих! Просто псих! За какую-то графиню меня принимает! В Интернете начитался чего-то и свихнулся! Тьфу, ну вот всегда мне везет!!!»

К счастью, в это время в зал начали входить экскурсанты. Они чинно расселись по банкеткам вдоль стен. Старушка-хранительница сообщила, что сегодня для гостей музея будет исполняться пьесы из «Времен года» Чайковского, «Утро» Грига и мазурка Шопена. Белка поклонилась из-за пианино и взяла первый аккорд.

Концерт прошел как во сне. То и дело звучали аплодисменты, и Белка улыбалась привычной «рабочей» улыбкой, глядя поверх голов зрителей. Она видела, что зеленоглазый художник по-прежнему стоит рядом с пианино и не сводит с нее глаз. По спине бегали горячие мурашки, пальцы словно сами собой носились по клавишам, а в висках бухало: «Мамочки… Мамочки… мамочки мои…» Еще никто и никогда, за все ее четырнадцать лет, не смотрел на нее так.

Наконец концерт закончился. Бурно похлопав пианистке, зрители начали подниматься. Взглянув на свои часики, Белка удивилась: прошло всего-навсего полчаса. Ей казалось, что она играет целую вечность, боясь взглянуть в сторону и наткнуться на зеленые, внимательные глаза. Не дожидаясь, пока последний зритель выйдет из зала, она схватила свои ноты и помчалась прочь.

К счастью, Полундра никогда не задавала ненужных вопросов. Увидев подругу, опрометью несущуюся по переулку, она сразу нажала на стартер, и «керосинка» взревела.

– Живо садись, рвем когти! Держи шлем!

Белка торопливо нахлобучила шлем и вскочила на мотоцикл.

– Щас убью обеих на фиг! – грозно сказал Батон, когда мотоцикл с отчаянными девицами вкатился во двор и остановился у подъезда. – Вам кто разрешил технику без спросу брать?!

– А у кого спрашивать было?! – Полундра, стянув шлем, воинственно тряхнула рыжими волосами. – У тебя соревнования, а нам кровь из носу ехать надо было! Форс-мажор, концерт горел! Тебе Натэлка разве не рассказала?

– Рассказала… – проворчал Батон, придирчиво осматривая «керосинку». – Ты как на перекрестках, нормально? Не гнала?

– Вот чесслово, ползла на пузе! Зуб даю! – на голубом глазу соврала Полундра. Белка вспомнила лихой вираж на углу Ордынки и нервно вздрогнула. Батон недоверчиво посмотрел на обеих:

– Чтоб больше не было мне!.. Форс с моржом у них, видите ли… А у «керосинки» и так скоро движок отвалится! Бензина не напасешься! Гринберг, а вас никто не видал, когда вы со двора выезжали?

– Кажется, никто, – ответила вместо Белки Полундра, посмотрев на подругу с большим подозрением. – Белк, а что случилось-то, кстати? Что ты как ненормальная из музея вылетела? Я подумала, ты там какую-нибудь статую ценную на пол навернула и срочно линять надо…

– С ума сошла, какую статую?! – У Белки из глаз предательски брызнули слезы. – Я… Я просто перенервничала! И устала! И… И вообще, боялась! Я… спать хочу!!!

Она кинулась в подъезд. Дверь хлопнула на весь двор. Полундра и Батон озадаченно уставились друг на друга:

– Чего это она?..

– Чего-чего… Творческая личность! – пояснила Юлька, воздев палец к темнеющему небу. – Не то, что ты – кирпич водоплавающий! Загоняй «керосинку», пошли к Натэлке ужинать! Я отсюда слышу, как там Атаманов котлетами чавкает! Вот жуть как есть всегда хочу… после классических концертов!

– Бэлла, вы просто с ума сошли! Это уму непостижимо! Разве так можно, господи? – причитала Соня, расхаживая в ночной рубашке по комнате и хватаясь за голову. – Вам же нет шестнадцати! У Юльки – ни водительских прав, ни документов на машину! А если бы полиция?!. А если бы авария? А если бы…

– Ты просила меня помочь. – Белка лежала в постели и смотрела в потолок. – Я сделала все, что могла.

– Да если бы я знала!.. Ты хотя бы шлем надевала?

– Конечно. Не беспокойся.

– Как я могу не беспокоиться, если я за тебя отвечаю?! – взвилась Соня. – А что бы я маме сказала, если б ты упала с мотоцикла? И попала бы в больницу? Или вообще, не дай бог… Представляешь, мама возвращается с гастролей, и я ей говорю… Бэллочка, господи, что с тобой?!

Белка молчала. По ее щекам текли слезы.

– Бэллочка! – старшая сестра взволнованно присела на край кровати. – Что случилось? Что с тобой такое?! Ты обиделась? Прости… но я же в самом деле перепугалась! На этом драндулете нестись через центр города у всей полиции на глазах! Бэллочка, ну почему ты плачешь? У тебя ничего не болит?

