Во исполнение директивы Ставки командование фронта начало перегруппировку на даугавпилсское направление 5-го воздушно-десантного корпуса и полевого управления 27-й армии. До их прибытия для организации обороны Даугавпилса был направлен помощник командующего войсками фронта генерал-лейтенант С.Д. Акимов. Ему было приказано из всех оказавшихся в городе воинских частей, подразделений и отдельных бойцов, а также из местных жителей спешно создать боевые отряды и группы и не допустить противника в Даугавпилс.
Однако все эти меры были запоздалыми. Противник, обладая преимуществом в подвижности, сорвал организацию обороны по Даугаве. Он доказал, что смелые, нестандартные действия порой приносят больший результат, нежели шаблонное фронтальное наступление. Ранним утром 26 июня неожиданно для гарнизона Даугавпилса передовые части 56-го моторизованного корпуса Манштейна вышли к городу и захватили мосты через Даугаву. В этом не последнюю роль сыграло диверсионное подразделение из состава 800-го полка «Бранденбург». В 7 часов утра немецкие диверсанты, переодетые в советскую форму, на четырех трофейных грузовиках подъехали к железнодорожному и автомобильному мостам и в ходе боя с охраной захватили их. Уже в 8 часов утра Манштейн получил радиограмму: «Атака на город Даугавпилс и мосты прошла успешно. Автомобильный мост захвачен целым. Железнодорожный – немного поврежден в результате взрыва подрывного заряда, но движение возможно»[110].
Захват неповрежденных мостов через Даугаву имел для немецкого командования большое оперативное значение. Оборона советских войск по ее рубежу теперь теряла всякий смысл, так как противник имел возможность выйти им в тыл. Для того чтобы не потерять выгодный оборонительный рубеж, выход был только один – срочно, еще до подхода главных сил Манштейна, восстановить положение в районе Даугавпилса и отбросить врага за Даугаву. Прекрасно понимая это, командующий войсками фронта приказал генералу Акимову во что бы то ни стало выбить немецкие авангарды из города. Однако наступление его группы оказалось безуспешным. В своем донесении в штаб фронта он сообщал: «Согласно вашему личному приказу организовал наступление по овладению городом Двинск (Даугавпилс. – Авт.) с 17.00 26.6.41 г. Наступление захлебнулось. Отдельные взводы и отделения проникли в город с северной и северо-восточной окраин города, но подведенными резервами и особенно усилившимся автоматическим огнем и артиллерией противника были отброшены. Противником была применена масса автоматического оружия, крупнокалиберные пулеметы, танки как неподвижные огневые точки. Масса огня применялась из окон домов, чердаков и с деревьев. В результате трехчасового боя наши части были отброшены. Основные причины нашего неуспеха – полное отсутствие с нашей стороны танков и очень малое количество артиллерии – всего 6 орудий»[111].
В полосе 11-й армии с утра 26 июня противник нанес удары на двух направлениях – со стороны Укмерге и со стороны Ионавы. Соединения армии под воздействием сильных ударов наземной и воздушной группировок врага отходили к р. Вилия. В ночь на 26 июня армейские саперы навели паромную переправу и мост через реку. Дорога от него до ближайшего леса, на протяжении около 1 км, проходила через открытое поле, на котором к утру скопилось большое количество машин. По воспоминаниям начальника инженерных войск армии полковника С.М. Фирсова: «..Около 8 часов авиации противника удалось установить местонахождение моста, по которому был произведен первый налет силами до 20–25 «юнкерсов». К этому времени на плато скопилось много машин с боеприпасами, артиллерии, машин с тыловыми грузами. Противник обрушил свои бомбовые удары как по мосту, так и по этому скоплению и колоннам, втягивавшимся с плато в лес… На плато в огромной куче всяческих машин начались пожары, сопровождавшиеся взрывами боеприпасов, скоро дым затянул всю площадь леса… Повторным налетом авиации противника мостовая переправа была разрушена…». Что касается паромной переправы, то «после взрыва нескольких бомб… командир роты вообразил, что приближается противник, и дал команду затопить паромы».
