– Ай, черт, стерва старая. Опять забыла меня записать, что ли…
– Слушай, ты иди к ней, а я за тебя домою, хочешь?
– Уверена? – Алек посмотрел подозрительно.
– Абсолютно. Как никогда. Точно. Просто, знаешь… Мало ли, что ей в голову взбредет. Может, составляет документы на твое выселение прямо сейчас.
Алек недовольно прочистил горло, вытер руки о штаны, закинул полотенце на плечо и быстрым шагом удалился. Девушка поспешно домыла его посуду (благо, оставалось немного) и двинула к 405-ой, пока еще кто-нибудь не нарушил ее гениальный план своим появлением.
Дверь не издала ни звука, закрываясь за спиной. Пока что все шло хорошо. А с Алеком потом разберемся, придумаем что-нибудь. Главное, чтобы сейчас ее никто не увидел.
Внутри резко пахло растворителем, мужским одеколоном, дезодорантом, сыростью и деревом. Привыкая, девушка прошлась по небольшой комнате между двумя кроватями, жадно осматривая все, что попадалось на глаза.
Можно без труда определить, где чья территория.
На стороне Кирилла царствовали первосортный бардак и безвкусица. Стены облеплены распечатками цитат и древних демотиваторов, мятые вещи на всевозможных поверхностях перемежаются с грязной посудой у постоянно включенного ноутбука (он шумел, выполняя, наверное, какие-то операции в отсутствие хозяина). Стопки книг, блокнотов и канцтоваров громоздятся друг на друге Пизанскими башнями. Мелкий сор теряется на полу в переплетениях проводов.
Владения Яна не отличались разительным порядком, но налет хаоса здесь почему-то не казался бессмысленным. Таилась в расположении вещей некая незримая, но ощутимая системность, не поддающаяся логике, как ни парадоксально. Будто видишь перед глазам шифр, точно зная, что информацию можно прочесть, но код тебе неизвестен.
В общей бессвязности каждая отдельно выхваченная вещь стояла на своем месте. Не потому ли, что именно сюда ее поставила красивая рука с длинными пальцами?
Только Ян решал, где расположиться черной статуэтке-сфинксу с золотыми глазами, кружке с пахучим холодным кофе, карнавальным маскам эпохи Ренессанса, кожаным туфлям, набору инструментов с тем самым молотком внутри, стопке книг по культурологии, наконец, боксерским перчаткам и гипсовому бюсту античной тематики…
Волей Яна принявшие определенное место, вещи эти уже не выглядели нелепым сочетанием несочетаемого, стремлением обычного студента уместить всю свою жизнь и увлечения на клочке пространства. Предметы вступали друг с другом в особые взаимоотношения, они были именно там, где им нужно быть. Где Ян задумал им быть.
На том самом месте висела довольно крупная картина. Фаина сразу узнала ее. Она слабо разбиралась в живописи, но это изображение трудно спутать с чем-то еще.
Блейк, «Великий Красный Дракон».
Странной случайностью казалось то, что здесь она обнаружила шедевр живописи, который чтит какой-то странной, таинственной любовью. Почему не что-то иное?
У них с Яном не могут быть одинаковые вкусы. Фаина далека от искусства, а Ян живет и дышит им каждый день в силу образования, которое получает. Ему нравится Блейк? Нравится этот стиль? Или он любит библейскую тематику? Или ему импонирует дьявольщина? Или он повесил ее тут как насмешку над мещанскими вкусами?
Что в голове у этого человека?
Девушка не могла заставить себя выйти из комнаты, хотя было уже пора. Она осматривала ее снова и снова, стремясь фотографически зафиксировать в памяти каждую деталь. Так, чтобы, закрывая глаза перед сном, можно быть развернуть в воображении картинку и найти на ней что-нибудь занимательное, чего ранее не заметил.
Выдохнув, Фаина отвернулась от окна, собираясь выйти, и встретилась глазами с Яном. Парень стоял в дверях. Как давно?..
Фаина приготовилась к худшему. Она знала, на что идет. Знала, что он тут, скорее всего, появится. В самый неподходящий момент. А спасение было так близко. Теперь нужно расхлебывать эту кашу. Главное – выбраться из комнаты. Все остальное решаемо.
На Яне была тонкая джинсовая рубашка и бежевые льняные брюки. Пышные темные волосы по обыкновению уложены назад, открывая приятный медовый лоб, а отросшие пряди за ушами едва касаются плеч.
