Рунные витражи

Карл появился в городе зимним утром, таким тёмным, что казалось, ещё не кончилась ночь. Безлюдная улица зябко куталась в сугробы, подернутые сединой дорожной грязи, колючий ветер жалобно подвывал в подворотнях. Панельные многоэтажки вяло подмигивали редкими желтыми глазами окон. По обледенелым рельсам мимо остановки, на которой застыла одинокая фигура, промчался, сердито звоня, пустой трамвай с табличкой «Следует в депо».

Карл вздохнул, перекинул большую дорожную сумку на плечо, взялся за саквояж на колёсиках – и пошёл вслед трамваю.

* * *

Небольшой старинный особняк, который арендовал Карл, почти затерялся среди высоких, хромово-стеклянных многоэтажек делового центра. Старожил города, в окружении современных зданий этот дом смотрелся чужеродно и немного нелепо.

Впрочем, горожанам было не до архитектурной нелепости, они были слишком заняты, чтобы смотреть по сторонам. Им нужно столько всего успеть – учиться, заниматься карьерой, искать прибыльные сделки, завязывать полезные знакомства, обрастать перспективными связями, посещать курсы повышения квалификации, показываться на важных мероприятиях и репетировать нужные речи. Их дни были распланированы до самой последней минуты, и, несясь от одного пункта своего расписания к другому, они вообще не замечали, что на главной улице города в давно пустующем старинном здании впервые за долгое время завелся новый жилец.

И только когда над входом появилась неброская вывеска «Кукольный театр», старинное здание начали понемногу замечать.

Самым первым посетителем оказался вихрастый мальчишка лет десяти. Он пробежал между стойками с игрушками и, не задержавшись ни у одной, вернулся к поджидавшей его в дверях пожилой, скромно одетой женщине.

– И чего ты меня сюда притащила? Нужен мне сто лет какой-то дурацкий магазин с куклами. Что я, маленький, что ли? Нет, правильно мой папка говорит, самый лучший отдых – это компьютерная стрелялка. Пошли отсюда!

Следующий посетитель оказался тоже мальчиком, ровесником предыдущему. Он вошёл в магазин – и замер у стойки с большим, в половину его роста, замком с остроконечными башнями, высокой крепостной стеной и смотровыми площадками, на которых замерли металлические фигурки рыцарей.

– Нравится? – спросил незаметно подошедший Карл.

Мальчик кивнул, не отрывая восторженных глаз от стражников у ворот и волшебника с хрустальным шаром в окружении конников. Маленькие фигурки были так хорошо сделаны и раскрашены, что казались почти живыми.

– На вывеске написано «Кукольный театр», – решился спросить мальчик. – Но внутри совсем как обычный магазин. Где же тут сцена и зал? Где проходят спектакли?

– Да везде, – ответил Карл, протянул ему нарядного конника, а сам принялся передвигать остальные фигурки. – Прямо сейчас один и начнется, и ты даже можешь поучаствовать. Как тебя зовут?

– Мартин.

– Значит, слушай, Мартин. Рыцари собираются в поход за сокровищем, которое охраняет дракон. Вон тот, на соседней стойке. И ты – командир отряда.

На славный поход за сундуком с драгоценностями ушло минут двадцать. Конники доставили сокровища в замок, а изящный сторожевой дракон с изумрудными глазами остался в живых, потому как командир отряда жалобно попросил голосом Мартина:

– А давайте не будем его убивать – смотрите, какой он красивый.

Когда спектакль закончился, мальчик сказал:

– Спасибо! У нас в городе никогда не было театра – ни кукольного, ни обычного. Я и не знал, что это так здорово!

– Никогда не было театра? – удивился Карл. – Почему?

– Ну, потому что для отдыха есть компьютерные игры и реалити-шоу по телевизору. А по-другому развлекаться нельзя.

– Почему? – еще больше удивился Карл.

– Ну, – снова протянул Мартин, – говорят, что такой отдых – самый полезный, а все остальное – пустая трата времени… Вы меня извините, мне пора помогать маме – она после работы газеты разносит, ей одной тяжело.

В дверях мальчик спохватился:

– Ой, я же не заплатил за спектакль. Сколько я вам должен?

– Нисколько.

– А разве кукольный театр – это бесплатно?

Карл улыбнулся в ответ и протянул ему фигурку рыцаря.

