Дверь на двушку
Популярности Ларри не искал. К воротам ШНыра никогда не совался. К воротам базы в Кубинке – тоже. Он был как краб, сидящий под камнем и не нуждающийся в рекламе. Выскочил бочком из своего укрытия, ухватил добычу – и назад под камень. Держаться подальше от всякого начальства и поближе к источникам пропитания было главным принципом его существования.
– Чего приехал? – хмуро спросил Ул. Обычно он неплохо относился к Ларри, но сейчас ненавидел всех ведьмарей.
Ларри не обиделся. С ним можно было обойтись без болтовни о погоде, дружелюбных смешков и прочих «ну как твое ничего?». Как показывала практика, цен они все равно не снижали.
– Да есть там парочка нерпей на обмен, – уронил Ларри небрежно. Голос у него был тягучий, южный.
– И как они?
– Одна ничего, как новая, а другая растрескалась вся. Лет пятьдесят где-то провалялась… Даже не знаю, где ее раздобыли, – оценивая сохранность вещей, Ларри всегда говорил объективно. Здесь ему можно было доверять.
– Что хотят взамен? – перебил Ул.
Ларри потрогал автомобильное зеркальце и чуть повернул его:
– За хорошую нерпь – двустороннюю секиру. Берик один с вашим Максом схлестнулся – так обронил со страху. А теперь опасается, что до Тилля эта история дойдет, и хочет секиру вернуть. Она к тому же антикварная какая-то вроде бы.
Ларри произнес это с таким равнодушием к результату, что Ул безошибочно уловил, что с берсерка он содрал немало и крайне заинтересован в сделке.
– Ясно, – кивнул Ул. – Поищем секиру! Только придется еще куртку добавить шныровскую. За куртку мы что-нибудь отдельно подкинем. Слизняка какого-нибудь для умножения мужской привлекательности… Ваши это ценят!
– Коли не шутишь, поспрашиваю у ребят. Куртка товар редкий, – уклончиво пообещал Ларри, но Ул, неплохо его знающий, готов был поспорить, что спрашивать он ни у кого ничего не станет. Куртка у него явно где-то припрятана. Слизняки, обитавшие в трещинах Первой гряды, откуда их выковыривали палочками, ведьмарями очень ценились.
– Ну поспрашивай… Отчего ж не поспрашивать? – сказал Ул, и ему вдруг с дикой силой захотелось врезать Ларри. Всякий раз, как он, скашивая глаза, видел стену своего дома и вспоминал о Яре и об эле, превратившемся в коляску, пальцы у него сжимались сами собой.
– Лады, – не ощущая сгущающихся туч, согласился Ларри. – Кстати, а еще какие-то наши игрушки в ШНыре есть? Боевые молоты, алебарды, лабрисы, сагарисы, полэксы?.. Ну из редкого? Топоры попроще можете себе оставить.
– Вроде бы даже фламберг где-то валялся… – отозвался Ул, встречавший в одной из кладовок несколько ржавых клинков.
Ларри притворился, что сомневается, а сам опять зыркнул в зеркальце:
– Ну не знаю… Надо с ребятами перетереть, узнать, чего предложат. А что за клинок? Откуда взялся?
– А кто его знает… Но явно ваш, трофейный. Вряд ли Митяй Желтоглазый с фламбергом бегал…
– Это точно, – признал Ларри, поспешно что-то соображая. – Я понюхаю воздух. Есть у нас вроде несколько ребят, которые на железках помешаны. Но вообще-то, между нами, хороший топор всегда лучше меча. Я мечами занимался одно время, продавал подделки всякие. Скажу как спец: хороший клинок без раковин выковать нереально. Он или выходит слишком хрупким, или его невозможно наточить. И так хитрят, и сяк, и полосы переплетают, и наваривают режущие части – но все равно удачных мечей не больше чем один на тысячу.
