Иллюзия неодиночества
А вокруг действительно была тишина. Егорча успокаивался, окидывал взглядом бревенчатые стены, останавливался на мутном пятне окна и укладывался заново. Эта непривычная по первости мертвецкая тишина словно проникала и в самого Егорчу, окутывая его защитной пеленой, вовлекая полноправной частицей в окружающее безмолвие.
Погода менялась с характерной для этих мест непредсказуемостью. Если вечер, бывало, утопал в невесомости абсолютного беззвучия, то наутро Егорча не раз просыпался под гудение ветра в кронах и шум прибоя, отчетливо доносившийся с побережья.
Егорча согревал нутро терпким крепким чаем и отправлялся на берег. Проверял вытащенную с вечера лодку. Покрытые белыми бурунами крутые волны остервенело штурмовали остров, разбиваясь белыми брызгами на мысах и раскатываясь белой шипящей полосой по пологому песчаному мелководью.
В такую погоду, ей-богу, славно было бы неспешно, со смаком пить горькую, слушая уютное потрескивание сосновых поленьев в печи. Цеплять бы еще вдогон хрусткую квашеную капусту и сочно вгрызаться зубами в тугие малосольные.
* * *После ухода Сони Егор пропил ровно месяц. Деньги, которые он занимал у всех подряд, Егор отдавать не собирался. Не было смысла дорожить хоть кем-то. И тем более дорожить собой. Все окружающее Егора слилось в размытую полосу пробегающего перед пьяным взором чужого холодного мира. Воспоминания тех дней рваными кусками вихрились в воспаленном сознании, никак не складываясь в мозаику хоть какой-то хронологии.
Видимо, в один из таких дней Егор как раз и оказался на углу набережной Карповки и Петропавловской. Стылый осенний ветер выдувал остатки тепла, задирал полы незастегивающейся куртки. Егора трясло с утра. У кого взять денег сегодня он еще не придумал.
Наблюдая за проезжающими трамваями, Егор докуривал последнюю из пачки и думал отчего-то, что он сродни этой жиже, выплескивающейся из рельс под колесами. Будто бы город выдавливал его из себя. Как ненужную ржавую грязь, хлюпающую брызгами.
К тому моменту, когда ему удалось выпасть из запоя в окружающую действительность, отношения с хозяйкой квартиры оказались безнадежно испорченными. Испитый, одутловатый Егор наскоро сменил квартиру на комнату в коммуналке, истратил последние деньги на переезд и холостяцкое обустройство и занялся поиском работы. Предыдущая, понятное дело, была бесповоротно утрачена. Егор не помнил, когда и как была заблокирована его симка, да и по большому счету был рад этому. За расчетом он не поехал.
Рентабельность ценообразования, тщательно им скрываемая в угоду своих серых схем работы с поставщиками и явно всплывшая на поверхность пред очи руководства за время его отсутствия, однозначно свидетельствовала бы не в пользу Егора.
Это в полной мере подтвердила случайная встреча с Витькой Коротниковым. Витька работал в отделе комплектации, пересекались они с Егором по работе редко, но, как говорится, поддерживали ровные отношения.
– О, Егорыч, здорово, – Витька широко искренне улыбнулся и протянул руку.
– Здорово, Вить.
– Ты в курсе, что у нас по поводу тебя творится, не? Тебя служба безопасности разыскивает везде, где только можно. Телефон тебе оборвали. Труба отключена, по домашнему говорят типа «не проживает такой». Собирали все отделы у коммерческого, говорят, схемы вскрылись и недостачи.
– Да ладно, Витек, – вяло улыбнулся Егор. – Бывает. Спасибо, конечно.
– Наши-то тоже ничего о тебе не знают. Никто не в курсах, что ты, где ты. Но ты смотри.
– Ага, я смотрю. Ты сам-то как?
– Да все ровно, как обычно. Дела, текучка.
– Ты не говори никому из наших, Вить, что видел меня, ладно? Так уж на всякий случай.
