Письма Ирине. Роман в письмах

Письмо 1. Как мы познакомились

Доброе утро, любимая!

Через несколько часов «Аэробус», взлетев в Домодедово, унесет вас с Настей на солнечный Кипр, а я сижу в нашем дачном домике на Черном озере, смотрю в окно, за которым из-за серых и плотных, словно набитых ватой туч, пытается выглянуть солнце, и скучаю по тебе.

В печке трещат дрова. Что поделаешь, уже второй день на улице не больше 12 градусов. Приходится топить. Если бы ты была рядом, то не сдержалась бы и сказала: «Ничего себе лето!». И поскольку тебя рядом нет, я скажу это за тебя и порадуюсь, что, хотя бы у вас с Настей, лето будет. Помнишь, как мы смотрели прогноз, и он обещал каждый день только солнце и выше 35? Интересно, сбудется ли? Желаю, чтобы сбылось, и вы накупались и назагорались вдоволь. Так, чтобы загара и хорошего настроения хватило на целый год. Уже представляю, как 11 августа на вокзале буду встречать вас, моих «шоколадок».

Знаю, что эти дни пролетят быстро, на одном дыхании. А затем еще две недели и наступит памятный день нашего серебряного юбилея, до которого, когда-то, казалось, еще, ой, как далеко! Так далеко, что надо еще дожить, а, оказалось, вот он – привет! И мы почти не изменились. То есть, конечно, пережить пришлось немало, и это хорошо – есть что вспомнить. Но, что удивительно, где-то на глубине, кажется, мы все такие же, как и двадцать пять лет назад.

Вот написал эту цифру и вздрогнул – неужели нашей любви уже четверть века? Получается, что я уже дольше живу с тобой, чем без тебя. Если же принять во внимание, что долгое время я жил не своим умом, а чужим – родителей, учителей, армейских командиров – получается, что вся моя взрослая, осознанная, самостоятельная жизнь – это ты.

И вот пошел уже третий день, как эта жизнь меня оставила. Словно, душа отделилась от тела и вместе с вами улетела в теплые страны, а я остался на наших шести сотках. Поливать огурцы, топить печь, стучать по клавишам ноутбука, смотреть сводки теленовостей, слушать «Эхо Москвы» и храп дедушки Гены, который лежит на диване, сопит и видит десятый сон с того момента, как сказал, что выспался и больше спать не будет, да и, вообще, не спал, а только делал вид, что спит.

Как тебя не хватает! Нет, я вовсе не хочу поплакать в жилетку, и мне даже не жаль, что эти несколько дней мы проведем на расстоянии – тем радостней будет встреча. Просто я подумал, что, раз появилось время, и за окном дождь, то «это ж-ж-ж неспроста», и надо вложить все это – и время, и дождь, и внезапно накатившую грусть – в эти строки, сочиняя которые, я ощущаю твое присутствие.

Вспоминаю день, когда мы познакомились. Это случилось в сентябре 1987 г. на уборке урожая в Арбажском районе, когда я по поручению комитета комсомола пединститута объезжал студенческие отряды. Почему-то пришло в голову, что это был конец недели, пятница, а, если так, то это случилось 11 сентября, на Усекновение главы Иоанна Предтечи. Примечательный, надо сказать, день. Если бы кто-то тогда сказал, что спустя пятнадцать лет мы переедем в дом на улице Пятницкой и будем жить рядом с Предтеченской церковью, где я буду служить священником, а ты работать в церковной лавке – это показалось бы мне невероятным приключением.

Впрочем, так и произошло – наша жизнь и, правда, стала таким приключением. Но тогда все было иначе. Более того, нам еще только предстояло встретиться, и, страшно подумать, что этой встречи могло бы не произойти, или же, столкнувшись лицом к лицу, мы не увидели бы друг друга. Но, к счастью, случилось иначе.

Мы встретились в Шембети, маленькой деревушке, проезжая мимо которой я всегда шлю поклон зданию местной школы, где квартировал ваш стройотряд. Попутка выбросила меня на Яранском тракте, от которого пришлось идти с четверть часа пешком. Плюс заглянуть еще в один отряд, где меня заставили поужинать и сыграть на гитаре пару песен. Поэтому, когда я добрался до вашей школы, день уже начал клониться к вечеру, и я спешил. Может, именно поэтому я почти ничего не помню, кроме темной, шевелившейся и гудевшей на разные голоса толпы, и среди них тебя.