К этому времени на левом берегу реки оставались арьергарды стрелковых соединений, остатки прикрывавшей отход и разгромленной противником 23-й стрелковой дивизии и 84-я моторизованная дивизия. Ее разрозненные части подходили к реке, не имея переправочных средств. А саперы смогли собрать только один паром. По скоплению людей и техники враг открыл артиллерийский огонь. «Когда стало очевидным, – пишет Фирсов, – что нет возможности переправить основную часть техники и личного состава 84-й дивизии, командующий прекратил переправу и разрешил командиру дивизии генерал-майору Фоменко П.И. выходить на восток самостоятельно, на Даугавпилс или южнее. Только в первой половине июля (около 12–15.7.) остатки личного состава дивизии, ведомые генералом Фоменко, без техники и вооружения, сумели пробиться и выйти к нам в районе г. Старая Русса»[112].
В вечернем донесении народному комиссару обороны генерал-полковник Ф.И. Кузнецов доложил: «11-я армия – штаб и Военный совет армии, по ряду данных, пленен или погиб. Немцы захватили шифродокументы. 5, 33, 188, 128-я стрелковые дивизии неизвестно в каком состоянии и где находятся. Много отставших и убежавших, задерживаемых на направлении Двинск. Много брошено оружия. 11-я армия не является организованным боеспособным соединением (так в тексте, на самом деле армия является объединением. – Авт.). На вильнюсском направлении необходимо развертывание новой армейской группировки немедленно»[113]. Что из себя представляла 11-я армия после мощных ударов противника и последующего отхода в полосу соседнего Западного фронта, дает представление изданная в начале июля директива Ставки, в которой, в частности, приказывалось: «11-ю армию с управлением и всеми входящими в ее состав войсками передать из состава 22-й армии в состав войск Северо-Западного фронта. Командованию Северо-Западного фронта принять все меры к скорейшему пополнению частей 11-й армии личным составом, вооружением и материальной частью. Договоритесь с ЛВО (Ленинградский военный округ. – Авт.) о довооружении этих частей артиллерией 1902–1930 годов, снятой с вооружения, и 76-мм зенитными пушками образца 14–15 года и прочее»[114].
Штаб фронта по-прежнему не имел полной информации о положении подчиненных войск, проводная связь отсутствовала, а радиосвязь работала с большими перебоями. Кроме того, учитывая угрозу прорыва противника и внезапного захвата штаба, он вынужден был постоянно совершать перемещения из одного района в другой. Тем самым командующий войсками фронта терял нити управления войсками. Вот что вспоминает об этом генерал-лейтенант П.М. Курочкин: «… В Даугавпилс прибыли Военный совет и штаб фронта… От оперативной группы из Паневежиса получили данные о том, что немецко-фашистские войска стремительно продвигаются к Западной Двине в направлении на Даугавпилс. Как бы в подтверждение этому сообщению противник начал обстреливать город, его передовые части вплотную подходили к левому берегу Западной Двины.
Командующий генерал-полковник Кузнецов дает команду: «По машинам!». Я пытаюсь узнать, куда едет штаб. Командующий отвечает: «Следовать за мной. Я в пути дам указания». Проехали километров 35 и остановились. Командующий решил разместить штаб в лесу, в 3–4 км вправо и влево от шоссейной дороги, и сам стал указывать – какому управлению в какой части леса располагаться. Я пытаюсь доложить начальнику штаба, что нельзя здесь располагать штаб, т. к. совершенно нет никаких средств связи. Пробую убедить в том, что целесообразно расположить штаб в районе крупного узла гражданской связи – в Резекне, что для этого нужно проехать еще 50–60 км. Там будет хоть какая-нибудь возможность установить связь с войсками… Мои соображения не учитываются… Таким образом, получилось, что все средства связи штаба Северо-Западного фронта состояли из одной автомобильной радиостанции…»
После этого, продолжает П.М. Курочкин, в лесу случайно была обнаружена линия связи, по которой через множество инстанций, как это ни удивительно, удалось выйти на офицера по особым поручениям маршала Б.М. Шапошникова. «Я, обрадованный, бегу к командующему и докладываю, что установлена телефонная связь с Москвой, с кабинетом начальника Генерального штаба. Командующий далеко не разделил мою радость. Он проворчал: «Что толку с вашей связью с Москвой, сейчас потребуют доклад о положении войск, а что докладывать? Связи нет ни с одной армией, что делают войска – не знаем, идите, разговаривайте сами с Москвой. Вы с армиями обеспечьте мне связь, это меня больше всего интересует, а вы ко мне лезете с Москвой»[115]. Но, как отмечает Курочкин, о том, где находятся штабы армий, никто в штабе фронта не знал и не представлял поэтому, каким образом можно получить от них информацию об обстановке, куда направлять подвижные средства связи.