– Да не вопрос, Егор. Мне-то фиолетово, по большому счету. Ты что сейчас, где?
– В свободном полете.
– Ясно. В семье-то нормально?
– Нормально. Ну, бывай Витек, удачи тебе.
– Давай.
* * *Вспоминая долгими одинокими вечерами на острове всех тех, кто его раньше окружал, Егорча с удивлением отмечал, что не находит в своем сердце ни малейшего отклика, похожего на сожаление по утраченному. Вся эта людская толпа, проплывшая когда-то безликим смазанным потоком мимо, не оставила ни одной значимой зарубины в памяти Егорчи.
В то же время остров создавал вполне ощутимое состояние умиротворения и единения. Егорче казалось, что он полноправный компонент какого-то закрытого сообщества. Возможно, так представлялся ему его остров. Выхаживая побережья и пересекая лесистые взгорки, Егорча полнился мыслью, что он здесь свой. На самом деле так, наверно, и было. Участие Егорчи в жизни острова протекало незаметным присутствием. Тонкие дымки сушняка над крышей избы вечерами, редкие выстрелы для пропитания, обсыпанная чешуей хвоя под вешалами.
Егорча заготавливал дрова. После сытного обеда время для плодотворного труда было самое то. Кряжистые смоляки Егорча выборочно валил в центре острова. Чурки шли на поленья для печи, порубленную мелочевку Егорча складировал под навес, используя после в костер для дневной готовки.
Самое сложное заключалось в транспортировке. Таскать дрова приходилось большей частью на себе. Егорча был даже счастлив ощущать наутро приятную ломоту в натруженных плечах и руках. Ощущение пробегающих импульсов. Ощущение силы. Той, которой недоставало тогда.
* * *Егор возвращался реально навеселе. Начали в офисе после шести с шампанского. По случаю дня рождения. После текила, как положено. С солью с тыльной стороны ладони. Лимон. Виски, коньяк, водка, бальзам. Догнавшись пивом с попутного ларька, Егор неровным шагом двигался к метро, петляя кривыми подворотнями Петроградской стороны. За одним из углов его настиг «момент истины».
– Чувак, чо, закурить-то есть, а?
– Не вопрос, ребят. – Егор протянул раскрытую пачку.
Запомнил он только первый сокрушительный удар в нос. Потом, видимо, Егора долго пинали. Когда он очнулся, лежа около воняющей застарелой мочой стены, долго не мог подняться. С носа капало на рубашку, куртки не было. Карманы были пусты.
Пожалуй, несколько странно, но именно в тот самый момент, когда Егор стоял, шатаясь и придерживаясь рукой за стену, пытаясь остановить обильные, густые, бурые капли из разбитого носа, он вспомнил события десятилетней давности. В то лето Егор отдыхал у дальних родственников, в глухой деревне. Коротая вечера с местными девчонками и полузабытыми друзьями детства, Егор упивался разными номерами отечественной «Балтики» вперемешку, не гнушаясь убойной и модной в то время «девяткой».
В один из таких вечеров, тусуя на заднем крыльце деревенского магазина с привычной компанией, Егор заприметил одинокого «бича», копающегося в близлежащей помойке. Это был дед лет шестидесяти, аккуратно промышлявший по поселку сбором бутылок, бесхозного металлолома и прочей требухи. Основной капитал дед Евсей делал на зиму на летнем сборе ягод для финнов, но Егор об этом не знал. Бравируя столичным пренебрежением к так называемым отбросам общества, Егор запустил очередную пустую бутылку из-под пива с навесом в угрюмо согнутую спину «бича» Евсея.
Попал, однако же, в голову. Малолетки, с хмельным восторгом наблюдавшие за перформансом, тихо ахнули. Порожняя бутылка, отскочив от головы деда Евсея, звякнула о камень и откатилась в сторону. Егор тихо, внутренне выдохнул и расправил поникшие было плечи. Евсей же истово перекрестился на затянутые осенними облаками небеса и, подхватив свою видавшие виды коляску, направился к группе молодежи, восседавшей на заднем крыльце магазина.