* * *

Молодой мужчина в дорогом тёмно-синем костюме рассеянно поглядел на стойки с игрушками и осведомился:

– Вы продаете свои поделки?

Карл слегка наклонил голову и не ответил.

– У матери сегодня день рождения, мне надо срочно купить ей подарок. Помогите мне что-нибудь выбрать, она любит такие безделушки, а потом курьер заберёт покупку и доставит маме.

– А почему бы вам не отдать ей подарок самому?

Молодой мужчина удивленно взглянул на владельца магазина:

– Когда? У меня через пятнадцать минут совещание, а потом деловой ужин.

– Да, но ведь это же день рождения мамы.

Мужчина раздраженно пожал плечами:

– Это очень важная встреча, которая может обеспечить мне повышение… Так что посоветуете?

– Позвольте, я покажу вам маленький спектакль.

– Я же вам говорю, у меня через четверть часа совещание!

– Спектакль займёт всего пять минут, и вы прекрасно успеете на свое совещание. А в подарок маме купите главного героя представления. Уверен, ей очень понравится.

Молодой мужчина нехотя направился вслед за Карлом к невысокой стойке.

Там, в уютной крохотной комнатке, оклеенной веселыми обоями в цветочек, у старинного резного трюмо напротив оконца, затянутого перламутровой слюдой, в кресле-качалке сидела обезьянка-старушка. Одетая в длинное ситцевое платье, с седыми волосами, забранными в клубок на затылке, в очках, спущенных на самый кончик носа, она смотрела в окошко. В руках ее шустро летали спицы, и из-под них на колени выползал теплый мохеровый шарф. Старая обезьянка качалась в кресле и вязала, не глядя на спицы. Смотрела в окно и думала, что как раз тогда, когда она закончит теплый мохеровый шарф, непременно раздастся стук в дверь. Она откроет её, и на пороге будет стоять сын. Он живет очень далеко, на Севере, и именно поэтому редко её навещает. Она проведёт сына на кухню, и пока на плите разогревается чай, сбегает в комнатку и принесет теплый мохеровый шарф. Сыну на Севере непременно сгодится – ведь там очень холодно…

В наступившей тишине молодой мужчина долго вглядывался в раскрашенную фигурку обезьянки-старушки в кресле-качалке. Протянул руку, но так и не дотронулся до неё. Выудил сотовый, приложил трубку к уху и, забыв про Карла, неуверенно пошел к выходу. Прежде чем за ним закрылась дверь, Карл успел услышать:

– Мама? С днем рождения. Я скоро буду.

Фигурка старушки-обезьянки смотрела ему вслед через слюдяное оконце, тихонько качаясь в своем кресле.

* * *

– Здравствуй, русалочка! – обратился Карл к нарядной девчушке, с любопытством разглядывавшей тряпичных кукол.

– Здравствуйте, – вежливо ответила она. Оглянулась на маму – та стояла около входа на улице и сосредоточенно говорила по телефону – и спросила: – А как вы догадались про русалочку?

– Очень просто, – улыбнулся Карл. – У тебя в волосах заколки в форме морских звездочек, на цепочке – кулончик-ракушка, на руке браслетик из рыбок и дельфинчиков. Да и кофточка на тебе синяя, как морская вода. Кроме русалок, так больше никто не одевается.

Девчушка заулыбалась и, бросив быстрый взгляд на по-прежнему занятую беседой маму, прошептала:

– Меня зовут Эльвира. Только маме не говорите, пожалуйста, а то она меня ругать станет. Мне нельзя притворяться русалочкой.

– А кем же тебе можно притворяться?

– Ну, например, брокером. Или топ-менеджером.

Карл улыбнулся бы, если бы девочка не была так серьёзна.

– Не скажу, – заверил он. – А пока мама занята, хочешь посмотреть спектакль?

– Хочу! – обрадовалась маленькая русалочка. – Очень хочу!

Мама Эльвиры обнаружила свою дочку у витрины, оформленной под зеркальное озеро в кувшинках. Девочка зачарованно разглядывала вырезанных из дерева тритонов, русалок, моряков и рыбаков и выпиленных из разноцветных камней рыб, черепах и ракушек. Казалось, будто все они только-только замерли на своих местах.

– Эльвира! – укоризненно воскликнула мама. – Ты же у меня уже совсем большая, на следующий год в школу пойдешь. Сколько раз я тебе говорила – нечего тратить время на такие глупые игрушки. Лучше давай запишу тебя на курсы французского.