Глубокий взгляд темно-зеленых глаз гипнотизировал, и Фаине сделалось дурно. Она не знала, куда спрятать руки, нелепо висящие вдоль тела как позорная обуза.
– Что ты здесь забыла? – бесцветным тоном спросил Ян, устало нахмурился и плотно закрыл дверь. Фаина заметила, что ноги у него босые. Это смутно обеспокоило ее, но, может быть, он успел разуться, пока она не замечала его.
– Ничего, – выдавила она, наблюдая, как парень обыденно вбрасывает с плеч рубашку, оставаясь в тонкой белой майке. Верхняя часть его трапециевидного туловища явно увеличилась за последний месяц. Записался в спортзал?
– Хотела что-то украсть?
А он знает, как заставить человека провалиться от стыда. Она переминулась с ноги на ногу и выпалила:
– Я заметила, что у вас открыто.
«Очень глупо с моей стороны. Теперь все выглядит так, будто я действительно воровка и пытаюсь оправдать свою клептоманию».
– Открытая дверь – еще не приглашение.
«А закрытая – еще не запрет визита».
Фаина продолжала хмуриться, сжимая и разжимая кулаки. Не зная, что еще сказать или сделать, чтобы выбраться отсюда. Не понимая, как она оказалось здесь один на один с этим бездушным механизмом, от голоса которого во рту становилось шершаво и кисло. Хотя… Неважно.
Когда еще выпадет шанс задать ему какой-нибудь вопрос прямо в лоб, без посторонних, и чтобы он не мог избежать ответа или выставить ее дурой? Однако, несмотря на потуги, ничего путного не посещало чертоги ее разума.
– Прочь отсюда, амеба. Избавь меня от своего присутствия.
Ян проговорил это с привычным безразличием, будто отмахнулся от назойливой мошки, но девушка уловила замаскированную провокацию.
Фаина была почти уверена, что это не паранойя, и она действительно слышит в его интонации желание вызвать ответную реакцию: грубые слова с вызывающей ленцой. Девушка все еще не знала, как ей себя повести – никогда прежде ее не унижали так открыто и целенаправленно. Но кровь шумела в висках и подгоняла произнести хоть что-нибудь, даже необдуманное.
– Кто ты такой, черт тебя возьми? – тихонечко спросила Фаина, ни на йоту не выдав своего возмущения.
Совсем не это следовало бы спросить, и не так робко. Ян же, напротив, скоропалительным вопросом заинтересовался. Чуть ли не впервые на дне его взгляда появился проблеск конкретного чувства, направленного в ее сторону.
Любопытства.
– Люди часто не замечают, что в их вопросе таится искомый ответ, – усмехнулся юноша, зловеще приподнимая брови.
Фаина слишком волновалась, чтобы уловить соль его ответа. А стоило ей хорошенько обдумать сказанное, и, возможно, она сумела бы догадаться о многих вещах чуть раньше, чем станет поздно. Однако в тот момент она не имела желания ни разгадывать ребусы, ни выслушивать оскорбления, а иной манеры общения у Яна не имелось в привычке.
– Я ничего не украла и зашла сюда не за этим. Мы с твоим соседом приятели. Можешь верить или не верить, дело твое. Просто позволь мне выйти. Я больше тебя не побеспокою.
– Нет, Фаина. Так не пойдет. Сначала объясни, что ты имела в виду? – парень пытливо осматривал ее, склонив голову под едва уловимым углом.
– О чем ты?
– Ты спросила, кто я такой. Почему именно это?
– Очевидно, потому что это самое глупое, что пришло мне в голову.
– Как раз наоборот, – Ян оценивающе хмыкнул. – В самую точку.
Фаина вздохнула и приподняла бровь. Парень выглядел озадаченным и, казалось, в данный момент решал, какой стратегии придерживаться далее – выпустить ее или продолжить странное интервью. Девушка не решалась двинуться к выходу без его позволения.
– Иди.
Снисходительно махнув кистью, Ян утратил и без того слабый интерес, но от двери не отошел. Лишь выжидающе сложил руки на груди, став еще шире от этой позы.
У Фаины дернулась верхняя губа, но она понадеялась, это осталось незамеченным. Увидев, что девушка не двигается с места, Ян уставился на нее с ухмылкой, которой прежде не бывало на его вытянутом лице.
– Боишься меня. Вот занятно. Почему?
– Отойди от двери, пожалуйста.
– Я ведь ничего тебе не сделаю.
Это даже звучало как издевка. Как что-то, что точно не является правдой, и оба об этом знают.