– Егор, ты что? – шептала ему полногрудая Настя. – Ты же убить его мог.
– Нормально все, Настен, – отмахнулся воспрявший Егор, открывая очередную пива.
Ему явно нравилось, что Настя считает его «своим», ревностно оберегая от прочих заигрываний со стороны возможных соперниц. Все медляки в сельском клубе для Егора были надежно забронированы Настей, которая явно умело манипулировала своими юными упругими прелестями и прозрачными полунамеками о готовности к «тому самому».
Тем временем Евсей подтянул свою двухколесную, набитую отребьем развалюху к кучке молодежи и, ни к кому конкретно не обращаясь, вопросил:
– Во как двинуло-то, ребят, а? Как с неба будто?
– Да уж, дед, – ответил Егор, паскудно ухмыляясь.
– Я-то думаю, как так можно ли, – продолжал Евсей.
– Тут, дед, дело такое. Не знаешь, где найдешь, как говорится, – сказал Егор.
– Неисповедимы пути Господни, – ответил дед Евсей и, ухватив крепче ручку тележки и сдвинув засаленный картуз на затылок, двинул мимо.
– Ну, Егор, – сказала Настя.
– Да чо нам, кабанам, – Егор игриво притянул подружку к себе.
Такой вот случай вспомнился Егору. И отчего-то ему было действительно жалко одинокого деда Евсея именно сейчас, а не тогда.
* * *Егорча не тяготился своей одинокостью. Даже скорее сознательно избегал нечастых встреч с местными. Летом бывали еще залетные туристы. И наши, и финны-байдарочники. Ставили свои палаточные бивуаки, жгли яркие ночные костры.
Егорча, бывало, наблюдал за ними из укромных, хорошо известных ему мест. Ловил обрывки разговоров, жадно хватал взглядом обнаженные фрагменты тел редких туристок. Осторожно отгонял прилипчивую мошкару, щурился сквозь густую листву.
После того, как уезжали непрошеные гости, Егорча внимательно осматривал место стоянки. Тщательно закапывал неубранные остатки мусора, брезгливо посматривал в сторону импровизированных ям-туалетов.
Управившись ближе к вечеру с очередной сухостоиной, Егорча счел, что на сегодня с дровами достаточно. Подхватил в сенях белое пластиковое ведерко на десять литров, неспешно отправился на берег за водой.
Озеро хмурилось, вечерея. Средней силы волна окатывала прибрежную гальку, пенясь и пришептывая. Дальние берега уже скрывались в предвечерних сумерках, и оттого остров казался Егорче еще более замкнутым обособленным миром, приютившим его и укрывшим от мира другого, внешнего и чужого.
Егорча зашел в воду, уберегаясь набрать в сапоги через край, наскоро разогнал прибрежную муть, зачерпнул. Песчинок, что поднимаются волной со дна, не избежать, но это ладно. В ведре осядут. Ощутимо задувало. Воротник хлестал по щеке с подветренной стороны.
Отчего-то подумалось, что он сам, вроде такой песчинки, был кидаем волнами из стороны в сторону, пока не осел на своем тихом уютном дне, укрывшись от мирских непогод.
Егорча постоял еще чуток на берегу, повернулся и скрылся в густом подлеске прибрежья.
Глава 2
Леший
Прошло два года размеренной жизни Егорчи на острове после того, как он волею судеб оказался выброшенным из привычного городского окружения. Скорее, привычной уже стала жизнь нынешняя. Неторопливый быт отшельника со временем был отлажен Егорчей до сезонности. Пробами и ошибками, но Егорча уже знал, когда уделить время заготовке припасов на зиму, а когда, наоборот, лучше отсиживаться возле печи, пережидая суровые непогоды. Летом Егорча валил сушняк, запасая дрова на долгую зиму, осенью промысловил сетями рыбу.
