Проданная Польша
На Правобережной Украине и Литве положение православных было ужасающим. После воссоединения Левобережья с Россией польское политическое руководство стало видеть именно в русском православном населении Литвы главного виновника политических неудач Речи Посполитой. При короле Яне Собесском (1674–1696 гг.) вновь были даны особые привилегии униатам (о которых речь пойдет ниже), а у православных отнята почти вся их собственность. Захваты храмов и монастырей, насильственное обращение в унию, убийства православных мирян и священников вновь стали обычным явлением. Православным было запрещено покидать пределы королевства, а их собратьям из других стран был запрещен выезд в Польшу. Безумная политика фанатиков католицизма привела (в условиях общего кризиса польского государства) к полному отторжению русским православным населением Литвы польского короля как своего суверена и неприятию Речи Посполитой как Отечества. А если добавить сюда тот факт, что уже восточнее Смоленска лежало государство, где русский православный народ был народом государствообразующим, народом главным и основополагающим, где православие было государственной религией – положение русских в Литве казалось им еще горше.
Понятно, что со стороны польских королей конечной целью этого беспрецедентного давления на русское православное население Литвы являлось полное окатоличивание православных, церковная уния являлась не более чем переходным периодом. Как реакция на данный процесс со стороны простого люда, явился рост православных братств и их школ – в Могилеве, Минске, Слуцке, Пинске, Вильно и др. городах. О накале противостояния красноречиво говорят народные восстания в Минске, Полоцке, Бресте, Витебске, Орше, других городах и деревнях в 1599, 1601, 1618, 1621, 1627, 1633, 1646, 1653 гг… Одним из крупнейших из них было восстание в г. Витебске в 1623 г., носившее ярко выраженный антипольский, антикатолический и антиуниатский характер. Вызвано оно было крайней жестокостью мер по насаждению унии – в частности, униатским архиепископом Иосафатом Кунцевичем: доходило до того, что могилы православных по приказу Кунцевича раскапывались, а останки бросались собакам. В ходе восстания архиепископ был убит, а восстание жестоко подавлено польским королем по требованию Ватикана. Позднее И. Кунцевич был признан Ватиканом святым мучеником.
Политика откровенного геноцида православного населения не прекратилась и после кровопролитной войны Польши с восставшей под руководством Богдана Хмельницкого Малороссии. В 1664 г. униатский епископ Якуб Суша отправил в Рим жалобу на политику польских властей: по мнению епископа, официальный курс был направлен на окончательное слияние униатов в лоне католицизма. То есть направленность королевской политики вызывала серьезные опасения даже у униатских иерархов.
* * *В первой половине XVII в. православные Литвы и западнорусское православное духовенство еще пытались хоть как-то противостоять репрессиями со стороны властей, вдохновляемых Ватиканом. В 1625 г. православные в очередной раз жалуются на насилия со стороны католиков и униатов в Сейм Речи Посполитой. Однако бесплодность различного рода попыток вызвали у многих отчаяние – со второй половины того же века начинается настоящий ИСХОД православных в Московию.
Уходят целыми селениями, монастырями. В 1664 г. монахи Кутейнского монастыря во главе с игуменом бегут в Россию, увозя с собой типографию; в том же году уезжает в Москву Симеон Полоцкий. В войнах между Речью Посполитой и Московией западнорусское население активно помогает московитам и украинским казакам. Все эти факты нисколько не озадачили короля и сейм. В 1668 г. Ян Казимир ограничивает права православного митрополита, а Сейм обсуждает решение о насильственной депортации перешедших в православие из католичества и униатства (это уже не этнические; это конфессиональные чистки!).