– Да уж… А за вторую нерпь чего хотят? Которая плохо сохранилась? – спросил Ул. Он понял, что если не смотреть на Ларри, то терпеть его чуть легче.
Ларри мгновенно настроился на деловой лад:
– А вторую нерпь ведьма одна притащила. Травы ей нужны с двушки, кора, камешки из ручья. Вот она тут набросала…
Ул посмотрел список. Он был мелким почерком на целую страницу.
– А не жирно ей будет? Тут дня два собирать, если по всему списку проходиться, – заметил он.
Ларри наклонился к нему.
– Да она и на половину от этого согласится, – шепотом сказал он. – Ты собери чего сколько сможешь, а там уж я ее уломаю. А нерпь – она ничего… Снаружи обтрепалась, но фигурки целые…
– Ладно, что-нибудь найду, – буркнул Ул.
– А что? Нерпей совсем мало осталось? – быстро взглянув на него, спросил Ларри и рассеянно забарабанил пальцами по рулю.
– Лет на сто еще точно хватит, да только запас – он, чудо былиин, карман не тянет! – сказал Ул.
Ларри недоверчиво крякнул. Он догадывался, что нерпей у шныров осталось не много. И Ул догадывался, что Ларри об этом догадывается. Но вслух этого лучше не признавать – или в следующий раз Ларри задерет цены.
Оглянувшись, Ул увидел, что на заднем сиденье под газетами лежит помповое ружье.
– Что, ружье тоже на обмен? А за него чего хочешь? – насмешливо поинтересовался он.
Ларри испуганно дернул головой и натянул на приклад съехавшую газету.
– Нет, – сказал он быстро. – Ружье – это так… мало ли… Тут вот какое дело. Мне удалось вынюхать кое-что интересное. Я дико рискую, но ты же мой друг.
Ул кивнул, хотя прекрасно знал цену дружбе Ларри. Все свои обмены Ларри проводит только через него. Если с Улом что-то случится – лавочка автоматически прикроется, и Ларри растеряет свою клиентуру.
– У тебя ведь… того… говорят, ребенок родился? – продолжал Ларри нерешительно.
Ул на миг застыл, а потом уставился на костяшки своих пальцев.
– Да, – подтвердил он внезапно севшим голосом. – Родился.
– Сын? – спросил Ларри – и совершил ошибку. Возможно, первую за последний год, потому что он всегда был осторожен. Не всегда и не во всех случаях следует получать дополнительную информацию.
– Не девочка, – согласился Ул и почти обрадовался, что сдержался. Но вдруг произошло короткое, в секунду или в две, выпадение сознания, после чего Ул обнаружил, что держит Ларри за ворот, причем держит так, что у Ларри побагровело лицо, а щечки трясутся как две тряпочки.
– Отпусти… – прохрипел он, вцепляясь Улу в запястья. – Задушишь, дурак!
– И задушу!
– Я же как друг пришел. Предупредить хотел… Отпусти!
Ул разжал пальцы и отвернулся. Ларри хотел выскочить из машины, но остался и стал сердито поправлять одежду.
– Вот, пуговицу оторвал… Я к нему как к человеку – а он руки распускать… Да пошел ты… ничего тебе не скажу! – бормотал он.
Ул открыл дверь машины. Ему вдруг стало душно. Он боялся, что прикончит Ларри.
– Ладно! – решился вдруг Ларри. – Так скажу, как друг… Бери ребенка, жену и уезжай! Здесь не оставайся… Охранные закладки хорошо – я видел, как вы их закапывали, но они не спасут. Уезжай!
– Зачем? – спросил Ул.
– Ходят слухи… – Ларри быстро взглянул в зеркальце и потом сразу на Ула. – В руках себя держишь?
– Держу!
– Как-то не похоже! Только на меня не кидайся!
– Говори!
Ларри покосился на Ула и отодвинулся подальше к двери, взглядом прикидывая расстояние до своего помповика.
– Ну, в общем, поговаривают, что Гаю… зачем-то нужен твой ребенок.