– Не хочу, – вздохнула девочка. – Мне хватает английского, музыки и хореографии.

– Ну, пойдем, я тебе новую компьютерную игру куплю, – предложила мама и, взяв дочку за руку, вывела её из магазина.

* * *

Прошло несколько недель, и в кукольный театр стали регулярно заглядывать любопытствующие. Кто-то покупал игрушки, на смену которым позже Карл непременно мастерил новые, но чаще всего люди приходили ради спектаклей.

Дети упоенно разглядывали тряпичных кукол и фарфоровых божков, вырезанных из дерева русалок, отлитых из разноцветного стекла лебедей, выпиленных из полудрагоценных камней черепашек, вылепленных из глины и умело раскрашенных викингов и скоморохов. Вязаные совы, вышитые бабочки, бумажные мышата и металлические рыцари, песчаные замки, восковые фонарики, горы из гальки, лабиринты из спичек и озера из стекла – все они оживали, едва к ним подходил Карл. Каждая фигурка рассказывала свою удивительную историю, а затаившие дыхание дети, будущие риэлторы и аудиторы, не отводили взглядов от самодельных игрушек и, кажется, не вспоминали, что самые полезные отдых и развлечение – это компьютерные игры и реалити-шоу, и что языковые курсы куда важнее кукольных спектаклей.

Бывало, что и родители, снисходительно усмехаясь, подходили поближе. Подходили – да так и оставались до конца импровизированных спектаклей, глядя на оживающие самодельные игрушки, передвигаемые умелыми руками Карла, и слушая будто впервые сказки и истории, которые они знали уже давно и потому давно уже перестали в них вслушиваться и забыли, о чём они на самом деле.

В кукольных историях никто слыхом не слыхивал о топ-менеджерах и брокерах. Герои спектаклей не торопились успеть в тысячу мест, где им вовсе не надо было быть. Они работали там, где хочется, а не где престижно, дружили с теми, кто нравится, а не кто занимает важную должность. Говорили о том, что любили, а не о том, что положено. Отдыхали там, где красиво, а не где модно. Беспокоились не о нужных связях и о курсе валют, а о семье и о друзьях.

Это были истории и сказки не о карьерных успехах и больших заработках, а о подвигах и предательствах, о мужестве и о трусости, о дружбе, преданности и любви, о борьбе и о вызове, об отчаянии и об утрате, о горе и о простом человеческом счастье – истории о жизни, той, которая была совсем рядом, но на которую катастрофически не хватало времени в упорядоченных, распланированных, расписанных по минутам днях жителей этого города.

* * *

Слухи о кукольном театре распространились среди горожан. Иногда в небольшое помещение набивалось так много народу, что Карл отодвигал многочисленные этажерки и витрины к стенам, освобождая пространство в центре комнаты, а стенд, который служил сценой, ставил посередине, чтобы всем было видно.

Зрителям не хватало стульев, так что чаще они садились просто на пол, не беспокоясь об отглаженных платьях и строгих деловых костюмах.

Уступив настойчивым просьбам, Карл установил у входа большую малахитовую шкатулку с прорезью на крышке. Каждый желающий мог опустить туда монету – любую, какую может. Или сочтет нужным.

* * *

Прошло больше месяца, прежде чем в дверях театра снова появился Мартин. На этот раз он привёл с собой маму. Усталая, поникшая женщина равнодушно ходила между стойками и стеллажами вслед за восторженным сыном, безразлично кивнула в ответ на предложение посмотреть спектакль и, усевшись на жёсткий стул, едва не заснула от усталости.

Но в самый разгар представления, когда стеклянные фигурки, умело передвигаемые руками кукольника по импровизированной сцене, разыгрывали незатейливую сказку – историю об удачах и потерях, об одиночестве и о душевной силе, в глазах мамы Мартина утихла тревога. Забыв на несколько минут о том, что ждет её за дверьми старинного дома в центре города, женщина смотрела спектакль. А Карл смотрел на её лицо, озаренное чем-то отдаленно напоминающим счастье, и видел, что на самом деле усталая женщина была намного моложе, чем ему сначала показалось.

Когда спектакль закончился, мама смущенно поинтересовалась, когда Карл устраивает следующее представление, и всё порывалась заплатить.

А Карл упорно отказывался от мелких монеток, которые та протягивала ему, и приглашал на следующий спектакль.