– Все равно. Отойди.
– Хорошо, давай поиграем. Я считаю до трех. Если ты не выйдешь, – рука его змеей потянулась к стене и зависла, – я выключу свет. И когда мы окажемся в темноте, я не сумею гарантировать тебе невредимость.
Чего-то такого она и боялась. Слова плавали в ушах, никак не укладываясь во что-то осмысленное. Фаина моргнула несколько раз, пытаясь сбросить противное оцепенение. Тщетно. Не мог тот, кого она знала, говорить ей подобные вещи. Не мог.
– Один, – буднично произнес Ян и нащупал выключатель длинными пальцами.
– Так нечестно, – задыхалась Фаина. – Ты не можешь ставить мне условия.
– Два, – его брови насмешливо приподнялись, и через весь лоб легла глубокая морщина.
– Да постой ты, что за детские иг…
Щелк.
Темнота.
Словно все фонари на улице тоже отключили. Лишь лезвие тусклого света проникает из коридора в нитевидную щелку между стеною и дверью. Перед глазами стоит последнее, что запомнил мозг, прежде чем свет погас – плотоядная улыбка на губах, которые никогда не улыбаются.
Какой-то сюр.
– Ян, пожалуйста… – всхлипнула Фаина, делая пробный шаг.
Ответом ей была тишина. Такая плотная, будто не было вокруг ни единой живой души в радиусе десятка метров.
Тьма может казаться совсем не страшной, если рассматривать ее как физическое отсутствие света. Но все это длится до определенного момента, пока паническая атака не начинает скручивать тебя в тугую спираль.
Инстинкты не интересуются законами физики. Они не желают знать, что свет – это одновременно волна и частица, а в темноте не водится монстров. Генетическая память первобытных времен на всякий случай бьет тревогу и умоляет тебя как можно скорее выбраться из ловушки. А воображение услужливо искажает пространство, уничтожая убеждение, будто ты все еще находишься в хорошо знакомом месте, и никакой опасности нет.
– Ян? – шепнула девушка, хотя больше это напоминало всхлип.
Еще один осторожный шаг вперед был сделан. Глаза вращались, выискивая хоть что-нибудь, за что можно зацепиться в качестве ориентира. Девушка концентрировала зрение на каемке света у двери, но та была слишком тонкой, чтобы уверенно перемещаться в персональном аду.
Ладно, решила Фаина, это просто комната, а Ян – обычный человек. Что он может мне сделать? Нужно идти к двери, вот и все. Я ведь помню, где она находится.
Но вдруг ее как будто укололи сразу с нескольких сторон. Она ясно ощутила касание как минимум пяти игл – у левого плеча, на щиколотке, сзади на шее, на запястье и чуть выше колена. Фаина взвизгнула, подскочила на месте и бросилась к двери, распахнув ее фонтаном своего испуга. Касание было одномоментным, но весьма ощутимым и пугающим тем сильнее, что совершено было в темноте и неизвестно, каким предметом.
У себя в комнате Фаина сразу же заперлась, задернула шторы, разделась и долго осматривала тело на предмет уколов или иных повреждений, крутясь перед зеркалом. Так страшно ей давно не было. Она и без того всегда параноила по поводу биотерроризма. А вдруг он уколол ее использованными шприцами? Теперь она заболеет чем-нибудь страшным. Неизлечимым, смертельным. Тем, что убьет ее гораздо быстрее диабета. И кому она докажет?
Фаина в судорогах рыскала фонариком по своей коже. Света лампы недоставало. Руки мелко тряслись.
Она проклинала себя за решение отправиться в комнату Яна, за отчаянную глупость, которой нет прощения. Стоило ли оно того? Ты увидела его вещи, но взамен… Было очевидно, что сосед навредил ей умышленно, и даром эта история не пройдет. Не сегодня так завтра появятся первые симптомы, и тогда все. О диабете больше думать не придется.
Что он ей вколол?
Фаине показалось, она увидела след от иглы на щиколотке. Комары оставляют такие же едва заметные точки. Девушка уронила себя на пол и разрыдалась. Никто не поверит ей, никто не поможет. Нужно взять себя в руки. Подавляя всхлипывания, она еще раз осмотрела место укола. Но то ли из-за пелены слез, то ли потому что в действительности нога были чиста, в этот раз там ничего не оказалось.