– Зачем нужен? – почти по слогам выговорил Ул.
– Не знаю я! Я человек маленький. За что купил – за то продал. Мне один парень из охраны Гая изредка приносит разные новости. Дороговато, конечно, берет… – Тон у Ларри стал прощупывающим. Он соображал, не удастся ли ему вытянуть что-нибудь из Ула в награду за свою информацию. Но Ул выглядел таким злым, что Ларри решил не рисковать жизнью. – Короче, этот парень сам не знает, зачем Гаю твой ребенок. Он этот разговор краем уха зацепил. Но нужен… вроде бы они с Тиллем и Белдо о ребенке говорили. И Арно там был… – закончил он.
Ул внимательно разглядывал белые пятна на щеках у Ларри. Тот был и зол, и напуган, и как будто искренне оскорблен. В кои-то веки сделал что-то бесплатно – и его за это чуть не задушили. Нет, здесь Ларри не врет. Похоже, арбалетчик Гая, приносивший Ларри новости, действительно существовал.
Ул крепко переплел пальцы на руках. Пусть руки контролируют друг друга. Так для Ларри будет безопаснее.
– Ясно… Про нерпи, секиру и травы для ведьмы я узнаю. Тут мы договорились. А за остальное спасибо! – сказал он глухо.
– Как я смогу связаться с тобой, если ты уедешь? – быстро спросил Ларри.
– Я сам с тобой свяжусь. Ты же телефон не поменял?
– Нет. Но ты уедешь? Решать, конечно, тебе, но все-таки ребенок…
Ула охватило внезапное подозрение. Вдруг это ловушка? Не прокатило с охотничьим эльбом, увидели, что тут повсюду закладки, и ведьмари подослали к нему Ларри, чтобы он их выманил.
– Послушай… – продолжал меняла, вполне уже пришедший в себя. – А ты как-то не слишком удивился. Психанул, да. Но удивился не очень! Что, что-то еще было?
Ул разомкнул пальцы, взял Ларри за щеки и, повернув его голову к себе, пристально уставился ему в глаза.
– Выруби звук и слушай сюда! Кто помогает Гаю? Какие форты в деле? – спросил он.
– Тилля и Белдо. Но не Долбушина. Долбушин в бегах. Говорят, ранен мужик, и опасно… Как бы совсем копыта не отбросил, а то всякие ходят у нас слухи… – торопливо выговорил Ларри.
Ул отпустил его и вышел из машины.
Ларри, бросившись животом на опустевшее сиденье, захлопнул за ним дверь, и серая машина запетляла по двору.
Глава шестая
Новички
В школе я постоянно играл в игру «Все против меня». На самом же деле никаких «всех» нет. Есть куча отдельных личностей, у каждой из которых своя жизнь, свои цели, мотивы и интересы. Так что все в равном положении. Когда человеку кажется, что весь мир ополчился против него – это иллюзия.
И никакого «всего мира» тоже не существует. Мир – это множество людей, которые хотят внимания и заботы. Как только я это понял, мне стало намного легче жить.
Из дневника невернувшегося шныраРакетка пошла сверху вниз. Отличный топс, от бедра. Коснулась, закрутила. Шарик, стремительно вращаясь и словно наматывая на себя воздух, пронесся над сеткой. Ударился о жалобно и запоздало подставленную ракетку противника и взмыл в непредсказуемом направлении.
– Я с тобой не играю! Ты нечестно играешь! – чуть не плача, крикнул Афанасий.
– От ты дуся! Сказанул! Почему нечестно? Уже два раза ноль-одиннадцать я тебя обдуваю! – обиделся Витяра.
– Потому и ноль-одиннадцать! Играть надо так, чтобы всем было приятно. Я тебе шарик перебрасываю – а ты мне! А ты бух-бух-бух! – как психопат какой-то.