Ты была особенной. После рабочего дня, в легком домашнем халате ты сидела на краю кровати и расчесывала волосы, но делала это совсем не так, как другие девчонки, а неуловимо иначе. Словно все они были «барышнями – крестьянками», а ты принцессой, волей судеб, оказавшейся среди них, но принадлежавшей совсем другому кругу и миру.

Твоя интонация была другой, и этого, конечно, я не мог не заметить. Как и того, как по-домашнему тепло и женственно дышит твоя грудь под тонкой тканью халата, а глаза улыбаются и смотрят по-девичьи чисто, спокойно и ласково. Ты была другой, и все в тебе было другим. Ты была особенной и остаешься такой по сей день, и я жалею только об одном – о том, что, вернувшись в город, не сразу тебя нашел. Тогда наша любовь и наша семья были бы старше на полтора года.

Еще полтора года любви! Давай не будем вычеркивать их из нашей жизни. Потому что сегодня я понимаю, что полюбил тебя именно тогда, тем сентябрьским вечером. С первого взгляда и первой улыбки. Хотя был слишком самонадеян, тщеславен и глуп, чтобы признаться.

Впрочем, что тогда я мог знать о любви, которая представлялась мне лишь приятным бонусом к обычной жизни, полной земных планов и забот? А планов было громадье! Я недавно вернулся из армии, и потому многое пришлось начинать, как говорится, с чистого листа, в том числе в личной жизни. Недолго думая, я пошел по старым адресам и лишь через год смог понять, что «Жанетта, Жоржетта и Анетта», как не ждали меня прежде, так и сейчас мне не рады.

Помню, как через месяц или другой после той первой встречи, судьба снова свела нас в старом корпусе пединститута, на втором этаже, у дверей библиотеки. Ты была не одна, с лучшей подругой Наташей Шутович, которая без умолку говорила. О чем? Не помню. Видимо, Бог закрыл мне уши. Да я и не слушал. Хотя старался ничем не огорчить твою подругу и потому делал вид, что весь во внимании.

На самом же деле, краем глаза, все это время я смотрел на тебя. Точнее, любовался тем, насколько красиво и выразительно ты молчала, и вдруг почувствовал, что мы молчим вместе так, словно уже давно знакомы. Как будто, шли по коридору, встретили твою подругу и вот стоим, слушаем ее веселое щебетание и делаем вид, что оно интересно, а, на самом деле, ждем, когда останемся вдвоем, что и надо влюбленным.

Наташка сказала что-то смешное. Мы рассмеялись и, когда наши глаза на секунду встретились, я каким-то седьмым, пока еще неизвестным науке чувством понял, что ты тоже не против такой развязки этой встречи. Но тут Наташка вспорхнула с подоконника и, захватив тебя с собой, улетела в библиотеку.

Жаль! Потому что еще минута, другая, и наша любовь могла бы стать старше! Впрочем, может, я ошибаюсь, и ты не придала той встрече никакого значения. И все же знай, что, по крайней мере, для меня она стала важной. Иначе, как знать, может, год спустя я так и не решился окликнуть тебя на улице у кинотеатра «Мир». Но это уже совсем другая история, о которой я напишу завтра.

P. S. Уже третий час вы в небе. Наверное, где-то над Средиземным морем. Скоро самолет будет снижаться. Затем самый волнующий момент – посадка. Помню, когда пять лет назад мы приземлились в Париже в аэропорту Шарля де Голля, весь самолет аплодировал, и мы тоже. Вот и сейчас я сижу и жду, когда от вас придет смс-ка с коротким, но таким долгожданным: «Прилетели. Все в порядке».

P. P. S. Ну, вот! Наконец, получил сообщение от Насти: «Папуль! Все хорошо! Это особые ощущения. Нереально круто! Я справилась. Мчимся за чемоданами. Целуем. Мама держалась». Слава Богу!

Письмо 2. Наше Сретение

Радость моя!