Городские воспоминания по-прежнему врывались во снах, но уже реже и не так болезненно, как поначалу. Уже не приходилось по нескольку раз за ночь просыпаться с криком в холодном поту, упираясь взглядом в низкий дощатый потолок. Хотя Егорча до сих пор помнил первые полгода жизни на острове, когда каждая ночь сквозь тревожный отрывистый сон обволакивалась липким ужасом кошмаров. Хуже всего было не от потерь, повторяющихся во снах. Больнее было от собственных ощущений, заново возвращающихся ситуаций.
* * *В тот вечер генеральный директор, пребывая в благостном расположении духа, сделал Егору неожиданный презент.
– Ты у нас, Егор, все больше и больше по встречам ездишь разного уровня. Я тут подумал, что представительский портфель тебе как раз и не помешает. Вот держи-ка. Это настоящий «Монблан». С таким не стыдно в любую дверь, что называется, зайти.
– Ох, спасибо, Даниил Владимирович. Действительно шикарная вещь.
– Вот-вот. Тут места как раз и для бумаг, и для ноута.
– Да. Спасибо вам, Даниил Владимирович.
– На здоровье, Егор. Владей и добивайся новых успехов на благо компании.
Вечером Егор действительно отправился домой с ноутбуком в портфеле. Имело смысл подбить отчетность к итоговому ежегодному совещанию, а для этого требовалось перелопатить, что называется, кучу цифр. В метро, несмотря на поздний час, было людно, и Егор привычно притулился возле скамейки у самых дверей. Через две станции в вагон ввалилась шумная разномастная компания. И, конечно, нетрезвая. Егор, как правило, старался избегать такого соседства, однако демонстративно переходить на другое место в этот раз отчего-то не решился.
Кроме трех девчонок лет семнадцати в этой команде, как ни странно, оказались несколько молодых людей, которых никоим образом нельзя было отнести к одной компании. Среди них присутствовала пара представителей типичного дворового быдла в спортивных костюмах с бритыми головами и явный мажор рэперского пошива, в неизменных широких штанах и кепке с длинным козырьком.
За шумом электрички Егор так и не уловил, отчего и когда беседа его попутчиков переросла в явно агрессивную, однако события развивались стремительно. Прямо перед носом у Егора. Один из представителей «гопоты» прямо посередине перегона казалось бы ни с того ни с сего нанес несколько молниеносных ударов в лицо рэперу в кепке.
Никто из рядом стоящих пассажиров даже не успел как-то среагировать. А скорее, и не особо стремился. Кровь с разбитого носа тут же, еще во время серии последующих ударов, брызнула на белую рэперовскую толстовку и на «Монблан». Егор, очнувшись от легкой задумчивости, предпринял поспешную попытку ретироваться и тут же получил увесистым ботинком в зад.
– Ты-то куда, лошара? – кричало вслед разбушевавшееся быдло. – Быстро сюда, ссыкло, ща тоже выхватишь.
Егор, не оглядываясь, протиснулся между двумя дородными гражданками, полнясь надеждой, что они своими телесами хоть на время задержат преследователя, дав Егору выскочить на следующей станции. Тем временем остальные участники этой компании кое-как ухватили разбушевавшегося товарища за одежду, не дав ему отоварить еще кого-нибудь, кто попадется под руку. Рэпер в кепке непонимающе стоял у вагонных дверей, склонив голову и капая крупными алыми каплями прямо на пол.
Компания вышла на следующей станции. Егор подавленно стоял остаток пути среди пассажиров и старался незаметно оттереть след от ботинка у себя на брюках. И кровь на портфеле. Глаз он не поднимал. Ему было стыдно за себя.
* * *Раз в год Егорче приходилось основательно править избушку. В свое время подсказал ему ее тот самый дед, у которого Егорча после побега из города приобрел самое необходимое для своей жизни на острове, включая моторку, снасти и ружье.