* * *

Ранней весной, когда город по щиколотку погрузился в лужи талого снега, в магазине снова появилась Эльвира.

– Я сбежала! – торжественно сообщила она Карлу. – Мама тут через дорогу, прическу делает – для вечернего… Забыла слово. Ну, папа вечером устраивает какой-то важный… торшер?

– Фуршет, – подсказал Карл с улыбкой.

– Точно! – обрадовалась девочка. – Можно, пока маме волосы делают, я русалочку проведаю? Как там они с тритоном поживают?

Разумеется, Карл показал ей новый спектакль. А Эльвира заверила, что теперь собирается приходить сюда регулярно.

– Мама меня не пускает, но я папу попрошу. Буду плакать – ион согласится.

А на следующий день снова появился Мартин. В руках у него была огромная коробка, внутри которой обнаружился целый зверинец из папье-маше.

– Меня мама научила, – гордо сообщил мальчик, доставая свои поделки. – Из старых газет сделал, почти сам, мама только немножко помогала, – похвалился он. – Склеил, раскрасил, и, представляете, вот они, – мальчик кивнул на бумажных зверей, – захотели показать мне спектакль. Я маму позвал и ей показал. Она сказала, что ей очень понравилось. И еще посоветовала вам показать. Только почему-то заплакала. Не пойму, почему… Хотите посмотреть?

Карл с трудом сглотнул и молча кивнул. Он понимал, почему заплакала мама Мартина.

* * *

Прошло чуть больше года с момента открытия кукольного театра, и Карла снова навестил его самый первый посетитель. Вихрастый мальчишка подошел к кукольнику и, не поздоровавшись, спросил:

– Вы покажете мне спектакль?

– Конечно, – кивнул Карл и повёл его к стойке с целым лесом деревьев из сердолика, хрусталя, аметиста и кораллов.

– Нет, – возразил ему мальчишка. – Я не хочу этот, я хочу, чтобы вы показали мне тот спектакль, который хочу я.

– И какой же ты хочешь?

Вихрастый мальчишка тут же ответил:

– Хочу про войну. Чтобы было много сражений, чтобы солдаты друг друга постреляли, а потом пошли на штурм вот того дома, где куклы сидят. И чтобы всех кукол замочили. Но только не понарошку, а по-настоящему.

– Это как?

– Ну, если солдат кинет гранату в дом, – мальчишка схватил ближайшую фигурку в ярком мундире, – то она попадет в куклу, и та взорвется – вот так, – и мальчишка столкнул одну из фарфоровых кукол на пол. Тонко звякнул фарфор, осколки брызнули в разные стороны.

– Нет, такого спектакля здесь не будет, – вымолвил Карл.

– Это почему?

– Потому что куклы не хотят его показывать, – отрезал Карл.

– Что я, глупый, что ли? – возмутился мальчишка. – Куклы не хотят! Это же вы их передвигаете, и вы за них говорите!

Карл вздохнул и решительно выпроводил сопротивляющегося мальчишку за дверь.

Но не прошло и недели, как тот вновь появился в кукольном театре. Да не один, а с отцом. Не обратив внимания ни на дюжину зрителей, ни на то, что спектакль был в самом разгаре, отец мальчишки подошел прямо к Карлу, достал из кармана чековую книжку и спросил вместо приветствия:

– Сколько?

– Простите?

– На сколько, говорю, выписывать чек? Я покупаю у тебя всю твою рухлядь, и ты будешь играть с моим сыном во что ему вздумается.

– Игрушки не продаются.

– Пытаешься торговаться? Не знаю, что тут такого нашел мой сын, но учти – я запросто могу выписать сюда настоящий театр, из столицы. И тебе тогда не достанется ни гроша.

– Я открыл кукольный театр не из-за денег.

– А для чего?

– Боюсь, вам этого не понять, – вежливо улыбнулся Карл.

Мужчина побагровел, рванул к выходу и уже в дверях прорычал:

– Я этого так не оставлю!

Громко хлопнула дверь.

В наступившей тишине к Карлу подбежала Эльвира и тихо сказала:

– Этот дяденька – он большой начальник. Я знаю, потому что папа его к себе приглашал, а папа – начальник большого банка и приглашает к себе только других больших начальников.

– Это бургомистр, – пояснил незаметно подошедший Мартин. – У вас теперь будут неприятности, да?