Вот и новый день. Точнее, вечер. Днем мы с папой ездили в Котельнич и, наконец, у меня появилось время написать новое письмо. Догадайся, что я сделал? Я взял ноутбук, очки, наш белый садовый стул и уселся прямо под яблоней. Так чтобы видеть входную дверь и солнце, которое впервые за несколько дней садится не в тучу, даря надежду на солнечное завтра. А я вспоминаю тот вечер и ту встречу, с которой когда-то мы согласились вести отсчет нашей любви.

Это случилось вечером 15 февраля 1989 года, на праздник Сретения Господня, название которого означает встречу, но тогда мы об этом не знали. Мы встретились у кинотеатра «Мир», название которого по-гречески звучит «Айрин» – «Ирина», но на это я обратился внимание только вчера, когда писал первое письмо.

Была среда. Пять или шесть часов вечера. Стемнело. Крупными хлопьями падал снег. Я шел по улице Ленина, с тортиком в руке, на встречу нашего ОСиПа (отряда студентов и подростков), и вдруг, на перекрестке с улицей Коммунистической, ныне Орловской, увидел тебя.

Ты шла мне навстречу в легком зимнем пальто, бодро и легко, заснеженная, юная и красивая. Но – о, ужас! – ты была не одна, а с высоким молодым человеком. Сегодня в этом месте я ставлю всего лишь один знак восклицания, но тогда, поверь, поставил бы целую кучу – настолько я был ошарашен и потрясен.

Все, что произошло дальше, от силы, заняло десять или пятнадцать секунд и со стороны могло показаться учтивой и спокойной беседой. На деле же было иначе. Поэтому сегодня я, впервые, по памяти, попытаюсь воспроизвести тот наш разговор, сопроводив его мыслями, что роились в моей душе.

Я: Привет!

Кто с ней? Друг? Жених? А может однокурсник? Какой там однокурсник, если она учится на факультете начальных классов, а там пацанов, отродясь, не было! Ну, что, Балыбердин, получил? А так все хорошо начиналось!

Ты: Привет! Куда-то спешишь?

Я: На встречу стройотряда. Мы тут по соседству собираемся.

А что, если это муж? Ведь, пожалуй, с последней нашей встречи прошел уже целый год. За это время не раз можно замуж выйти! Но, если это муж, почему тогда она со мной заговорила, и так хорошо, так искреннее мне улыбается? Нет! Похоже, что не муж. Ну, тогда еще не все потеряно!

Я: А вы гуляете?

Ты: Да, вот, гуляем.

Как-то она об этом слишком спокойно сказала и даже не посмотрела на него совсем. Нет, точно, не муж! Похоже, что и не жених. Да она определенно рада меня видеть! Ну, Балыбердин, не тяни, действуй!

Я: Как прошла сессия? Уже вышли на учебу?

Идиот! Нашел, о чем девушку спросить! А парень и, правда, какой-то странный. Может, все-таки однокурсник?

Ты: Нет, у меня сейчас педпрактика, в 52-й школе.

Я: Здорово!

Почему «здорово»? Может, и не «здорово» совсем? И все же, какая она особенная. февральская. Я бы даже сказал, весенняя!

Ты: Мне тоже нравится, и учительница, у которой я практику прохожу, тоже хорошая.

Я: Тогда желаю успеха!

Ты: Спасибо!

И снова, как хорошо, как искреннее она улыбнулась! Как жаль расставаться! И у меня эта встреча отряда, как не вовремя! Может ее пригласить? А куда девать этого долговязого? Стоит, ногами перебирает, как скакун перед забегом. Что же делать?

Я: Ну, я побегу? Ребята ждут! До встречи!

Ты: Пока и тебе с друзьями тоже хорошего вечера!

Сейчас я улицу перейду и обернусь. Если она тоже обернется, значит, я ей интересен. Тогда завтра же поеду в эту самую 52-ю школу и найду ее, а там – будь, что будет.

О том, что дальше произошло, спустя десять лет Максим Леонидов споет: «Я обернулся посмотреть, не обернулась ли она, чтобы посмотреть, не обернулся ли я?». Как будто он был свидетелем нашей встречи!

