Contra spem spero

Пролог

Откуда у вас вражды и распри? Не отсюда ли, от вожделений ваших, воюющих в членах ваших?

Желаете – и не имеете; убиваете и завидуете – и не можете достигнуть; препираетесь и враждуете – и не имеете, потому что не просите; просите – и не получаете, потому что просите не на добро, а для того, чтобы употребить для ваших вожделений…

Imperare sibi maximum imperium est

Красногорский район Московской области, 5 апреля 2002 года

– Воруют все! Но попадаются – только дураки!

– Но, Анатолий Николаевич, кто ж знал? Я думал…

– Плохо думал! Вернее – совсем не думал! Решил, что умнее других! Что тесть твою задницу прикроет – в случае чего! А другие – не дурней тебя, и тесть тебе – не в дырке затычка!

– Анатолий Николаевич…

– Что – Анатолий Николаевич?! Спасите-помогите? Воровать мы уже умеем, а отвечать – пущай дядя отвечает? Пусть тесть свою голову подставляет – а мы чистенькими выскочим? Так, что ли? Так ты думал, когда этот акт выполненных работ подписывал? Идиота кусок…. Это ж надо! Такая сумма – да единым актом! Ну кто, кто тебе поверит, что такие деньги вот просто так за два месяца в землю закопали? Да любая комиссия в два счёта всю твою панаму раскроет – уже раскрыла!

– Но я ж планировал поделиться…

– Планировал? Так что ж не поделился? Да ты авансом должен был половину запланированного к грабежу принести! Авансом! Да ещё час кланяться, чтобы взяли! А ты?

– Ну вы же знаете, федеральный трансферт…

– Масферт! Кому это интересно?! Кому, я тебя спрашиваю!?

В залитом весенним солнцем холле, обставленном лёгкой изящной мебелью, повисла нервная тишина. Молодой мужчина в светлом, итальянского стиля, костюме, сидевший на краешке легкомысленного светлокожего диванчика, пригорюнившись, уставился в стеклянный, на изящных кованых ножках, столик, изредка бросая боязливые взгляды на пожилого грузного дядьку в крепко ношеном спортивном костюме, нервно ходящего вдоль огромного, во всю стену, окна.

В тягостном молчании прошло минут пять. Затем пожилой, тяжело вздохнув, подошёл к столику и сел на тонконогий стульчик, издавший при этом едва слышный всхлип.

– Вот что я тебе скажу, Игорёк. Ситуация – крайняя, здесь я уже ничего сделать не смогу. Слишком далеко дело зашло, слишком много народу о твоём косяке в курсе. Даже если ты сейчас все полтора миллиарда этих раздашь – не факт, что не найдется ретивый карьерист, какой на этом деле захочет фишку срубить. Мне теперь идти к прокурорским за тебя подписываться – нет резона: и сам сгорю синим пламенем, и тебе ничем не помогу.

Молодой мужчина тревожно спросил:

– Так что ж делать?

Пожилой развёл руками и саркастически произнёс:

– Тебе – уже ничего. Всё, что можно – ты уже сделал без меня. – Затем, помолчав, добавил уже чуть мягче. – У тебя сейчас выхода два – или ты дожидаешься понедельника и идёшь с повинной в прокуратуру – дескать, бес попутал, готов понести суровое наказание – или, не откладывая дела в долгий ящик, собираешь манатки и дуешь туда, куда уворованное отправил – причём не позднее, чем сегодня вечером.

Молодой криво ухмыльнулся.

– А толку? Прокуратура всё одно выдаст ордер на арест, потом – выпишет требование на экстрадицию, и отправит его по месту моего пребывания – хоть скрывайся я в каком-нибудь Гондурасе – и всё одно я в прокуратуре окажусь, только на пару месяцев позже…. Только побегаю зазря! Тикать сейчас – только оттягивать неизбежное…

Пожилой неопределенно хмыкнул, встал, подошёл к окну, приоткрыл его – и, вдохнув всей грудью шальной весенний воздух, напоенный ярким солнцем и серебристыми отблесками весело сверкающей капели, покачал головой.

– Не кажи гоп!

Молодой заёрзал на своём диванчике.

– В смысле?

– Не спеши, говорю, себя хоронить. Ты, конечно, дров наломал кучу, но Ленка моя – твоя законная жена, опять же, Толик с Маринкой…. В общем, не хочу я дочь вдовой соломенной делать, а внуков – сиротами при живом отце.

Молодой пожал плечами.