– Нет, ничего… Соня, честное слово, я просто очень устала… – прошептала Белка, отворачиваясь к стене. От рыданий сжималось горло. Но она точно знала: о сегодняшнем вечере, о зеленоглазом «французе», о нескольких фразах, которыми они перебросились на чужом языке, она не расскажет никогда и никому. Даже лучшим подругам. Даже Соне. И они с этим парнем не увидятся больше никогда. Ни-ког-да…

Соня внимательно посмотрела на младшую сестренку. Наклонившись, поцеловала ее в мокрую щеку, погасила свет и молча вышла из комнаты.

Два месяца спустя вся компания Юльки Полундры, плюс Соня, плюс Юлькин дед Игорь Петрович и старший брат Пашка вылезали из машины в переулке приморского поселка Лазаревское. Солнце пекло по-южному. Пахло магнолией и морской солью. Высоко в синем, чистом небе кричали чайки, и жизнь казалась восхитительной штукой.

Еще весной ребятам и в голову не могло прийти, что на каникулах они всей компанией окажутся у моря. Но в мае грянули сразу две оглушительные новости. Во-первых, старенькая «Волга» Юлькиного деда, отставного генерала Полторецкого, приказала долго жить. Огромная семья Полторецких скинулась и купила Игорю Петровичу большущий страховидный джип, в который свободно мог уместиться, по словам счастливого хозяина, батальон пехоты. Во-вторых, Юлькина тетя Марьяна собралась в Афины, в гости к дочери.

Полундра всегда считала, что чем больше у человека теток, тем тяжелее ему живется. А если тетушек целых восемь, то жизнь по временам превращается в сплошной кошмар. «Да мне давно орден дать надо! – жаловалась Юлька друзьям, когда в гости сваливалась очередная родственница. – За заслуги перед семьей, первой степени!»

– «Три тетушки живут у нас в квартире. Как хорошо, что три, а не четыре!»[7] – цитировал классику старший брат – и убирался к друзьям в общежитие. Юлька ему люто завидовала.

Судите сами: с появлением теток квартира немедленно перегораживается сумками и баулами так, что ногу свернешь, пока проберешься в туалет. Повсюду носятся сопливые братья и сестры, падают, ревут, хватают без спросу твои вещи. На кухне – бесконечные посиделки с воспоминаниями. По телевизору вместо любимого сериала «Барсы Нью-Йорка» изволь смотреть с мелюзгой дурацкие мультики. На твоей кровати спит тетка со старшей дочкой, а ты сама – на полу, на надувном матрасе. Всю ночь кто-то ноет, хнычет и просится на горшок. Тебя целуют в щечку, как малолетнюю дурочку, восхищаются, как ты выросла, ужасаются, разглядывая твой дневник. В конце концов начинается самое противное: «Почему ты все время в джинсах? Почему ты гоняешь на мопеде? Что за жуткую музыку ты слушаешь? Почему коленки сбитые? Почему синяк под глазом? ТЫ ЖЕ ДЕВОЧКА!!!» С родственницами Юлька не спорила, поскольку дело это было безнадежное, но во время их визитов предпочитала появляться дома лишь поздним вечером.

Однако от двух теток польза определенно имелась. Тетя Клава и тетя Марьяна жили у Черного моря. И каждые летние каникулы Юлька отправлялась в гости – то в крымский город Евпаторию, то в поселок Лазаревское под Сочи. В этом году ее ожидали в Лазаревском. Помимо племянницы, тетя Марьяна обычно принимала у себя кучу отдыхающего народу, сдавая летний домик во дворе и строительный вагончик, переоборудованный под коттедж. Но на майских праздниках тетя Марьяна позвонила сестре в Москву и сообщила, что старшая дочь, живущая с мужем в Греции, зовет ее в гости на все лето. Тетя Марьяна была рада, но ужасно сокрушалась по поводу того, что не сможет, как обычно, сдать свой домик курортникам. Вот если бы нашлись какие-нибудь родственники или добрые знакомые, на которых не страшно будет оставить участок и дом… Этих знакомых тетя Марьяна согласилась бы пустить даже за четверть цены – но где же набрать сразу столько народу?.. Юлькина мать пообещала опросить своих московских знакомых. Разговор этот происходил при Юльке, которая тут же предложила: «Мам, а давай я всех своих спрошу! Вдруг повезет? У деда в академии как раз в июле приемные заканчиваются! И у Сони Гринберг конец сессии! И Пашка все экзамены сдаст! Как раз всей компанией в дедов джип запихаемся и поедем!»