И Афанасий швырнул ракетку на край стола. Рина, валяющаяся на новом диване, который недавно поставили в коридоре рядом с теннисным столом, засмеялась. Жалко, Сашка не мог бывать в ШНыре. Витяру могли победить либо Сашка, либо Ул, либо Родион. Да и то не в каждой партии.
– Тут темно! Надо лампочку поярче ввинтить! – сказала Рина, помогая Афанасию сохранить лицо. Все-таки проигрывать всухую не очень-то приятно.
– Да. Точно. Вот… – сказал Афанасий благодарно. – В общем, ты понял, ушастый, почему я проиграл. Потому что лампочка тусклая!
– Угу, – кивнул Витяра. – И еще потому, что ветер от моих ушей изменяет траекторию шарика.
– Как там Гуля? – спросила Рина у Афанасия.
– Грустит, – ответил Афанасий и загрустил сам.
Гулю он навещал почти каждый день. У той все еще продолжался траур по элю. «Трауром» его называла сама Гуля. Это был ее термин. Афанасий же видел, что у Гули элементарная ломка. Гуля тосковала без тех состояний, которые испытывала, когда выигрывала споры. Афанасий боялся, что однажды она опять отправится к Белдо за новой личинкой – и… все повторится. Правильнее всего было бы постоянно находиться при Гуле и контролировать каждый ее шаг, но Афанасий не мог надолго оставить ШНыр.
От мамы же Гули и от ее сестры толку было мало. Обе привыкли, что Гуля их всем обеспечивает, и теперь вели себя как обиженные царевны. Бедняжек заваливало бытом. Надо было шевелиться, что-то делать, работать, а они разучились. Вороненок говорит «кар!», а хорошо разжеванный червячок не падает ему в рот. Это неправильно, дорогая редакция! А кто виноват? Правильно: он, Афанасий, этот авантюрист из Подмосковья, который личиночку беззащитную убил, мягонькую, добренькую, все дающую, – а еще принцем притворялся, собаккер!
В общем, период отношений у Афанасия с Гулей был непростой. И осложнялся тем, что Афанасий сам был порядочный эгоист. С трудом выносил плохое настроение Гули и слушал ее бесконечные укоры. Просто тупик какой-то! С элем плохо, без эля скверно, а что хуже всего – самого себя постоянно жалко. Ну и за что это мне?! Афанасию хотелось все бросить и забыть про Гулю. Все думают, что любовь – это праздник. Непрерывные поцелуи, на руках тебя носят, тапочки в зубах, завтрак в постель и все такое. А потом оказывается, что это какой-то тяжелый воз. То ты его везешь, то сам лежишь на возу и везут тебя. И так до бесконечности. А в ШНыре жизнь идет своим чередом и очень непростые времена: погиб Меркурий, и Кавалерия больше не с ними. Тяжесть небесного свода легла на плечи старших шныров, которые совершенно к этому не готовы. Ну какой он, Афанасий, скажите, спаситель человечества?! Ну притащит порой закладочку-другую – но чтобы спаситель…
Он вообще не был уверен, любит он Гулю или нет. И может ли он любить эталонно, просто и верно? Ну так, как это показывают в кино. И изменял он Гуле мысленно довольно часто, и по сторонам любил посмотреть. Как-то в кафе, где он оставлял сюрпризец для ведьм Белдо – отличную охранную закладку, – Афанасий встретил поразительной красоты девушку-официантку. Красота у нее была не статичная, не в правильности черт и поцелуйной пригодности губ заключенная, а живая красота, растворенная во всем ее существе. Пока девушка стояла рядом, записывая в блокнот заказ Афанасия, он представил себе красивый роман с роковыми страстями и романтикой. В общем, натуральное кино с тэгами «мелодрама», «страсть», «такое возможно». И весь роман этот расстелился перед ним как скатерть по столу. А тут девушка вдруг оторвалась от своего блокнота, внимательно посмотрела на Афанасия, даже слова еще не сказавшего, и таким же деловитым, не особенно заинтересованным в ответе голосом, каким до этого спрашивала про кофе американо и эспрессо, спросила: «А женишься?» Афанасий ужасно растерялся, испугался и ляпнул «Нет».
Для него возможна была одна Гуля, которая ему часто не нравилась, которая его злила, которую он порой ощущал обузой, на месте которой нередко представлял другую, – но которая была уже его частью, как рука или нога. В конце концов, мне могут не нравиться мои ноги – но куда я от них денусь? Отрежу и поставлю пластмассовые?
В эти дни Афанасий, чтобы не думать непрерывно о Гуле и не злиться на нее за слабость, а на себя за бесхарактерность, опять начал слушать в электричке аудиокниги. Это успокаивало и наполняло. Словно опять вернулось детство. В детстве он впитал множество аудиокниг, не считая тех, которые ему безостановочно читала его сложная мама. Все эти бесчисленные книги перемешивались у него в сознании. Он не помнил ни автора, ни названия конкретной книги, ни часто даже имени героя. «Дочь хозяина ранчо, которая застрелила аллигатора… тьфу… каймана… тьфу… крокодила». Прочитанные книги становились субстратом, строительным материалом для собственного воображения. Годам к восьми Афанасий настолько переселился в мир своих грез, что обнаружил, что ему не нравится быть человеком. И долго, лет до десяти, в своих воображалках представлял себя черной пантерой с блестящей шерстью. Представлять себя человеком было… мм… ну как-то не так это было, не хотелось быть человеком.
Воображение у Афанасия всегда было зашкаливающее. Когда в детстве он смотрел страшное кино, то клал с собой рядом два игрушечных пистолета и саблю. Когда же становилось совсем жутко, например герой фильма крался по темному коридору, где его ждали убийцы, и играла зловещая музыка, он выбегал на кухню якобы попить воды.
Потом, уже лет в одиннадцать, Афанасий посмотрел «Белоснежку», но не мультик, а постановку в детском театре. Его впечатлило, что Белоснежку украли семь гномиков. Он стал представлять, что и его украли семь гномих. Нет, гномих не надо – семь красавиц… Такие типа амазонок, но не совсем. И все они в него влюбились. Эта влюбленность была детской такой, неопределенной, но Афанасий засыпал счастливым оттого, что где-то там, в незримой реальности, его любили семь амазонок. А где-то там за стенкой, в неинтересной ему реальности, ругались родители, мама зудела, бубнила, приставала, а папа долго крепился, а потом что-нибудь разбивал, – но все это было совершенно не важно.
А теперь вот его любит только Гуля, и то – любит ли? Ноет, выносит мозг. Но все же просыпалась порой в Афанасии какая-то новая, незнакомая ему горьковатая нежность, особенно когда Гуля сидела на кухне ссутуленная и грела руки о батарею. Может, это и есть любовь? Та, которая без гномих. Кто ее знает.
В коридоре послышался топот. Показался запыхавшийся Витяра, успевший отлучиться куда-то. Полукружья его ушей пылали.
– Маршрутка номер Н вернулась! Просто-навсего новичков привезла! – выпалил он и промчался сообщать новость дальше.
Было слышно, как он повторяет то же самое в дверях всех комнат. Рина, Витяра и Афанасий выскочили на улицу. Кузепыч стоял у ворот, смотрел на маршрутку и сопел. В нем кипел и плавился завхоз. Маршрутка № Н выглядела кошмарно. Из стекол уцелело только лобовое. Половина сидений были вырваны с мясом. Более того: у маршрутки куда-то исчезли руль и рычаг коробки передач. На одном из бортов было крупно написано помадой «СпАсиТе! НаС ПОхИтили!». Чтобы написать это, кому-то пришлось свешиваться из окна.
Искореженная маршрутка стояла у ворот. Из нее пока никто не выходил. Средние и старшие шныры толпились вокруг. Макар обошел маршрутку, пиная носком шины.
– Носит же земля таких вандалов!.. Колитесь: кто постарался? – крикнул он внутрь.
Никто не отозвался. Из маршрутки на него таращились испуганные глаза – и ничего больше. Макар наслаждался. Ему нравилось ощущать себя солидным. То на него все орали и называли его вандалом, а теперь он сам может немного покачать права.
Видя, что никто не выходит, а, напротив, пассажиры пытаются забаррикадироваться, для чего выдирают уцелевшие сиденья, Даня приблизился к маршрутке и хотел открыть дверь. Можно сказать, что ему это удалось, потому что дверь с грохотом упала прямо на него. Даня, от испуга отскочивший в сторону, опомнился, благородно выпрямился и прекрасным бархатным голосом произнес:
– Взаимное встречное почтение, господа! Добро пожаловать в ШНыр! Господа, пожалуйста, не надо ничем в меня кидать! Это же нелепо! Я представляюсь вам таким ужасным?
Голос Дани несколько успокоил находившихся в маршрутке. Баррикаду из вырванных сидений, немного помешкав, отодвинули, и из маршрутки выдвинулся упитанный, мощного сложения парень в синем свитере. Вряд ли ему было больше пятнадцати, но выглядел он старше. У парня был мясистый подбородок и круглые щеки. В руках он держал увесистый рычаг переключения передач, которым был вооружен как дубиной. Даня полез к нему с рукопожатием, но парень толкнул его плечом и прошел мимо.
Даня хотел обидеться, но вдруг заметил, что парень шагает как-то странно и словно на автопилоте. Примерно так ходят деревянные человечки. Даня даже засомневался, не лунатик ли тот. Пока он это обдумывал, вслед за первым парнем из автобуса вылез другой. У этого тоже оказались толстые щеки, подбородок римского патриция эпохи упадка и… еще один рычаг переключения передач. И он тоже не заметил руки Дани. За вторым парнем из маршрутки вылез третий. Надо ли говорить, что и он шагал как деревянный человечек, был в синем свитере, с круглым подбородком и с рычагом переключения скоростей?
Даня застыл столбиком и, никому больше не пытаясь протянуть руку, ошеломленно наблюдал. За третьим парнем вылез четвертый, за четвертым – пятый. Пока Даня пытался найти между ними хоть какие-то отличия, первый парень, описав во дворе полукруг, вернулся к маршрутке и залез в нее. За первым парнем, повторив все его движения, залез второй, за вторым – третий, а за ними еще несколько. Скрываясь в автобусе, каждый словно невзначай демонстрировал свою массивную железку.
Даня, убежденный, что все парни ушли, обернулся и вдруг увидел еще одного, неучтенного. Упитанный тип в синем свитере настороженно разглядывал его, постукивая рычагом переключения передач по ладони.
– А-атставить! – произнес он раньше, чем Даня о чем-то успел его спросить. – Где мы? Куда нас привезли?
– В ШНыр, – объяснил Даня и, видя, что это название парню ничего не говорит, растолковал, что ШНыр – это Школа ныряльщиков.
– То есть убивать нас здесь не будут? – уточнил парень.
– Н-нет, – заикнулся Даня и, сердясь на себя, подумал, что Ул для обуздания хамства назначил бы парню тридцать отжиманий, а он, Даня, почему-то стоит перед ним чуть ли не навытяжку и только отвечает на его вопросы.
Парень снисходительно кивнул и, оглянувшись, внимательно посмотрел на толпу шныров. Его успокоило, что в толпе были в основном молодые люди, лишь на несколько лет старше, чем он. Только девица Штопочка, Суповна и Кузепыч выбивались из общей картины, но и у них вид был не людоедский.
– Ясно. Значит, водолазный центр, говоришь? А ты кто? – насмешливо спросил парень у Дани. – Как тебя зовут, водолаз?
– Ну, Даня!
– Нуданя?.. Ну и развлекались же у тебя родители! – посочувствовал парень.
Даня решил, что пришла пора его осадить.
