Я молил маму, чтобы она отпустила, положила хотя бы на землю, не приближала к этому зданию, зловещей божественной громадой истязавшему мою плоть. Но она была неумолима, лишь приговаривала, что изгонит из меня зло. Зло так не считало – учителю было мучительно и страшно, но сама по себе бессмертная черная душа ничего не чувствовала – вся боль, все страдания приходились на долю чувствительного восьмилетнего мальчишки, не понимавшего, зачем с ним так поступают.
Неужели мама не может смириться с тем, что я такой? Да, я не совсем обычный и не совсем нормальный. Я и сам это прекрасно понимаю. Но зачем тащить меня туда, где я вновь и вновь сгораю непотухающим пламенем? Неужели огня в моей жизни недостаточно?
Мама упорно волокла упирающегося сына в храм. Толкнув дверь, она извинилась перед Богом, что не может перекреститься, и внесла меня внутрь. Мой истошный вопль прокатился по пропахшему ладаном помещению с расписными стенами и погасил сотни свечей, еще секунду назад полыхающих под иконами. Мир крутился перед глазами – в голове стояли крики учителя, мои крики, крики какой-то подбежавшей женщины, которую я смутно различал в обхватившем меня беспамятстве.
– Убери его! – разорялась она. – Убери из святого места!
– Пожалуйста, позвольте нам остаться! – в слезах умоляла мама. – Бог должен ему помочь!
– Бога с ним нет, – отрезала женщина и вытолкала нас за дверь.
Я пил горячий сладкий чай из пластикового стаканчика в забегаловке напротив церкви и всхлипывал. Ощущение огня, струящегося по венам, уже покинуло меня, так же быстро, как и всегда. В общем-то, к нему я почти привык – учитель не оставлял выбора. А вот боль от маминого предательства не спешила отпускать. «Она – твой враг! – шептал голос в голове. – Если я покину тебя, ты умрешь. Ты хочешь умереть?» Я покачал головой, и мама покосилась на меня, оторвав безучастный взгляд красных заплаканных глаз от стакана с растворимым кофе. «Вот видишь. А она пытается убить и меня, и тебя. Только я твой друг, только мне ты можешь доверять!»
Раздиравший меня изнутри голос жаждал ответа. Он провоцировал, издевался и убеждал. Как бы я хотел уметь отвечать ему также внутренне, вести не слышный человеческому уху диалог. Но из раза в раз мне приходилось говорить вслух и прятаться от чужих глаз, чтобы не прослыть окончательно сумасшедшим.
– Но зачем ты так со мной? – чуть слышно спросил я, прикрывая рот руками, чтобы мама не заметила, и на глаза навернулись слезы. – Зачем делаешь так, чтобы я обижал людей?
– Я учу тебя, мой мальчик. Показываю истинную сущность людей. Никто не будет любить тебя просто за то, что ты есть. Даже твоя мама.
– Я не верю тебе – она меня любит!
– Еще увидишь! – захохотал колдун.
– Ну зачем ты ко мне привязался? – всхлипнул я. – Почему именно ко мне? Я хочу быть как другие дети – нормальным!
– Увы, без тебя я не могу существовать! Когда-то ты сам пообещал мне это тело, я просто пользуюсь своей вещью.
– Я не мог такого сделать… Неужели я был таким дураком?
– Я покажу тебе!
***
– За что, за что они так? – причитал я, дрожащими руками прижимая к разбитой голове смоченную в целебном отваре ткань. – Что я им сделал? Ведь они сами приходят и просят, чтобы я помогал им делать гадости соседям, соблазнять чужих мужей, добиваться расположения нужных людей! Ведь я им помогаю, всего лишь помогаю! Почему они захотели от меня избавиться?
– Видишь ли, мой мальчик, – проскрипел учитель, подавая мне глиняную пиалу с мутноватым отваром, кивком показывая, что нужно выпить, – люди неблагодарны. Они видят, на что ты способен, они боятся, что сегодня ты помог им, а завтра поможешь их врагам.
– Но, – я всхлипнул, – они могли меня просто отпустить!
– Не могли! Люди злопамятны и пугливы. Они страшатся тебя, страшатся кары небесной, – учитель ухмыльнулся, и его белые глаза отразили полыхающее в очаге пламя, – страшатся сдать тебя инквизиции, ведь они просили твоей помощи, а значит, причастны к колдовству. Люди никогда не примут тебя, потому что ты – другой!