– Смотри, парень. Дело твое, дело молодое, – сказал Егорче дед тогда, в первый раз. – У каждого в жизни бывает, что бросить все хочется. Мне-то неведомо от кого и от чего ты бежишь. Заимку прибереги уж, присмотри. Я по возрасту давно тудой не езжу, хотя места вокруг на рыбу знатные. Вроде все тебе рассказал, что по первости потребоваться может.
Спустя зиму Егорча латал крышу, а через год с великими трудами выправил заметно осевший угол. Одному управляться было тяжело. С местными Егорча хоть и сталкивался, но держался особняком.
Редкая необходимость заключалась в том, что следовало все же покупать за деньги. Нехитрая одежда, мыло, боеприпас с топливом, соль, спички и прочая необходимая в быту мелочевка. Часть денег, увезенных из города, была припрятана прямо на острове. Оставалось еще прилично, где-то миллион сто с копейками.
Последний год Егорче помогал при оказии Пахом, мужик лет пятидесяти пяти, еще достаточно крепкий. Он время от времени промышлял охотой на медведя либо промыслом лосося и потому наведывался на острова частенько, когда моторкой, когда «бураном», в зависимости от времени года. Встречались они примерно раз в два месяца, хотя бывало и реже.
Последний раз Пахом пришел на новом моторе с деревни недели с полторы назад, привез чаю и патронов к ружью. Пахом частенько привозил кучу полезной мелочи, бывало, Егорча брал что-либо, бывало, отказывался. В любом случае обмен был справедливый, расплачивался он деньгами из своих запасов.
– Здорова, Егорча! Гля, какой агрегат я прикупил!
– Здоров, Пахом. Сколько лошадок?
– Пятьдесят, вот ей-богу. Да для моторки моей самое то, Егорча.
– Согласен, Пахом. Привез?
– Все путь путем. Папиросы, патронов. Водки взял. Водку будешь, Егорча? – Пахом расплылся лицом в морщинистой улыбке и подмигнул сразу два раза подряд.
– Спасибо, Пахом. Ты же знаешь, от этого и бежал. Не употребляю я.
– Да знаю, знаю. Чаем-то угостишь?
– Конечно. Пойдем до избы.
К вечеру запалили костер. Пахом размеренно пригубливал от поллитры, Егорча поддерживал ровное бездымное пламя, подворачивая поленья, и слушал Пахома. Плотно поужинали, сварив привезенной им тушенки с картошкой. Особо жаден был Егорча до свежего хлеба.
Ближе к ночи Пахом засобирался до своей заимки.
– Ты смотри, паря. Тут недавно Лешего опять видели в лесах. На острова он вряд ли попадет, но ты, коль зверем промышляешь по осени на материке, будь осторожен все же.
– Добро, Пахом. Поберегусь.
Вместе вышли на берег. Было темно. Озеро лениво плескалось о прибрежные камни. Пахом сноровисто столкнул свою лодку в воду, широко шагнул два раза по мелководью и привычно, не черпнув голенищем, запрыгнул на нос. Поднял руку в прощальном жесте.
– Лешего уберегись все-таки, Егорча. Опасен он, говорят.
– Счастливо, Пахом. Спасибо тебе.
Про Лешего Егорче стало известно еще в прошлом году. Неизвестно с чего у мужика так поехала крыша, вроде и водку он пил не больше и не меньше других. Звали его Женька, женат не был ни разу, так и жил бобылем к своим сорока годам. В одну из ночей пробрался Женька в сельскую школу. За неимением особых ценностей сторожихой там была приставлена бабка Лукерья, которую он и искромсал за ночь топором в мелкое крошево, после чего скрылся в лесах.
