Черный парус беды

– Значит, не все умерли. А ты боялась.

Шелестова глянула на меня ошалело, и я заторопился:

– Извини, сдурил. Никто Джона не толкал. Сам, все сам.

– Зачем он взял телефон? Зачем пришел сюда?

– Ну… – я взял паузу, чтобы немного подготовиться и быть убедительным в своих фантазиях: – Это же очевидно. Хотел связаться с «большой землей». С борта «Золушки» не получилось, может, наводки какие были, может, еще что. Джон решил забраться куда повыше, вон хотя бы на ту горку… и не дошел.

– Почему я не видела, как он брал телефон? Я его вообще не видела! В каюту он не спускался, и на палубе его не было.

– Но откуда-то он у него взялся, верно? Значит, когда ты была на берегу, он вернулся на яхту за телефоном. Сначала драпанул оттуда, сдрейфил, а потом вернулся.

– Я бы его заметила.

– Не факт. Ночь. Темно. Я полудохлый на твоем попечении. Да и «Золушка» не напротив, а чуть в стороне от места, где меня к берегу прибило. Могла и не заметить. И к тому же, ты уверена, что до самого рассвета ни на минуту глаз не сомкнула, не отключалась?

– Н-нет…

Я перевел дух. Вот и полегчало девоньке. А знай, Мила, что кто-то размолотил все приборы на яхте, врать мне было бы куда трудней. А так обошелся малой кровью.

Кстати, получается, что Джон и размолотил. Это если верить классике в исполнении Бернарда Шоу: «Кто шляпку украл, тот и старушку пришил». А можно и не верить. Один черт, так и так сплошные непонятки.

– Надо найти Федора и Козлова, – сказал я. – Ты со мной или здесь подождешь?

– С тобой.

Я помог Шелестовой подняться. Огляделся. Ну, и куда теперь? На берегу, кроме нас и буревестников, никого. Тогда пойдем разведаем, что подальше от берега делается. Вдруг и впрямь кого из знакомых встретим.

Мы миновали первый ряд траншей, когда я остановился:

– Погоди-ка.

Я кинулся обратно, потому что дубинка-черенок так и осталась валяться рядом с ямой, в которой лежал Джон. Хоть какое-то оружие, все лучше, чем с пустыми руками. Я поднял «оружие» и бросил взгляд на мертвого. Сказал про себя, не ерничая и не кривляясь: «Извини, камнями я тебя потом засыплю. Отнесу к Чистому, там и засыплю. Ты уж потерпи, Ваня».

* * *

Никакой он был не Джон. Самый натуральный Ваня. Но Ивану Дудникову так хотелось стать 100-процентным американцем, что он заменил «в» на сдвоенное «ф», и стал зваться «мистер Дудникофф», а данное в доме малютки имя преобразовал в «Джон». И это было его право: сначала уехать из родных краев в края иные, а потом и фамилию-имя поменять, обрывая последние нити, связывавшие его с Отечеством.

Не любил он родину свою, потому что она его не любила. Да, не дала загнуться вокзальному найденышу, кое-каким образованием одарила, в жизнь выпустила… и все, хватит с тебя. Так что тюрьмы Ваня Дудников сам избежал. Многие из его сверстников по детдому отправились по этапу, многие спились, а он уцелел. Потому что была у него мечта – свободным стать! Истинная же свобода в его понимании была только на Западе, где и возможности, и перспективы, где никого твое прошлое не волнует – сирота ты казанская или сын миллионера. Такие у Вани Дудникова были заблуждения в годы памятные, предперестроечные. Ему бы подождать годик-другой, но он же не знал, что в стране его все изменится до неузнаваемости, что всякий, имей охоту, сможет рвануть за границу. Никто не знал, поэтому Иван Дудников стал матросом на траулере, и когда зашли они в какой-то норвежский порт, дал деру, только его и видели. Помотало его потом, покрутило по миру, и, в конце концов, оказался он в Соединенных Штатах. Там Ваня исхитрился получить гражданство, став Джоном Дудникоффым, налогоплательщиком и патриотом.

К этому торжественному моменту прежние иллюзии испарились. Процесс этот начался еще в Норвегии, когда, пробираясь в Данию, Ваня прятался в мусорных баках от бдительных скандинавских полицейских. Тем не менее, о поступке своем, о бегстве, Ваня не жалел. Он вообще никогда не жалел – ни себя, ни других, ни о чем. Его не жалели, и он платил той же монетой. Все честно.

