Бог на радуге. Сборник рассказов

– Нет, дорогой Боря. Отсюда не сбежишь. Это, уважаемый мой, не пионерский лагерь и даже не Матросская Тишина. Да ты ведь уже пробовал? Пробовал не раз! И что? То-то и оно. Это цивилизация, Боря.

– Слышь, Али! А из семьи можно сбежать?

– Из семьи? Думаю, можно! Только куда и зачем?

– Мы угоним космический корабль. И айда на Землю.

– Эх, Боря, Боря! Ты прям, как в том анекдоте. Такой большой, а всё в сказки веришь. Да тебя и не возьмут в семью. Ты ведь старый…

– А где же их хваленое милосердие?

– Но главное, Боря – ты буйный. Сколько раз ты нападал на служителей приюта? Эти-то тебе что плохого сделали? Они заботятся о нас. Как умеют. А ты их кусал, лягал, облаивал. Боря, ты – неприятный, грязно-вонючий всклоченный тип. Ну, скажи, пожалуйста, ты бы себя такого взял в дом?

– Я не лаял. Я пытался говорить с ними на их языке, – огрызнулся Борис Ильич.

– Эх, Боря, Боря! Не возьмут тебя в семью. Не надейся.

– Нет, Али! Шалишь. Я ради дела стану добротой и ласковостью. Стану самым примерным питомцем приюта. Ради высшей цели потерплю унижения. Но сбегу.

– А ты не боишься очищения Гончих Псов?

– Я теперь ничего не боюсь. Буду самым примерным питомцем на свете! И… всё равно сбегу.

Борис Ильич сдержал слово, принялся следить за собой. Это было невероятно трудно в текущих условиях потому, что костюм его уже изрядно износился, галстук порвался, распоротый по шву воротник рубашки постоянно кренился набок. Зато Боря разрешил служителям приюта себя помыть, причесать и даже побрить. Для этих целей имелось специальное устройство, которое питомцев мыло, чесало, брило, а также опрыскивало странным веществом типа одеколона.

В семьи людей из приюта забирали периодически. Гырийцы приходили парами, часто с детёнышами, бродили вдоль клеток, смотрели, выбирали.

Однажды под вечер в приют пришла одна такая взрослая особь женского пола с двумя малышами. Они достали большой кусок пищи, по внешнему виду больше похожий на запечённую курицу, и стали бродить вдоль клеток, внимательно рассматривая подопечных. Боб яростнее остальных повизгивал, вилял задницей, активно пытался ластиться и даже лизать лапы своих будущих хозяев сквозь отверстия в клетке. Аборигены погыркали и выбрали Боба!

– Тьфу! – Борис Ильич сплюнул от досады. – Али! Ты видел, как он жопой вилял?! Позорище! Млять! Оскотинились мы здесь совсем.

– Не стану осуждать. Рыба ищет, где глубже, а человек инстинктивно старается улучшить свое положение.

– Тьфу! Брось! Позорище!

Боря плевался, ругался, но метод перенял на вооружение. И чем только не завиляешь ради высокой цели!?

Главное – чтобы сработало.

Через несколько дней местного календаря в приют пришла ещё одна изящная самочка, которую Борис Ильич сразу окрестил про себя «Норой». Нору сопровождал огромный самец, получивший прозвище «Бычара».

После долгих блужданий у клеток с «питомцами» они остановились как раз напротив нашего многострадального героя, чтобы обсудить увиденное.

И тут уж Ильич не упустил своего шанса! От души сплясал гопака.

И задницей вилял, как заправская стриптизерша (вверх-вниз, вправо-влево), и подпрыгивал, и тёрся о прутья всклоченной полуседой шевелюрой закатывая глаза, и трогательно так лапку, тьфу, ладошку через решётку тянул… Короче, отличился!

Аборигены с удивлением, но внимательно и терпеливо досмотрели представление стареющего идиота-клоуна до финала. Потом о чём-то лопотали на своём глупом языке. Вернее, гыркала в основном Нора. Видимо, она и выбрала Бориса Ильича! Стройная, статная рыжая «доберманиха».

Нора была единственной представительницей местной расы, к которой Ильич не почувствовал антипатии с первого взгляда. Правда, при этом он по выходу из питомника без зазрения совести не преминул предпринять попытку к бегству, за что неумолимо получил резкий удушающий удар током и грозный окрик, вернее, «орык» со стороны Бычары.

– Кхы! Кхы! Кхы! Гады. Быстро на привязь посадили, – растирая ушибленную шею, закашлялся Ильич.

– Ну, ничего! Ничего! Впредь буду осторожнее. Прощай, Али!

– Прощай, Боря, – густой местный воздух донёс до ушей голос далёкого друга.

Борис Ильич попал в молодую, по местным меркам богатую семью. Детёнышей у Норы с Бычарой пока не было, а потому всю свою материнскую любовь и нежность самочка направила на него. Она с удовольствием возилась со своим питомцем: играла, выгуливала, облизывала языком, как сука лижет щенка (процесс не очень приятный). Нора кормила его разнообразными незнакомыми, но довольно вкусными кушаньями. Да так, что через некоторое время щёчки у Бори порозовели, а пузико изрядно округлилось. Шерс… волосы на голове заметно подросли, стали мягкими и шелковистыми, как у младенца. Одежда затрещала по швам.

В общем и целом у них с Норой установились замечательные отношения, и Борис Ильич стал даже испытывать чувство этакого неудобства при мысли о том, что в конце концов ему придётся обмануть это добрейшее создание.

Зато с Бычарой дела не заладились с первой же ночи, проведённой питомцем в их огромном оранжево-фиолетовом доме.

В сущности, Ильич сам виноват. Не осмотревшись, не поняв сути вещей и порядков обустройства, он решил по возможности форсировать подготовку побега и в первую же ночь принялся готовить подкоп.

Найдя в одной из комнат твёрдый кристалл, Ильич забился в дальний угол, где долго ковырял им стены. Проход так и не прорыл, а вот на неприятности нарвался. Если перевести на понятный для человека язык – испортил и порвал обои, за что утром получил по полной программе, в том числе, дело дошло и до физического лапоприкладства. (Интересно, куда только смотрит местный комитет защиты прав животных?)

В другой раз, когда хозяева надолго отлучились из дома, позабыв предварительно выгулять Борю, его так прижало, что неизбежно свершилась ситуация, в простонародье описываемая поговоркой «Пусть лучше лопнет моя совесть, чем мочевой пузырь».

Оно и понятно, завёл дома животину – отвечай. Ильич, понимаешь ли, им не мальчик! Долго терпеть не способен.

Он и прыгал на одной ножке! И прыгал на другой! И на обеих сразу! Дрожал телом и даже выл, пока в одной из комнат не набрёл на вещицу, с виду абсолютно напоминавшую унитаз.

– Уф! Уфффф! – радостно вздыхал страдалец, испытывая долгожданное облегчение от процесса…

– Я знал! Я знал, что в доме обязательно должен быть туалет. Ну, не варвары же они, в конце концов? Вполне цивилизованные собаки…

Ах! Как он жестоко ошибся!

Таинственный предмет оказался вовсе не унитазом, а совсем наоборот – любимым кубком Бычары, из которого хозяин по мере наполнения оного благословенным нектаром, выделяемым в процессе полуденного охлаждения нагретого местного воздуха, вкушал прелесть жизни (напиток такой типа пива).

Вернувшись домой, хозяин удивлённо обрадовался (дурачок), что напитка сегодня образовалось не в пример много. Бросился отведывать нектар… Глотнул раз, другой и всё понял.

Надо было видеть, с каким упоением Бычара гонял Ильича по комнатам! Точно шелудивого кота! Угрожающе скаля огромные зубы, он периодически хватал ими предмет, похожий на половую тряпку. А когда экзекуция перешла на новый уровень – предмет, похожий на домашний тапок рядового землянина.

Долго! Очень долго и неприятно саднил синяк на пятой точке питомца. Ещё спасибо Норе, что Ильич легко отделался!

Борису Ильичу подобного рода экзекуции были до слёз обидны, но что поделаешь? Он упрямо терпел, стараясь казаться милым и послушным. Самым лучшим питомцем на свете.

Активно и радостно виляя задницей при появлении хозяев, преданно смотря им в глаза, Боря настойчиво, сквозь тернии и унижения шёл к своей цели.

– Главное, чтобы они меня на прогулке спустили с поводка. Главное, чтобы спустили. Я усыплю бдительность, улучу минуту и тогда…

Однажды долгожданное событие почти произошло, но случился казус, помешавший побегу. Уже собравшись включать пятую передачу, Ильич неожиданно заметил толстого Боба с его хозяйкой. Они гуляли в этом же месте, в это же время.

Нахлынула тоска! По знакомым лицам, по родным человеческим фигурам, по привычным фразам и схожим воспоминаниям… Тоска по родной планете! Она, точно молотом, саданула упрямого беглеца в голову, и тот, не слушая команд, не разбирая дороги, помчался навстречу соприютнику:

– Боб! Боб! Здарова, дружище! Как поживаешь, старина? – едва переводя дыхание после быстрого бега, радовался приятелю Борис Ильич. – Боб! Дружище. Ты меня не узнал?

Но Боб повел себя странно. Он не кинулся с распростёртыми объятиями, а замкнулся. Сделал вид, что боится дерзкого возмутителя спокойствия. Боб спрятался за хозяйку и оттуда шипел: «Пошёл прочь, скотина!»

В результате Ильич подставился и снова получил тумаков, причём два раза: сначала от хозяйки Боба, поскольку та решила, что на них напал агрессивный зверь, потом от Бычары – за то, что сбежал.

Опять начались нудные занятия по послушанию. Борис Ильич усердно, до исступления, отрабатывал глупые команды: «Стоять», «Сидеть», «Рядом», «Ко мне»…

Терпел. Служил. Старался. Ждал своего часа.

Как-то под вечер, вдвоём с хозяйкой, они направились гулять в «кристаллический лес», испещрённую холмами и впадинами местность, на которой произрастала огромная масса больших и малых, похожих на кристаллы растений.

Влажный, жаркий воздух перехватывал дыхание так, что Ильич вдруг стал задыхаться, и Нора, добрая душа, отключила электрический «поводок»! Боре повезло второй раз, именно в этот момент хозяйке пришёл вызов из внутренней сети межпланетного общения и она ненадолго отвлеклась. Неспешно, боком, боком он стал уходить в сторону чащи, а когда скрылся из виду – побежал.

Путаясь в направлениях, обдирая части тела об острые ветви, Ильич нёсся напролом, пока хватало сил. Падал. Тяжело дышал, снова бежал. Он слышал, что Нора тревожно и громко призывала вернуться, но от этого ноги несли в чащу ещё быстрее, а силы будто утраивались. Голос хозяйки становился все глуше, пока совсем не затих. И тогда беглец, уверовав в свое спасение, упал на колени.

– Сво… бода! Прости, Но…ра! Сво…бода! – задыхаясь, шептал он.

В душе одновременно теснились два чувства: огромная всепоглощающая радость и мутная непонятная тревога.

Пару дней Ильич, как чумной, бродил по странному, путаному лесу, уверенный, что вот-вот набредёт на стартовый ракетный комплекс. С чего в нём зародилась данная уверенность, он и сам не понимал, но точно знал: «Должно быть! Именно так и никак иначе!»

Вот за тем холмом прячется долгожданный модуль депортации. Нет? Тогда за этим. Главное – идти и найти. Дальше всё просто: он захватит пилота и потребует направить самолёт… Или что там у них? Да что бы там ни было, главное – на Землю.

– Руки вверх! Курс на Москву! – репетировал команды грозным голосом Ильич.

– Курс на Париж! А может, в Пхукет махнуть? Там тепло. Хорошо. Я там отдыхал в прошлом году – мне понравилось. Нет! Для начала – курс на Нью-Йорк! В Организацию Объединённых Наций. И уж там…

Однако время шло, а «лес» всё не кончался. Никаких стартовых ракетных комплексов и уж тем более модулей депортации не наблюдалось. Ободранный, заросший щетиной Борис начал чувствовать жажду и нестерпимый голод. Он пытался глодать кристаллы, но они оказались невкусными.

«Ах, Нора, Нора! Зачем я тебя подвёл? Обманул и расстроил! Ничего. Вот вернусь домой – больше такого не повторится. Буду самым примерным питомцем на свете! Даю слово!»

К концу третьего дня бесполезных блужданий Ильич неожиданно наткнулся на двух особей коренного населения. Они бродили меж «деревьев», собирая в нашейные сумки какие-то особенные формы растений.

– Лечебные травы, – подумал беглец.

Оглядев местность из засады и поняв, что остался незамеченным, он передумал сдаваться и решил воспользоваться внезапностью! Захватить врага в плен! А потом видно будет… Можно шантажировать власти с целью обмена аборигенов на возвращение к родным пенатам.

Собрав последние силы, Ильич ползком подобрался вплотную к противнику, но вскочить и броситься в атаку, как того требовала военная наука, не получилось.

Он смог лишь с трудом встать на колени и вместо беспроигрышного «Руки вверх!» (или на худой конец «Hände hoch!») из осипшего горла выдавить:

– По…мо…гите…

Аборигены, увидев лесное чудище, резво прыгнули в сторону и бросились наутёк.

– Трусы! Подлые трусы! Дайте хоть водички попить… Не дают. Ну, ничего! Мы ещё повоюем. Лётчик Маресьев… без ног! Без ног… Без ног…

Очнулся Борис Ильич в кромешной темноте вакуума.

Выражение «не видно ни зги» слабо способствует передаче всей полноты тревожных ощущений, которые он испытал при отсутствии внешних источников света и звука.

– Где я?

– Кто я?

– Я? Борис Ильич! Здесь есть кто-нибудь ещё?

– Нет.

– Руки-ноги? Целы! Но ни пола, ни стен, ни потолка не наблюдаю.

– Что дальше? А дальше, как в том фильме: «Есть не хочу! Пить не хочу…»

– Голова цела? Ох! Да ещё и гладко выбрита! Странно. Люди?! Ау!

Ответа не последовало. Даже от эха.

– Безобразие! Эй вы, звери! Верните Борю на место. Туда, откуда взяли!

Тишина.

И тогда, чтобы хоть немного развеять охвативший каждую клеточку организма животный ужас, он торжественно запел:

– Hаверх вы, товарищи, все по местам! Последний парад наступает. Врагу не сдаётся наш гордый Варяг, пощады никто не желает!

Боря пел долго. Пел разные песни, перевирая мелодии и путая слова. Пел, пока репертуар не подошёл к концу. Потом начал концерт сначала.

Неожиданно что-то щёлкнуло, и зазвучал тихий, но твёрдый, доходчиво-понятный голос. Вернее, даже не голос. Понятия проникали в мозг сами собой, минуя органы слуха и иные отверстия организма. Как тогда…

– В соответствии с решением межзвёздного суда, Вы, как злостный не поддающийся исправлению нарушитель порядка, отправляетесь к истокам сущего в созвездие Гончих Псов. И пускай Ваши деяния определят Вашу дальнейшую судьбу.

– Нет! Это бред какой-то. Вы знаете, кто я?! Да со мной сам губернатор за руку здоровается! Бред. Нет. Я сплю. Вот сейчас проснусь. И… всех уволю!

Борис Ильич что было сил сомкнул веки и, собрав волю в ресницы, резко распахнул их в надежде на пробуждение…

Чуда не случилось. «Щелкунчик» снова заработал. Он распахнул пред взором осуждённого бескрайнее пространство: с одной стороны – поражающая воображение своими размерами и красотой звёздная бездна, огни которой поблёскивали в тёмно-фиолетовом мареве, точно далёкие спасительные фонарики, указывающие путь заблудившемуся в ледяном поле путнику. Миллиарды радостно зовущих надежд. С другой – бескрайняя пустота ночи.

А в центре этого ужасающего великолепия – маленькая тлеющая точка.

Борис Ильич не сразу сообразил, что эта тлеющая точка и есть он сам. Собственной персоной. Ибо тела – не было.

– Ух, ты! А ведь я – шар, – пришло осознание, – с одной стороны шар светлый, с другой – тёмный.

– Колобок, ёж твою! Красава! Был бы орган…, я, пожалуй, уписался бы от ужаса, не сходя с этого места.

– Ничего! Ничего! Сейчас всё наладится. Сейчас сообразим. И обязательное – селфи. Куда ж без него? Как водится. Для дорогого и любимого…

Неожиданно со стороны ночи, из черноты, вынырнули мутные тени, очертаниями напоминающие собак и кошек.

– Ядрёна матрёна! Это кто!? Гончие Псы!? А причём тогда коты? К чёрту селфи! В задницу губернатора! Спасайся кто может!

Борис Ильич заметался. И вдруг понял… Вернее, узнал абсолютно точно!

Это не Гончие Псы. Это те животные, к которым он хоть раз в жизни имел отношение.

– Господи. Как же вас много и все тёмные! От вас так и пышет ненавистью…

– Вы куда? Куда меня гоните!? Нет! В черноту не хочу! Туда не надо.

Неожиданно сбоку мелькнул светлый силуэт, словно призывая следовать за ним в противоположном направлении – к теплу и свету, к звёздам. Земля – там…

– Тихон! – вспомнил детство Ильич. Вспомнил пухлого слюнявого малыша и рыжего домашнего котёнка. Вспомнил, как они вместе замечательно проводили время, играя на ковре в гостиной.

– Тихон! Не бросай меня одного! Пожалуйста. Умоляю. Спаси… Выведи отсюда. Я ведь тебя любил…

Тихон выгнул спину, зашипел на неумолимо приближающуюся свору в попытке защитить того, с кем когда-то был дружен.

Что мог сделать один светлый, пусть и храбрый, но маленький котёнок против сотен тёмных, почувствовавших острый запах дичи враждебных тварей, безжалостно преследующих добычу?

Их было много. Слишком много!

Они гнали свою жертву, тусклую светящуюся точку, в пустоту до тех пор, пока та окончательно не погасла…