– Это ты сделал меня другим! – Я вскочил, но головокружение подкосило ноги, и я вновь рухнул на пол возле очага, где только что зализывал раны.
– Нет, Иоганн, – покачал головой учитель, – я выбрал тебя, потому что ты был другим. Я лишь направил тебя и помог не умереть с голоду.
– Тогда я не хочу жить среди таких людей! – Волна обиды и горести захлестнула меня, затмив все хорошее, что оставалось в моей душе.
– О нет, мой дорогой, – старик на ощупь пододвинул стул к очагу и тяжело опустился, – твоя душа будет раз за разом перерождаться, и твои терзания в мире неблагодарных людей продлятся целую вечность!
– Но я не хочу!
– Не хочешь? – изумился учитель. – Ты уверен?
– Конечно! – с горечью выпалил я.
– Что ж, тогда я могу предложить тебе сделку. Твоя душа отправится на вечный покой и больше никогда не вернется в мир живых, мне за это нужно лишь твое тело.
– Мое тело? – удивился я.
– Да. Твое молодое, привлекательное, а главное, здоровое тело.
– Как это?
– Видишь ли, я слишком давно живу в этом обличие. – Он провел рукой по незрячему лицу, свалявшейся бороде и тощему старческому живому под свободным балахоном. – Мне уже ничто не в радость – я мог бы многое, но молодость вернуть я не в силах. Мои знания потребовали слишком долгих лет, чтобы теперь ими насладиться. Но ты можешь мне помочь. Поживи еще несколько лет, наберись опыта, в том числе и любовного. Попробуй женщин, разбей сердце, достигни величия, чтобы тебя боялись и уважали. А потом, когда все это наскучит, отдай тело мне и отправляйся на покой.
– Разве это возможно? – перспектива показалась мне прекрасной и заманчивой.
– Есть одно заклинание – Сосуд. Очень сильное и очень сложное. Моя душа покинет бренное тело и заменит твою. Ты – сосуд для моей души. Подумай хорошо, мой мальчик, готов ли ты на это ради человека, который заменил тебе семью, даровал силы, жертвуя собственными, кормил и ухаживал за тобой?
– Готов, учитель, – без колебаний ответил я, не понимая, как несколько часов назад я мог даже допустить мысль о побеге.
– Прекрасно, мой мальчик. Когда придет время, мы проведем ритуал. А пока наслаждайся тем, что может дать тебе бренная оболочка.
***
Боль, злость, недоверие – вот и все, что осталось в детском сердце. Мама и сама чувствовала, что перегнула. Потом, став взрослым и научившись хоть немного разбираться в окружающем мире, я оправдывал ее, понимал этот шаг отчаяния. Быть может, оставь она меня корчиться на полу, что-то бы и получилось, ценой моей жизни, разумеется. Но восьмилетнему мальчику было страшно и обидно. Единственный человек, кто всегда был за него горой, прикрывал и верил в него, предал. Единственный родной человек.
Мы молча вернулись домой – мама всегда замолкала, когда, по ее мнению, делала что-то плохое. Она не извинялась, не объясняла, не ругала – просто молчала. Не научила она извиняться и меня.
Глава 10.
Учитель теперь не пытался вызывать во мне протест – я и без того начал доверять ему больше, чем маме. Ведь она могла отправить меня на растерзание церкви и врачам, а он всегда оставался на моей стороне. Постепенно мне начинала нравиться та сила, что приоткрывалась мне. Впервые я воспользовался ею в школе.
Мне всегда нравились языки и начавшаяся в пятом классе история. Привлекали древние миры с их развитой цивилизацией, верой в мистику и силу природы – все то, что так отрицалось современными людьми. В конце концов, я немало времени проводил в прошлом, наблюдая за самим собой. Там я свободно говорил на французском, изучал сначала грамоту, а потом – заклинания и древние книги, которые давал мне учитель. К своему удивлению, я обнаружил, что, возвращаясь в реальность, я ничего не забывал – помнил язык с его мягким произношением, так подходившим к моему говору, который мама называла кошачьим. Помнил и тексты заклинаний, но, конечно, не пользовался ими.