По-человечески командующего войсками фронта можно понять, но, с другой стороны, общение с вышестоящей инстанцией предполагает не только выслушивание справедливых (и несправедливых) упреков, но и получение информации от нее о принимаемых ею мерах в полосе фронта, положении соседей и т. п. В создавшейся обстановке Кузнецов мог получить такую информацию, как говорится из первых уст, минуя длительную цепочку посредников, но почему-то такой возможностью пренебрег.
К 27 июня на обоих флангах 8-й армии создалось угрожающее положение. Чтобы избежать окружения, Военный совет армии на основе указаний штаба Северо-Западного фронта решил отвести войска за р. Западная Двина. Но так как оторваться от противника не удалось, планировалось задержать его продвижение на промежуточных рубежах. На первый из них соединения отходили под непрерывными атаками вражеских войск. Прикрывавшие отход арьергарды стрелковых дивизий не могли длительное время сдерживать противника и несли большие потери. В этот день врагу удалось окружить в районе населенного пункта Борисены (севернее Шауляя) командный пункт 12-го механизированного корпуса. При прорыве из окружения погибли: командир корпуса генерал-майор Н.М. Шестопалов, военком корпуса бригадный комиссар П.С. Лебедев, начальник штаба полковник П.И. Калиниченко, начальник медицинской службы бригадный врач И.И. Скачков, секретарь парткомиссии старший политрук Н.Е. Марченко, помощник начальника Оперативного отдела майор В.В. Высокоостровский, председатель военного трибунала военный юрист 2-го ранга А.Н. Чернявский и многие другие офицеры. Во временное командование корпусом вступил полковник В.Я. Гринберг[116].
В районе Даугавпилса в этот день атаковали противника части 42-й танковой дивизии 21-го механизированного корпуса. Однако сильный артиллерийский огонь и контратаки танков и пехоты заставили их отойти в исходное положение. Понесли большие потери и части 46-й танковой дивизии, включенной в группу генерал-лейтенанта Акимова.
Быстрый захват Даугавпилса немецкими войсками отрезал пути отхода 11-й армии на северо-восток. Поэтому ее плохо управляемые части вынуждены были двигаться в восточном направлении и 30 июня в районе Полоцка вышли в полосу Западного фронта. В очередном донесении народному комиссару обороны генерал Кузнецов докладывал: «8-я армия, понесшая 40 % и более потерь, отходит на северный берег Западной Двины. 2-я танковая дивизия, видимо, погибла. 11-я армия как соединение не существует. Положения 5, 33, 188, 128, 23 и 126-й стрелковых дивизий, 5-й танковой дивизии и 84-й моторизованной дивизии не знаю… Связи для твердого управления не имею…»[117] Почему командующий войсками фронта не знал положения соединений 11-й армии и не имел «связи для твердого управления», пишет в своих воспоминаниях генерал П.М. Курочкин: «…Трагично получилось с радиосвязью с 11-й армией. Штаб этой армии… из района Каунаса отходил с войсками в направлении на Полоцк. С ним у нас была регулярная радиосвязь, с помощью которой штаб фронта получал довольно регулярно информацию.
Однажды меня вызвал к себе командующий Кузнецов.
– Подойдите сюда, – обратился ко мне командующий. – Посмотрите на эти документы, – сказал он, указывая на несколько разложенных в ряд расшифрованных телеграмм.
Я внимательно прочитал каждую телеграмму (их было пять-шесть). В них командующий 11-й армией генерал-лейтенант В.И. Морозов доносил о тяжелом положении в полосе действий армии и просил об оказании помощи. В последних телеграммах были гневные упреки в адрес командующего фронтом по поводу бездействия в оказании помощи в выходе из окружения войск 11-й армии».