Перейдя на другую сторону улицы, я обернулся, и увидел, что ты тоже обернулась и приветливо помахала мне рукой. Я помахал тебе в ответ. В эту секунду где-то высоко-высоко, в каком-то пока еще неведомом нам измерении что-то произошло. Как будто кто-то перевел стрелку на железнодорожных путях, и соединил наши судьбы. Навсегда.

Письмо 3. Одна маленькая искорка

Здравствуй!

Ну, вот и я тоже на Кипре! Жара! Нет, не зря вчера солнце село не в тучу! И вот легким движением той же самой руки, что когда-то нас соединила, Вятка превратилась в Кипр, Черное озеро – в Средиземное море, елки в пальмы, наш сад в пляж, а я, должно быть, скоро превращусь в курицу-гриль. Если через не слезу с поставленного посреди садового участка стула, и не спрячусь в дом. Как вы там, мои хорошие? Есть ли, где спрятаться от кипрской жары?

Вчера вспоминал, каким было наше Сретение. Быть может, кто-то скажет, что все это похоже на кино, в жизни так не бывает, в ней все намного прозаичней – шел, увидел знакомую девушку и перекинулся с ней парой слов. Да, бывают и такие встречи. Только, что буднично начинается, также буднично и заканчивается. В то время как настоящая встреча – это всегда маленькое чудо. В ней обязательно присутствует нечто неземное и волшебное, какая-то искра Божия, от которой и загорается пламя настоящей любви.

Это уже затем, позже, влюбленные могут раздуть это пламя в пожар страсти, зажечь домашний очаг, превратить его в огонь маяка, способный светить даже в самый сильный шторм. Причем, не только им одним, но и другим людям. Вот что может всего лишь одна маленькая искорка! Однако, если ее нет, то не будет и ничего остального. Потому что, сколько не дуй на полено, вынутое из давно погасшего костра, оно не разгорится.

Поэтому, когда я написал, что в тот февральский вечер кто-то передвинул стрелку на наших путях, в моих словах не было преувеличения. Поистине, так оно и случилось! Потому что, когда ты обернулась и помахала мне рукой, я всем своим существом ощутил, как между нами проскочила та самая искра, из которой затем родилось все, чем мы живем и дышим.

Жалею ли я о чем-то сегодня, спустя четверть века после той судьбоносной встречи? Да, представляешь, жалею! О том, что, когда наши глаза встретились, я должен был крикнуть, что люблю тебя, но не посмел. Поэтому, чтобы, хотя бы задним числом, исправить эту досадную ошибку, прямо сейчас я встану со стула, наберу в легкие больше воздуха и крикну на все сады. Так громко, чтобы на далеком, расплавленном от жары Кипре ты смогла меня услышать:

«Я люблю тебя, Иришка!».

Письмо 4. С легким паром!

Представив, какими, по возвращении с Кипра, вы будете красивыми и загорелыми, я тоже решил не отставать – разложил на садовой лужайке стул и подставил грудь лучам палящего солнца. Кстати, того же самого, которое сейчас утюжит Кипр, пляж Лимассола и вас на нем. Ох! Мне хватило полчаса, чтобы убежать в спасительную тень. Как вы там это выдерживаете? Не обгорели? Помнишь, как в Евпатории мы «жарили» капусту на обгоревшей Насте? Надеюсь, что до этого не дойдет. Берегите себя!

Вчера, засыпая, вспомнил о том, что до встречи у кинотеатра «Мир» мы несколько раз, мельком, виделись на репетициях институтского хора. Помнишь?

Помню, как на одной из репетиций, стоя на станках, я активно искал тебя взглядом и, когда нашел, чуть было, не рухнул на пол вместе со всеми баритонами, которые, как и я, не столько пели, сколько шныряли глазами по сторонам, разглядывая девчонок. Но ты так и не посмотрела в мою сторону. «Эх, дороги! Пыль да туман!».

Спустя пару месяцев наш хор выступал на сцене областного драматического театра в концерте, посвященном Дню Победы. В ожидании выхода на сцену, мы с Игорем Хоробрых прогуливались по коридору и за очередным поворотом неожиданно столкнулись с тобой и вездесущей Наташей Шутович.

Не успел я прийти в себя, как Гоша, который, как ты помнишь, сильно заикался, без малейшей запинки выпалил: «Привет, девчонки!» и тут же начал куда-то вас зазывать и приглашать так, словно вы были давно знакомы. Не помню, удалось ли вам о чем-то договориться, но лично я сделал для себя примерно такой вывод: «Шурик! Пока ты спасаешь от влияния улицы трудных подростков, другие времени не теряют. Смотри, чтобы не остаться в одиночестве!».

Отчего же я не перебил друга и не пригласил тебя на свидание? Может, потому, что кто-то другой шепнул мне на ухо: «Ничего, ничего! Вот этим летом съездишь в стройотряд и уже тогда…». Или, вернувшись из армии, я еще не обошел все старые адреса, и сердце было все еще занято очередной несбывшейся надеждой? Или потому, что нас позвали на сцену? Не помню. Но факт остается фактом – эта мимолетная встреча так и не переросла в нечто большее.

Наверное, так и должно было произойти, чтобы следующей зимой, встретившись на заснеженном перекрестке, мы оба захотели оглянуться и помахать друг другу рукой. Так или иначе, но именно с этого момента я начал действовать, бороться за нашу любовь. Причем с такой прытью, которой сам от себя не ожидал.

Не помню, по какому поводу, а, может, и вовсе без повода, на следующий день после той исторической встречи мы с однокурсниками пошли в баню у Центрального рынка. Была у нас такая традиция. Напарившись и накупавшись, весь такой чистый и лучистый, я вышел на крыльцо заведения и увидел, как к остановке подъезжает 38-й автобус. Прыгнув в него с разбега и заняв место у окна, уже через пару остановок я понял, что вряд смогу выйти, по крайней мере, до ЦУМа. Так сильно он был утрамбован.

Возможно, случись это после лекций, тогда, уставший и раздраженный, я начал бы решительно прокладывать путь к выходу. Однако ныне ситуация была другой. Я ехал после бани, согретый мятным чаем, благостно настроенный, и мысль о том, что из буддистского монаха я должен буду превратиться в нападающего сборной Англии по регби, ничуть не грела. Добавь к этому яркое февральское солнце, которое светило совсем по-весеннему и через пару остановок совершенно разморило меня, сидящего у окна в теплой искусственной шубе и зимней шапке.

«К чему торопиться? До ЦУМа? Так до ЦУМа!» – подумал я, и в то же мгновение меня пронзила мысль, от которой я, чуть было, не подпрыгнул. Я вспомнил о тебе! Нет! Со вчерашнего вечера я ни на секунду не забывал ни о тебе, ни о твоем долговязом спутнике и, возможно, во сне даже грозил ему кулаком. Но теперь у меня родился план!

Я вспомнил, что ты проходишь практику в 52-й школе, а мой автобус идет именно туда, на проспект Строителей. «Ну, вот и прекрасно! – думал я. – Если повезет, встречу Ирину и хотя бы узнаю, что за тип вчера ее провожал?». И, чем дальше я ехал, тем больше мое сердце наполнялось надеждой.

Подъезжая, я был уже почти уверен, что ты неслучайно назвала номер своей школы. «Видимо, Ирина, надеется, что я приеду и найду ее!», – заключил я, входя в фойе, и только тогда заметил, что рабочий день уже давно окончен, и в школе нет ни детей, ни учителей. «Ничего, ничего! Практиканты часто остаются после уроков. Может, Ирина тоже задержалась, и нам удастся поговорить?», – попытался я себя ободрить. А дальше произошло еще одно чудо, но о нем я расскажу завтра.

Письмо 5. Выходи за меня!

Продолжаю.

Побродив по пустой школе, я собрался уже идти домой. Как вижу – из другого конца фойе, не спеша, идет женщина, примерно пятидесяти лет, с портфелем в руке. Решив, напоследок, попытать счастье, я спросил: «Моя знакомая Ирина, студентка факультета начальных классов, проходит здесь практику. Не подскажите, где я могу ее найти?». На что женщина ответила, что она и есть та самая учительница, с которой ты работаешь, и что сейчас ты закрываешь кабинет и скоро пойдешь домой. Что и произошло – не успела она об этом сказать, как я увидел тебя, идущую нам навстречу. Разве это не чудо? Но оказалось, что настоящие чудеса впереди.

Ты была восхитительна – юна, свежа, доброжелательна и, как показалось, рада меня видеть. Помню, ты спросила, как я тебя нашел, и в ответ я сморозил какую-то глупость, вроде:

– Друзья попросили купить воздушных шариков. Я поехал за ними в магазин «Товары для молодежи», и, приехав (это на другой-то конец города) вспомнил, что твоя школа недалеко.

– Вот и хорошо! – ответила ты. – Сейчас я сдам на вахту ключ от кабинета, и мы вместе пойдем в магазин за шариками.

– Отлично! – воскликнул я, удивившись, что ты поверила моим словам.

Ты упорхнула, а я остался с наставницей, которая, проводив тебя взглядом, заметила:

– Какая хорошая девушка Ирина! – После чего произнесла слова, от которых я, чуть было, не впал в кому. – А Вы знаете, что летом она выходит замуж?

Когда, спустя минуту, ты вернулась с вахты, я смотрел на тебя уже совсем другими глазами – глазами малыша, у которого в разгар праздника отобрали самый красивый и быстрый паровозик.

Дорогу до магазина я не помню. Мы о чем-то болтали, и я, скорее всего, нес какую-то чушь про шарики. Я даже не помню, купили мы их или нет. И все же, где-то на глубине души теплилась надежда, что наставница что-то напутала. «Если Ирина выходит замуж, – думал я, – то почему со мной она так приветлива? Какие-то нескладушки получаются!».

Поэтому, когда в автобусе, наконец, мы оказались вдвоем и так близко друг к другу, что могла закружиться голова, я спросил, что называется, в лоб:

– Учительница сказала, что летом ты выходишь замуж. Наверное, за того долговязого, с которым вчера я тебя встретил?

Ты засмеялась, сказав, что теперь понятно, почему мое настроение так резко переменилось, и что вчерашний знакомый тут совершенно не причем.

– Тогда за кого? – не унимался я.

Ты улыбнулась.

– А вот об этом надо еще подумать.

И тут я выпалил первое, что пришло в голову.

– Выходи за меня!

Это было сказано, хотя с улыбкой, но совершенно серьезно, как говорится, в здравом уме и светлой памяти.

– Тогда нам надо познакомиться поближе, – неожиданно предложила ты.

– Без проблем! – Я едва сдержал желание закричать на весь автобус. – Тогда в шесть вечера встречаемся в кафе «Полянка». Там и познакомимся. Идет?

И ты согласилась!

Ошарашенный открывшимися перспективами, с трудом владея собой, я вышел на остановке у Театральной площади, а ты поехала в Чижи, чтобы выдать стипендию однокурсницам и была… оштрафована кондуктором, так как забыла оплатить проезд. Впервые и единственный раз в жизни. Когда вечером ты показала мне выписанную кондуктором квитанцию, я понял – это взаимно. Мы любим друг друга! Купидон не только не промахнулся, но умудрился пронзить нас одной стрелой. И так, пронзенные одной стрелой, мы живем уже двадцать пять лет.

И это самое главное чудо!

Письмо 6. Красивая или симпатичная?

Если бы ты знала, как радуют меня забавные смайлики, которыми ты заканчиваешь свои смс-ки с Кипра. Вроде бы, пустяк, а приятно. Может быть, потому что в этих смешных рожицах нет никакого пафоса, которого мы оба не любим.

Правда, если быть точным и употреблять греческое слово «pafos» в его изначальном смысле – «страсть», то страсти в них, хоть отбавляй. По крайней мере, я чувствую это весьма остро и сожалею, что сам не могу порадовать тебя какой-нибудь смешной рожицей. Впрочем, надо бы поковыряться в моем стареньком телефоне. Вдруг и он полон этой желтой ребятни?

Писал об этом и вспомнил случай, который имел место в самом начале нашего знакомства и уже давно стал в нашей семье, что называется, притчей во языцех. По крайней мере, ты с завидной регулярностью о нем вспоминаешь.