Точные науки давались мне значительно хуже – раздражала математика, стремящаяся весь мир обратить в цифры, физика, пытавшаяся описать все вокруг примитивными законами. Мир же был куда сложнее – разве может физика вместе с биологией объяснить, как уживаются в одном теле две души? А математика вывести для всего этого формулу? Конечно, нет. Зато покопавшись в толще веков, нет-нет, да и наткнешься на намеки и тайны, открывавшие путь к самому себе.
К двенадцати годам я уже вполне свыкся с мыслью, что я – Иоганн, а не Игорь, как продолжала называть меня мама. Учитель показывал мне прошлое, раскрывал передо мной то, о чем никто не догадывался, мама же только говорила учиться и не вести себя странно. Я учился, пусть и не так хорошо, как ей бы хотелось. При всей моей худобе и высоком росте я был первым не только в гуманитарных науках, но и на физкультуре. Часто, когда я начинал спорить с учителем и не хотел уступать, он отправлял меня «прогуляться» – я стрелой несся по лесу. Это длилось час, два, три, и когда окончательно выдыхался, и сил не оставалась даже на малейшее сопротивление, я возвращался домой, готовый принять любой его приказ. Благодаря таким пробежкам, которые, впрочем, радовали маму, я и стал первым бегуном в школе. Неплохо давались мне и футбол с волейболом – против меня не рисковали играть, но я не знал почему – боялись моих странностей, умений или просто ненавидели.
Осенью седьмого класса, самого отвратительно периода, когда дети – уже не дети, но и еще не подростки, злые, завистливые и ищущие жертву, я сидел на математике и рассеянно смотрел в окно. Осенний лес швырял в окна второго этажа редкие листья молодых берез, но все больше шумел вечнозелеными лапами сосен. Через приоткрытую форточку в класс тянулся хвойный аромат, располагающий к прогулкам по пружинящему ковру иголок и замиранию сердца от птичьих переливов, но никак не к математике. Последние осенние трели, доносящиеся с улицы, заставили мысли вернуться к моему первому, пусть и совсем мелкому, но все же убийству. Как было страшно заносить ногу над ни в чем не повинными птенцами, как выносимо больно было ее опускать, и как я совершенно ничего не мог с этим поделать. Неприятные воспоминания вырвали меня из савана собственных мыслей, и я вздрогнул.
– Беркут, снова с нами! – ехидно произнесла математичка, и я утвердительно кивнул, рассыпав заложенные за уши отросшие волосы.
Вокруг раздались смешки – друзей за школьные годы у меня так и не появилось. Меня по привычке называли уродом, уже и не помня причину этого прозвища, и старались не приближаться. Это меня устраивало. До поры, до времени.
– Дуй к доске!
Математичке я не нравился – моложавая и популярная среди подрастающих мужчин, она словно получала удовольствие, слыша обсуждение ее неприлично коротких юбок и развязных манер. У меня же она вызывала лишь пренебрежительную усмешку, казавшись жалкой и одинокой. Наверное, она это ощущала, а потому показательно старалась выставить меня дураком. Я пару раз заикался об этом в разговоре с мамой, на что получал ответ, что в сельскую школу не бегут лучшие педагоги России, и я должен радоваться, что меня вообще учат.
Я нехотя побрел через весь класс с насиженной последней парты к царапаной зеленой доске. Размашистым почерком на нем был изображены всевозможные дроби, которые предстояло складывать, вычитать и умножать не кому иному, как мне. Разобравшись и потратив на это чуть больше времени, чем допускало терпение математички, я бы получил ответ и, скорее всего, правильный. Но она, прищурившись, свысока смотрела на меня, будто это я доставал ей лишь до подбородка, а не она мне.
Не в силах выносить ее взгляд и открытые смешки одноклассников, я прислушался к тому, что уже давно твердил учитель: «Требуй у нее все, что угодно! У нее же совершенно нет воли!».
Почему бы и нет? В конце концов, если я, совсем маленький, смог заставить девочку залезть на подоконник и попытаться сделать шаг в окно, почему не смогу такую ерунду? Да, тогда мне помогал учитель, но сейчас я и сам кое-что знаю, и чувствую, как во мне растет что-то мощное, способное на созидание и разрушение.
– Скажи мне ответ, – ровно проговорил я, взглянув на математичку.