П.М. Курочкин далее пишет, что на основании своего утверждения, что «такой дисциплинированный и тактичный человек, как Морозов, писать в такой грубой форме не может», командующий войсками фронта сделал вывод: «…Эти шифровки мы получаем не из штаба 11-й армии, а от немцев, от наших врагов. Ведь можно допустить, что штаб 11-й армии попал в плен, не успев уничтожить шифры. Могла попасть в плен и радиостанция. Вот немцы, используя наш порядок передачи телеграмм, пытаются нас спровоцировать на ведение неправильных боевых действий…». Все возражения начальника войск связи фронта не были приняты во внимание, и командующий в категоричной форме приказал: «Вот что – немедленно прекратите связь с так называемым штабом 11-й армии, а фактически с немцами».
Не выполнить приказ было нельзя, и Курочкин решил обратиться к члену Военного совета фронта корпусному комиссару Диброву. Тот предложил соединить его с членом Военного совета 11-й армии для ведения прямых переговоров с ним. Диброва передал в эфир позывные и открыто назвал себя. Однако армейские связисты, приняв вызов, в течение длительного времени сообщали об отсутствии вызываемого члена Военного совета 11-й армии, а затем внезапно прекратили передачу и больше на связь со штабом фронта не выходили.
Через некоторое время командующий войсками фронта поинтересовался у Курочкина: «Что, прекратили связь с фашистами?» И, услышав в ответ, что радиостанция 11-й армии не отвечает на запросы в течение двух суток, с удовлетворением констатировал: «Поняли, что нас не обманешь, поэтому и прекратили с нами связь».
Однако после того как штаб 11-й армии вышел из окружения, выяснилось, что радиостанция была исправна, штаб армии в плен не попадал, а шифровки были в действительности подписаны генералом Морозовым. Основанием же для прекращения связи послужил разговор по радио корпусного комиссара Диброва. Когда в штаб доложили, что Диброва открытым текстом назвал себя и вызывает для переговоров члена Военного совета армии, пришли к выводу о том, что штаб и Военный совет фронта попали в плен, и противник пытается ввести командование армии в заблуждение. Поэтому был отдан приказ о прекращении всех контактов со штабом фронта по радио[118].
По директиве Военного совета фронта его войска с 28 июня должны были занять оборону по северному берегу Даугавы и «не допустить дальнейшего распространения противника». 8-й армии было приказано переправиться через реку и организовать оборону рубежа от Риги до Ливаны. 27-я армия по этой директиве должна подготовить оборону рубежа от Ливаны до Краславы. Одновременно ей ставилась задача: «В ночь на 28.6.41 г. группой частей под руководством генералов Акимова и Белова атаковать противника и овладеть Двинском, надежно закрепив его за собой»[119].
В течение ночи дивизии 21-го механизированного корпуса заняли исходное положение и в 5 часов 28 июня перешли в наступление. 185-я моторизованная дивизия завязала бой в 20 км от Даугавпилса, а 42-я танковая дивизия достигла населенного пункта Сергелишки, где была остановлена и дальше продвинуться не смогла. Но 46-й танковый полк дивизии смог выйти к Даугавпилсу и завязал ожесточенный бой за его восточную и северо-восточную окраины, который продолжался в течение всего дня. К вечеру противник, введя в бой дополнительные силы, после сильной артиллерийской и авиационной подготовки возобновил наступление и отбросил части 21-го корпуса в исходное положение. Тем не менее этот контрудар не прошел для немецких войск бесследно. Свидетельство этому находим у немецкого исследователя Хаупта, который писал: «Борьба за плацдарм, который с помощью 3-го моторизованного полка был расширен на 10 км в глубину, становилась все тяжелее. Советы произвели контрудар 5-м воздушно-десантным корпусом и 21-м механизированным корпусом… Солдаты генерала фон Манштейна сопротивлялись ожесточенно. Хотя 28 июня они подбили 74 вражеских танка, им пришлось смириться с тяжелыми потерями. Дивизия СС «Мертвая голова» в эти дни потеряла треть своего состава и позднее даже была сведена в один полк!»[120]
29 июня командующий войсками фронта направил в 8-ю армию очередную директиву, в которой содержались совершенно необоснованные обвинения в адрес ее командующего генерала Собенникова: «Вы преступно оставили войска на произвол судьбы и укрываете свою шкуру. Для такой ответственной операции, как отход целой армии, нужно было составить план, отводить войска от рубежа к рубежу (что армия и пыталась делать. – Авт.) и крепко управлять отходом каждого соединения.
