Военные будни, часть 1

– А насчет пожрать ничего там, в запасах не надыбали, товарищ старшина?– повеселевшим голосом осведомился рядовой Сафронов.

– Только тушенка, более ничего,– признался старшина.

– Нормально,– расцвел в улыбке дурашливой Сафронов,– хлебом у Авдеича разживемся. Все, Алеха, глубже не надо. Сойдет. Эх, Илюха. Кто-то и нам вот так в свое время отковыряет могилку.

– Я не спешу,– влез с репликой Черпак.

– Смерть не спросит,– взглянул на него ехидно Сафронов,– спешишь ты, аль нет.

– Это да,– впервые за прошедший месяц согласился с ним сержант и принялся помогать Иванову упаковывать тело Илюхина в плащ палатку. Опустили в могилу, насыпали холмик и, воткнув в него корявый крест из двух веток, постояли молча над ним, думая каждый о своем.

– Вдова и трое сирот,– произнес тихо старшина,– земля тебе пухом, Илья. Обещаюсь, что проведаю твоих и помогу, чем смогу.

– С Васильевского он,– напомнил сержант.

– Есть у меня адрес. У начфина тоже семья на Васькином острове проживает, как оказалось,– вздохнул старшина тяжело,– к ним тоже заглянуть придется.

– А ефрейтор Дедобабов откуда?– спросил сержант.

– Этот из Украины призывался. Сдам красноармейскую книжку в строевую часть, пусть сообщают.

– А мой взвод…– сибиряк закашлялся и принялся вертеть цигарку,– про них кто доложит?

– Я только со старлеем был знаком и документы его у меня есть, а про остальных ничего не знаю,– развел руками сожалеюще старшина,– ты-то всех должен знать, вот и составь список. А что мы еще можем? Вон, там все горит, как в преисподней. Уходить надо. Сюда огонь гонит. Там вон речушка есть. За нее перескочим и к Авдеичу, как раз в ту сторону. Там и дорога лесная есть, им наезженная. Он хоть и живет бирюк-бирюком, но в колхозе вроде как числится. Типа пушного хозяйства у него,– пояснил он,– был я у него один раз. Посидели слегка. Самогонку его жинка Наталья варит ядреную. И, главное дело, на другой день почти без похмелья. Слегка потряхивало,– вспомнил старшина.

– Самогон – это хорошо,– тут же отреагировал рядовой Сафронов,– Мы, ежели что, то люди не гордые. Не фон бароны, нам и сивуха годится.

– Закати губищу, Сафрон,– не удержался от реплики сержант.– Какая сивуха? Вон чего творится,– мотнул он головой в сторону горящего леса. С кем воюем? Где Красная армия? Глянь-ка, опять летят суки,– над головами действительно с северо-запада опять зависли в синеве вражеские эскадрильи. До ушей донесся гул двигателей.

– А наши где? Почему не атакуют на подлете гадов?– приложил ладонь козырьком ко лбу рядовой Сафронов.

– На максимальной высоте сволочи идут. Ленинград никак бомбить собрались,– предположил старшина.

– Ну, там-то их встретят, мало не покажется,– уверенно заявил сержант.

– Все уходим. Рядовой Иванов, мешок вот этот прихвати. За мной, в колонну по одному шагом марш,– прервал дискуссию старшина.

Хозяина заимки лесной, а по совместительству и пушной фермы, повезло застать дома. Авдеич запрягал лошадь в телегу и обрадовался искренне появившимся на его подворье служивым, цикнув на выскочивших с лаем навстречу гостям нежданным двух дворняг.

– Цыц, свои. Что тама за грохот у вас и навроде как горит лес-то?– забыв даже сказать "здрасте", задал он им вопрос обеспокоенно.

– Разбомбили аэродром на рассвете, Авдеич,– ответил ему старшина, протягивая ладонь для рукопожатия.

– И хто? Опять энти?– вытаращился на него тот.

– А хрен их знает, энти или наоборот те. Кресты на фюзеляжах я видел. Свастики фашистские. Так что, Авдеич, навроде как с Германией Гитлеровской война.

– Вот беда-то. В правление ехать надо и все там распознать,– засуетился Авдеич,– Мать!– крикнул он в сторону дома и на крыльцо выскочила немедленно его супруга Наталья, приветливо улыбнувшаяся гостям.

– Ты, мать, мужиков покорми-ка, чем Бог послал, оголодали чай, а мне в правление срочно надоть. Война, мать, опять,– сообщил он ей новость.

– Ох, лихо-о,– отреагировала Наталья, всплеснув руками,– а мы с утра гадаем, чегось-то гремит. И с кем опять? С финнами?