С началом XVIII в., вошедшего в историю Речи Посполитой как период «золотой вольницы шляхты», тотальное давление на православие усиливается. В 1717 г. в Сейме Речи Посполитой разработан проект ликвидации и православия, и униатства – с целью расширения влияния костела. Вскоре образовавшаяся Конфедерация в 1732 г. добивается окончательной ликвидации политических прав западнорусской православной шляхты. С 1766 г. в Сейме вообще запрещено выступать в защиту православия. В то же время (60-е гг. XVIII в.) в Речи Посполитой наблюдается мощное народное движение за выход из унии и переход в православие как естественный ответ русских православных на столь вопиющее давление со стороны польских властей (к этому времени власть становиться именно ПОЛЬСКОЙ, и для русского православного населения Литвы она вообще превращается во власть ОККУПАЦИОННУЮ)
* * *Но беспредел польской короны на русских землях Литвы не может длиться вечно – рано или поздно, но это беззаконие должно было быть остановлено. И в первую очередь – Россией, ставшей к этому времени одним из ведущих европейских государств.
Россия начинает действовать – сначала косвенно.
Со смертью Августа III (октябрь 1763 г.) русская императрица и прусский король поддержали общего кандидата в польские короли – Станислава Августа Понятовского, заключили в Петербурге в 1764 г. договор о союзе. В том же году Понятовского избрали королем, несмотря на противодействие Франции, Австрии, Испании и Саксонии. Одним из условий выдвижения Понятовского на престол Речи Посполитой Екатерина II жестко поставила условие прекращения насилий над русским православным населением Литвы со стороны польских властей.
Уступая ультимативным требованиям России, сейм был вынужден 24 февраля 1768 года предоставить «диссидентам» равные права с католическим населением Польши. Это сразу же вызвало бешеную реакцию шляхты, привыкшей видеть в православных украинцах и белорусах бесправное быдло. С оружием в руках отстаивать священное право издеваться над «схизматиками» шляхта начала тут же, причем весьма активно.
* * *Уже 29 февраля 1768 года в городе Бар была созвана так называемая «Барская конфедерация», которая объявила короля Станислава Августа Понятовского низложенным. Мятежников активно поддерживали Франция и Австрия. В свою очередь, Понятовский обратился за помощью к России. Посланные Екатериной II войска нанесли ряд чувствительных поражений конфедератам. Заметим – де-юре русские являлись союзниками законной власти, призванными последней для подавления мятежа, и никак агрессорами не являлись (и являться не могли, по определению).
Тем не менее, подстрекаемый Францией, турецкий султан Мустафа III потребовал вывести русские войска из Польши и прекратить поддержку «диссидентов» – хотя какая разница мусульманской Турции, равные права у католиков с православными, или первые нещадно ущемляют вторых – было непонятно. И те, и другие для турков были «райя», «стадо», неверные, одним словом. Но вот, поди ж ты, 6 октября 1768 года именно на этом основании Турция объявила войну России!
В качестве благодарности турецким союзникам после победы над Россией барские конфедераты обещали Киев, себе же поляки собирались взять Смоленск, Стародуб и Чернигов. Скромно и со вкусом. Странно, что Москву они все же решили оставить русским.
Нужно было незамедлительно погасить костер польской междоусобицы – причем сделать это решительно и энергично. 15 мая 1769 года в Польшу, в качестве наиболее эффективного инструмента для острастки мятежных шляхтичей, был направлен А.В.Суворов. Будущий генералиссимус одержал серию блестящих побед над конфедератами, увенчавшуюся капитуляцией Краковского замка, и привел неугомонных поляков в чувство.
* * *Однако положение России оставалось сложным. Боевые действия против Турции, хотя и успешные для русской армии, стоили слишком дорого – попробуй, прокорми и снабди хотя бы минимумом снаряжения войска на краю земли! Не говоря уж о снабжении их боеприпасами – железных дорог тогда не было, все полторы тысячи верст от провиантских магазинов в Брянске до линии фронта у Кишинева припасы везли на волах.
Ситуацию в России усугубляло начавшееся восстание Пугачева. В этих условиях, чтобы нейтрализовать враждебную позицию Австрии, Екатерина II согласилась на предложенный прусским королем Фридрихом II частичный раздел территории Речи Посполитой, который и состоялся 25 июля (5 августа) 1772 года. В результате Россия вернула захваченные в эпоху ордынского ига Литвой и Польшей земли с преобладающим православным населением: правый берег Западной Двины и Восточную Белоруссию (Полоцк, Витебск, Могилев). Австрия присоединила Галицию (хотя была католическим государством и никаких диссидентов в Польше защищать не собиралась), Пруссия урвала кусок собственно польской территории (но с преобладающим протестантским населением). В следующем году польский сейм благоразумно утвердил итоги раздела, причиной которого стала исключительно религиозная нетерпимость польской шляхты.
* * *Теперь Россия несколько увереннее начала играть на «польском клавесине». В деле управления польским государством русский посол в Варшаве стал гораздо более значимой фигурой, чем продолжавший сидеть на престоле Станислав Август Понятовский. Понятно, что большинство шляхтичей такое положение никак не устраивало, и они ждали только случая, чтобы учинить мятеж и смертоубийство с конечной целью… вот с целью у шляхты как раз были серьезные разногласия. Впрочем, то, что против России надо непременно бунтовать – в этом сходились все.
В конце 1780-х гг. казалось, что настал благоприятный момент. К этому времени Россия находилась в тяжелейшей ситуации, так как была вынуждена вести боевые действия на два фронта: в 1787 году началась война с Турцией, в 1788 – со Швецией. Шведский флот угрожал Петербургу.
«Грех упускать подобный шанс, история нам этого не простит» – так подумали паны из «патриотической партии» в польском сейме. И попыталась избавиться от ненавистной русской опеки. По требованию польского правительства с территории Речи Посполитой были выведены предназначавшиеся для снабжения Дунайской армии склады продовольствия и снаряжения. России пришлось отказаться от удобного пути переброски войск на турецкий фронт. Вновь начались гонения на православных: был арестован и брошен в тюрьму епископ Переяславский, являвшийся русским подданным. Более того, вопреки воле духовенства и верующих, сейм обратился к Константинопольскому патриарху с просьбой взять под свою руку православную церковь Речи Посполитой, входившую в область церковного управления Синода Русской Православной Церкви. Наконец, 29 марта 1790 года был подписан явно антироссийский прусско-польский договор о взаимопомощи.
* * *22 апреля (3 мая) 1791 года сейм принял новую конституцию – как горделиво подчеркивают поляки, первую на европейском континенте; согласно этой Конституции «либерум вето» отменялось, в стране вводилась наследственная монархия – причем после бездетного Понятовского престол должен был занять курфюрст Саксонский Фридрих-Август III. Опоздав лет на триста, поляки решили по-быстрому ввести у себя твердую государственную власть и образцовый порядок, этим сохранив свое государство от поползновений более сильных соседей. Соседи такому пассажу удивились. И несколько озлобились.
Прекращение традиционной анархии и, пусть даже гипотетическое, укрепление польской державы были России, Пруссии и Австрии совершенно ни к чему. Тем более, по словам Екатерины II: «По непостоянству сего народа, по доказанной его злобе и ненависти к нашему, по изъявлявшейся в нем наклонности к разврату и неистовствам французским, мы в нем никогда не будем иметь ни спокойного, ни безопасного соседа иначе как приведя его в сущее бессилие и немогущество».
Однако Россия, чьи руки были связаны войной, была вынуждена до поры до времени терпеть враждебные действия поляков. Так, в инструкции, данной Екатериной II 25 сентября 1790 года новому посланнику в Польше Я.И. Булгакову, говорилось: «Имею вам предписать не иное что, как только чтоб вы продолжали тихим, скромным и ласковым обхождением привлекать к себе умов, пока наш мир с турками заключен будет».
Одновременно русская императрица готовилась к «окончательному решению польского вопроса». Свою позицию она недвусмысленно высказала в записке от 4 декабря 1791 года, адресованной Коллегии Иностранных дел:
«Все, что противно нашим трактатам с Польшею, противно нашему интересу… Я не соглашусь ни на что из этого нового порядка вещей, при утверждении которого не только не обратили никакого внимания на Россию, но осыпали ее оскорблениями, задирали ее ежеминутно. Но если другие не хотят знать Россию, то следует ли из этого, что Россия также должна забыть собственные интересы? Я даю знать господам членам Иностранной коллегии, что мы можем сделать все, что нам угодно в Польше».
* * *Наконец 29 декабря 1791 (9 января 1792) года был заключен долгожданный Ясский мир с Турцией. Еще раньше, в 1790 году, закончилась русско-шведская война. Высвобождались значительные контингенты русской армии – самого надежного внешнеполитического инструмента Российской империи. И, замирившись с серьезными внешними врагами, Россия весной 1792 года решила разобраться с неугомонной соседской шляхтой.
Надо сказать, поляки в это время все же пытались хоть что-то сделать для спасения Ойчызны. В 1788 году собрался Сейм, и вместо обычных двух-трех недель – проработал 4 (ЧЕТЫРЕ!) года. Он создал Конституцию (3 мая 1791 года – теперь это в Польше Большой Государственный Праздник), ввел много чего полезного и нужного; вот только полезными и нужными все нововведения Четырехлетнего Сейма были лет сто назад. Слишком долго Польша была махровой шляхетской анархией, слишком долго упивалась свободой своей аристократии (да что там аристократии – занюханной загоновой шляхты!), слишком долго частные интересы магнатов были «всем», а государственные интересы – «ничем».
Да, Четырехлетний Сейм отменил liberum veto, рокош и конфедерации, декларировал создание стотысячной регулярной армии (не определив, впрочем, источники её финансирования); король присягнул на Конституции, и все поляки с облегчением вздохнули – появился шанс на сохранение единства Короны.
Ага. Два раза.
В местечке Тарговицы под Уманью (нынче Черкасская область Украины) собрались Три Предателя Польского Народа – три магната, Ксаверий Браницкий, Стефан Ржевусский и Феликс Щенсный-Потоцкий. Прочитав присланный им с нарочным из Петербурга текст Акта конфедерации (который, по слухам, редактировала сама Екатерина II), они согласились этот акт подписать и учудить эту самую конфедерацию – целью которой было Конституцию 3 мая превратить в кусочек бумаги и вернуть ситуацию в Польше в status quo – и, забыв о разных конституциях, как о страшном сне, вновь окунуться в «золотой век шляхетской вольности».
Польские учебники утверждают, что в день подписания Акта конфедерации, 14 мая 1792 года, польскую границу перешли «проклятые москали». Они де и поставили жирную точку в истории Обновленной Польши – проклятые варвары с Востока!
На самом деле русские войска перешли польскую границу через две недели, и не как подавители польской вольности, а как миротворцы – ибо Екатерина II в свое время обязалась хранить мир и покой в Польском государстве. А что касается поражений войск, верных сейму – то эти поражения являются исключительно заслугой конфедератов. Да к тому же и Станислав Август Понятовский, правда, после мучительных колебаний – поддержал Трех Предателей Польского Народа – очевидно, именно поэтому его прах не удостоен находиться в Катедре на Вавеле.
Россия направила в Польшу свои войска – официально как союзников законного короля. Уже к середине июня русские контролировали практически всю территорию Речи Посполитой. Что же касается Пруссии, то вместо «взаимопомощи» сомнительным польским инсургентам она предпочла иметь дела с солидным, самостоятельным государством – и предложила России новый раздел Польши, который и состоялся 9 апреля 1793 года. На этот раз Россия получила Белоруссию (Минск, Слуцк, Пинск) и Правобережную Украину, а к Пруссии отошли Гданьск, Торунь, Познань и значительная часть Великой Польши.
* * *Уязвленное самолюбие шляхтичей не могло смириться с национальным унижением, и 13(24) марта 1794 года страну охватило восстание под предводительством Тадеуша Костюшко. Реакция понятная и, без всякого ёрничанья, вызывающая уважение – пусть безнадежно опоздав, но поляки все же попытались спасти независимость своего государства.
Сперва восставшим сопутствовал успех: 6(17) апреля они заняли Варшаву, устроив там беспощадную резню русских. Конечно, современная польская история об этом прискорбном событии стыдливо умалчивает – но этот факт подтверждают независимые источники, например – секретарь прусского посольства в Варшаве.