Карл ободряюще улыбнулся и ничего не сказал.

* * *

Неприятности появились в лице сухонького человечка с портфелем под мышкой, ни на миг не отрывающего взгляда от толстой кипы бумажек.

– Я пришел уведомить вас, что договор аренды на помещение досрочно расторгается по причине…

– О, даже причина нашлась! – усмехнулся Карл.

– По причине, – невозмутимо продолжил чиновник, – муниципальной необходимости. Вчерашним постановлением совета города решено изъять данное помещение из частной аренды и переоборудовать его под новый зал для компьютерных игр с целью наиболее полного удовлетворения нужд горожан в полноценном и гармоничном отдыхе. У вас есть неделя на то, чтобы освободить помещение.

* * *

Весть о том, что Карл дает последний спектакль, разнеслась по городу за считаные часы. Целыми днями в кукольный театр приходили люди, предлагали помощь, собирались вмешаться, выразить протест, написать в соответствующие инстанции, потребовать…

Карл с улыбкой качал головой и говорил короткое:

– Не стоит.

Накануне спектакля к Карлу пришли Мартин с мамой. Мартин грустно бродил среди стеллажей и стендов, гладил знакомые фигурки. Потом подошел к Карлу.

– Вы теперь уедете, и все опять станет как прежде, да? – спросил он, едва сдерживая слезы.

– Не станет, – заверил кукольник. – Помнишь, какой ты однажды показал мне спектакль? Ты смастеришь свои игрушки – из папье-маше, из глины, из дерева – да из чего угодно. И откроешь свой кукольный театр. Сначала у тебя будет всего один зритель – мама. А потом – кто знает?

Мартин задумался, потом кивнул и несмело улыбнулся.

А после появилась Эльвира. Зареванная, растрепанная, она подошла к Карлу и протянула ему небольшой сверточек.

Когда кукольник его развернул, то обнаружил там самодельную игрушку. Сшитая из лоскутков куколка в руках держала морскую звезду – одну из тех заколок, что Эльвира всегда носила в волосах, – и была одета в голубенькое платье, из-под которого выглядывал рыбий хвост. Русалочка.

* * *

Зрители едва уместились в кукольном театре. Сидели на полу и на подоконниках, стояли у стен и в дверях. Смотрели на сцену – смотрели внимательно. Там шел кукольный спектакль – самый большой спектакль из всех, что они видели. В нем участвовали все, абсолютно все игрушки театра. В каждой из них кто-то из зрителей непременно узнавал себя.

Спектакль рассказывал про маленький город, в котором каждый день его жителей был похож на предыдущий. Горожане заранее знали, что с ними будет завтра, и послезавтра, и послепослезавтра. Знали, на кого пойдут учиться, кем будут работать, с кем станут дружить, на ком женятся. Наизусть повторяли заученные фразы – готовые на все случаи жизни. Жили и были счастливы. Или просто не успевали задуматься, счастливы ли они.

И вот однажды зимним утром, таким пасмурным, что казалось, еще не кончилась ночь, в город пришел человек с большой дорожной сумкой на плече и с саквояжем на колесиках и открыл там кукольный театр.

Поначалу никто не приходил к нему – ведь в расписании жителей города не было ни одной свободной минутки. Но прошло время, и в театре появились зрители. Они смотрели спектакли и учились жить по-новому. Они приходили туда, потому что там, на представлениях, разыгрываемых самодельными игрушками, они учились чувствовать, любить, сопереживать, сострадать, радоваться, несмотря ни на что, и каждый день находить повод для счастья.

А потом, когда в кукольном театре прошло множество разных спектаклей, главный кукольник огляделся вокруг, улыбнулся и решил, что теперь-то ему можно идти в следующий город и давать представления уже там.

На прощание он устроил самый большой спектакль, собрав всех зрителей, кто хотя бы раз побывал у него в театре. А после представления он раздал всех своих кукол, повесил на плечо большую дорожную сумку, взял за ручку саквояж на колесиках и ушел по заснеженной улице вслед за громыхающим пустым трамваем, спешащим в депо.

3

Наутиз – Перт

Встреча со смертью, тёмное колдовство, некромантия, существа из мира мёртвых.