Требую немедленно это сделать. Оперативной группе штаба вернуться в Митаву и руководить отходом. Левофланговую 11-ю стрелковую дивизию направьте немедленно на Екабпилс. Продумайте устройство переправ за счет всех возможностей, какие можно найти в центре вашего фронта… Держите радиосвязь со штабом фронта. Вы уклоняетесь от связи, видимо, с намерением, потому что ничего не знаете и не хотите знать о своих войсках (как здесь не вспомнить нежелание генерала Кузнецова вести переговоры с Москвой. – Авт.).
28 и 29.6.41 г. продолжайте отход, закончите 30.6.41 г., выведите все войсковые соединения. Ободрите войска. Сохраните их боеспособность и ждите в Риге. На главном маршруте следования организуйте крепкую противовоздушную оборону, для чего в ваше подчинение поступает 6-я смешанная авиационная дивизия, аэродром – в Риге.
Директиву изучить члену Военного совета фронта Калнберзину, генералу Сафронову, на которых возлагаю ответственность за вручение директивы Военному совету 8-й армии и последнему в выполнении»[121].
В общем, как следует из директивы, никаких конкретных указаний, направленных на улучшение положения армии, она не содержала и включала в себя, наряду с огульными обвинениями, лишь благие намерения генерал-полковника Ф.И. Кузнецова, а именно использовать «все возможности», вывести «все войсковые соединения», «сохранить их боеспособность» и т. п. Складывается впечатление, что директива направлена только для того, чтобы войска не забывали, что у них есть командующий. Это те войска, которые, по мнению Хаупта, «уже не имели возможности переправиться на спасительный северный берег». Это те войска, которые «не разбегались, а вели боевые действия на собственный страх и риск»[122]. Их не надо было «ободрять», им необходимо было оказывать реальную помощь, чего командующий войсками фронта как раз-то сделать и не мог.
Переправа соединений 8-й армии через Даугаву проходила по оставшимся мостам, на лодках и подручных средствах, под непрерывным огнем авиации и артиллерии противника. Практически одновременно с отходившими частями 10-го стрелкового и 12-го механизированного корпусов к реке в районе Риги вышли главные силы 26-го немецкого армейского корпуса. 29 июня его боевые группы ворвались в город по Баускому шоссе. Попытка отбросить их за городскую черту успехом не увенчалась. Как сообщалось в отчете 12-го механизированного корпуса: «Командиром 144-го танкового полка полковником Кокиным был организован отряд в составе 10 танков, 3 противотанковых орудий, двух рот пехоты 10-й стрелковой дивизии, отряда пограничников и 6 бронемашин для борьбы с ворвавшимся в Ригу противником. Отряд успеха не имел и, будучи окруженным и отделенным от своих войск речной преградой, уничтожив 14 своих танков, переправился на северный берег р. Западная Двина»[123].
После этого подразделения противника вышли к мостам. Два автомобильных моста тут же были взорваны саперами 8-й армии, однако за несколько минут до взрыва железнодорожного моста по нему успел переправиться небольшой немецкий передовой отряд – «пять штурмовых орудий 3-й батареи 185-го штурмового дивизиона, три зенитных орудия, одно 3,7-сантиметровое противотанковое орудие, отделение 10-й роты 43-го пехотного полка и отделение саперного взвода 43-го пехотного полка»[124]. Но подошедшие к этому времени части 10-й и 125-й стрелковых дивизий, полк НКВД и рабочие отряды Риги при поддержке бронепоезда не позволили врагу закрепиться на плацдарме и уничтожили его. «Отрезанная немецкая боевая группа отбивала ожесточенные контрудары Советов. 9 офицеров и 82 рядовых и унтер-офицера пали в уличных боях в Риге», – так освещает эти события Хаупт[125].
Боевые действия 8-й армии в первой половине июля 1941 г.