Сначала она опешила, но уже через секунду покорно произнесла: «Две трети». Я записал цифру на доске и продемонстрировал ей же. Получив первую пятерку по математике, я с довольной ухмылкой вернулся на место под встревоженный шепот одноклассников.
– Слышь, урод, это че за фигня? – на перемене меня остановил Витя, к тому моменту уже ставший Витьком, грозой школы, самостоятельно вершившим правосудие даже над старшеклассниками, которых, впрочем, было не так много. От года к году все больше семей переезжали в Москву и отдавали детей в типовые городские школы.
Ниже меня на голову, но раза в три шире в плечах, он зажал меня в углу, совершенно не впечатлившись произошедшим и не подозревая, что и с ним я разберусь в два счета.
– Ты о чем? – Я постарался сделать непринужденный вид, но по лицу Вити понял, что мама права – я плохо вру.
– Че ты сделал с Манькой?
– С Манькой? – переспросил я, теперь искренне не понимая, о ком речь.
– С матичкой. – Мой противник жевал жвачку, громко чавкая и открывая рот.
– С Марией Владимировной? – еще раз уточнил я, и Витек кивнул. – А что с ней не так?
– Хер-ли она тебе ответ сказала?
– Я решил пример, о чем ты? – краснея, как рак, пытался врать я под громкий хохот учителя, звенящий в ушах.
– Ты за дебила меня не считай! Я и вдарить могу! – Перед носом замаячил мясистый кулак.
Я набрал побольше воздуха, протяжно выдохнул и скороговоркой произнес:
– Ты ничего не видел и всех убедишь, что я решил сам. Ты понял?
Витек лишь на минуту замешкался, но взгляд его мгновенно прояснился, и он с уверенностью ответил:
– И как ты, урод, вдруг матику выучил? Репетитор что ли? – Махнув рукой, он удалился прочь, изредка потряхивая головой.
Работает! Это работает! В тот момент я осознал свою безграничную силу – я могу заставить кого угодно служить и подчиняться! Могу превратить врагов в друзей и наоборот. Будут ли их действия искренними? Вряд ли. Но свое я смогу получить всегда.
В тот день я надолго задержался на качелях в дальней части участка, где с детства чувствовал себя на своем месте. Обратившись лицом к лесу, я размышлял о себе, о жизни, о своей силе. Это было моя обитель раздумий, сожалений и принятия решений. Некоторым из них предстояло стать роковыми.
– Покажи, как я стал колдуном, – попросил я вслух.
– Иоганн, ты помнишь это наизусть! Я столько раз показывал… – проскрипело у меня в голове.
– Ну покажи, – совсем по-детски заупрямился я.
– Раньше этот ритуал казался тебе страшным, – усмехнулся учитель.
– Больше не кажется.
***
Настоящим колдуном я стал незадолго до своих тринадцати лет. Учитель давал мне кров над головой, еду и ценные знания. Познакомил с грамотой, рассказывал о разных заклинаниях и их природе, учил выбирать нужные травы для обрядов и правильно их заговаривать. Каждая трава, обладающая магическими свойствами, могла служить как свету, так и тьме. Будет она врачевать или убивать, решал колдун. Мы никого не лечили, не спасали невинных, не принимали роды – мы мстили обидчикам, помогали убирать с пути конкурентов и возвыситься. За все это учитель требовал плату, но вовсе не деньги, их он считал ниже своего достоинства и пользовался только в крайних случаях. Ему платили жизненной силой, поддерживающей его ветхую старческую плоть. Но он жаждал глаза, которые никто не мог ему вернуть полностью. Однажды он обмолвился, как обменял зрение на какую-то очень важную способность, о которой больше не сказал ни слова.
В тот день он разбудил меня до первых петухов. Жаркая летняя ночь приносила раскаленный уличный воздух сквозь раскрытые ставни, и свободная рубаха липла к потному телу. Колдун навис надо мной и сказал лишь одно слово: «Пойдем». Я не спрашивал, куда и зачем. Покорно оделся и вышел на спящую улицу. Мы недолго петляли узкими улочками и шмыгнули в отворенную дверь. Меня всегда поражала способность учителя ориентироваться без глаз – что-то иное вело его к цели.
Комната, куда мы попали, почти ничем не отличалась о той, где мы жили сейчас. Если бы не рассыпанная в форме круга на полу соль, в количестве, за которое можно было отдать целое состояние, в ней вообще не было бы ничего примечательного. Я удивленно посмотрел на учителя, и он почувствовал мой взгляд кожей.