Однако 14 августа 1794 года в Польшу во второй раз (и опять – отнюдь не в качестве туриста) прибыл Суворов, и лавочка закрылась. Поляки начали терпеть одно поражение за другим, под Матеёвицами объединенными русско-прусскими войсками Ферзена была разбита польская полевая армия (раненый Костюшко был взят в плен русскими гусарами), и 24 октября (4 ноября) Суворов взял штурмом Прагу – укрепленное предместье Варшавы, после чего конфедераты сложили оружие и капитулировали. За этот успех Александр Васильевич был произведен в генерал-фельдмаршалы и назначен главнокомандующим русскими войсками в Польше.
* * *Взятие Праги в позднейших польских околоисторических изысканиях обросло душераздирающими подробностями. Как русские гренадеры насаживали на штыки грудных детей и с дьявольским хохотом вспарывали животы беременным варшавянкам, и прочими жуткими сценами насилий и ужасов. То, что ничего подобного не было – не нуждается в доказательствах. Военная пропаганда – она и есть военная пропаганда. Но то, что эти жуткие байки дошли до наших дней – говорит о том, что полякам есть за что платить по русским счетам, и россказни о зверствах суворовских солдат есть способ эти счета как-то аннулировать. И особенно прискорбно, что подобные бредни с удовольствием подхватывает иногда и «россиянская демократическая» пресса и псевдоисторическая наука. Не пороли в детстве этих писак, а зря!
В октябре 1795 года состоялся третий (и последний донаполеоновский) раздел Польши. Россия получила Западную Волынь, Западную Белоруссию (где жили уже главным образом униаты), Виленский край и Курляндию (где тоже православными и не пахло). Исконно польские земли были поделены между Австрией и Пруссией. Станислав Август Понятовский отрекся от престола. Речь Посполитая прекратила свое существование.
Россия по первым трем разделам Польши не получила ни пяди собственно польских этнических территорий.
* * *Эпитафией на надгробном камне Первой Речи Посполитой могут стать слова поэта и участника войны 1812 года Федора Николаевича Глинки (между прочим, по происхождению литовского шляхтича): «Тем ли думать о свободе, которые, раздвинув прежде на столь обширное пространство пределы земли своей, лежащей по несчастию в самой средине Европы, и огорчив через то большую часть держав, вдруг предались праздному бездействию извне и раздорам внутри? Роскошь, пороки и нововведения нахлынули к ним со всех сторон. Древние нравы истлели. Твердость духа развеялась вихрями нового образа жизни. Народ оцепенел. Вельможи уснули. Но государство, засыпающее на цветах, пробуждается обыкновенно бурями. Нет! Не это земля свободы!»
Глава вторая
Под чужими орлами
(1795-1918)
* * *Когда в июне 1812 года в пределы России вторглась Великая Армия, среди войск стран-сателлитов Бонапарта (Герцогство Варшавское формально было самостоятельным государством под «патронажем» Французской империи) польский контингент оказался самым многочисленным, превосходя своим многолюдством полки и бригады десятка немецких «союзных» княжеств, королевств и прочих курфюршеств. В поход под командой маршала Понятовского (справедливости ради надо отметить, что польский главком стал маршалом Франции через год после Русской кампании), родственника последнего польского короля, двинулась вся полевая армия герцогства Варшавского. А это, ни много, ни мало, 17 пехотных и 16 кавалерийских полков общей численностью в 60 тыс. солдат и офицеров. Надо отметить, что в русской армии полков, сформированных в бывшей Польше, было впятеро меньше! Еще около 10 тыс. насчитывали польские формирования, включенные в состав собственно французской армии: 1-й уланский полк Конной гвардии, 8-й уланский полк, а также 4 полка поляков-ветеранов – так называемый «Легион Вислы», входивший в Молодую гвардию Наполеона.
Кроме того, на оккупированных территориях Литвы и Белоруссии, спешно провозглашенных «Великим княжеством Литовским», были сформированы воинские части из местных поляков и белорусов-католиков общей численностью около 20 тыс. человек, в том числе и 3-й уланский полк Конной гвардии. Создание последнего должно было подчеркнуть доверие, оказываемое Наполеоном местной литовской (то бишь белорусской) шляхте.
Большие надежды Наполеон возлагал на использование польской легкой кавалерии – имевшей богатую историю сражений и побед. Однако польские кавалеристы не отличились особой храбростью и расторопностью. Уже в начале войны в авангардных кавалерийских боях при Мире 9-10 (21-22) июля и Романове 14(26) июля дивизии генералов А.Рожнецкого и Я.Каминского были наголову разбиты казаками Платова, прикрывавшими отступление армии генерала Багратиона.
Особенно бесславно закончился боевой путь сформированного бригадным генералом Ю.Конопкой 3-го гвардейского уланского полка, который был без особых усилий уничтожен 20 октября в Слониме русским рейдовым отрядом генерал-майора Е.И.Чаплица. Литовские гвардейские уланы были даже не перебиты и не взяты в плен, а просто разбежались.
Впрочем, во многих случаях польские войска, вновь, казалось, обретшие Родину, дрались за интересы своего нового хозяина храбро и упорно, проявляя недюжинную смелость и отвагу. Польская кавалерия вообще считалась в армии Наполеона идеалом этого рода оружия, а польская пехота проявила массовый героизм в Смоленском сражении, понеся в нём огромные потери. Да и в Бородинском сражении поляки отнюдь не отсиживались в обозах – в том сражении они потеряли до 40 % своего состава. Польские пехотинцы дивизий Я.Домбровского и Ж. Жирара отличились и при трагическом отступлении «Великой армии», в частности, на Березине, прикрывая переправу своих товарищей по оружию.
В результате отправившиеся покорять Россию польские покорители обильно усеяли своими телами русские просторы. Вот что писал по этому поводу в обращении к жителям Гродно герой Отечественной войны Денис Давыдов, вступивший в этот город 9 декабря 1812 года и назначенный его комендантом:
«Господа поляки! В черное платье! Редкий из вас не лишился ближнего по родству или по дружбе: из восьмидесяти тысяч ваших войск, дерзнувших вступить в пределы наши, пятьсот только бегут восвояси, прочие – валяются по большой дороге, морозом окостенелые и засыпанные снегом русским…»
Справедливости ради надо отметить, что на самом деле из негостеприимной России тогда смогли удрать не 500, а целых 10 тысяч недобитых польских вояк.
Далее Денис Давыдов сурово предостерегал местное население от возможных антирусских провокаций:
«Я вижу на лицах поляков, здесь столпившихся, и злобу, и коварные замыслы; я вижу наглость в осанке и вызов во взглядах; сабли на бедрах, пистолеты и кинжалы за поясами. Зачем все это, если бы вы хотели чистосердечно обратиться к тем обязанностям, от коих вам никогда не надлежало бы отступать?…один выстрел – и горе всему городу! Невинные погибнут с виновными… Все – в прах и в пепел!»
Можно не сомневаться, что прославленный поэт-партизан (бывший, между прочим, отчаянным рубакой и безнадежным разгильдяем) привел бы свою угрозу в действие. Посему поляки сочли за лучшее не дразнить «русского медведя», и никаких эксцессов за время комендантства в Гродно полковника Давыдова так и не случилось.
* * *Но поляки и литовцы сражались не только под французскими знаменами – в составе русской армии также имелись полки, набранные в Литве и Белоруссии – сражавшиеся весьма успешно. Правда, Гродненский гусарский полк непосредственного участия в боях не принимал – он в составе армии Беннигсена прикрывал Санкт-Петербург, составив часть той кавалерийской завесы, что не позволила французам двинуться севернее Полоцка и Двинска. А вот Татарский уланский полк (сформированный из татар – жителей Литвы) в составе той же армии принимал участие в боях у Полоцка. Другой гусарский полк, Белорусский, состоял в Дунайской армии, которая в тревожную осень 1812 года сторожила южные рубежи новоприобретенных русских владений в Новороссии – турки вполне могли бы, воспользовавшись нашим тяжёлым положением, забыть о Бухарестском мире и вновь попробовать Россию на излом. Но этому полку все же удалось прославить свои знамена в войне с Наполеоном – он принял участие в Заграничном походе русской армии, отличился в битве у Кацбаха – за что награжден знаком на кивера «За отличие 14 августа 1813 года».