Положение в Риге стабилизировалось, но в тот же день части 1-й немецкой танковой дивизии 4-й танковой группы форсировали Западную Двину у Екабпилса. Попытки сдержать немецкие танки силами частей 48-й стрелковой дивизии не увенчались успехом: 1-я танковая и переправившаяся вслед за ней 36-я моторизованная дивизии противника, преодолевая сопротивление частей Красной Армии, двигались на Остров. Поэтому 1 июля командование Северо-Западного фронта отдало приказ об оставлении Риги. В тот же день в город вошли части 26-го армейского корпуса группы армий «Север». Как отмечал Хаупт: «Ни одного врага в городе уже не было. Советы ночью покинули Ригу. Латышское население заполонило улицы и приветствовало входящие немецкие войска как освободителей. Сам город являл картины ужасающих боев. Символы города – Орденский замок, ратуша и церковь Святого Петера – пылали, как факелы»[126].
Таким образом, войска Северо-Западного фронта не смогли организовать устойчивую оборону на рубеже р. Западная Двина. Противник сумел упредить выдвигавшиеся из глубины либо отходившие под его ударами соединения фронта в занятии назначенных им полос обороны. В результате на флангах 8-й армии, на северном берегу Западной Двины немецкие войска захватили два оперативных плацдарма: один – в районе Риги, второй – в районе Екабпилса. Используя их, главные силы 16, 18-й полевых армий и 4-й танковой группы завершили переправу через реку и приступили к развитию успеха на псковском направлении с задачей отрезать пути отхода советским войскам из Прибалтики и выйти на подступы к Ленинграду.
Еще 29 июня Ставка Главного Командования приказала командующему войсками Северо-Западного фронта, одновременно с организацией обороны по Западной Двине, подготовить и занять рубеж по р. Великой, опираясь при этом на имевшиеся там укрепленные районы в Пскове и Острове.
Неправильно поняв задачу фронта, генерал Кузнецов 30 июня приказал войскам, оборонявшимся вдоль Западной Двины, отходить в Псковский, Островский и Себежский укрепленные районы, и они немедленно приступили к выполнению приказа. Генеральному штабу об этом стало известно лишь вечером, после чего Жуков срочно направил Кузнецову телеграмму: «Вами приказ Ставки не понят. Сложившаяся обстановка требует в течение ближайших 3–4 дней задержать противника на рубеже р. Западная Двина. Примите все меры, чтобы не допустить распространения противника на северном берегу»[127]. Командование фронта, отменив свои предыдущие распоряжения, потребовало от войск с утра 2 июля восстановить оборону по Западной Двине.
Во фронте в это время насчитывалось всего 150 танков и 154 самолета. К тому же быстрая и неожиданная смена решений, причем без учета времени, привела к тому, что войска оказались не готовыми ни к отходу, ни к обороне. По этому поводу командующий автобронетанковыми войсками фронта, впоследствии маршал бронетанковых войск П.П. Полубояров отмечал в своих воспоминаниях: «Как показали последующие события, это решение было ошибочным, оно не учитывало обстановку, сложившуюся на этом участке фронта. Прежде всего войска 27-й армии не имели достаточного времени для подготовки к наступлению, не имели необходимых сил и средств для разгрома превосходящих сил противника, сосредоточившего ко 2 июля по северному берегу Даугавы, на участке Крустпилс, Краслава, до десяти боеспособных дивизий, полностью изготовившихся для перехода в наступление.
В самом деле, если вспомнить, как мы организовывали в те дни контрудары, то очень легко можно объяснить и первоначальные успехи гитлеровцев в первые дни войны. В большинстве своем контрудары наносились нашими войсками фронтально, зачастую разрозненно, не сосредоточив основных усилий на решающих направлениях, по нерасстроенным и сильным группировкам противника. За редким исключением они не были внезапными для противника… Удавалось ли при таком способе где-либо добиться решающего успеха при нанесении контрудара? Я что-то не припомню ни одного подобного примера в начальном периоде войны. Так произошло и под Даугавпилсом.
В 11 часов 2 июля крупные силы немецко-фашистских войск возобновили наступление, упредив удар 27-й армии. В создавшихся условиях наши войска вынуждены были, отбивая атаки танков и пехоты противника, отходить в северо-восточном направлении. Против соединений, например, 21-го механизированного корпуса наступали: часть сил 8-й танковой дивизии, 3-я моторизованная дивизия, моторизованная дивизия СС «Мертвая голова» и 290-я пехотная дивизия, входившие в состав 56-го моторизованного корпуса 4-й танковой группы, а также часть сил 121-й пехотной дивизии 16-й армии.