– Без «ну», – сухо сказал он, разглядывая пчелу, ползущую по рукаву свитера его собеседника. Пчела была непривычно крупной и на вид скорее бронзовой, чем золотой. Но все же это была определенно шныровская пчела. В этом сомневаться не приходилось.
– Точно без «ну»? Чем докажешь? – строго спросил парень.
Доказать Дане было нечем, но все-таки он порылся в кармане и нашел мятую квитанцию на получение заказного письма. Правда, на этой квитанции от его имени была только буква «Д». Парень некоторое время вертел квитанцию в руках, потом зачем-то посмотрел ее на свет и вернул Дане.
– Хорошо подделана. А я Андрей Нос! – сказал он.
– А те, другие, которые тут ходили? – Даня с опаской покосился на автобус.
– И эти тоже Андреи… – не пытаясь обернуться, заверил новичок.
– Носы? – спросил Даня недоверчиво.
Парень с угрозой качнул в руке рычаг:
– А-атставить шутки! Да, они тоже Андреи, хотя и не такие Носы, как я! Я главный Нос.
Он в последний раз просверлил Даню взглядом и махнул рукой, подавая знак тем, кто оставался в автобусе. Даня ожидал, что из маршрутки опять появятся те громилы, но из автобуса вдруг гибко вышагнула девушка. Даня мельком подумал, что она похожа на кошку, но вот чем именно похожа, этого Даня выразить бы сразу не смог.
Двигалась девушка по-кошачьи. Невероятно гибко она обогнула Даню и оказалась между Даней и подошедшим к нему Витярой. Витяре она мимоходом потерлась щекой о плечо, как трется голодная кошка. Потом точно так же потерлась о плечо Дани. Затем остановилась между Витярой и Даней, взяла их под руки и стала смотреть в ту же сторону, что и они. Выходило так, будто только Андрей Нос приехал на маршрутке, девушка же была своя, местная.
– Я Дина Кошкина, – промурлыкала она. – А те дуболомы – это его дубли! Невероятно, да? А когда они не нужны, они исчезают. Мы обалдели, когда они стали разносить автобус … А до этого он такой примерный сидел. Ну, до момента, пока мы не поняли, что едем не пойми куда, а за рулем никого. Я стала всех успокаивать, а тут эти дубли как обезьяны скачут, все крушат и ничего не соображают! На самом деле мы все были паиньки: это он один все разнес!
Андрей Нос откашлялся:
– А-атставить поливать меня грязью!.. Чем дублей больше – тем они глупее. Мой разум равномерно распределяется по всем дублям.
– Ты в кадетском корпусе, случайно, не учился? – не выдержав, спросил Даня.
Андрей Нос недовольно сунул руки в карманы:
– А-атставить догадываться! Меня оттуда убрали, когда я разнес спортивный зал… Канат оторвал, стены тоже, кажется, местами обрушились. Преподаватели не верили, что такое мог сделать один человек. Требовали назвать сообщников.
– А ты был один?
– Нет. Меня было двадцать человек… а когда двадцать – тут я совсем уже плохо соображаю, – с гордостью сообщил Андрей Нос.
Дина не ответила, тонко улыбнулась и, издав мурлыкающий звук, провела по лицу рукой. Дане почудилось, что кошка умывается лапкой. Прямо наваждение!
К Дане и Витяре постепенно добавлялись и другие шныры. Подошли Рина, Рузя, Окса, Вовчик, девица Штопочка, одетая в телогрейку и перепоясанная бичом. На Штопочку, хоть та и молчала, Андрей Нос покосился с опасливым уважением, которого к своей персоне Даня не наблюдал.
Тем временем, убедившись, что угрозы нет, из автобуса появились и остальные новички. Вышла очень высокая бледная девушка с темными волосами. Не рассчитав высоту подножки, она подвернула ногу и поморщилась. Рина, стоящая к ней ближе других, услышала, как девушка произнесла, обращаясь сама к себе: