Обратная сторона

Послушный Серёжа

Серёжу воспитывали две бабушки – столбовые дворянки, жившие где-то в центре Москвы и чудом уцелевшие в мясорубке двадцатого века… Родители мальчика почему-то всегда отсутствовали – то ли были в командировках, то ли оказывались на работе… Я видел Серёжу всего несколько раз. Это был круглолицый спокойный мальчик с тёмными прямыми волосами – таким он мне и запомнился.

Но в моей жизни он постоянно фигурировал в назидательных рассказах уже моей бабушки – тоже дворянки и подруги бабушек Серёжи. Мне подробно рассказывали какой способный и примерный был Серёжа. Он не болтал ногами, сидя за столом, не чавкал во время еды, не перебивал разговор старших, не клал локти на стол, не пачкал одежду, не ковырял в носу, не забывал говорить «спасибо» и «пожалуйста»…

Когда я садился за раскрашивание карандашами картинки и, вдруг обнаружив гораздо более интересную картинку, хотел переключиться на неё, мне говорили, что Серёже таких вольностей не позволяли: если ты начал раскрашивать одну картинку, то её надо закончить, а потом можно браться и за другую… То же самое касалось книг и всего остального. Порядок, аккуратность и дисциплина были основой жизни Серёжи.

Намазав кусок хлеба маслом, бабушка рассказывала, как обстояло дело у Серёжи. Проведя по намазанному куску ножом и сняв всё лишнее масло, бабушка показывала мне поверхность, на которой поблёскивали пятнышки масла в порах хлеба… Это доказывало воздержанность Серёжи и образцовую педагогическую стратегию его бабушек.

Шли годы… Мне сообщали о новых послушаниях и достижениях Серёжи… Он примерно занимался музыкой, французским языком и всем, что ему говорили.

Я понимал, что мне, конечно, далеко до образцового мальчика: что бы я ни делал, я всегда не дотягивал до Серёжи… Послушание и неукоснительное следование указаниям бабушек было залогом его успехов.

Но однажды – вскоре после окончания школы – он, как мне кажется, поступил по-своему, не послушавшись бабушек… По-моему, это было его первое и последнее непослушание… Утром, проснувшись, он сел на кровати и… умер.

Имя

В соседнем доме жила худенькая вертлявая девчонка с острыми коленками и коротким хвостиком волос на затылке. Девочку звали Марина. Она постоянно изобретала всяческие озорные выдумки. То она придумывала секретный язык… кашля, с помощью которого общалась с подругой-соседкой, то залезала на чердак, куда ей залезать запрещали, то, придя на пасеку, начинала интересоваться – можно ли помахать подолом платья перед летком улья без последствий… Моя бабушка относилась к Марине неодобрительно. Впрочем, бабушка относилась критически едва ли не ко всем девочкам, девушкам и женщинам. Марина была старше меня года на два или три, и дошкольника Колю оберегали от неуёмной соседки. И, тем не менее, все выдумки и затеи Марины было интересно наблюдать через невысокий заборчик: то она сделала густую мыльную пену, посыпала её цветным порошком, а потом вся её одежда окрасилась и было невозможно её отстирать… То она делала гирлянды и венки, оборвав все цветы с клумбы… Шли годы… Марина, как мне казалось, не взрослела и не росла, а просто вытягивалась: её озорство и выдумки не иссякали. И вот наступил выпускной 10-й класс, и она принесла из школы какую-то похвальную грамоту.

Все поздравляли Марину, передавая красивый лист из рук в руки. Я тоже посмотрел на яркую страницу… Каллиграфическим почерком было вписано её имя – Ольга… Я опешил: неужели ещё одна выдумка и шалость?!

– Нет-нет, всё правильно!.. – все окружающие закивали головами.

– Разве ты не знаешь? Марину-то на самом деле зовут Оля!…

С этим я столкнулся впервые. Действительно – девочку дома все звали Мариной, но официально – во всех бумагах и в школе она была Ольгой!… По правде говоря, в русской традиции я такого не встречал. Хотя… англичане мне часто жаловались, что им трудно читать и понимать русских авторов: один и тот же герой может быть Ваней, Ванюшей, Ванькой, Иван Иванычем и просто Иваном…

Оля-Марина вскоре переехала, кажется, в центр города Сочи вместе семьёй… Мы встретились с ней ещё раз годы спустя, столкнувшись на остановке автобуса около Мацестинского виадука. Я сразу узнал её по чётко очерченной линии губ, чуть вздёрнутому носу и худощавой фигуре. Она тоже узнала меня… Мы только успели поздороваться и перекинуться парой ничего не значащих фраз, которые я даже не запомнил… Подошел автобус, я торопливо попрощался с Олей-Мариной, и мы расстались, похоже – навсегда.

В детстве я только лишь удивлялся проказам озорной девчонки, и, кажется, двойное имя оказалась последним её трюком… А сейчас я задумался – так кем же она была НА САМОМ ДЕЛЕ? Многие люди годами называли её выдуманным именем, а настоящее имя фигурировало где-то ещё… Впрочем… не всякое ли имя в сущности – выдуманное?! У разных народов существует множество традиций наречения именами. Есть двойные и тройные имена, есть тайные имена, есть прозвища, есть детские имена. В России приняты отчества. Фамилии, титулы, звания – всё это многоликие имена, которые люди присваивают себе и друг другу.

Чтобы хоть отчасти понять этот мир и себя, мы присваиваем имена всему, до чего можем дотянуться рукой, взглядом или умом. Однако мир меняется, человек часто ошибается, иногда – фантазирует, и имена приходится менять, дополнять, уточнять… Города меняют свои названия, девушки, выходя замуж, меняют фамилии, организации меняют свои вывески. Предметы и явления вдруг оказываются под другими наименованиями. Лонгшез становится шезлонгом, война называется миротворческой операцией, докладчик – спикером, творчество – креативностью, доярка – оператором машинного доения, а уборщица – техником по уборке помещений.

Я стал биологом. И в биологии есть целая область, которая всецело посвящена процессу наименования и уточнения названий живых существ. Систематики и таксономисты – а именно так называют биологов, которые работают в этой области – без устали описывают новые виды, обнаруженные в природе и дают им имена. Зачастую приходится многократно переименовывать уже известные виды. Однако есть объекты, которые очень устойчивы в своих именах. Среди них, например – морская свинка: все прекрасно понимают, что она не морская и не свинка.

В других областях жизни человека и имён происходит то же самое. Танки в ряде стран именуются колесницами, а танковые войска – конницей. В современной армии стреляют из пистолетов, винтовок и пушек, хотя стрел уже давно никто не использует.

Человек силится не просто назвать, но ещё и уточнить название, чтобы утвердить достоверность, в которой он убедился сам и хочет окончательно убедить остальных. Ну разве не прекрасно, что биологи изобрели не только двойное название видов, например: ласточка городская, медведь гималайский, кедр ливанский и так далее, но и тройное название. Теперь человек может гордо носить не привычное название Homo sapiens (человек разумный), a Homo sapiens sapiens. C двукратной разумностью, конечно, жить гораздо легче и приятнее…

Меня зовут Николай Ростиславович Богатырёв. Интересно – а как меня зовут на самом деле?…

Нарисованная бездна

Жёлтая, странного вида лачуга на краю чернеющей бездны, чахлое деревце у того же обрыва, осыпающийся жёлтым песком край которого всё ещё держит и домик, и дерево… Всё это нарисовано на картинке размером не больше обычной открытки в строгой чёрно-золотой рамке на побелённой стене… И хотя мне всего лишь пять лет, я уже хорошо знаю от своей прабабушки – бабы Жени – что эта картина нарисована её сыном Боренькой, который умер в 14 лет очень давно в глухой горной деревне, отрезанной от всего мира и врачей… Когда баба Женя рассказывает о Бореньке, у неё краснеют глаза, дрожат голос и губы, и она начинает искать носовой платок…

Я перевожу взгляд с картинки на висящую рядом грубовато сделанную фаянсовую вещицу – птичку, сидящую на виноградной грозди…

– А это что? – интересуюсь я впервые…

– Это мне Боренька подарил… – отвечает баба Женя…

Я осторожно-осторожно снимаю птичку с гвоздя, внимательно рассматриваю её и аккуратно вешаю обратно… Взгляд скользит по неровной белой стене и останавливается на коричневатой от времени фотографии в простой бронзовой рамке. На ней – четыре человека с чистыми спокойными лицами: молодая красавица – прабабушка, её муж – полковник и дети – дочь Нина (моя бабушка) и сын – Боренька. На фотографии тончайшим пером написано – 1916… Через год всё рухнет… Семья будет спасаться, переезжать с места на место, за них будет заступаться писатель В. Г. Короленко… В итоге все четверо окажутся в горной глуши, до которой гражданская война докатится уже позже и слабее, но и там она будет неотвратимо наносить невосполнимый урон…