Слов на ветер Полундра не бросала и за дело взялась решительно. К вечеру того же дня уже было известно, что бабушка Натэлы, актриса Нино Мтварадзе, как раз в июле заканчивает гастроли в Сочи и будет не прочь отдохнуть в Лазаревском пару недель. Согласились ехать и Соня с Белкой. Услышав, что едет Соня, Юлькин старший брат Пашка немедленно объявил, что едет тоже («Королева моя, должен же там кто-то отгонять от тебя аборигенов!»). Соня не спорила. Ей казалось, что младшей сестре необходимы морской воздух и солнце. В последнюю очередь примчались Атаманов и Батон, объявившие, что они тоже люди и тоже хотят на море, а переговоры с родителями уже ведутся. В этих переговорах приняли участие бабушка Натэлы и дед Юльки, которых знал и уважал весь дом. Таким серьезным людям родители мальчишек готовы были доверить своих раздолбаев. К тому же оказалось, что отчим Сони и Белки тоже собирается в Сочи по делам со дня на день.

Так и вышло, что десятого июля развеселая компания с рюкзаками и сумками вывалилась из джипа на Черешневой улице. Юлька Полундра знала поселок как свои пять пальцев и возбужденно рассказывала:

– Вот увидите, здесь все клево! До моря – три минуты бегом! У дельфинов брачный сезон, прямо к берегу целоваться подплывают, сами увидите! Киношка рядом! До рынка одна остановка на трамвае! Весь двор в черешне, можно прямо с веток объедать, тетя Марьяна разрешает! Бычков ловить можно! И креветок! И мидий! Белка, чего «фуй»?! В Москве морепродукты бешеных бабок стоят, а здесь только собирай!

– Соседи не шумные? – деловито поинтересовалась Натэла. – Бабушке после гастролей отдыхать надо.

– Нет, там два брата и сестра через забор живут, у них тихо всегда. Ленка – инвалид, в кресле-каталке… А какие у тети Марьяны розы!.. Вы таких никогда в жизни не видели! И вообще красота такая, что супер-пупер! У Нино Вахтанговны творческий подъем будет – зашибись, слово даю!

Разговаривать тихо Юлька Полундра не умела. Встречные прохожие с улыбкой смотрели на рыжую взъерошенную девчонку в драных оранжевых шортах, зеленой майке и бейсболке, надетой козырьком назад.

– Ключи тетка у соседей оставила! – объявила Полундра. – Дед, я им сейчас покричу.

– Всем лечь! – драматическим шепотом объявил девятнадцатилетний Пашка. – Штормовое предупреждение, включается противотуманная сирена!

– А чего ты дразнишься?! – обиделась Юлька. – Ну и кричи тогда сам!

– Да нет, давай уж… Сейчас я только за столб покрепче ухвачусь. Соня, зря ты такое платье надела, тебя сейчас в открытое море унесет!

Соня, ужасно хорошенькая в белом сарафане с пышной юбкой, только отмахнулась. Юлька свирепо посмотрела на брата, набрала побольше воздуху и взвыла:

– Ю-у-у-у-урка!!! Ро-о-о-омка! Мы приехали-и-и-и!

За соседним забором что-то грохнулось и покатилось. Прямо из-под ног у Полундры с воем вылетел и скачками понесся вниз по улице полосатый кот. Где-то испуганно заплакал ребенок.

– Восхитительно! – ехидно сказала Соня. – Абсолютно оперная постановка голоса! Игорь Петрович, вы не пытались учить Юлю вокалу? Мне кажется, она имела бы бешеный успех…

– У меня ни голоса, ни слуха, одна убойная сила! – жизнерадостно ответила Полундра вместо деда. – Зато парад без рупора могу принимать! Ну вот, уже идет кто-то…

За забором действительно слышался странный стучащий звук. Калитка открылась. За ней стояла и улыбалась девушка лет двадцати в красном застиранном платье. Ее темные волосы были небрежно заплетены в две косы, в зеленых глазах прыгали солнечные зайчики. Девушка тяжело опиралась на костыли.

– Ленка! Упс! – ошарашенно воззрилась на нее Полундра. – Ты это как же?!. А где твоя коляска? Тебе что, операцию все-таки сделали?! Юрка денег заработал, да?! Будешь ходить теперь?! Блин, ура-а-а-а!!! Наконец-то! Ура-а-а, да здравствует все на свете! – Она кинулась на шею девушке, и та неловко ухватилась рукой за калитку. На лице ее появилась бледная улыбка.

Жара начала спадать только к сумеркам. Усталое солнце сползало в море, полосуя розовыми лучами двор, заросший черешней, виноградом и розами. Каменные потрескавшиеся плиты двора были еще горячими. Вокруг дома бесшумно шмыгали кошки, в зарослях винограда вскрикивала горлинка. На веревке болталось пять мокрых купальников и четыре штуки плавок. Под ними лежала гора шлепанцев.

Было решено, что парни во главе с генералом Полторецким селятся в хозяйском доме, а девицы под командованием Сони – в летнем домике с кухней внизу и огромной крытой верандой на втором этаже. В строительный вагончик в дальнем конце двора Натэла решила поселить бабушку. Прибытия актрисы Мтварадзе ожидали завтра к вечеру.