Вообще-то мы с Сашкой редко ругаемся, только один раз, недавно. И тоже тут, у бассейна. В тот раз мы пришли сюда в обед, когда никого не было. Только что прошел дождь, и на бетоне вокруг бассейна были лужи. Солнце их быстро высушивало. Вдруг Сашка увидел в одной луже бумажную деньгу, один рубль. Тут же и я нашел такой же рубль в другой луже. А потом мы – уже вместе – увидели мокрые три рубля одной бумажкой. Что такое деньги, мы знали, но у нас их никогда не было. Бумажки быстро высохли на жарком солнышке, и мы стали думать, что с ними делать. Всякие там сладости нам перепадали редко, поэтому сразу решили их купить. Но дальше мы поругались. И долго обзывались «брюнетками». Потому, что Сашка хотел на эти деньги купить шоколадки в зеленых обёртках, где нарисована белочка, грызущая орешек, а я предлагал купить конфеты «Кавказские». Чтобы было больше. Потом уже, узнав про нашу ссору, отец снова смеялся, и сказал, что эти большие деньги нас «испортили».
На территории училища был маленький магазинчик, его называли «лавка». В нём продавались и шоколадки, и конфеты, и разные другие продукты, но мы, когда помирились, решили, что не станем там покупать, потому что продавщица непременно расскажет маме или бабуле. И мы опять будем стоять в углах. За то, что мы нашли деньги и не отдали их родителям. А те вернули бы их людям, кто потерял. А мы деньги «утаили и присвоили»; так очень серьёзно сказал отец, когда нас потом ругал. И решили мы закупить все эти прелести в городском ларьке.
Училище располагалось на широкой улице с названием Советский проспект. В конце забора училища проспект заканчивался площадью, где находились семь ларьков-палаток. В них продавалась всякая всячина. Это место все называли «Семипалатинск». Потом мы узнали, что где-то далеко есть город, названный так же. Наверное, в честь нашего. И вот, когда мы, впервые проникнув на волю через дыру в заборе, подошли к нашему «Семипалатинску», то увидели, что особенно бойкая торговля шла у палатки с надписью «Пиво-воды». Стояла длинная очередь мужиков, однако «воды» никто не брал, а каждый отходил с пивной кружкой в руках, сосредоточенно сдувая пену. Что такое пиво, мы уже знали; тайком попробовали на каком-то празднике. Пиво нам не понравилось, горькое. То ли дело бутылочный лимонад или газировка! В ларьке с надписью «Продукты» мы стали покупать шоколадки и конфеты. И тут нас поймал дядя Петя, отец Сашки. Оказывается, он вышел в обед выпить кружку пива, и вдруг увидел нас. С деньгами и конфетами. Меня он передал бабушке, а Сашку отправил домой. И мы снова долго стояли по углам. Мы не успели договориться, что будем врать про деньги, поэтому врали неодинаково, и нам влетело еще больше; нас наказали не гулянием.
Учимся плавать. Тётя Римма пришла не одна, а с помощником. У них в руках широкие брезентовые пояса с верёвками. Их тут же нам подвязывают на грудь, сдвинув под плечи. Потом нас разводят в разные места бассейна. Мне достается верёвка, отходящая от тёти Риммы, а Сашке – от помощника. И сразу же, по команде тёти Риммы, нас сбрасывают в воду. Не знаю, что чувствует Сашка, а я захлёбываюсь и быстро тону. И слышу, пока тону в водных глубинах, гавканье Рекса. Потом мне тётя Римма рассказала, что Рекс с лаем метался вдоль бассейна и хотел прыгнуть, чтобы спасти меня, но его отогнали. Тётя Римма вытягивает меня на поверхность и громко кричит: «Работай руками!». Я работаю руками, но снова иду ко дну. К этому моменту я уже здорово нахлёбываюсь воды и соображаю, что рот открывать нельзя. Тётя Римма вытаскивает меня несколько раз, пока я вдруг не начинаю плыть. По-собачьи. И проплываю я по-собачьи несколько метров. Тогда тётя Римма окончательно выволакивает меня на бетонную стенку и говорит, что плавать я уже научился. И Сашка тоже. И что завтра мы можем прийти в это же время, если не забоимся, и тогда она покажет нам, как правильно дышать в воде, и как плавать с досками. Мы с Сашкой очень радуемся, что научились плавать, быстренько одеваемся и убегаем. А то вдруг тётя Римма опять обвяжет нас верёвками и снова скинет в воду. Для тренировки.
Засев в кустах у стрельбища, мы обсуждаем, что это за доски такие, о которых говорила тётя Римма. И решаем, что к этим самым доскам нас завтра привяжут и бросят в воду, но уже без верёвок. И немного спорим. Сашка думает, что доски привяжут нам на грудь, а я – что к спине, чтобы можно было, плавая, дышать в воду. Тогда Сашка начинает кричать, что так непременно захлебнёшься, а я – ещё громче орать, что тётя Римма умеет дышать водой и нас научит. Кричим мы очень громко, и Рекс подскуливает, а потом лает во весь голос. Ему не нравится, когда громко кричат.
Стрельбище. Тут кусты раздвигаются, и возникает дядя Петя. Он шел на стрельбище с курсантами, чтобы учить их стрелять, и услышал наши крики и лай. Дядя Петя говорит, что если мы будем и дальше так вопить, то он нам не даст выстрелить ни разу. Мы сразу же затихаем, даже Рекс.
Перейдя деревянный мостик через речку, мы оказываемся на стрельбище. Длинный и узкий участок территории вдоль забора огорожен толстыми кирпичными стенами, чтобы пули не поранили кого-нибудь. Крыши совсем нет, а в конце, где прикрепляют мишени, находится деревянная стенка из очень толстых досок. За стенкой навалена гора песка и камней, чтобы пули, если вдруг пробьют деревянную стенку, в этой горе застревали. В землю на разном расстоянии от мишеней воткнуты таблички с цифрами: «25 м», «50 м» и «100 м». Дядя Петя говорит, что это – «дистанции стрельбы», и что со ста метров стреляют из автоматов и винтовок, а сегодня курсанты будут стрелять из пистолетов Стечкина с дистанции пятьдесят метров.
Всю дорогу, пока шли на стрельбище, мы с Сашкой радовались, что нам сразу выдадут пистолеты, и начнем стрелять. Но, когда пришли, дядя Петя велел нам отойти подальше, привязать Рекса, чтобы он не шлялся под пулями, сидеть молча и ждать. Курсантов делят по четвёркам. Первую четвёрку подводят к столам, стоящим на дистанции «50 м». На столах лежат красивые черные пистолеты и какие-то продолговатые деревянные штуковины. По команде дяди Пети курсанты берут в руки эти штуковины и вдруг приделывают к ним пистолеты. И получаются короткие винтовки! После этого курсанты по очереди сообщают, что они готовы, и начинается стрельба. К этому времени мы подползаем поближе к стреляющим, поэтому громкие резкие звуки выстрелов нас немного оглушают. И мы начинаем переживать, решимся мы выпалить или нет.
Раньше, когда на стрельбище занятий не было, мы пробирались к мишеням и удивлялись, с какой силой пули врезаются в доски, расщепляя их на острые щепки. Мы вытаскивали пули, застрявшие в досках и песке, стараясь отыскать не расплющенные. А ещё мы набирали пустые гильзы, и у каждого из нас была уже целая коллекция. Мы знали все их названия. У нас были гильзы от винтовок «трёхлинеек», от автоматов ППШ, от пистолетов Стечкина и ТТ, маленькие гильзочки от мелкашек, и даже по гильзе от ракетниц. Узнав о наших коллекциях, дядя Петя подарил нам гильзы от немецких автоматов – «шмайссеров», несколько гильз от противотанковых ружей ПТР и по большой гильзе от зенитных снарядов. Играя, мы расставляли эти гильзы в определённом порядке, и у нас получались армии; Сашкина и моя. Гильзы от зениток были командирами. Связывая резинки для поддержки трусов небольшими кольцами, мы стреляли во вражеских солдат, разыгрывая целые сражения. Поэтому нам было нужно очень много гильз, чем больше, тем лучше. Ещё у нас были металлические шарики от огромных подшипников, и мы иногда катали их в армии противника, валя врагов десятками.
Рекс однажды погнался за таким шариком и… проглотил его, за что нам сильно попало от отца углами и негулянием. Шарик находился в животе у Рекса целую неделю, и отец все это время ждал, когда же он выйдет из Рекса. Изо рта или из ещё какого-нибудь отверстия… В тот день мы сидели за обедом, а невесёлый Рекс лежал под столом. Вдруг Рекс закашлялся, напрягся, и шарик выскочил изо рта вместе с другой пищей, которая в Рексе была. И покатился по полу. Отец очень обрадовался, а мама убежала в ванную тошнить. Самое интересное, что шарик был весь в каких-то мелких ямках и точинках. Отец объяснил, что это «коррозия» от собачьего желудочного сока. И что у собак этот сок очень сильный и может вообще всё переварить. И если бы шарик не вылетел из Рекса, то совсем бы в нем растворился. В Рексе.
Когда первая четвёрка курсантов стрелять заканчивает, дядя Петя идет с ними к мишеням смотреть результаты. Мы тоже идём следом, но нас не пускает дежурный с повязкой и красным флажком. Потом стреляет следующая четвёрка, потом ещё… Нам с Сашкой надоедает ждать, Рекс начинает скулить; ему тоже хочется побегать…
Наконец учебная стрельба заканчивается. Курсантов уводит со стрельбища усатый старшина-сверхсрочник. Мы уже разбираемся и в нашивках, и в званиях, поэтому знаем, что сверхсрочник – это тот, кто остался служить сверх срока. Обычно такие люди остаются служить сверх срока потому, что на гражданке им деться некуда: их семьи погибли, а дома разрушены. Вот почему в сверхсрочниках много украинцев.
Меткий выстрел. Наконец-то дядя Петя подзывает нас! Привязанный Рекс рвётся было за нами, но потом, увидев, что мы уходим недалеко, ложится и даже, кажется, задрёмывает. К выстрелам он уже привык. Дядя Петя подводит нас к отметке «25 м». Мы думали, что будем стрелять из Стечкина, но он вытаскивает из кармана совсем маленький, почти игрушечный пистолетик, который называет «револьвером». И еще говорит какое-то слово, но мы не запоминаем. Этот револьвер заряжается патронами от мелкашки. Револьвер только один, и мы с Сашкой опять спорим, кто первый. Дядя Петя тут же убирает оружие в карман. Мы всё сразу понимаем и притихаем. Сначала дядя Петя рассказывает нам про револьвер. Что такое ствол, ручка, мушка, спусковой крючок, курок, боёк и барабан. А потом показывает, как надо правильно стоять при выстреле, как держать руку и как прицеливаться. И, когда мы все это выполняем с пустым револьвером, дядя Петя заряжает его, достав новенькую коробочку с патрончиками. Первым оружие получает Сашка. Я стою в сторонке и смотрю, как он будет стрелять. Новые мишени уже повешены. На них нарисованы тёмные силуэты с круглой головой и грудью. И круги с цифрами. Мы знаем, что надо ухитриться не просто попасть в фашиста, но и всадить ему пулю как можно ближе к цифре «10». Сашкина рука сильно дрожит, когда он прицеливается. Вот звучит выстрел. Сашкину руку отбрасывает совсем немного. Дядя Петя велит ему стрелять ещё. Сашка, радостно улыбаясь, очень быстро выпаливает все патроны. И я про себя решаю, что ни за что не буду быстро стрелять, а буду долго целиться, чтобы лучше попасть в фашиста.
Настаёт моя очередь. Я должен стрелять по другой мишени. Дядя Петя выбрасывает из барабана пустые гильзы и снова заряжает револьвер новыми патронами. Свои пустые гильзы Сашка тут же собирает и, пока я стреляю, без конца вынимает из кармана и нюхает пороховой запах. Револьвер со вставленными дядей Петей патронами потяжелел, его трудно удержать, поэтому моя вытянутая рука дрожит так же, как и у Сашки. Подведя маленькую мушку на стволе к кругу с цифрой «10», я нажимаю на спусковой крючок. Раздается выстрел, и руку отбрасывает вверх и назад. После этого я, не опуская револьвера, поворачиваюсь к дяде Пете и спрашиваю, метко ли я попал. Вдруг дядя Петя прыгает в мою сторону и пытается схватить мою руку с револьвером, а я уворачиваюсь, решив, что он больше не даст мне стрелять. И при этом держу палец на спусковом крючке. Наконец дядя Петя ловит мою руку и отбирает револьвер, говоря, что мне ещё стрелять рано, что я ещё не готов к военной службе, потому что не слушаю инструкций командира. И что вряд ли вообще когда-нибудь буду годен к службе. Всё это меня сильно огорчает. До слез. А Сашка, гад, стоит и посмеивается.
Идем смотреть мишени. И тут оказывается, что Сашка из шести пуль пять засадил в «молоко», то есть мимо силуэта фашиста. А в фашисте только одна пробоина, там, где цифра «5». Дядя Петя говорит, что «на шесть часов». И мы ничего не понимаем. Но спрашивать трусим.
Потом подходим к моей мишени. И тут дядя Петя радуется и улыбается. Потому, что я попал прямо в центр десятки! Дядя Петя говорит, что такого меткого и снайперского выстрела он давно не видел, и что, если это не случайность, из меня ещё может выйти толк. А Сашка начинает завидовать. Потом, когда мы отвязываем Рекса и уходим со стрельбища, то опять немного спорим, из-за револьверных гильзочек. Их у нас семь, и на двоих не разделить. В конце концов мы одну гильзу выкидываем в речку.
Кораблики. Наш обратный путь опять лежит мимо бассейна, и мы решаем попускать кораблики. Они у нас спрятаны за бассейном, в камнях. Кораблики вырезаны из коры дерева. Их корпуса не очень большие, длиной с нашу ладошку, а в палубу воткнуты тонкие и острые палочки-мачты. По три на каждом кораблике. Мачты называются так: первая от носа фок-мачта, средняя грот-мачта, а у кормы бизань-мачта. Все это нам рассказал отец. Он и показал, как правильно их оснастить, то есть наколоть бумажные паруса, чтобы кораблики поплыли по ветру. Сначала они у нас кружились и переворачивались. Паруса намокали. По совету отца мы приколотили к днищу маленькую полоску расплющенного молотком свинца, а в корму врезали руль из обломка бритвенного ножичка. И кораблики поплыли. Ещё как! Мы бежали рядом, орали и радовались. И Рекс бежал рядом, лаял и радовался.
Отыскав в камнях кораблики, мы чуть подправляем паруса и запускаем их в центре бассейна, но по разным дорожкам. Дорожки отделены друг от друга тросами с пробковыми шарами. Дует ветерок, и наши кораблики, совсем как настоящие, быстро скользят вдоль дорожек. На середине бассейна мой тыкается в пробки и застревает. А Сашкин кораблик приходит первым. Потом мы долго кидаем в застрявший кораблик маленькими камушками, чтобы его освободить, но никак попасть не можем. Далеко. Рекс хочет прыгнуть в воду и достать кораблик, но мы ему не разрешаем. Собакам строго-настрого запрещено плавать в бассейне, чтобы не заразить пловцов. Нам непонятно, почему же тогда Рексу разрешается обниматься с нами и спать рядом? В конце концов, опять появляется тётя Римма и прогоняет нас от бассейна. А кораблик так и остаётся застрявшим. И мне его жалко. Однако на следующий день утром кораблик лежит на стартовой тумбе. И даже все паруса у него расправлены. И руль на месте. Это, наверное, тётя Римма вытащила его, потому что он мешал плавать пловцам- курсантам.
На крыше клуба. До обеда ещё есть время, мы решаем позагорать и направляемся к клубу. Его построили три года назад, когда я был совсем маленький, поэтому мне кажется, что клуб был всегда. В нём проходят всякие собрания, концерты, танцы, совещания, но самое главное, – в нём крутят кино и играют спектакли. Клуб находится в самой середине территории училища. Перед ним, ближе к учебному корпусу, среди газонов с цветами и скамейками, высится постамент с большой скульптурой Сталина. В полный рост. Сталин – наш самый главный верховный вождь, и его все любят. Когда праздник, и приходят гости, то пузатый дядя Коля-замполит обязательно произносит тост за Сталина. За его здоровье на многие годы. И ещё говорит ему спасибо за нашу счастливую жизнь. И все встают, и чокаются стоя.
Клуб не очень высокий, в три этажа. На плоскую крышу клуба, со стороны учебного плаца, можно влезть по вертикальной металлической лестнице. Там, за трубой, отличное место для загорания. Нам удаётся незаметно залезть на крышу и спрятаться за трубой. Здесь нас вообще никто никогда не найдет. Даже если очень сильно захочет. Нагретая солнцем крыша хорошо пахнет смолой под названием «вар». Ей заливают-заваривают швы в рубероиде. Мы снимаем рубашки, отщипываем мягкие капли вара и жуём. Рот наполняется слюной, вар пристаёт к зубам, и рты раскрываются с трудом. Но мы всё равно шепелявим друг другу, как это здоровски вкусно.
На плацу начинаются занятия. Курсанты отрабатывают различные упражнения с винтовками. По команде они вскидывают их на плечо, выполняют приёмчики «На караул!» и «К ноге!». Затем они прикрепляют к стволам штыки и колют чучела фашистов. С разбега и с шага. Сначала нам интересно, но потом надоедает: мы видели это уже не один раз.
Спектакль. Обсуждаем спектакль, который должен состояться сегодня вечером в клубе. Название спектакля «Брестская крепость». Это про то, как в самом начале войны фашисты окружили крепость, а наши солдаты геройски оборонялись, и в конце спектакля ушли в подвалы, и били фашистов оттуда. Мы видели этот спектакль уже два раза, но хотелось ещё. Тем более, что в нем участвует мой брат Олег. Вообще все роли исполняют курсанты и офицеры. А еще гражданские дяди и тёти, которых называют служащими. Олег играет не самую главную роль. Он – боец, который геройски погибает во втором акте, отстреливаясь из пулемёта на развалинах крепости. При этом он очень красиво скатывается по картонным кирпичам и, разметав руки, остается недвижим, пока занавес не закрывается. Прошлый раз механизм заело, занавес не смог закрыться, поэтому брату пришлось, полежав довольно долго, подняться и, раскланявшись, уйти за кулисы. Некоторые люди в зале смеялись. Дома бабушка назвала их «некультурными».
Я очень горжусь своим братом. Хотя он почти меня не замечает. Считает малявкой. Брат не только отлично плавает и играет геройского бойца-пулеметчика. Он ещё поет в хоре и фехтует на эспадронах. И боксирует. И красиво танцует на танцах. С девушками. А когда он идёт в увольнение, то на его левом боку висит чёрный палаш. Это такая небольшая сабля, чтобы отбиваться в увольнении от бандитов и патрулей. Когда я вырасту, обязательно буду курсантом, и у меня будет палаш, и я буду боксировать, плавать и фехтовать. А танцевать с девушками я не буду, потому что это противно. И стыдно.
Бабуля. У Олега много друзей-курсантов. Они часто приходят к нам в гости. И мама с бабулей поят их чаем и кормят всем, «чем бог послал». Нашу бабулю, Марию Ивановну, друзья брата очень любят. Потому, что она им всем перешивает флотские брюки, делая из них «клёши». Это такие брюки, когда вверху штанины узкие, а внизу очень широкие. И отец часто ругает бабулю, особенно после смотров формы одежды. Когда я прошу бабулю расклешить и мои короткие штанишки, она смеётся, идет и сообщает о моей просьбе маме и отцу. И все они долго хохочут вместе. А мои штанишки так и остаются не расклешенными.
Все курсанты так любят бабулю, что без неё не начинают ни одного концерта или спектакля. Один раз в училище приехало какое-то большое начальство. Оно сидело в главной ложе и ждало начала спектакля. Но нашей бабули не было, и спектакль не начинался. Большое начальство ничего не понимало. И тут в зале появилась бабуля. Все сильно захлопали, и спектакль начался. В ложе отец объяснил большому начальству, что произошло. И большое начальство тоже много смеялось.
Душа семьи – наша Бабуля. 1950-е годы
А ещё сегодня, после спектакля, состоится концерт. Будут играть на разных музыкальных инструментах, петь и плясать матросский танец «Яблочко». Сколько бы мы с Сашкой не спрашивали взрослых, почему у матросского танца такое фруктовое название, никто нам ответить не смог. Бабуля объяснила, что мы занимаемся ерундой, и что главное не название, а как пляшут, с огоньком или без. И опять нам стало непонятно, потому что никто из плясавших никакого огня в руках не держал. Может, бабуля имела в виду журнал «Огонек», который выписывал отец, но и журнала у плясавших не было. И вообще у них руки были пустые, а то как бы они смогли в пляске крутиться колесом и высоко подпрыгивать?…
Мама на сцене. Вечером мы с Сашкой сидим на полу перед первым рядом и внимательно смотрим на сцену, стараясь ничего не пропустить. И хлопаем в ладоши вместе со всеми зрителями. Когда начинается концерт, неожиданно объявляют:
– Старинный романс в исполнении Нины Алексеевны Филипповой.
И на сцену выходит мама. В очень красивом длинном платье. Оно переливается радугой. Я знаю, что материал, из которого бабушка и мама сшили платье, называется бархат «Пан». Рукава платья оторочены мехом из зайца, которого зимой убил отец. Но об этом знаем только мы. Мама начинает петь романс «Не уезжай ты, мой голубчик…». Поёт она очень хорошо, и ей долго хлопают. Мы с Сашкой отбиваем все ладошки. Мама любит петь, и поет часто, даже дома, когда собираются гости. И подыгрывает себе на пианино. Её часто приглашают петь в городской театр. И она там выступает в концертах.
Отец не любит отпускать маму в театр. Он вообще петь не любит. А если поёт, то только песню «Каховка» или из кинофильма «Чапаев». Про чёрного ворона. Как он вьётся над головой у героя гражданской войны, и что он Чапаева нипочем не дождется. И правда, в конце фильма раненый Чапаев геройски тонет в реке Урал, а ворону так и не удаётся его поклевать.
После спектакля и концерта курсанты быстро уволакивают стулья к стенкам, и начинаются танцы. Под духовой оркестр училища, который рассаживается на сцене. Но это нам с Сашкой не интересно, и мы сматываемся по домам.
Мама перед выступлением в городском театре. 1952 год
Когда мы расстаемся с Сашкой, и я добираюсь до дома, уже совсем темно. Мне маленько влетает от бабули за опоздание. Бабуля на танцы никогда не остаётся; она давно уже согрела чай и ждёт меня. Чай вкусный. Мы его пьём с хлебом и прошлогодним малиновым вареньем. Рекс сидит рядом и стучит обрубком хвоста. Выпрашивает корочку. У меня слипаются глаза… Очень хочется спать.
Мама прекрасно играет на пианино. 1950-е годы
Мыльные пузыри. Мы с Сашкой сидим на подоконнике раскрытого окна, в нашей квартире на третьем этаже. Пускаем мыльные пузыри и соревнуемся, чей пузырь будет больше, чей дольше проживёт, а чей дальше пролетит. Рекс сидит рядом. Он ловит те пузыри, которые не хотят вылетать во двор, а остаются в комнате. Кобель смешно клацает зубами, а потом долго отплёвывается от мыла. Мыльный раствор очень хорош; пузыри получаются огромными и переливаются радугой.
Под окном проходят курсанты, поодиночке и строем, и мы стараемся попасть пузырями по ним. Сверху. Курсанты замечают пузыри, посматривают на нас снизу и улыбаются. Наверное, им тоже хочется попускать пузыри, но некогда. Служба.
Когда мы выдуваем большие пузыри, то они далеко не летят, а лопаются сразу, у окна. Маленькие пузыри живут дольше и летят дальше. Некоторые из них, подхваченные ветром, легко вылетают из окна, поднимаются вверх и взмывают к небу. И мы не можем определить, сколько они живут. Сашка выдувает такой огромный пузырь, что он не пролезает в окно. Пузырь сверкает на солнце, он то становится совсем круглым, то продолговатым, как колбаса, и мы боимся, что он лопнет. В конце концов он лопается, обрызгивая нас мыльными каплями. Сашка тут же заявляет, что он слышал громкий хлопок, но я точно знаю, что никакого хлопка не было, и мы опять немного спорим.
Потом уже я выдуваю большой пузырь, но поменьше Сашкиного, он пролезает в окно и летит вниз. И не лопается. Мы свешиваемся из окна и смотрим, что с пузырем будет. И Рекс свешивается. А в это время внизу проходит дежурный офицер с полосатой повязкой на рукаве. Повязка называется «рцы». И пузырь опускается прямо перед его носом. Офицер как отпрыгнет в сторону! Он решил, что это падает стекло! Мы с Сашкой тут же убираем головы из окна, скрываемся. А Рекс не убирает. И офицер, наверное, думает, что это собака выдула такой большой мыльный пузырь.
Глава вторая. Заядлые рыболовы и охотники
Огромные щуки. Вдруг дверь открывается, и входит отец. Он только что вернулся с рыбалки, поэтому одет во всё рыбацкое, только на ногах тапочки. Отец улыбается и зовет нас посмотреть, что он привёз. Мы немедленно бросаем пузыри и бежим за отцом. И Рекс бежит. На кухне, на расстеленной тряпке, лежат такие огромные рыбины, что у нас с Сашкой глаза вылезают на лоб. И у Рекса вылезают. Кобель с опаской подходит к рыбинам и, каждую секунду готовясь дать дёру, осторожно обнюхивает. Это щуки. Их две. Одна поменьше, а другая совсем большая. Пятнистые рыбины с огромными зубастыми пастями занимают половину кухонного пола. Их головы напоминают головы крокодилов из любимой книги Брэма. Щуки покрыты слизью, к которой прилипли листья и травинки. У большой щуки огромный жёлтый живот. И они сильно пахнут. По-рыбьи. Отец говорит, что обеих щук он убил из ружья, и что у той, которая поменьше, вес восемь килограммов, а у большой – два пуда. Или тридцать два килограмма. Мама ходит туда сюда вокруг щук и не знает, что с ними делать. Как подступиться.
Отец очень доволен; он без конца трогает щук за разные места и рассказывает, как всё случилось. И мы узнаём, что отец с дядей Петей и ещё с другими охотниками стрелял на Куршском заливе весенних уток. Ещё в темноте, перед утром, он посадил на воду утиные чучела и затаился в шалаше, сделанном из прошлогоднего, сухого камыша. В это время, совсем рядом в мелкой воде, он услышал плеск и шум от больших рыб. Это нерестились щуки. Отец не удержался и выстрелил в эту кучу дробью. Щуки разбежались, а две остались, их оглушило. И самая огромная осталась.