Нужно увеличительное стекло, но где его взять? Для начала стоит успокоиться. Пусть ее рыдания слышал, наверное, весь этаж, а Ян еще и потешался, но если она хочет выйти из комнаты, на ее лице не должно остаться и следа слёз. Не хватало встретить кого-нибудь, будучи в таком состоянии.
Коридор пустовал.
Фаина умылась ледяной водой, оттянула волосы на висках, разглядывая свое отражение, похлопала себя по щекам, пока они не заалели.
Так. Уже лучше. Спросим еще раз. Могло ли мне все это показаться от страха темноты? Нет, не могло. Я точно ощутила уколы. Сразу в пяти (или шести?) местах. Но как такое возможно? Он ведь не Шива какой-нибудь. Значит, рассуждая рационально, я преувеличиваю. Возможно, он и уколол меня. Подобрался бесшумно и уколол.
Чем? И куда конкретно? И зачем ему это нужно? Припугнуть? Что ж, это ему удалось.
Уловив какое-то движение со стороны балкона, Фаина поспешила скрыться. Не хотелось ни с кем встречаться глаза в глаза. Она пошла к лестнице, чтобы спуститься к Денису и попросить у него что-нибудь вроде лупы. Наверняка у него есть, он ведь художник.
Но едва Денис открыл дверь, по отсутствующему взгляду Фаина сразу поняла, что парень недавно принял дозу. Она не любила видеть его в таком состоянии. Это пугало.
Не было перед нею странного паренька, которого она знала. Был индеец, который минут пять назад употребил пейот. Кажется, он даже не узнал ее. Что уж говорить о том, чтобы он насторожился, заметив пятна на груди девушки, мокрые волосы, покрасневшие глаза…
– Денис?
– М-м-м-м…
– Ты в норме?
– М-м-м-м-м… да. Кажется…
– Ты можешь сделать то, что я попрошу?
– А кто ты?
– Фаина.
– Фаина.
– Пожалуйста, закрой дверь и вернись туда, где ты был. Никуда не выходи. Это очень важно. Хорошо?
– Хорошо? – переспросил Денис, будто передразнивал ее. Затем очень медленно закрыл дверь, продолжая смотреть куда-то сквозь девушку. И сквозь дверь.
Фаина почти забыла о собственном происшествии. Сейчас оно казалось страшным сном, который постепенно рассеивается, несмотря на пугающую реалистичность.
Возвращаясь на свой этаж, она решила завалиться к Гене (удачно избежав столкновения с Алеком) и попросить осмотреть ее. Своему зрению, которое видит предметы и лица там, где их нет и не может быть, Фаина уже не доверяла. А Гена был единственным, к кому можно обратиться с самой нелепой просьбой и не опасаться косого взгляда.
Приятеля дома не оказалось, хотя сегодня не его смена, это Фаина знала точно. Кажется, тут все сговорились. Саша сообщил ей, что Гену кого-то подменил, и собирался уже вернуться на свое место, как Фаина толкнула его внутрь, стремительно вошла следом и захлопнула дверь.
– Ты чего это? – опешил паренек.
– Мне нужна помощь.
– Эм… Какая?
– Смотри.
Сбросив с ноги тапок, Фаина подтянула стул и водрузила на него длинную узкую ступню.
– Ты что, плакала?
– Пожалуйста, посмотри внимательно, нет ли у меня на щиколотке или вообще на ноге следа от… чего-то вроде… иглы.
– Что-что?
– Это очень важно, – с нажимом проговорила Фаина. – Пожалуйста, сосредоточься. Я не уйду, пока ты не проверишь. У тебя есть очки, лупа или что-то такое?
Саша, наконец, понял, что от него требуется, и молча полез в выдвижной ящик. На удивление у него оказалось увеличительное стекло.
– Гена рассказывал, что ты странная, – признался он, включая на смартфоне фонарик, – но я не думал, что настолько.
– Поживи тут с мое, ничему удивляться не будешь.
– Ой, ну началось. Еще дедовщины не хватало. Давай сюда свою ногу.
– К чему этот недовольный тон? Я прошу о чем-то очень сложном? Невыполнимом? – голос Фаины задрожал от пережитого напряжения. – Или я сама тебе неприятна?
Саша поднял на нее растерянный взгляд и вздохнул. Тихо сказал:
– Перестань ты вот это.
Чтобы осматривать щиколотку, юноша опустился на колени. Фаина сжала губы и стала смотреть в потолок.
– Ничего нет, – выдал он в итоге.
– Точно?
– Да.
– Ты уверен?