– С немцем. Давай, давай, накрывай на стол и вон у сержанта руку осмотри. Вишь побитые все. Помоги-ка,– озадачил супругу дополнительно Авдеич, прыгая в телегу и понукая лошадь.

– Ой, да проходите в избу, робяты,– приступила к выполнению команды мужниной Наталья, сорвавшись с места и ринувшись в избу.

Вернулся Авдеич в третьем часу после полудня и не распрягая лошадь, сообщил сидящим и перекуривающим на заваленке красноармейцам:

– Верно Павлович баял. Война с Германией. Бомбит немец наши города. Киев, Минск и другие. Сообщили по радио, что вероломно, без объявления войны, дескать, напал Гитлер. Фашисты, че с них взять.

– А финны? Тоже напали вероломно?– уточнил старшина.

– Про этих я не понял. Про Германию все понятно, а про этих… Так ведь мы у них эвон сколько территорий в зимнюю-то компанию отгрызли,.. обидно им чай. И коль немец попер так и эти непременно влезут, думаю,– высказал Авдеич свое мнение, закуривая предложенную старшиной папиросу.– Курево, смотрю, у тебя наркомовское.

– От майора покойного остались,– кивнул старшина.

– Много народу-то побило?– задал дежурный вопрос Авдеич.

– Всех. Кто выжил, все тут,– коротко ответил старшина, окинув взглядом, примолкших рядом красноармейцев.

– И теперича куда вы?– с сочувствием произнес Авдеич.

– В часть нужно идти. Подвезешь ежели до сельсовета, то спасибо скажем, а там еще пару десятков верст как-нибудь сами дочапаем,– старшина вздохнул и, развязав сидор достал две бутылки засургученные:

– Помянем, Авдеич, погибших солдатиков?

– Натаха, тащи живенько сюда чего нито на зуб и посудины,– сориентировался мигом хозяин заимки, принимая от старшины бутылку и сворачивая сургуч,– магазина,– с уважением констатировал он,– ну, чего ты там едрена вошь? Аль оглохла на старости лет,– крикнул он снова, приподнимаясь и прилипая к оконцу лбом.

– Иду-у,– донеслось в ответ и появившаяся хозяйка с табуреткой в руках, мигом накрыла ее вышитым полотенцем, расставив на импровизированном столике нехитрую закуску и посуду.

– За безвременно усопших рабов Божьих,– произнес Авдеич и выпив свои сто грамм поминальных, сосредоточился на папиросе, заскворчав ей так яростно, что хватило ее ему на пару, другую затяжек. Притоптав гильзу от папиросы, он молча свернул цигарку и раскурив ее, буркнул,– баловство одно, папироски энти. Для барышень видать придуманы.

– Зато вертеть не надо,– возразил ему сержант Черпак,– сунул в зубы и дыми себе.

– А нам не к спеху. Мы тут живем постепенно,– возразил Авдеич,– Кто суетится, тот и живет недолго, потому как время у него бежит.

– Это вы, батя, верно подметили,– поддакнул ему сибиряк Иванов.– Я тоже приметил, как суетиться начнешь, так время фьють, а вот когда, к примеру, стоишь себе на посту и никуда сломя голову бежать не требуется, то оно и тянется, и тянется… зараза. Два часа, как все четыре длиной. Вот почему так-то?

– Это у тебя, Леха, от мыслей смурных,– высказал свою версию рядовой Сафронов,– по мамке пади своей соскучился, вот и стоишь в тоске по ней эти два часа, потому и долгими кажутся. А когда, к примеру, тебя взводный на стрельбище ползать заставляет с винтарем и в противогазе, то думать о постороннем некогда, вот время и летит.

– Не-е, когда с винтарем и в противогазе, то время еще медленнее идет чем на посту,– не согласился с ним сибиряк,– вот как так, Авдеич?

– Про противогаз не знаю. В мою бытность, такой херни еще служивым не выдавали,– попробовал отнекаться хозяин заимки, но сибиряк оказался настырным и отвязаться ему от него, так просто не удалось.

– А на посту? Стоять приходилось?

– А как нето. Только я, братцы, еще при царе батюшке лямку тянул. При его гнилом царизме и списан был по ранению в запас почитай в третий месяц октябрь, как только энта Империалистическая Мировая случилась. Тогдашние германцы, через Кайзера ихнего, нам честь по чести войну объявили, а мы вокурат под Нарвой стояли, ну и пока наших мужиков отмобилизовывали по державе, первыми с ними и схлестнулись,– вспомнил Авдеич былые времена.