Боренька тяжело заболел. Была зима. Глубина снега в тот год оказалась выше роста человека. До города, где можно было найти врача, было километров двадцать. Фельдшер, живший в деревне, не был уверен в диагнозе, и его предписания оказались ошибочны. Через три дня мальчик умер. Последние три ночи он видел необычные сны… «В первую ночь ему приснилась сорвавшаяся и упавшая икона…», – баба Женя комкает носовой платок и беспорядочно перекладывает его из руки в руку, на колени, на стол, снова берёт в руки…

«На следующую ночь ему приснилось, что он падает в бездну… Но он сумел зацепиться за ветку дерева…», – веки бабы Жени покраснели, и я понимаю, что она сейчас вот-вот заплачет. И мне становится невыносимо жалко её и жутко: ведь я твёрдо знаю, что плачут только лишь маленькие дети… «А в третью ночь он снова упал во сне в бездну и уже не смог ни за что зацепиться…», – прабабушка отворачивает лицо к окну, а я всматриваюсь в картинку, которая становится по-настоящему страшной: вот она – чернеющая бездна, и вот оно – слабое маленькое полузасохшее дерево… Я не сомневаюсь ни минуты, что Боренька упал именно в эту самую бездну…

Эта картина действовала на меня, как магнит, и я мог подолгу всматриваться в нехитрый пейзаж, нарисованный мальчиком, умершим в 14 лет… Я пытался представить себе падение в бездну и само понятие – бездна… Без дна… Значит… у этого ущелья вообще нет дна?! Как вообще такое возможно?…

– А что такое – бездна? – допытывался я у бабы Жени.

– Ну, это – пропасть… – отвечала прабабушка.

Это ещё страшнее – прóпасть… Это же значит – пропáсть!… Совсем… Окончательно!… И я принимался всматриваться в картину ещё пристальнее…

◊

Вскоре, однако, мне довелось заочно «встретиться» с Боренькой и почувствовать одну из сторон бездны – неожиданно, непреднамеренно и незабываемо…

Бабушка вдруг стала хлопотать по непонятному делу, договариваться, назначать какие-то сроки и даты… В конце концов мы пошли в слесарные мастерские и отыскали там Петра – бывшего ученика бабушки. Смуглый красавец-сварщик с проседью в чёрных волосах слушал очень внимательно и сочувственно. Разговор становился совсем непонятным и, наконец, появился клочок бумаги, на котором бабушка нарисовала необычную картинку – не то крест, не то качели… На концах этих «палок» оказались нарисованы по три кружочка…

А ещё через пару дней я оказался в микроавтобусе-УАЗике. Машина была забита людьми, некоторых из них я знал – это были Пётр и Андрей – братья погибшего на войне одного из моих дедов… В проходе между сиденьями оказался огромный православный крест, сваренный по эскизу бабушки. Всё было, как на её рисунке, даже загадочная косая перекладина, которая не переставала меня удивлять…

УАЗик тронулся с места и пополз в горы. Очень скоро асфальт закончился, началась брусчатка, которая перешла в гравийную дорогу, а та – в грунтовую колею. Машина переезжала ручейки, хрустела камнями и взбиралась всё выше в горы. Дорога становилась ýже, деревья – ближе, лес – гуще и темнее… Шофёр всё время переключал скорости, беспрестанно двигая руками и ногами. Мотор ревел, казалось, из последних сил. Машина всё чаще двигалась по краю обрыва, и из-под колёс сыпались раскрошенная глина и жёлтый песок… Наконец измученный УАЗик остановился, упёршись в непроходимую стену из ежевики, кустов и деревьев. Несколько человек с топорами и лопатами вышли из машины, и вскоре уже оказалось возможно пройти в какое-то очень необычное место, где я никогда не был и прежде ничего подобного не видел… Повсюду были едва заметные холмики, густо заросшие травой и почти на каждом из них был ветхий крест, столбик или то, что от них осталось…

Очень скоро место расчистили полностью. К этому моменту я уже знал слова «кладбище», «могила», «надгробие» и понял, что здесь похоронен Боренька. Белый красивый крест вынули из УАЗика и установили на с трудом найденную могилу. На табличке тонкой кисточкой дядя Женя старательно написал всё, что полагалось. К этому моменту неподалеку появились, как по волшебству, стол и скамейки. Видимо, доски и колья, из которых всё это соорудили, были предусмотрительно взяты с собой… Работу быстро завершили, положив цветы у подножия креста, и людей охватило непонятное веселье. Громче всех за столом говорила и смеялась тётя Люда – крупная блондинка с острым носом, острым взглядом и острым языком… Она умерла вскоре – первой… За ней покинули этот мир и остальные.

Я оглянулся вокруг… Расчищенный кусочек земли находился в глубоком ущелье. Солнце двигалось очень быстро, и вскоре кладбище погрузилось в глубокую тень…

Тризна подходила к концу, люди улыбались и были веселы… Все были ещё живы…

Я догадался: мы были в бездне, в которую много лет назад упал во сне Боренька…

◊

Прошло немного времени, и родители навестили меня и бабушку, у которой я гостил всё лето… Мы снова отправились в горы – недалеко от того самого кладбища и села, где долгие годы жили мои прабабушка, бабушка и их семьи. Взрослые захотели посмотреть удивительно красивые места в ущелье горной речки с названием, которое было одновременно страшным и… нестрашным – Змейка.

На этот раз мы добрались до места быстро. И снова кругом со всех сторон подступал густой тёмно-зелёный непроходимый лес… Было солнечно и жарко. Река бежала по камням, тонкими струями журчала среди папоротников, шумела каскадами и водопадами на уступах скал. Мы спустились по тропинке с дороги к самой воде. Песчаник крошился и осыпался из-под ног жёлтым песком. У самой воды мы нашли большую гладкую почти горизонтальную каменную плиту, где расположились перекусить. Эта плита была такой длинной и гладкой, что казалась куском асфальтированной дороги. Вернувшись домой, переполненный впечатлениями, я с восторгом делился с бабушкой: «Мы были на Змейке, видели водопады и пообедали – в бездне на асфальте!…» Это выражение неожиданно очень понравилось всем взрослым – бабушке и совсем ещё молодым родителям… Они от души улыбались и были веселы… Все были ещё живы…

Я понял, что снова побывал в бездне, и что она может оказаться нестрашной…

◊

С тех пор прошли десятилетия… Я часто слышал слово «бездна», которое каждый раз поворачивалось ко мне своей новой стороной – бездна познания и бездна невежества, бездна непонимания и бездна забвения, бездна радости и бездна отчаяния; бездна между мечтой и реальностью, между желанием и возможностью… Случалось, что детский ужас перед бесконечным падением в пропасть настигал неожиданно оттого, что надёжная многократно проверенная дорога, по которой только что шёл, уходила из-под ног, и я узнавал бездну по бесконечному падению… Однако, в конце концов этот ужас сменился привычкой к тому, что в любой момент твёрдая почва может начать внезапно крошиться и осыпаться под подошвами жёлтым песком… Но, удивительное дело, каким-то непостижимым образом каждый раз, упав в бездну, удавалось за что-то зацепиться и даже выбраться наружу…

Наверное, будет банальностью сравнить нашу повседневность с жизнью на краю пропасти или с падением в неё длиною в жизнь… Однако, многие задумывались над этим… И отшатнулись, коснувшись мыслью края…

А вот Достоевский задавался вопросом – есть ли в аду потолок? Я же пытаюсь понять – есть ли в бездне… дно?…

◊

Прошло ещё немного времени, каких-то неполных 60 лет, и я как-то свыкся с мыслью, что можно оказаться в любую минуту на краю бездны или судорожно зацепиться за что-то, упав в неё…

Сейчас, живя в ХХI веке, когда уже всё объяснено или будет объяснено совсем скоро, где всё можно устроить и благоустроить, у меня тоже появилась своя простая, ясная, очевидно-бесспорная, всегда доступная, удобная, настоящая и – к тому же! – настольная бездна: песочные часы.