В Штатах Джон Дудникофф несколько лет обретался в городке Апалачикола. Промышлял креветки в Мексиканском заливе. Потом перебрался на Каймановы острова, а уже оттуда в Доминикану.

Владельцы бесчисленных доминиканских отелей держали нос по ветру, и потому раньше соседей по архипелагу взялись окучивать российский рынок. Чуть напряглись – и получилось. С каждым годом туристов из России становилось все больше. Соответственно росла потребность в русскоговорящей обслуге. И не только в официантах и поварах, умеющих готовить такое экзотическое блюдо, как борщ. Знающие русский язык были нужны всем и везде. Свое место Джон-Ваня нашел в порту Кофреси. Стал туристов из России на моторных и парусных яхтах катать. На первых – чтобы на китов посмотреть, если посчастливится, и меч-рыбу поймать, если удастся. На вторых – исключительно удовольствия ради и памяти для.

Во время одного из таких вояжей и познакомился Джон Дудникофф с московским предпринимателем Константином Чистым.

– Костя как раз присматривался, кого бы к своему бизнесу привлечь. А тут я. Кандидатура – лучше не придумаешь: вроде местный, а вроде и свой. В дело Чистый предложил мне войти на правах шкипера-перегонщика. А я что? Я со всем моим удовольствием. Для меня, Андрей, эта работа – как бонус: и основную работу бросать не надо, всегда подменят, и приварок солидный. А всех делов: взять яхту, ну, проверить все, если требуется – дооснастить, и дойти до Марокко.

– А почему именно Марокко? – спросил я.

– Ты с этим к Чистому. Но мы только раз до Туниса шли, а так все в Касабланку. Там сдаю лодку с рук на руки…

– Кому сдаешь?

– Что значит «кому»? Людям.

– Это понятно. Не мартышкам-резусам. Кто яхту принимает?

– Иногда сам Чистый, иногда человек от него.

– А потом?

– Сажусь на самолет – и обратно в Штаты. И команда моя со мной, я же не в одиночку лодку гоню.

– А в одиночку смог бы?

– Смог бы, только мне адреналина по жизни и так хватает, поэтому я Косте с самого начала условие поставил: ходить буду только с полным экипажем.

Я улыбнулся:

– Не повезло тебе. В этот раз.

– Да уж, матросики вы, прямо скажем, так себе. Но Костя сказал: надо! Сказал, что сам пойдет. Что лодка эта не абы для кого, а для товарища верного.

Я хмыкнул, но Джон в этот момент смотрел вверх, на паруса, и скепсиса на моем лице не заметил.

– И оплата посолидней. Слушай, а что ты все расспрашиваешь? Что за интерес?

– Да, понимаешь, сам о такой лодке мечтаю. Ну, не такой, поскромней. Вот и собираю информацию про запас, на будущее

– Как «дозреешь», обращайся ко мне. Я тебе посудину сам, без Чистого, подберу. Так тебе и дешевле выйдет. Без посредников.

– Договорились, – кивнул я и подумал, что, и впрямь, не Ванька он – Джон, с таким-то американским прагматизмом.

А море синело, ветер ласкал паруса «Золушки», и все было так, что лучше не придумаешь.

* * *

– Все-таки он был неплохой человек, – сказала Мила, и тем немало меня удивила. Странно это как-то прозвучало, словно знала она о Дудникоффе то, чего я не знал. Может, приставал к ней Ваня? Намеки там, предложения всякие. Так ведь парень он был «в соку», да и простой, реверансам не обученный. Тогда простительно.

– А, по-моему, хороший. Я же вахты с ним стоял, – доверительно сообщил я, будто Шелестова была не в курсе. – Он мне много чего рассказывал – и о себе, и о местах, где побывал. Интересный был человек.

– А я с Чистым в паре была.

Произнесла это Шелестова с неприкрытой злостью. А ведь Костя был не живее Джона и, вроде бы, как покойник, требовал к себе если не уважения, то снисхождения.

– Я про себя его все равно Ваней называла, – сказала Мила.

* * *

В марине Кофреси нас встретил высокий, дочерна загорелый парень в обрезанных до колен джинсах и футболке-размахайке с выцветшей рекламой пива «Будвайзер».

– Привет, – сказал он на чистом русском и протянул широкую, как лопата, ладонь.

Я понял, что это и есть тот сюрприз, которым всю дорогу интриговал нас Чистый.

– Федор.

– Джон.

– Мила.

– Джон.

Я тоже представился и тут же понял, что проверять крепость рукопожатия шкипера не стоило – проиграл с треском.

– А по-русски? – спросил Полуяров.

– Джон, и только Джон, – отрезал, на мгновение стерев улыбку с лица, шкипер. – Ну что, пошли на яхту?

Идти оказалось недалеко – марина Кофреси размерами не поражала. Стояли в ней большей частью прогулочные яхты для прибрежного плавания – с высокими бортами и невысокими мачтами, широкие и сплошь с бушпритами, которые были явным конструктивным излишеством, но которые так нравятся туристам.

Потом мы увидели «Золушку».

Никогда не доверял французским автомобилям. Хлипковаты они для российских дорог! Когда я увлекся яхтингом, то эта подозрительность плавно перетекла на французские лодки. Да будь вы хоть трижды изящными, а что у вас с надежностью? То ли дело немцы, люди основательные, ответственные, у них что автомобили, что яхты – любо-дорого посмотреть. Да-да, именно так: и «посмотреть» есть на что, дизайн на уровне, и «дорого» – так ведь понимаешь, за что платишь. Короче, «любо».

«Золушка» принадлежала к уважаемому яхтсменами семейству «Hanse». Так что, на мой взгляд, Федор Полуяров-младший сделал правильный выбор. И пусть выбирал не он, но Константин Чистый явно получил надлежащее целеуказание.

Места в марине хватало, поэтому яхта стояла вдоль пирса, а не как заведено в перегруженном Средиземноморье – кормой.

– Милости просим, – широким жестом пригласил Джон.

Мы поднялись на борт. Петнадцать с половиной метров длины обеспечили бы пристойные условия проживания и для большего числа людей, но нас было всего шестеро, поэтому устроились мы с комфортом. Шелестова даже получила персональную каюту. А как же, дама все-таки!

Следующая неделя прошла в хлопотах. Мы сделали несколько выходов, чтобы приноровиться к яхте и доказать шкиперу Дудникоффу, что мы кое-что умеем. Тот остался доволен, хотя для порядка и кривился, и покрикивал. Была проведена и тренировка по подъему из воды выпавшего за борт, и опять Джон особых замечаний не сделал. Одновременно с практическими занятиями шло пополнение запасов. В танки была залита пресная вода. По горловину затарились и соляркой. Так как нас ждал не спортивный вояж, да и «Золушка» не являлась гоночной яхтой, то ограничений по весу не было. Мы не собирались питаться сублимированными продуктами и разводить в кружках порошок, из которого, если верить рекламе, получается «натуральный» куриный суп. Ни за что! В этом мы были едины. Чистый, добровольно взваливший на себя обязанности каптенармуса, обещал нам на время рейса разнообразное меню, предупредив, что кое-кому (при этом он пристально посмотрел на Козлова) по окончании плавания придется сесть на диету. Угроза эта, однако, никого не напугала.

Каждый день на пирс выкатывались маленькие юркие грузовички, с которых на «Золушку» передавались ящики, коробки, упаковки с бутылками. В конце концов, нам всем – за исключением Чистого, естественно, – стало казаться, что через океан мы отправимся не на яхте, а на замаскированной под нее корзине из супермаркета.

Накануне отплытия мы на общем собрании постановили посетить лучший в Кофреси ресторан, и таким образом попрощаться с Доминиканой, которую мы, увы, толком и не видели. Ну, не о дороге же от аэропорта до марины потом знакомым рассказывать!

Ресторан находился в пяти минутах ходьбы от порта. Мы поднялись к нему по крутой, вымощенной булыжником улочке. Шли с шуточками и прибауточками, вполне уместными в ожидании роскошного ужина.

Заказанный Чистым столик уже ждал нас. Что мы будем вкушать, тоже было обговорено заранее. Разумеется, то, чего будем лишены во время плавания, несмотря на все старания и гарантии Кости.

Когда принесли мясо, приготовленное на гриле и политое банановым соусом, Чистый наотрез отказался его даже попробовать.

– Переборщил с закусками, – сухо объяснил он.

Потом и вовсе встал и чуть ли не бегом направился к двери, на которой был изображен пухленький писающий ангелочек.

Если бы не присутствие Милы, мы бы в обязательном порядке сопроводили бегство Кости соответствующим комментарием, в меру перченым и острым, а так только понимающе переглянулись.

Вскоре, однако, я понял, что мое невысказанное ехидство в адрес Чистого – это самая настоящая подлость.

В животе заурчало, ядовитая пена подкатила к горлу. А не надо было усердствовать с жареными в масле авокадо! И это мясо еще…

– Пардонте, – сказал я и отправился вслед за Костей.

Успел, донес. В туалете меня вывернуло. Я умылся, посмотрел на себя в зеркало. Ну и рожа! Красная такая. Как после бани.

Возвращаться в таком виде за столик не хотелось. Надо продышаться. Тем более что для этого имелись все условия, а именно – еще одна дверь, ведущая на террасу ресторана. Это мы к морю привычные, вот и сели в зале, а люди сухопутные любят закатом полюбоваться, поэтому выбирают места с видом на океан.

Я толкнул дверь и оказался среди столиков, за которыми сидели, говорили, смеялись и, конечно же, ели и пили десятки людей. И вряд ли ошибусь, если конкретизирую – туристов.

Полавировав между столиками, я подошел к балюстраде. Облокотился на нее. Втянул в себя свежий, с ноткой йода воздух. Море угадывалось в нем едва-едва, теряясь среди цветочных ароматов.

– Славно-то как!

Я дышал и не мог надышаться, чувствуя, как ко мне возвращаются силы, а с ними и бодрость духа. Дышал и обозревал окрестности. Пожалуй, мы поступили опрометчиво, отдав предпочтение залу. Вид действительно фантастический! Океан, россыпь огней на берегу, всполохи рекламы.

Прямо подо мной был порт. А вон и «Золушка»…

На пирсе рядом с яхтой стоял грузовичок, заляпанный лейблами, как джип «кэмел-трофи» грязью.

Из каюты «Золушки» в кокпит выбрался Чистый. Так вот он где! А я-то думал, что, пока я корчился в кабинке, Костя вернулся за столик.

Потом в кокпите появился еще один человек. Он хлопнул Чистого по плечу и сбежал по трапу на пирс, Там он сел в машину, зажглись габаритные огни, и грузовичок укатил.

Костя запер дверцы каюты и тоже сошел на берег. Аккуратно повесил на крючки цепочку, преграждавшую вход на яхту.

Я встретил его у лестницы, ведущей к дверям ресторана.

– С кем это ты балакал?

Костя поморщился:

– Хреново стало, пошел на «Золушку за таблетками. На, возьми, тебе, я вижу, тоже погано. – Он протянул мне пеструю коробочку. – С пережора в самый раз. Подхожу к лодке, а на меня этот монстр прет. Привез консервы, а на борту никого.

– А что за консервы?

– Говядина.

Мой желудок опять пригрозил мне выволочкой, и я поспешил спросить:

– Чего он хотел?

– Денег, чего же еще? А я, представляешь, забыл, что заказ делал. В общем, пришлось принимать груз. А этот хмырь, вместо спасибо, еще и накинуть попросил. Вот ему! – Костя оттопырил средний палец. – Ну, пошли к нашим? Ты как, ничего?

– Угу.

И мы пошли к нашим. Федька и Козлов с Джоном встретили нас ухмылками.

– Жив, здоров и невредим, мальчик Вася Бородин! – объявил Чистый.

Уж не знаю, оценил ли кто его знание михалковского «Дяди Степы». Мне точно было не до этого. При виде уставленного блюдами стола я торопливо содрал облатку и заглотил сразу две таблетки. Но полностью оправился я только минут через сорок, причем настолько, что даже смог отведать пирожных с взбитыми сливками и мороженого с тертым какао. Ничего особенного.

* * *

– Есть хочется, – сказала Мила.

– У меня только вода.

Я достал минералку и протянул Шелестовой. Она сделала несколько глотков.

– Все равно хочется.

С тех пор, как мы покинули побережье, нам не встретилось ни одной живой души. Только птицы – крикливые и озабоченные. Ни Козлова, ни Федора…

Чем ближе мы подходили к подножию давно потухшего вулкана – главной вершине острова, тем меньше нам попадалось рукотворных ям и рвов. Зато пещеры, о которых толковал Козлов, почти не встречались. Две, три, да и были это настоящие пещеры или просто дыры глубиной метра два, бог весть. Мы с Шелестовой не проверяли. У нас была другая цель – мы искали людей.

Никого.

Штурмовать каждый встречный взгорок смысла не имело, поэтому двигались мы не по прямой, а зигзагами. В этом, помимо сбережения сил, был и такой резон: что удобно нам, удобно и другим. Если, конечно, они не дураки распоследние, поскольку только умный в гору не пойдет. Альпинисты не в счет.

Логика логикой, а все равно – никого.

– Надо возвращаться, – сказал я. – Если Петька и Полуяров живы… – я невольно запнулся, потому что прозвучали мои слова как-то очень зловеще. – Рано или поздно они вернутся на «Золушку». Жрать-то всем охота.

– Мне – есть, – уточнила Мила.

– Да хоть кушать! Только, знаешь что, давай той же дорогой не пойдем – сократим. Кажется, мы здорово увалились вправо, так что если рванем вот здесь, – я показал, в каком именно направлении предлагаю рвануть, – то срежем угол.

Шелестова не стала спорить, да и с чего бы, и мы тронулись. Она и в дальнейшем ни разу меня не попрекнула, что для женщины, в общем-то, нехарактерно. Хотя было за что, пусть я и хотел, как лучше!

Сначала все было нормально, под нашими ногами обнаружилось даже какое-то подобие тропинки, но потом мы оставили ее и поднялись на взгорок. Спустившись с него, вынуждены были подняться на следующий. А за ним еще один…

Да сколько же их тут? Остров-то крошечный, максимум три мили в поперечнике, а, кажется, что каждая миля на десять умножается.

Я проклинал себя: что там насчет горы и умного? А ведь есть еще одно золотое правило: самый короткий путь – путь известный. Забыл? Получай!

И все же мы сделали это! С очередного гребня мы увидели океан. Оставалось всего ничего – спуститься по склону и бережком-бережком к «Золушке».

Я шел первым. Штормовые сапоги – не лучшая обувка для того, чтобы лазить по скалам. Подошвы скользили, и чтобы не шлепнуться мордой о камень, приходилось двигаться, согнувшись и чуть боком, правой рукой касаясь земли.

– Ой! – раздалось за спиной.

Я обернулся. Споткнувшаяся Шелестова силилась вновь принять вертикальное, хотя и несколько скособоченное положение.

– Осторожнее, – сказал я, потому что надо было что-то сказать.

Мила не ответила, потому что отвечать было не обязательно.

– Ах, ты!

Это был уже мой крик. Коварный камешек вывернулся из-под ноги, я упал на спину и стал сползать вниз.

За два шага до этого я ступил на осыпь, спускавшуюся к самому берегу, и теперь каменное покрывало пришло в движение, ну, и я вместе с ним.

Ничего опасного в этом не было. Я же видел, что нет впереди ни расщелин, ни валуна, о который я мог бы размозжить голову. Впрочем, так как сползал я ногами вперед, говорить следовало бы о ногах и том, что между ними. В общем, бояться было нечего, как бессмысленно было пытаться остановиться, зацепившись за что-нибудь. Коли уж случилось, пусть так и несет.

В облаке пыли я благополучно достиг берега, где «покрывало» соизволило успокоиться и замереть. Я еще подождал немного, встречая плечами мелкие камешки, продолжавшие скатываться сверху. Потом и тех не стало.

Нужно было подниматься, а то разлегся тут…

Проморгавшись, я хлопнул раз-другой по коленкам, сбивая пыль, потряс руками. Приведя себя в относительный порядок, я повернулся, чтобы обрадовать мою спутницу тем, что со мной все в порядке. Хотя и сомневался, что Шелестова так уж из-за меня взволновалась.

Повернулся, и слова застряли у меня в горле.

Полузасыпанный камнями, передо мной лежал человек. В тяжелых ботинках, в сером кителе, в шапке, напоминающей обвисшую от гнили шляпку гриба. Форма сохранилась на удивление хорошо, а вот лицу не повезло – его не было. Ну, не назовешь же лицом череп, обтянутый бурой, в черную крапинку кожей.

Это был матрос кригсмарин – германского военно-морского флота, любимого детища кайзера Вильгельма II.

Jawohl, meine Kaiser!