– Так а что здесь можно сделать?

Тот, которого он называл Анатолием Николаевичем – хмыкнул.

– Всё можно. Если осторожно.

– Анатолий Николаевич, ну не тяните ж вы кота за хвост!

Пожилой вздохнул.

– Вот потому ты и погорел, что шибко торопливый, спешишь вечно, как голый в баню…. У тебя счета номерные, конечно?

Молодой молча кивнул.

– Ну, вот и хорошо, пока здесь будут бумаги на свет смотреть да разные страшные постановления выписывать – у тебя будет дней пять-шесть, чтобы в Цюрих смотаться и оформить всё толком.

Молодой снова кивнул.

– Положим, да. А дальше? Перейти на нелегальное положение? В Европе это трудноватенько…

Грузный дядька махнул пренебрежительно рукой.

– Никто тебя в нелегалы не записывает. Не годишься ты для этого, гламурен больно…. Ты каким языком владеешь более-менее?

Молодой пожал плечами.

– Английским – терпимо.

– Не годиться. Что-нибудь надо поближе…. Румынский там, польский…

Молодой хмыкнул.

– А это разве языки? Наречия диких племён…

Пожилой саркастически ухмыльнулся.

– Племена не племена, а народ там понимающий, входящий в положение – и много не берущий…. Ты вот представляешь себе, сколько стоит сделать аглицкий паспорт – причём не фальшивый, а натуральный, такой, по какому в Штаты запросто пускают?

Молодой пожал плечами.

– Не знаю…. Думаю, дорого.

– А я тебе скажу. Нисколько! Потому что никто тебе его делать не возьмётся! Фальшак тебе в Сохо какой-нибудь смостырят – до первого пограничника – и не более того. И поэтому засунь себе свой английский язык сам знаешь куда! Он тебе нынче без надобности.

Молодой нервно улыбнулся.

– А что, польский разве можно паспорт сделать?

Пожилой покровительственно похлопал его по плечу.

– Можно. И молдавский можно, и румынский, и чешский – если есть желание. Стопроцентно натуральный. Любые проверки проходит!

– А…. А как?

Пожилой вздохнул, покачал головой.

– Пока ты там на юге казну ударно грабил, я тут с Володей моим – ты его знаешь, он у меня работает в службе контроля – пошептался маненько. Попросил его со старыми друзьями связаться, покалякать о всяком-разном. Ты помнишь, где он служил, и, надеюсь, понимаешь, какие у него друзья с той службы остались. А когда позавчера мне из комиссии, какая твои фокусы расследует, один добрый человек позвонил, предупредил, что твои художества вскрылись, и покрыть их нет никакой возможности – я Володю попросил сюда приехать, в пятницу, к трем. – Анатолий Николаевич, глянув на часы, удовлетворенно добавил: – Сейчас уже должен быть. Давай пока похозяйствуй, собери чего-нибудь закусить, коньячишко достань поприличней.… Есть поприличней-то?

Игорёк, как его называл пожилой, пожал плечами, надменно скривив губы.

– Есть. Но не велика ли честь – клерка потчевать хозяйскими разносолами?

Анатолий Николаевич аж побагровел от таких слов своего зятя.

– Да как ты, щенок, смеешь так рассуждать? Барин выискался! Посмотрите на этого столбового дворянина! Полтора миллиарда рублей украл – и думаешь, что Бога за бороду ухватил? Что уже белая кость, голубая кровь!? Да где б ты был, засранец, если бы я тебя на эту должность не пристроил? Продолжал бы свою порнуху снимать? Коппола недоделанный!

Игорёк мгновенно притух и, вжав голову в плечи, испуганно посмотрел на тестя.

– Извините, Анатолий Николаевич! Сейчас всё сделаю!

Через несколько минут на ажурно-воздушном столике громоздились розетки с икрой и маслинами, тарелки с тонко нарезанной ветчиной, балыком и лепестками сыра, на невесомо-прозрачном блюдце английского фарфора желтели ломтики лимона, в вазе, едва уместившейся на краю столика, матово отсвечивали оранжевыми боками крупные апельсины; посреди разносолов стояла пузатая бутылка «Хеннеси», вокруг которой солидно и важно мерцали приземистые хрустальные бокалы.

Анатолий Николаевич осмотрел стол, остался увиденным довольным, и, хозяйским жестом ухватив бутылку коньяка – щедро плеснул себе в бокал.

– Ты будешь? – спросил у зятя.

Тот отрицательно мотанул головой.

– Пока не хочу. Не лезет в глотку…

– Ну, как знаешь. А я выпью! Опять же – для сердца польза… – И с этими словами пожилой дядька с лёгкостью опрокинул в себя добрую порцию коньяка.

В прихожей раздался звонок – стилизованный под колокольчик.

– А вот и Володя! Поди, открой ему ворота – негоже, чтобы его машину кто-нибудь у твоего забора видел.

Игорь встал, и, пожав плечами, вышел в прихожую.

Через несколько минут он вернулся – в сопровождении седого коренастого мужчины лет сорока пяти, в неброском сером костюме и рубашке без галстука.

– Здравствуйте, Анатолий Николаевич! Как и договаривались – пятнадцать ноль-ноль! – в голосе вошедшего чувствовалось едва уловимое волнение.

– Проходи, Володенька, гостем будешь…. Тебе налить?

– За рулём! Хотя одну рюмку, пожалуй, можно – закусь, я смотрю, располагает.

– Располагает, располагает…. Садись, в ногах правды нет!

Пожилой неторопливо разлил коньяк, подождал, пока гость соорудит на своей тарелке натюрморт из сыра и икры – после чего поднял свой бокал.

– Ну, будем здоровы!

Гость молча кивнул, медленно, с удовольствием, смакуя каждую каплю, выпил свой коньяк, с аппетитом закусил, после чего, взяв из вазы апельсин – начал его не спеша чистить, давая понять хозяину, что готов его выслушать. Анатолий Николаевич достал из этой же вазы ярко-изумрудный лайм, покрутил его в руках, положил обратно – и, поворотясь к своему зятю, бросил:

– Игорёк, садись за стол. Будешь внимать.

Зять тут же уселся на второй свободный стул и сделался «весь внимание».

Анатолий Николаевич повернулся к гостю.

– Володя, обрисуй моему оболтусу общую картину его грядущих действий. Поподробней.

Гость вздохнул.

– А что там подробно обрисовывать? Обычная рутинная операция…

– Ну, кому рутинная, а кому, может, в первый раз в жизни такое придётся учудить!

Володя кивнул.

– Это понятно. – И, оборотившись к Игорю, продолжил: – Значит, так. Всю лирику оставим в стороне, буду строго по делу.

– Согласен! – преувеличенно-бодро бросил молодой хозяин.

Гость едва заметно, краешком губ, улыбнулся – но затем согнал с лица едва уловимый намёк на легкомысленность и продолжил серьезно:

– Как я понял из слов Анатолия Николаевича, на некоторое время Игорь Евсеевич Тевзеев должен раствориться в воздухе – так, чтобы никакие правоохранительные органы его не нашли – ни здесь, ни где-либо ещё. Правильно я понимаю поставленную задачу?

Пожилой – а с последними словами гость обратился к нему – молча кивнул. Володя снова повернулся к молодому хозяину.

– Исходя из этого, я разработал несложную схему исчезновения – согласно которой вы и будете действовать. Для начала вы выдвигаетесь в Польшу. В понедельник вам надлежит прибыть в город Торунь – это на Висле, двести километров северо-западнее Варшавы – и остановится в каком-нибудь неброском отельчике в старом городе. Рекомендую «Под орлом», улица Мостовая. Машина у вас какая?

– «Лексус». А что?

– Ничего. Оставите его дома. У вашей жены какая?

Игорь пожал плечами.

– «Опель Зафира». Минивен.… Но он так, детей в школу возить…

– Вот на нём и поедете. Скромность – она в принципе украшает, а в вашем случае – особенно. Поедете по Минскому шоссе до Бреста, желательно, чтобы на погранпереходе «Варшавский мост» вы были в воскресенье утром – тогда там очереди практически нет, пройдете границу максимум за час-полтора. То есть выехать вам надо самое позднее завтра утром. Шенген у вас и у жены, я так понимаю, есть? – Молодой хозяин кивнул. – Очень хорошо. Значит, с границей проблем не будет, официально едете… ну, скажем, в Германию, по делам, заодно детям хотите берлинский зоопарк показать. На переходе купите ваучер в Польшу. До Торуни вам ехать часов шесть – к вечеру воскресенья будете на месте. В старом городе, недалеко от площади святой Катажины, есть юридическая фирма Адама Згожельца – на улице королевы Ядвиги, дом восемь, первый цокольный этаж. Зайдете туда и спросите Яна Селюту – это адвокат, он там работает. Я его уже предупредил, что, возможно, мне понадобятся его услуги. Скажете ему, что вас послал Трубач. Он сделает для вас, для вашей жены и для детей необходимые документы; вы станете польскими гражданами казахстанского происхождения, репатриантами. Вместе с документами он вам даст подробную легенду – где, что и как. Машину оставите ему – он знает, что с ней делать. Заплатите ему пятьдесят тысяч долларов. Запомнили?

Игорь молча кивнул.

– Получив документы, купите там, где скажет адвокат, машину – он, кстати, поможет вам её оформить – после чего выедете на юг, в Катовице. Там снимете квартиру на пару недель – думаю, это не составит для вас труда – поживёте, обживётесь, привыкните к своему новому положению. Затем – второй этап.

– Второй? – изумился Игорь.

– Будет и третий. Не перебивайте, пожалуйста.

– Хорошо, хорошо, продолжайте.

– Пожив две-три недели в Катовице – не рекомендую вам там слишком светиться, рестораны, прочие увеселения исключите, вместо этого очень настоятельно советую как можно больше просто гулять по улицам и слушать, слушать и ещё раз слушать – выедете в Чехию.

– А граница? – Игорь беспомощно посмотрел на тестя.

– У вас будут подлинные документы – реально подлинные. Ваш более чем скверный польский легко объяснится тем, что вы лишь недавно обрели Родину – вырвавшись из рук среднеазиатских сатрапов. Далее – вы едете в Прагу. Остановитесь там, опять же, в скромном отеле. В районе Карлин – это северо-восток чешской столицы – на улице Соколовска, дом пять, есть магазинчик, торгующий марками, значками, всякой бонистикой и фалеристикой. Увидите, там перед входом обычно стоит стенд с марками и открытками. Спуститесь в этот магазинчик, спросите пана Новотного. Чуть ниже среднего роста, светловолосый, курносый, глаза – голубые. Зовут Ярослав. Для него вы – поляк казахстанского происхождения. Скажете ему, что от Трубача, и добавите слово «шершень». Запомнили?

– А записать всё это можно?

Володя вздохнул, и, повернувшись к пожилому – укоризненно произнес:

– А вы говорили – сообразительный…

Анатолий Николаевич развёл руками.

– Володя, что ж делать, ежели он в ваших делах – ни уха, ни рыла?

– Ладно, – махнул рукой гость, – Проехали. Далее – этот Новотны сделает вам подлинный сербский паспорт, а также документы для вашей жены и детей, права, в общем, всё, что нужно. За работу заплатите Новотному те же пятьдесят тысяч долларов, что и адвокату. Не вздумайте торговаться! Не тот случай…. Сербом вы, кстати, станете, исходя сугубо из соображений фонетики – по-чешски и серб, и русский говорят с одинаковым акцентом. Вы будете сербом, переехавшим в Чехию, подальше от бардака, творящегося в Белграде – дело житейское, в европах это в порядке вещей, никто этому не удивится. Но в Праге вам жить не стоит.

– Отчего же? – живо заинтересовался Игорь. – Прага – отличный город!

– Отличный. И именно поэтому не стоит. Соблазнов слишком много. Поэтому перейдем к третьему этапу.

Игорь молча вздохнул. Гость сделал вид, что не заметил этого вздоха.

– Так вот, третий этап. Польскую машину вы оставляете Новотному, а сами приобретаете машину в салоне на этой же улице, расположенному практически напротив магазина Новотного. Увидите, там «Шкода Октавия» на таком высоком помосте стоит, для рекламы. В этом салоне у вас никто особо ничего не спросит – ваше дело заплатить и отдать паспорт на оформление, хозяин все сделает сам. После этого вы переезжаете в Моравию, в Виловице – это маленький городок у словацкой границы, недалеко от Всетина. Там дня три-четыре поживёте в каком-нибудь пансионате, после чего купите дом – на улице Случовской, недалеко от здания местного полицейского участка, как раз продаётся неплохая вилла – и приобретёте долю в тамошней винокурне – став, таким образом, её совладельцем. Тридцать процентов акций этого заводика станут вам в миллион, от силы – они как раз сейчас предлагаются к продаже, хозяева задумали модернизацию производства, а денег не хватает. Вместе с долей в винокурне вы автоматически приобретаете соответствующий социальный статус и положение в обществе. Да, ещё – сербом, по легенде, вы будете новоделанным, ваши дедушка и бабушка – из русских эмигрантов, и в семье все говорили по-русски. Поэтому вы сербского – если вдруг, паче чаяния, в этих Виловицах найдется полиглот, желающий побалакать по-сербски – практически не знаете. Запомнили?

Игорь тяжело вздохнул.

– Разве ж это можно запомнить?

Володя снисходительно улыбнулся.

– Ладно, всё, что можно – я набросал здесь. – Он достал из внутреннего кармана два листика бумаги, протянул их Игорю. – Выучите наизусть, потом сожгите.

Игорь благодарно кивнул, старательно сложил листки и уложил их в пормоне. А затем спросил:

– А почему я не могу стать совладельцем винокурни, как поляк?

Анатолий Николаевич и Володя переглянулись. Затем тесть наставительно произнес:

– Для адвоката Селюты ты – беглый русский. Для торговца марками Новотного – беглый поляк. Они друг друга не знают – поэтому концы таким несложным методом обрубаются наглухо, и при этом – без жертв. Понял?

Игорь кивнул.

– Понял. А что мне делать в этих Виловицах? И сколько?

Анатолий Николаевич вздохнул.

– Этого, друг мой ситный, я тебе сейчас не скажу. В понедельник, после того, как ты мне отзвонишься из Польши, я поеду в прокуратуру, и там моему дружку закадычному, Олегу Татаринову, расскажу приватно, что совершил ты гнусную подлость – сбежал из страны, прихватив моих родных внуков. Заложу тебя, проще говоря. Чтобы потом, когда меня про тебя спросят – деликатно, осторожно, но всё же спросят – я мог на моего кореша сослаться. Дескать, дорогие товарищи сыщики, давать показания на зятя официально я не могу, но всё, что мог, как гражданин и государственный служащий – сделал. Совесть моя чиста…. Искать тебя поначалу будут яро – всё ж ты не кошелёк с получкой у работяги с ЗиЛа подбрил, а полтора миллиарда полновесных рублей у казны стырил – но потом, думаю, раж поутихнет. Да и я, многогрешный, руку к этому приложу – не шибко активно, но поспособствую, чтобы розыски твои поувяли. Глядишь, годика через два твоё дело в прокуратуре потеряется, интерес к тебе у тамошних ищеек охладеет. Ну а там, ещё через годик, и вернутся, думаю, сможешь – к тому времени и дела-то твоего уже никакого не будет. Так, Володя?

Гость кивнул.

– Главное – первые пять-шесть месяцев нигде не маячить, а там уже будет полегче.

Анатолий Николаевич, хитро прищурившись, спросил у зятя:

– Сколько у тебя сейчас в сейфе есть наличными?

Игорь смутился.

– Анатолий Николаевич, как-то…

Тесть махнул рукой.

– Никто на твои сокровища не претендует. Но за всё в жизни надо платить, правильно? Так вот, друг мой ситный, подымись наверх, открой свой сундук и тащи сюда двести тысяч американских рублей – Володе за добрый совет.

Игорь молча кивнул и живо поспешил в глубину дома. Анатолий Николаевич, проводив его взглядом, обернулся к Володе и спросил:

– Как думаешь, выдюжит?

Гость пожал плечами.

– А что тут выдюживать? Ему ж никто никаких заданий не даёт, его дело – отсидеться в европах, с чистыми документами…. Тут главное – чтобы он не засветился где-нибудь сдуру. Если б мне кто такую тропу подготовил во времена оны – я бы своему счастью до самых Виловиц не верил бы. Справиться!

Пожилой хозяин кивнул.

– Тут я с тобой согласен, – а затем, помолчав несколько минут, добавил озабоченно: – Меня в этом деле только одно смущает – деньги зятёк мой через албанскую фирму строительную отмывал, и через этих же албанцев счета в Цюрихе открывал. И они прекрасным образом в курсе – сколько дуболом этот бабок упёр, и где их положил. – Налил себе коньяка, выпил единым махом, выдохнул. – И скажу тебе, Володя, честно – не столько меня прокуратура наша тревожит, сколько эти нехристи. Уж больно много они знают…

Глава первая

– Эгер хайятта ми?[1]

Что? Вот чёрт, голова, как будто свинцом налита, в ушах глухой шум, все вокруг в какой-то пелене…. По ходу, ранение у него не смертельное, хотя… Кто эти черти в «песчаном» американском камуфляже? Не американцы – точно; у тех, конечно, в армии всякой твари полно, но такого, чтобы из пяти военнослужащих все пять носили кудрявые семитские бороды – это вряд ли, перебор, Да и форма у этих какая-то старая, изрядно ношеная, что называется – «второй срок», в такой солдаты – хоть американские, хоть наши, это без разницы – ходить брезгуют, чай, не оборванцы какие-нибудь, регулярная армия.… А эти хлопцы, по ходу, донашивают это шматьё за кем-то, и, стало быть, они – НЕ армия; вот только кто?

– Эгер тюрк аламат?[2]

Настойчивый, зараза…. Что ему ответить? И на каком языке? Кажись, отвечать придётся – эвон как он решительно мне в бок автоматом тычет…. Любопытство его, вишь, разбирает. Ладно, отвечу, всё одно ни хрена не понимаю, что он там балакает…

– Украина. – Я ж украинец по паспорту…. Хотя…. Где тот пачпорт? По ходу, не у них, точно – раз любопытствуют так настойчиво. Где-то у меня в карманах? Если бы был – эти, в камуфляже, ещё вчера вытащили бы; хотя и редко я в сознание приходил, но помню, как они меня тщательно шмонали после перевязки…. Телефон забрали, с которого я последнее письмо отправил. Деньги – ну, это мелочь, сотни полторы от силы…. Чёрт, куртка! Паспорт – в куртке! В нагрудном кармане! А куртку, помнится, перед самой заварухой одел Туфан…. В ней его, кстати, и успокоили – шесть или семь пулевых, как минимум три – смертельных, в голову…. То есть украинец – выходит, как раз покойный Туфан Сарыгюль, а я, получается – турок? Хорош турок, три слова по-турецки….

Допрашивавший осклабился.

– Украина? Наташка? Давай-давай?

Дались им эти наташки…. Да, ничего не скажешь, шлейф после себя наши бабы оставили в Турции и в прочих египтах – стыдобы лет на сто, не меньше.… Хотя, по ходу, то, что я – украинец, его вроде как обрадовало. Ладно, посмотрим, что будет дальше.

Дальше в палатке появился давешний доктор – который позавчера, сразу после короткого, но яростного огневого боя, делал ему перевязку. Ничего, опытный, чертяка….

Доктор уверенно уселся у его импровизированного ложа, посчитал пульс, послушал сердце, осмотрел перевязанную рану, перебросился парой фраз с охранником – чёрт его знает, на каком языке! – а затем, достав из саквояжа пачку одноразовых шприцов и несколько коробок с ампулами, деловито принялся готовить укол.

Что этот эскулап ему собирается колоть, интересно? Переливание крови вчера он ему сделал весьма ловко – а, учитывая, что происходило это в голимой пустыне, то даже мастерски – а сегодня, судя по склянкам, будет вкачивать глюкозу и ещё что-то, не разобрать, что там на них написано…

Игла шприца вошла в предплечье махом, он практически ничего не почувствовал. Доктор ловко опустошил один шприц, второй, третий…. По телу вдруг разлилось мягкое тепло, боль, до сих пор нудно терзавшая раненое плечо, исчезла, вместо неё он почувствовал вязкую истому. Обезболивающее, по ходу, весьма неслабое…. Однако здесь не церемонятся с подбором медикаментов! Хотя – медикаментов ли? Странная реакция организма…. Как будто его накрывают невесомым пуховым одеялом. Что ж так в сон тянет? Глаза закрываются помимо воли, слабость в конечностях, шебуршание доктора всё дальше, дальше…. Спать, спать…. Аллаху ак….

Ага, кузов грузовика. Давешний часовой – дрыхнет, привалившись к борту. Штабель деревянных ящиков в противоположном углу, судя по всему – из-под какого-то военного имущества; на полу – груда чего-то вроде палаток, какое-то железо…. Жаль, что темно, не разберешь, что на этих ящиках написано – а что написано, видно, белеют какие-то буквы…. Сначала показалось, что стоим, но теперь ясно – по едва слышному гудению мотора и трансмиссии, по подрагиванию кузова – нет, не стоим. Куда-то едем – причём едем медленно, осторожно. За бортом – глухая ночь, в прорезь брезентового тента видать иссиня-чёрное небо с хороводом ярких, совсем не русских, звёзд. Холодно, чёрт!

Интересно, куда это мы едем? Судя по расположению Большой Медведицы – куда-то на юго-запад; хм, любопытно.… В Сирию? Что не в Мосул или Эрбиль – точно; и что не по проторённой дороге, тем более – не по шоссе – тоже ясно. Грузовик армейский, полноприводный, и чешет прямиком по пустыне – эвон как его на кочках-то подбрасывает…