♂ Безмолвный слуга

Мы стояли по разным сторонам темной, залитой туманом подворотни в трущобах, сжимая оружие и пристально глядя друг на друга. Дуэль? Нет, скорее поединок без секундантов и правил. В руке Адриана пароэфирный пистолет Кили – его излюбленное оружие, с которым он воевал в Цин. Я помню, как выстрелом из него он остановил российского самохода, пробив сантиметровую броню и попав механику прямо в голову. Русские тогда выступили на стороне узкоглазых, а мы дрались вместе с лягушатниками. Сражались не только за рынки сбыта опиума – Империи просто надо постоянно воевать, как и мужчинам демонстрировать свою силу. Правь, Британия! Я прошел всю войну бок о бок с Адрианом, а сейчас нас разделила темная подворотня.

Я сжимал свой револьвер. Пусть пороховое оружие – это вчерашний день, но оно не раз спасало мне жизнь. У револьвера есть преимущество перед кили – нет паузы после нажатия спускового крючка. Восемь десятых секунды – это очень долго. Порой хватает, чтобы выстрелить первым.

Но мы не стреляли. Мы стояли и смотрели друг на друга – я и Адриан, соблазнивший мою Эллис. Свидетелей не было – только скорчившийся у стены нищий, способный с легкостью ради горсти монет и хорошего костюма перерезать горло одному из нас, и безмолвный слуга Адриана, который замер у входа в подворотню. Его медная маска, на которой оседали снежинки, блестела отраженным лунным светом. Прорези для глаз казались черными дырами. Безмолвный никому и ничего не скажет. Он просто заграничная кукла – таких привозят из Нового Света. Говорят, их делают из мертвых негров – сначала пропитывают тело бальзамирующей жидкостью на основе опиума, оставляя подвижными мышцы, анимируют с помощью электричества, а потом покрывают медной броней с подключенным пароэфирным двигателем. Кокни называют безмолвных слуг силлвантами. Конечно, они дорогие – недешевый материал, перевоз через океан, но быстро окупаются: ведь безмолвным не требуются ни еда, ни жилье. Они могут работать по двадцать четыре часа в сутки, и многие фабриканты заменяют людей на заграничные куклы. Недавно был подавлен бунт в Бермондси, когда выброшенные на улицу рабочие кожевенных фабрик попытались силой вернуться на работу.

Тишина. Заперхал нищий, зашелся в туберкулезном кашле. В Воскхоле тяжело вздохнула паровая машина Вычислителя, и этот вздох прокатился по улицам. На флюгере испуганно закаркал ворон. В его крике мне послышался возглас Эллис: «Эдвард! Эдвард Хант! Не трогай его! Не смей!» А потом все начало происходить в безумном, но одновременно замедленном ритме. Как в мясорубке при Дайгу.

Мы синхронно поднимаем оружие, и два выстрела сливаются воедино. Но мой звучит на доли секунды раньше. Адриан падает, без крика и лишней суеты, отброшенный пулей, валится на спину. Я хватаюсь за раненую руку. Револьвер падает на землю. Со стороны нищего слышен клекот, похожий на бормотание стервятника, и не сразу понятно, что это смех. Затем время возвращается к обычному ритму.

Я поднял руку – указательный палец был оторван, кисть исковеркана пулей, торчали осколки костей, и из разорванной вены била струйка крови. Нищий бросился к Адриану и принялся потрошить его карманы, но пристрелить или прогнать стервятника у меня не было сил.

Я шел по заполненному туманом и снегом городу. Кровь стекала по руке и оставляла красный след на земле. В голове пульсировали болью строки баллады горцев: «Чьей кровию меч ты свой так обагрил? Эдвард, Эдвард? Чьей кровию меч ты свой так обагрил?» Казалось, что меня преследует смех нищего. Револьвер, на котором выгравирован мой девиз «Всегда есть время дать ответ!», остался на месте убийства, я заставил себя вернуться и подобрал оружие, прижимая к груди левой рукой. Правая безжизненно свисала вдоль тела. Как я теперь буду стрелять? Безмолвный слуга все так же неподвижно стоял в конце подворотни и смотрел на мертвого хозяина.

«Чьей кровию меч ты свой так обагрил?»

Я упал, выпачкавшись в грязном снегу, поднялся и, держась рукой за стену, побрел дальше. Из-за угла здания Судейства на Семнадцатой стрит выбежала моя жена, бросилась ко мне, и я не знал – хочет она обнять или ударить. Но Эллис не сделала ни того, ни другого. Она остановилась в нескольких шагах от меня и поправила белокурый локон, спадающий ей на щеку.