– Теперь я буду жить здесь, – проскрипел он.
– А я?
– Ты останешься на прежнем месте.
– Но почему?
– Незачем двум колдунам жить вместе. К тому же, скоро ты и сам захочешь уединения.
– Но ведь я еще не совсем колдун… Вы же говорили… – И тут я все понял.
– Ты уже готов, Иоганн. Сегодня ты станешь настоящим колдуном. Я поделюсь с тобой своей силой, которая будет расти и развиваться в тебе, даруя власть и изменяя твою душу.
По телу пробежала дрожь – я так долго ждал этого момента, предвкушал, как смогу делать все то, что показывал учитель, буду читать древние письмена не потому что он научил меня распознавать некоторые символы, а своей силой. Смогу поднимать ветер, менять свойства воды, делая ее живой или мертвой, и расправляться с врагами по щелчку пальцев. Меня станут уважать и бояться как настоящего колдуна, а не шпынять как мальчика на побегушках. В конце концов, я обрету величие.
Но теперь вместо сладостного предвкушения я ощущал лишь животный страх – ведь это не так просто. Да, учитель говорил, что я – особенный, талантливый, способный, но не хватало во мне одного единственного элемента – частички его души, пропитанной тьмой, вместе с которой ко мне перейдет настоящая сила.
– Мне будет больно? – Я трусливо поднял глаза на наставника.
– Не слишком. – По морщинистому лицу скользнула тень усмешки.
Я разулся и с опаской ступил в центр соляного круга. Учитель на каком-то своем уровне, гораздо глубже зрения, следил за каждым моим шагом. Я неловко переминался с ноги на ногу и чего-то ждал – мы не раз обсуждали окончательное мое становление как колдуна, но ни разу я так и не рискнул спросить прямо, что же меня ждет.
Он развел руки и запрокинул голову – тусклое помещение осветилось вдруг вспыхнувшими свечами. Они были повсюду – на столе, вдоль стен, на крышке сундука и вокруг очага, и как я их не заметил сразу? Про себя я мелочно отметил, что этот ритуал слишком дорогой и, видимо, очень важный, раз учитель не пожалел денег на такую подготовку.
Огненные отблески плясали на стенах и потолке, подсвечивая копоть на каменной кладке и общую обветшалость помещения. Я словно прозрел – не заметил я сначала и кипенно-белых черепов животных, вперивших в меня черные провалы глазниц, теперь же я поежился, уловив их немой укор. Они словно шептали: «Зачем? Неужели ты хочешь стать таким же?» Но что я мог ответить – разве у меня был выбор?
В следующую секунду учитель соединил руки над головой с громким хлопком и принялся шептать заклинание, которое я никогда прежде не слышал, и по телу побежали мурашки страха и предвкушения. Еще мгновение мне казалось, что ничего не происходит. Но лишь мгновение.
Мое тело вдруг напряглось и неестественно раскинуло руки – мне оно больше не принадлежало. Меня словно распяли – я не мог двигаться, прерывисто и хрипло дышал, ощущая, как тело пригвоздило к полу невидимой громадой. Соляной круг полыхнул синим пламенем, скрыв учителя взмывающими вверх языками – я лишь слышал хриплые тихие слова, каждое из которых проникало в сердце, разрывая плоть и подбираясь к еще чистой душе.
В груди появилось жжение. Похожее сначала на зуд грязной плоти, оно становилось все сильнее и совсем скоро переродилось в пламя, пожирающее саму мою суть. Не в силах пошевелиться, я ощущал, как горящее сердце с каждым ударом проталкивает огонь по венам. Пламя из солнечного сплетения распространилось сначала по всей груди, а затем охватило руки, ноги, а позже и голову. Я мечтал потерять сознание или умереть, чтобы не чувствовать раздирающей на части боли, или хотя бы закричать в поисках облегчения. Но не мог. Он не позволял мне. Я безвольно смотрел на огонь – внутри и снаружи, весь мир для меня превратился в смертельный костер. Когда пламя вырвалось из моего тела, напитываясь воздухом, и на ладонях расцвели костерки, я надеялся, что сейчас все закончится – не может человек вынести сожжение заживо. Но все только начиналось.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги