Вот был слуЧай 2. Сборник рассказов

– Ну, смотри, хозяин, барин, – сказал ему я, – а то можно и с Анькой.

– Вот это вряд ли, – испуганно ответил ее муж, оглянувшись в сторону женщин.

Мы с Витькой, тоже посмотрели туда. Отделившись от женщин в нашу сторону, решительно шагала Анька.

– Мы, пожалуй, пойдем, – кивнул мне Витька.

–Постойте еще чуток, мужики, – как то плаксиво попросил, видно ожидающий расправы муж.

–Ну ладно, – согласился я, на всякий случай, отходя в сторону от него, и уводя за руку, Витьку.

– И чего ты стоишь, – подошла с грозным видом к нам Анька.

– Так толкуем тут с мужиками, – вжался в себя ее муж.

–Ага, о времени и о себе, – напомнил о нас Витька, – красный день календаря, как ни как.

– Я вижу, что красный, и с каждой минутой все краснее и краснее, – ответила, приблизив свое лицо к лицу мужа, Анька, – ну-ка дыхни, – приказала она.

Тот, скривив рот, дыхнул в сторону.

– Не, ну не зараза ли? – учуяла активистка запах самогонки, – ведь я тебя, гада, перед выходом из дома проверяла. Опять спрятал?

Неожиданно, она, ловко ткнула мужа, в живот, как раз в то место, где по моим предположение скрывалась грелка. У того из – под лацкана пальто, ударила в лицо струя, одарившая ароматом сивухи и нас.

–Ох, ни, – ахнул рядом со мной Витька, не подозревавший об аппарате.

Муж активистки, быстро смахнул с лица капли себе на язык. Проглотив, молча уставился на жену.

– Сюда давай, – протянув руку, грозно приказала Анька.

Тот, суетясь, быстро перебрав пальцами пуговицы пальто, распахнул его, и мы с Витькой увидели, так называемую «лентяйку». Это когда в резиновой пробке грелки просверливается отверстие, ив него вставляется трубка. Затем в грелку наливают, то, что есть, и что можно пить, выдавливают с нее воздух и все, «лентяйка» готова. Не надо никаких стаканов, никаких «наливай», ни оглядывании по сторонам. Сунул т рубку в рот, хлопнул по пузу, порция напитка в желудке. Натренированные руки, хлопают так, что трубка выдает ровно пятьдесят капель, но этому, предшествует долгая дорога тренировок, и преодоление ощутимого возражения печени.

Анька, вытащив из- под ремня мужа «лентяйку», аккуратно закрутила вокруг нее трубку, и под наши с Витькой осуждающие взгляды, сунула ее в свою сумку.

– Вы куда собрались? – ответила Анька, на наши взгляды.

– Мы домой, а куда еще? – ответил Витька, – вот мужа твоего с тобой хотели пригласить, праздник отметить.

– Обойдется. Я ему сейчас дома устрою праздник. Никуда пойти нельзя, вечно опозорит, Кулибин хренов, – замахнулась она сумкой на мужа.

– Тогда покудова, – за рукав потащил меня в сторону Витька.

– С праздничком, еще раз, – попрощался я с главой семьи, сочувственно подмигнув мужу…

В «Семицветике», это магазин такой, недалеко от моего дома, тоже чувствовалось настроение праздника. В мясной стеклянной витрине, рядом с постоянным «жильцами» ливерной колбасой, холодцом и набором, для изготовления этого же холодца, расположилась нечастая «гостья» колбаса вареная «докторская».

8

А рядом, на чистейшем подносе, лежала, не знаю, с каких высот, соблаго валившая спуститься к нам, на юбилей революции, сыро – копченная «Кремлевская».

В вино-водочной витрине, тоже изменения. Раздвинув, прописавшихся на полках «долгожителей» плодово – ягодного букета «Золотая осень», «Осенний сад», «Солнцедар». Маня непривычными в отличие от «долгожителей» темноватыми мутного стекла боками, вперед выдвинулась, прибывшая к нам на праздник, уважаемая «Вера Михайловна», вермут, значит.

Рядом стоял совсем редкий, отрада жаждущих, гость магазина, портвейн «Три семерки», или как привычнее, нам «в три топора, рекорд дровосека».

А на «благородной» водочной полке, тоже пополнение. Среди толпы, бутылок зеленого стекла «Коленвалов», водки Русской, интеллигентно блестела прозрачными боками чистая, как слеза божия, водка «Столичная».

– Смотри, даже «Раком к цели» привезли, – обрадованно показал мне Витька, совсем, уж раритет в «Семицветике» бутылку сухого «Ркацители».

– Не отвлекайся, – мы не жажду утолять пришли, а выпить взять, чтоб праздник отметить – напомнил я ему.

– Понял, – ответил Витька, и двинулся к прилавку, перед которым стояла очередь из шести человек.

Пока он стоял, я мял в кармане, последнюю, после складчины с Витькой, оставшуюся в кармане трешку, терзаясь мыслью, – жена ведь тоже человек? Может и ей купить бутылочку этого «Ркацители», или вон «Заблудившегося в горах», портвейна «Кавказ « то есть?

Перед Витькой остался один человек, когда я, вытянув трешку из кармана, решительно подошел к нему.

– Водки две, по три шестьдесят две, – стал отовариваться мой приятель.

–И «докторской» килограмм, – положил я на прилавок смятую трешку.

– «Докторской» килограмм, – продублировал Витька, продавцу.

Вышли из «Семицветика», над городом опять звучит голос Кобзона.

–«И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди…»

– Хорошо устроился, в твое коромысло, шестьдесят лет революции сегодня, один молодой, второй вообще юный, – прислушался к песни Витька.

– Неожиданно для кандидата, – подколол я…

Пришли ко мне. Сели в большой комнате за столом, напротив телевизора. Налили по первой, телевизор включили. А там парад на Красной площади, людей яблоку негде упасть. И машут им с трибуны, все те, что на портретах были изображены, мимо которых мы шагали…

7 ноября 2019 года.

Проснулся от звонка мобильного. Глянул на номер. Ну, кто же кроме, Витьки.

– С праздником, старина, – раздался голос в трубке, – отмечаешь?

–Да чего-то, никакого желания нет. Праздника нет, понимаешь? Кому помешал этот день революции? Пусть бы собирались люди. Можно подумать мы с тобой, офигенными «революционерами» были?

– Да до «звезды» всем была эта революция, главное праздник был. Красный день календаря, а сейчас даже не выходной. Хотя и днем воинской славы России, назвали. Под парад 41 года подогнали.

–Так парад тот, как раз к годовщине революции и приурочен был. Забыли, что ли, во время настало? – вспомнил я.

– У них память счетами в банках забита. Распутица в стране, о нас не помнят, а уж чего про праздники говорить. Ладно, давай не болей, – пожелал мне здоровья Витька.

–И тебе не хворать, – отключился я.

Включил телевизор. Торжественный марш на красной площади, посвященный военному параду. У микрофона московский мэр, речь толкает. « Пары» с портретов нет, видно, не их уровень. Рабочий день, некогда на «ерунду» размениваться.

Выключил телевизор. Сел на диван, а перед глазами «красный день календаря» улыбающиеся лица, приветливо машущие с экрана руководители страны, и зовущий, проникающий в душу голос бессмертного Кобзона:

«… С неба милостей не жди

Жизнь для правды не щади,

Нам, ребята в этой жизни,

Только с правдой по пути.

И вновь продолжается бой

И сердцу тревожно в груди…

ЕЖИК

Глубоко вдыхая, мы вгоняем в легкие, слегка уже подзабытый, спиртовой аромат. Он задержался на маленьких кусочках ваты, оставшихся от последних на сегодня «укольных» процедур, в очередной раз, продырявивших наши «мягкие» места. Медицинская сестричка Танечка, сейчас возьмет в свои умелые, но безжалостные к нам ручки поднос, звякнув, только что побывавшими в нас «жалами» шприцов, лежащими на нем. Бросит нам свое, традиционное,

–жены вас во сне пожалеют. Гуд бай! Болезные.

Хлопнет рукой по выключателю, и выйдет, плотно закрыв за собою дверь палаты.

Мы принимаем удобное положение, скрипя металлическими сетками коек, делая бесполезные попытки преодолеть бессонницу. Бессонница победила, прочно поселившись в каждом из нас, так как, обалдевшие от больничного безделья, мы прекрасно высыпаемся днем. А ночь? Ночью в тишине, мы ведем разговоры…

Он лежит на средней койке по левой стороне палаты. Он, это, Витька, последний из прибывших.

Когда его привезли на каталке в палату, мы решили сначала, что очередной гипертоник, глядя на его багровеющее лицо.

Сашка, один из ветеранов по лежке, даже возмущенно замахал на санитаров рукой,

– Вы чего, помощнички коновалов? Отделения перепутали? У нас же не сердечное, а нервно – травматическое?

–Лежи умник, – ответил ему шкафообразный санитар Сеня, – а то сейчас его выгрузим, а тебя на клизму доставим, мозги прополоскать.

Сашка, ответом, остался крайне доволен, и вступать в дебаты не стал. Дождавшись, когда за санитарами закрылась дверь, мы приступили к новенькому с традиционными расспросами.

–Что случилось? Каким таким ветром в больницу задуло? Встречным или может попутным?

А новенький молчит в ответ. Только рукой то на рот, то на зад показывает. Сегодня днем он только-только вразумительное что-то мычать начал. Не стали мы его днем мучить, расспросы на ночь оставили…

–Витька, давай, раз говорить начал, рассказывай, как ты до такой жизни докатился, два дня ни бэ, ни мэ, ни кукареку, – спросил его «зимний» постоялец больницы Егорович. Он из «переселенцев», нет не из тех, кто от войны там, или от стихийных бедствий бегут. Нет. Он на зиму их дачной своей халупы в больницу переезжает, как он говорит, для поправки здоровья и экономии пенсии и дров. Жена его, через две двери от нас, в женской палате, тоже, зимние тяготы преодолевает, не только дрова, но и продукты экономя…

–Витька, ау? Ёшки – матрешки, уснул, что ли? – не унимается Егорыч, – народ желает знать, что с тобой приключилось. А мнением народа, в наше время, ешки – матрешки, пренебрегать никак нельзя. В противном случае, больничную койку на нары можно поменять. Из Кремля Московского, каждый день напоминают, что нельзя не реагировать на мнение народа, понял?

А мы для тебя, как раз и есть, эта самая общественность. По закону ведь как? Два человека, это приятели, а три уже организованная общественность. Так что ты эту самую общественность, до крайних мер не доводи, давай излагай.

– Да слышал, я про этот закон, слышал. Два человека разговаривают, а три уже митингуют, – сипло отозвался Витька, – я разговаривать еще, как полагается, не могу, горло, чтоб его.

–Ты нам тут муку-то через сито не сей, ешки – матрешки. Говорить он как надо не может? Слышал я в столовой, как ты добавку просил,– не согласился с ним Егорыч.

–Ну, просил, – соглашается Витька, – посмотрел бы я на тебя, если бы ты два дня как я, одну воду ел. Лежишь тут, симулянт, а больные люди в больницу попасть не могут.

–Ты это про кого? Про меня? Заслуженного больничного сидельца? – возмущается Егорыч, выхватывая из- под подушки, свою любимую «Кама Сутру», книжку, затрепанную от долгого чтения, и посылая крепкой рукой в сторону Витьки.

– У меня хворей, на всю палату хватит, – удовлетворенно добавляет он, увидев, что попал куда хотел, – ну ка, извинись быстро!

Витька, ловит книгу. Прочитав, что это «Кама Сутра», засовывает ее под подушку, отзываясь,

– Прости меня, аксакал, язык болезнью перекрученный, не знает что говорит. Чур, ему, – и три раза смачно плюет на середину палаты.

–Книжку верни, – просит Егорыч, – я завтра в бабской палате читаю, обещали наливочки плеснуть.

2

–Вместо тебя пойду, – ухмыляется в ответ Витька, – я не меньше тебя наливочку люблю.

–Да хватит вам ерундой страдать, – в унисон просим мы Витьку, – давай, не томи, рассказывай.

–Чего там рассказывать, – наконец-то начинает он рассказ о причинах прибытия в палату, который мы уже замучились ждать, – все как у всех, по накатанной дорожке. Старый год проводили. Новый встретили. Гости уже расходиться стали. И вдруг шурин мой Васька, уже одетый на выход, хлопает себя по лбу и спрашивает, – А число – то сегодня какое, не шестое?

А откуда мы знаем, какое число. Кто же сидя за столом дни считает? Помним что через неделю на работу, уже хорошо. Но навскидку все же прикинули.

– Вроде шестое, – хором, Ваське, шурину моему, отвечаем.

Жена, зная брата своего, Ваську, подвох, в его словах чувствуя, успокаивать гостей начала,

– Ну, какая разница, какое число? Раз собрались идти домой, так идите, оделись же.

Брат ее, шурин мой, Васька, посмотрел на нее, как на сумасшедшую. Глаза вытащил и отвечает ехидно ей, за всех гостей.

– Рождество ведь наступает, а ты даже не знаешь, Марья Ивановна.

– Жену мою, значит, Мария Ивановна, зовут, – поясняет нам, Витька, – баба она ничего. Перекосы конечно, взбрыкивания, как и у всех бывают. Но отходит быстро, так что терпимо.

– Это мы поняли, – подгоняю я его, – дальше давай.

–А чего дальше? Гости разделись по новой, за столы вернулись. К Рождеству стали готовиться, тренироваться, значит. Шурину, «благодарственную» с горкой налили. За память его профессиональную. Сами пару раз, за его здоровье выпили. Рады все были, что с Рождеством

не обмишурились. Жена, наверное, одна, особой радости не проявила. А как Рождество помянули, за хорошело опять, из-за стола никто уже встать не хочет. Да и правильно. Чего вставать? Пока до дома доползешь, уже и Старый год, встречать, провожать пора.

–А иначе никак, – согласился с ним Сашка, – как встретишь, проводишь, так и год такой будет.

–Не мешай, – зашушукали мы на него, – Колумб больничный, Америку, что ли открыл? А то мы не в курсе.

Вот тут я салат «Оливье» с елкой и перепутал, – тяжко вздохнул Витька, – хватанул от елки лапу зеленую, искусственную, закусывать ей, стало быть, начал. Вы сами поймите, вторую неделю, как одно зеленное перед глазами. Елка, «оливье», еще и скатерть на столе зеленая. По запаху не определишь, искусственное все вокруг, что продукты, которые хрен знает, из чего делают, что елка. Вся жизнь пластмассой пропахла. Вот я и перепутал. Оторвал лапу зеленую, и жевать начал. Все смотрят, смеются, думают я ради прикола, а то и сами уже ничего не соображают. Сам то я, когда до половины дожевал, когда уже проволока каркаса пошла, чувствую, что что-то не то. Стал назад ее языком выталкивать, а она ни в какую. Уперлась в глотке, как баран в ворота. Иголки, заразы, не по шерсти пошли, во рту распорками встали. Наглухо, в общем заклинило. Тут все опомнились, видят, что не шучу, ко мне подбежали. Ухватились за ветку, дергать ее начали, да из стороны в сторону качать, чтоб вытащить, значит. Остановились лишь тогда, когда у меня, от действий их, этих, вредных, через щеки иголки прокалываться начали. Только тогда они, и «скорую» вызвали. Чуть погодя бригада приехала. Не скажу, чтоб удивились они сильно. Видно и не такое видели. Фельдшерица, ничего такая из себя, ласково рукой по моей зеленой пластмассовой щетине поводила и спрашивает, – сам дойдешь, или носилки нести?

Привезли к больнице, тут рация у них запищала.

–Некогда нам, – фельдшерица, говорит, – вызов.

В руку мне, направление сунула, рассказала куда идти и «Скорая» укатила, огнями сверкая

Добрел я до приемного отделения. А там перед дверью мамочка молодая с пацаненком сидит, вызова ждет. Я мычу, рукой на дверь кабинета показываю, потом на нее и на себя. Пытаюсь ей объяснить, что за ней, мол, буду. А она, как увидела меня поближе, вскочила со стула, пацаненка к себе прижимает, и чуть – ли не орет на весь коридор, – да что вы! Зачем после меня? Вперед проходите. Я, конечно, замычал, возражая, что мужик мол, как вперед дамы лезть. Но посмотрев на ее лицо, решил, что это не тот случай и открыл дверь. Слышу за спиной пацаненок, у мамаши своей молодой спрашивает, – А дядя мам, что? Ежика проглотил?

Сашка, самый несдержанный из личного состава палаты, с головой накрывшись одеялом, стал глухо всхлипывать от смеха.

3

Остальные хихикали внутренним смехом, радуясь тому, что в темноте, рассказчик не видит наши лица.

– А в приемном отделении, вы прикиньте, мужики, ни одной души, – возмущенно продолжает Витька, – вроде праздники, все должны быть на боевом посту, с дымящимся фитилем в зубах, а тут никого.

–А чего ты возмущаешься? Врачи, что не люди? Мы гуляем, а они? Ёшки – матрешки, – заступается за медперсонал Егорыч, – они чего без праздников должны жить?

На трезвую голову ждать, когда нас привезут? Я когда в ЖЭКе работал, так бывало, бригаду нашу дежурной на праздники оставляли. Так мы сразу на утро, после праздника, созваниваться договаривались. Авария, мол, на работу срочно. Соберемся, в бытовке сядем. На стол, то, что жены с собой положили, ну а на заначку, то, чем запивать будем. Сидим, благодать – ни тебе жены, в каждую стопку заглядывающей, ни тещи, укоризненно головой качающей. Детишек сопливых, за ноги хватающих, и продукты со стола умыкающих, и тех нет. Хорошая компания, это то, что нужно. Не зря древние говаривали, что в хорошей компании, да под хорошую закуску, до бесконечности употреблять можно.

Егорыч, на всю палату, оглушительно почмокал губами, от упоительных воспоминаний.

–Еще один, – возмутился Серега, молодой мужик, лежащий у самой двери, – дай человеку сказать.

–Повезло мне, медсестра мимо проходила, – вспоминал дальше Витька, – меня увидела, подошла и говорит, – вы подождите немножко, я сейчас вернусь. Сбегаю в одно местечко и сразу к вам. Я головой закивал, рукой помахал, чтоб по быстрее, я ведь и сам, тоже, еле терплю. Намаялся ждать. Не обманула, сестричка, минут через пять вернулась. Тоже пальчиками по моим «зеленым» щекам поводила, поохала.

–Где это так угораздило? – спрашивает, – за долги, что ли пытали?

Я в ответ только руками махаю, да звуки протестующие издаю, умираю, мол, а ты тут с расспросами. В общем, добился своего. Усадила она меня в инвалидную коляску и повезла.

На лифте на второй этаж поднялись. В конце коридора, она меня в кабинет вкатила. Я сначала подумал, что не туда попал. А как иначе? Посредине стол стоит, бутылками, да тарелками заставленный. За ним мужиков с десяток жуют, челюстями двигая.

Я сразу смекнул, что повезло мне немеряно. Что никуда меня больше не повезут, так как здесь за столом, весь дежурный врачебный персонал больницы собрался. Персонал этот, как увидел меня, сразу то, что жевал, проглотил. Они между собой переглянулись, и видимо, Гиппократа вспомнив, про присягу, даденную, из- за стола поднялись, и вокруг меня кружком встали.

Самый главный из них, как мне подумалось, высокий такой мужик, с бородкой клинышком, пальцем мне на скулу нажал, отчего мой рот, сам по себе отворился. Он пальцами его шире разжал, и заглядывать внутрь стал.

–Вот они, – говорит, челюсть мою не отпуская, – отзвуки праздников. Пишем, говорим, форумы собираем, дискуссируем. Ведь любой, ну разве, кроме чиновников да олигархов, знает, что две недели праздников, это перебор. За две недели, все продукты подъедаются, и закусывать народ начинает, чем придется, как говориться, что под руку легло, то и на закусь пошло. Вот вам и еще один убедительный пример.

– Категорически согласен с Вами, уважаемый Владимир Александрович, – говорит второй доктор, то же внимательно рассматривающий меня. Он чуть пониже того, что держится за мою челюсть, но зато у него пышная, лопатой борода, – здесь не только о нехватке продуктов надо говорить, но и том, что человек уже через неделю интенсивного возлияния, начинает путать все и вся. У меня травмированный был. А как вы думаете травмирован? Он рулон наждачной бумаги с туалетной перепутал. Видели бы вы его седалище? Гамадрил со своей задницей, по сравнение с него, снежная королева.

– Спасибо, Александр Владимирович, у вас всегда яркие, поучительные примеры, – прервал, поблагодарив главный, – а теперь, коллеги, давайте решать, чем помочь жертве праздника.

Отошли они от меня к столу. Быстренько махнули по рюмашке, и стали совещаться.

Я, конечно, как мог, уши распушил, глаза прикрыл, чтоб на картинку не отвлекаться. Всего себя на слух настроил. А они, оказывается, переговариваются, на своем медицинском, а он для меня, на вроде шифровки Кэт, Юстасу. Короче, ничего я не понял.

4

Подходит ко мне минуты через две, тот, у которого борода лопатой и ласково говорит,

– Решили мы, любезный, для облегчения, так сказать, с наркоза для вас, начать. Но так как в данной, конкретной ситуации обычный наркоз, по причине загруженности вашей ротовой полости, применить затруднительно, я бы сказал невозможно, решили мы с коллегами, использовать клизму.

Тут же медсестра заходит, с этой самой клизмой в руках. Ничегошенькая такая сестричка. Я еще подумал, ну что их заставляет с такими симпатичными мордашками, клизмами заниматься? Но как увидел внушительных размеров сосуд со шлангом в ее ручках, так сразу про все забыл и замычал от возмущения.

– Не возмущайтесь, – уговаривает бородатый, – всего лишь слабый спиртовой раствор. Неужели вы думаете, что я, почетный проктолог нашего района, могу нанести вред вашему организму? Наоборот. Клизма ослабит ваш болевой порог, и окажет на вас благоприятное воздействие.

Немножко алкоголя, я думаю, вам не будет лишним?

В четыре руки подняли меня с кресла. Согнули, в позу поставили, в ту, которая у Егорыча в книге, на третьей странице описана, – Витька хлопнул по подушке, под которой лежала «Кама Сутра», – потом покажу. Так вот, верите или нет, но после клизмы я «поплыл», захорошел обо мне.

–Да ты чего? Через клизму? Действует? – не поверил Сашка.

–Еще как, – подтвердил Витька, – балдеешь быстро и никакого запаха.

–Эврика!– заорал Сашка, – выходит, через задницу залил, и никакого запаха. Беру на вооружение.

–Ты только, больше никому об этом не рассказывай, – предупредил я, – а то раз, два, и гаишники, на постах будут приказывать штаны снимать, и в «алкотестер» жопой «газовать». Рассказывай, Витя.

– За почетным проктологом, хирург подошел, в руке машинка стригущая, хитрой какой – то конструкции, я таких и не видел. А жужжит, она, как противно. Слышали бы вы. Я только и думал о том, чтоб скорей она отключилась. Видно мольбы мои, до нее дошли, и минуты через три, поперхнулась она, захлебнувшись пластмассой зеленой. Хирург, хмыкнул, но отчаиваться не стал. Тут же машинку разобрал, продул, шнур в сеть воткнул. Но видно, что-то ему не понравилось в ее жужжание. Отключил он ее, в карман сунул. А из другого кармана, скальпель достал. Я как увидел его лезвие, так и меня сразу вся жизнь перед глазами просвистала. Скальпель этот, на медицинский инструмент похож, как гильотина на овощерезку. Им впору, как мачете, тростник под корень срубать. Видел я такой однажды, у ветеринара на ферме. Он им борова выхолащивал. Вспомнив, поджал я ноги, к себе подтянул, для верности руками перехватил. Хочу закричать, сказать ему, что нормально там все у меня, что не такую уж я и длинную ветку заглотил, чтоб она до туда достала. Помычал, помычал. А толку что? Они к этому люди привычные. Замолчал, руки убрал, ноги выпрямил. Бесполезно сопротивляться. Сколько проживу, столько проживу. Им докторам видней. Но перед тем как с «хозяйством» своим распрощаться, стал я по заднему месту себя похлопывать, с надеждой, что поймут и напоследок «наркоза» добавят. Успокоился лишь тогда, когда стал он этим «мачете», по одной, иголки со щек срезать. Долго он надо мной кудесничал. Пару – тройку раз прерывался, к столу бегал, коллег поддержать. Понимая его, я не возражал. Только с каждым его возращением, к рукам его приглядывался. В состоянии они, скальпель держать? Не дрогнут ли, после очередного перерыва? Не соскочит ли он, на нос или уши? Уберегло. Закончил он через два часа. Последние полчаса самые жуткие были, у меня нервы, как струны натянулись, того гляди лопнут. Еле дотерпел. Собрались доктора опять вокруг меня. Совет держат, консилиум по их нему. Посовещались. Стали поочередно, а то и в четыре руки, за кончик ветки хвататься, что изо рта торчал, дергать за него, пытаясь вытащить. До чего додергали, что у меня глаза стали в такт их рывкам мигать. Они дерг, глаза мильк. Спасло, мня то, что в самый разгар «операции по извлечению», в кабинет докторша вошла.

Строгая такая на вид, в белой шапочке. На глазах очки большие, умная, значит.

– Я всех, кто в очках, к умным причисляю, – пояснил Витька, – а как же? Значит, увидеть хотят, то, что мы без очков не видим. Ученые – то, посмотрите, надо не надо, а все в очках. Вот и она тоже, через очки свои, сразу смикитила, что тут что-то не так.

Прямо с порога, на стаю эту, вокруг меня суетившуюся, как гаркнет, – Разойтись!

В Армии не наблюдал, чтоб так четко команды выполнялись.

5

Сразу все от меня отскочили, и у стола в шеренгу встали.

–Коллеги мои, праздные, – говорит докторша, – вы хоть бы Лаврушки пожевали. А то от вашего застолья наверх такой амбре идет, что у меня две роженицы, досрочно на свет ребятишек выдали.

А остальные, надышались так, что танцы устроить требуют. Сказала, что схожу, попробую договориться, а то они уже сами к вам собрались.

Головы в шеренге вниз наклонились, но каких – то пререканий, или оправданий, ни – ни.

–Будем считать, что договорились, – посмотрела она на докторов, а потом подошла ко мне, – а здесь у нас что? – челюсти, ловко так, мои раздвинула, и чуть очками по зубам не елозя, разглядывать стала.