– Так вы, батя, выходит ветеран Империалистической войны,– разинул рот сибиряк.

– А кудась от факта энтого теперь?– махнул рукой Авдеич.

– И в каком роде войск служили?

– В царице полей – пехоте матушке, но в разведроте полковой. Ох, лихой у нас взводный был подпоручик. Бывало как врежет по сусалам, ежели к примеру уснешь на посту. Сурьезный был мужик, но справедливый. Перед начальством не егозил и за своих солдатиков, за нас стало быть, мог кому хошь фитиль вставить. Уважали в общем его у нас в роте.

– А ранение куда получили?– встрял в разговор и сержант по праву увечного, а стало быть битого военной судьбой, так же как Авдеич.

– А всего порвало в клочья. Возвращались с языком и под обстрел попали. Немец осерчал и крыл, снарядов не жалеючи. Мы целого полковника – оберста по ихнему, из вылазки-то перли. Ох, здоровый бугай, да-а. Ну, и немчура видать не желала чтоб мы его дотащили живого к себе-то. Вот и крыли из всех калибров,– Авдеич, затянулся дымом и примолк, вспоминая видать тот день.

– И че?– не утерпел сибиряк,– Доперли оберста?

– Доперли,– взглянул на торопыгу, усмехнувшись Авдеич,– побитые все, но борова целехоньким доставили. К Егорию всех за него начальство представило. Ну, а меня в госпиталь сперва, а потом уж и в отставку. Год почитай отвалялся по госпиталям-то.

– И вам Георгиевский крест выдали?– распахнул опять рот сибиряк.

– И мне,– кивнул Авдеич,– гдетось в сундуках Натаха прибрала.

– А в гражданскую воевать пришлось, аль по инвалидности воздержались?– прицепился репьем рядовой Иванов.

– В Гражданскую? Нет. В гражданскую, я в Финляндии с семьей оказался. А в ей, все как-то обошлось по-быстрому, без войны этой особенно. Месяца три на Красных и Белых делились. А потом Белые Красным как-то сразу салазки загнули и началась жизнь мирная. Не то, что в России. Мы ведь, сынок, совецкие граждане с Натальей моей без году неделя. Тут ведь до 39-го финская территория была. Вот с этого года мы и присоединились к СССР-у. Колхоз тут сразу образовался, ну и вступили в него, стало быть. Так что Гражданская война мимо меня прогремела,– огорошил всех Авдеич, так что и сказать никто несколько минут ничего не мог.

– Вон оно как,– протянул разочарованно рядовой Иванов,– будто у сказки ему обещанной, волшебной, конец оказался негодящий.

– А что так с тоской-то?– опять усмехнулся Авдеич,– Не оправдал ожиданий? Предполагал, что я и в Гражданской орденов несчетно нахватал? Эх, паря, война, будь она неладна, мне за те неполных три месяца в 14-ом, во как оскомину набила. А ежели все железо, что из меня потом в госпитале врачи выковыряли, взвесить, то вот на всю вашу компанию пади хватило бы с лихвой. И потом, у меня ведь семья, детишки, мал, мала, меньше, так что их требовалось взрастить и в люди вывести. Так что я и не жалею, что не воевал, а работал в ту пору, хоть и в Финляндии. Везде люди, паря. А простым трудящим все эти войны и даром не нать. Жить бы да детишек растить.

– Это да,– согласился с ним сибиряк, но голосом все же с нотками разочарования.

– Это ты по молодости, паря, о геройстве мечтаешь, пока страстями живешь, а повзрослеешь и поймешь, что самое геройское геройство – жизнь прожить обыкновенно изо дня в день и не опаскудиться. А что кресты да ордена, они ведь совесть не заменят. Каб могли. Мечтаешь, пади об орденах?– прицепился теперь Авдеич к сибиряку. И тот заерзал на завалинке.

– А че бы и нет?– вскинул он глаза синие на него,– Домой на побывку с орденом в самый бы раз. Все бы девки моими стали, подкатывай к любой.

– Вот только что разве… Хочешь своего Егория дам для девок-то?– не удержался, подковырнул сибиряка Авдеич.

– Эх, батя, девки-то нынче тоже все поголовно грамотные и советские-то ордена от старорежимных всяко отличат. Так что спасибо, носите сами свой крест, для тетки Натальи. Вон она у вас какая шустрая, будто девка на выданье,– не остался в долгу сибиряк.

– Ишь ты каков язви тя в душу,– изумился Авдеич.– Да тебе палец в рот не клади, враз отгрызешь. Откуда сам-то?