– Абсолютно. Чистая кожа. Никаких следов.
– Извини за травму. Мне следовало сначала побрить их, прежде чем просить кого-либо об осмотре.
– Не будь такой вредной. Лучше расскажи, что за спесь на тебя нашла.
– А что?
– Ну… не каждый день меня о подобном просят. Интересно все-таки.
– Расскажу как-нибудь потом. Ладно, раз ты уверен… Не хочешь взглянуть заново?
– Могу, но ничего не изменится. Я уверен.
– Откуда у тебя вообще увеличительное стекло? – спросила Фаина, обуваясь.
– Привез с собой из дома. Хобби у меня было – модели клеить. Там без лупы не обойтись – мелкие детали. Но сейчас не до того. Вот и лежит без дела. На днях думал, выброшу этот хлам, и не стал почему-то.
– Значит, мне повезло. Ну, бывай, салага.
– Стой-стой, Фаин, ты это… Если еще надо будет где-то на теле что-то проверить, зови обязательно меня. У Гены, знаешь, зрение не очень, да и вообще…
Фаина усмехнулась в дверном проеме и зашагала к себе, почти полностью успокоившись. Алека в тот вечер она больше не встретила. Наверное, и правда что-то было там неладное с оплатой, а она ткнула пальцем в небо и угадала.
Глава 7, в которой Фаине читают нотации
«…никто не может оправдываться ссылкой на дьявольское обольщение: ведь демоны вообще не в силах принуждать к греху, они лишь побуждают к нему».
Яков Шпренгер, Генрих Инститорис – «Молот ведьм»
По окончании института Фаина почти ни с кем не поддерживала связь.
Многих она частично успела позабыть. Имена и лица выветривались из ее памяти с завидной скоростью. Хотелось бы так же быстро забывать свои оплошности и всякие неприятности.
Очень странно: Фаина отлично помнила фрагменты детства, даже не слишком яркие, а вот однокурсников, с которыми училась несколько лет назад, вспоминала с трудом. Будто вместе с ней сидели в аудиториях, засыпали на лекциях, умирали от голода и сдавали зачеты не такие же люди, как она, а блеклые тени людей.
Память Фаины выдавала порой удивительные петли. Однажды во время прогулки с мамой девушка сказала: «Я помню, здесь был аттракцион, такие странные круглые качели. Интересно, почему его снесли». Мама расширила глаза и заявила, что Фаина не может этого помнить. Аттракцион существовал, когда дочь была младенцем. Фотографий того периода в их семейном альбоме не сохранилось.
В то же время в школьные годы Фаина могла забыть, чем кормили в столовой, спустя пару минут после выхода оттуда. Будучи ребенком, а потом и подростком, она забыла почти все, что ей говорили или просили сделать в отсутствие родителей. А их раздражала ее «дырявая память» и порой полная невосприимчивость к внешней информации.
Они считали это недопустимой халатностью.
Провалы были частым явлением. С годами девушка убедилась, что не стоит искать в них какую бы то ни было системность. Они просто происходят. Как хотят и когда хотят.
Но был один человек, не позволивший Фаине забыть о себе, когда университетская жизнь подошла к концу. Мила. Девушка из параллельной группы, с которой Фаина даже не общалась во время обучения. Так часто бывает. Чтобы лучше узнать человека, достаточно отдалиться от него. Перейти в иной контекст отношений.
Обучение завершилось, испарился привычный коллектив, набор проблем и тем для разговора, и это позволило девушкам задержать свой взор и присмотреться друг к другу получше. За пределами «альма матер» быстро выяснилось, что Фаина и Мила – вроде как родственные души, несмотря на разительную несхожесть. Обеих это удивило, но быстро вошло в привычку. Они пришли к выводу, что студентками еще не были готовы дружить – не доросли умом на тот момент.
Тем вечером бывшие однокурсницы устроили себе традиционный променад по набережной. Было немноголюдно из-за безжалостного ветра первых весенних дней – совсем не теплых, как хотелось бы. Близость водоема тоже не играла на руку.
Фаине нравилось гулять с Милой по многим причинам. Во-первых, это случалось редко. Во-вторых, Мила не требовала от нее много разговаривать и даже поддерживать диалог. Она слишком хорошо знала Фаину и довольствовалась кивками, односложными ответами, иногда и многозначительной тишиной.
Немногословность подруги ее не раздражала. Мила ясно представляла себе, как много мыслительных процессов, словно вкладок в браузере, одновременно происходят внутри этой странной девушки, как они сложны и как тяжело ей выразить их вербально. Молчание вовсе не означало, что Фаине нечего сказать, что она ничего не думает на этот счет, что ей с Милой неинтересно. Часто хватало одного жеста или выражения лица со стороны молчуньи, чтобы уловить суть ее мнения.
Фаина шла по пути наименьшего сопротивления. Зачем выдавать больше, если того же эффекта можно добиться минимумом? Она называла это «бритвой Оккама»11, кажется.
Мила была в числе тех немногих, кто знал все подробности о состоянии здоровья Фаины. Как и прочих, ее возмущало наплевательское отношение к себе, с каким подруга привыкла жить и какое теперь привело ее к недобрым последствиям.
Весь вечер Мила посвятила тому, чтобы вливать в уши бывшей однокурсницы ценные наставления, советы и даже угрозы. Ее очень беспокоила судьба Фаины. Жаль, что саму Фаину это никогда особо не беспокоило.
– Ты пойми, Фэй, так нельзя. Ты молода, симпатична, уникальна. Я знаю, ты уникальна. Именно потому, что не стремишься быть «не как все». Именно потому, что тебе на это плевать хотелось. Ты вообще выпадаешь из известной мне системы взаимоотношений между людьми – выпадаешь, ничего для этого не делая. И не спорь со мной. Это противозаконно на твоем месте – так хреново к себе относиться. Представь, сколько событий и впечатлений ждет тебя впереди! Целая жизнь! Долгая и радостная! А ты от нее отказываешься. Я не понимаю, почему. И не смотри так на меня.
– Долго и радостно люди с диабетом не живут, – мрачно отозвалась собеседница.
– Да плевать! Почему какая-то болезнь должна тебе указывать, как жить? – всегда эмоциональная Мила сейчас особенно разозлилась. – Почему ты обязана ставить на себе крест? Поверь мне, если ты сделаешь все, что в твоих силах, болезнь отступит. Я могу тебе это гарантировать. Перестань пить. Перестань объедаться сладким. И не надо этих ухмылок, Фэй! Ты ничего не делаешь для того, чтобы жить счастливой и здоровой жизнью.
– Гены все сделали за меня.
– Да что ты говоришь?! Ты у нас все знаешь, ты все решила, и иначе события никогда не складываются. Только так, как тебе в голове придумалось. Ты меня раздражаешь, – Мила почти фыркнула.
– Я знаю, – Фаина звучала самодовольно.
– Ты не должна давать болезни почувствовать себя хозяйкой твоего тела. Понимаешь меня? Ты обязана бороться и воевать. Ты это можешь, просто надо начать. Ты очень, очень сильна. Нельзя сдаваться в самом начале пути, Фэй! Разве это так сложно понять?
– Уже давно не начало пути.
– Ты ошибаешься. Тебе с этим всю жизнь жить, так что сейчас – как раз самое начало пути. Сражайся, мать твою! – Мила уже жестикулировала на ходу, изображая борьбу с невидимым противником. – Нельзя отдавать болезни свое юное тело. Нельзя. Да, я понимаю, что это не лечится. Но ведь живут другие люди с этим. И счастливо живут! Принимают меры, и болезнь отступает. Не навсегда и не насовсем. Но ее можно усмирить. Держать в узде. Не усугублять, как ты! Можно вести полноценный образ жизни, ощущая лишь временные неудобства. А ты позволяешь диабету уничтожать себя! Да как ты можешь? Ведь все это очень серьезно, как же тебе это вбить в твою чугунную голову?
Фаина не ответила, лишь поежилась на ветру. Она внимательно слушала поток нравоучений, но прекрасно понимала – это еще не все. Запал Милы не исчерпан. А ей полезен этот гипертрофированный голос здравого смысла. Может быть, хоть что-то в голове щелкнет.
– Ты должна лечиться. Фэй? Пожалуйста. Не откладывай в долгий ящик. И лечись нормально. По инструкции. Не так, чтобы принимать таблетку лишь тогда, когда совсем станет плохо. А остальное время делать, что хочется. Надо за себя взяться. Надо найти силы. Ты же понимаешь не хуже меня: добром такое отношение к своему здоровью не кончится. Ты не сумеешь вечно делать вид, будто ничего страшного не происходит. Оно происходит, Фэй. И ты должна на это посмотреть широко раскрытыми глазами. Твой организм молод и силен, да, сейчас он еще может справляться со всем этим. Но он устанет. Рано или поздно. И тогда…