…Мне трудно оторвать взгляд от щепотки жёлтого песка в верхней колбе часов, которая тает на глазах… Нас приучили к мысли, что время необратимо и что его не вернуть! Но зато ведь мы многие вещи можем повторять! Я смотрю на жёлтый песок уже истекшего времени и переворачиваю нехитрый прибор снова и снова… Это можно произвольно проделать когда и сколько раз захочется… Но самое главное – если захочется!…

…Каждую ночь я проваливаюсь в бездну сна… Но каждое утро чья-то терпеливая рука переворачивает часы моей жизни, и время продолжает течь струйкой золотого песка… Всматриваясь в истекающее время в песочных часах, я догадываюсь, что и у этой бездны есть дно… Но – не будем торопить события…

А пока… Пока – я мысленно всё возвращаюсь в памяти к бабе Жене и пытаюсь представить себе ту бездну, в которой она оказалась, потеряв в гражданскую войну двоих детей, пережившая мужа, уцелевшая в мясорубке революций, войн, выселений, переселений, бегства и очутившаяся на исходе своих дней в маленькой тихой комнатке, на стене которой висят: фотография её семьи, фаянсовая птичка и картинка, которую нарисовал Боренька, однажды не сумевший во сне удержаться за ветки, упав в бездну…

Мосты

Мосты всегда вызывали у меня жгучий интерес и восхищение: они могли быть простыми дощечками через ручей и огромными сооружениями; быть железными, деревянными или бетонными; прочно стоять на земле или висеть на тросах… Всё это потрясает воображение, особенно в детстве. И в детстве же я повидал самые разные во всех отношениях мосты.

Самый грандиозный мост, который вызывал мой восторг, и от него захватывало дух, был колоссальный виадук через реку Мацесту у её впадения в Чёрное море. Ослепительно белый, искрящийся блёстками слюды, погруженный в густую зелень леса, он величаво перешагивал широкую долину гигантскими арками. Когда мы проезжали на стареньком мотоцикле под мостом, треск мотора многократно усиливался эхом, а громада моста нависала над нами… Всё лето вокруг моста неустанно сновали стрижи, с оглушительным криком прочерчивая на голубом небе и белом мосту незримые траектории. Ночью вдоль него горели фонари с высокими стеклянными плафонами, а сам мост подсвечивался прожекторами снизу. Этот мост можно было созерцать бесконечно.

Мост охраняли. Мне запомнился старый смуглый армянин в потрёпанной форме и огромной фуражке. За спиной у него была винтовка со штыком, которая казалась больше охранника. Он томился то от жары, то от холода и, конечно же, от скуки… Поэтому, видимо, он изредка заговаривал, в нарушение устава, с нами, когда мы с бабушкой и сестрой проходили мимо, спускаясь по длинной лестнице к морю. Он сторожил мост долгие годы, и мы, приезжая в те края, всякий раз здоровались с ним, иногда молча, лишь издали кивая друг другу. И только однажды мы оказались поблизости от него, и он, поздоровавшись, произнёс только одну фразу: «Ну-у-у, такой бабушке внуки должны золотой крест поставить!» – имея в виду, что бабушка действительно заботливо опекала нас с сестрой долгие годы и водила на море. Её любовь к внукам, конечно, была очевидна.

Уже минули десятилетия, как исчез с поста армянин-охранник, не стало и бабушки… А крест золотой так и не поставлен… Жизнь так развернулась, что я даже не знаю, где могила любимого человека, вложившего столько души в своих внуков…

Прошли годы… Я снова оказался в тех местах, но, когда увидел виадук, не поверил глазам: он был грязно-серого цвета, перила едва держались, кругом бушевал бурьян. Это были девяностые годы… Потом прошло ещё 30 лет… Город готовили к Олимпиаде, и виадук привели в порядок. Я снова увидел этот грандиозный мост. Но что-то он утратил… Впрочем, было понятно, что утратил что-то – я, а не мост…. И, тем не менее, он уже не искрился пластинками слюды, как в прежние времена, лес вокруг поредел, а опоры оказались опутаны колючей проволокой и стальными заборами. Это производило впечатление пойманного и стреноженного зверя. Вместо парка и плантации роз, которые были прежде у его подножия, появилась огромная заасфальтированная плешина – автостоянка и, кажется, рынок. В общем, всё поменялось в соответствии с эпохой. Кто знает, может, придёт время, и виадук снова приобретёт свой прежний вид?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.