Поймать сразу Женьку так и не смогли, вот он и появлялся время от времени, промышляя воровством и разбоем. Неизвестно, как и где он выживал и добывал пропитание. Те, что случайно видели его, хоть и издалека, говорили, что зрелище было отвратным. Заросшее дикое существо, потерявшее человеческий облик. Отсюда и пошло со временем Леший да Леший. В розыске он, понятное дело, у милиции числился, да где там его искать свистать по лесам, коль на всю округу в восемьдесят километров всего один участковый. Который и то две недели из каждого месяца в исправном запое.
* * *Егор долгое время помнил, как он первый раз ушел в конкретный запой. Было это еще во время бурной студенческой юности. На третьем курсе Егор по причине неуспеваемости вынужден был отправиться не без помощи родителей в формально оформленный академический отпуск благодаря человечности и взяточничеству декана.
Проработав от безделья три месяца на заводе, Егор в одну из солнечных пятниц возвращался со смены домой. С весомой получкой во внутреннем кармане куртки. Путь лежал мимо общаги, куда он и завернул пропустить с пацанами по пивку. Пропускали три дня подряд. На четвертый день Егор проснулся в постели у Майи. Без получки. Майя была с Лахденпохьи и училась курсом младше Егора.
– Майка, сколько времени? – спросил Егор, с трудом открыв глаза.
– Одиннадцать, Егор.
– Черт, мне ж на работу. Сегодня что, понедельник уже?
– Вторник, Егор.
– Да ты что? Черт, меня же уволят. Я родителям хоть звонил?
– Звонил, звонил. Ты тут что только не делал за эти дни. Мы тебя уже от вахтерш прятали потом, начиная с воскресенья, когда ты три бутылки водки разбил прямо в пакете на первом этаже.
– Беда, Майка. Ни черта не помню. Что на работе-то говорить?
– Скажешь, что заболел.
– Ты это, Май. Все, что было между нами тут, это случайно, что ли. Ты не в обиде? Все нормально?
С завода Егора все-таки уволили. Расчет был поводом для следующего загула. Майя с ним больше не разговаривала.
* * *Дезертиров Егорча обнаружил в конце сентября, под Банной горой. Это место было на материке, недалеко от острова. По осени Егорча часто делал вылазки на материк в надежде подстрелить чего-нибудь покрупнее из дичи. Укладывал в лодку пару плотных мешков и топор. На гребях пересекал проливы, экономя топливо, прятал моторку в укромной загубине. Зарядив оба ствола, сторожко направлялся от побережья вглубь леса, не спеша поднимаясь по пологому склону к Банной горе. Удачей выпадал сохатый. Правда, удача такая была редка. Мясо Егорча коптил на костре за несколько дней и убирал в кадушках в схрон, вырытый загодя подле избушки.
В тот день Егорча несколько раз натыкался на свежие лосиные следы, но, идя от озера, оказывался постоянно с наветренной стороны, а в таком случае подобраться на выстрел становилось невозможно.
В распадке, под раскидистыми лапами угрюмой ели и обнаружил Егорча двух мертвяков в камуфляже. Погранцы. Пролежали они, судя по виду, недолго. По возрасту обычные срочники, ну, может, после первого года службы. «Странно», – подумал Егорча. На самострел не похоже. И тем не менее мертвяки валялись, раскинувшись в стороны друг от друга, словно пальнули разом в упор.
Автоматы валялись тут же подле. У первого бойца, видимо, выпав из рук сразу после выстрела. Второй же сжимал рукоять, так и держа палец на спусковом крючке. Первым делом Егорча аккуратно отложил в сторону оружие. Второй автомат пришлось вытаскивать из сжатых намертво пальцев с помощью ножа.
Прикасаться к белой коже мертвеца Егорча не решился. Едва касаясь, брезгливо проверил карманы. Документов не было. Засаленные «стольники», пара мятых пачек сигарет, зажигалки. В пакете, тут же под елью, Егорча обнаружил заплесневелый хлеб, три банки армейской тушенки с госзапаса в жестяных банках и без этикеток. Отчего-то постоял с минуту, думая о матерях этих парней. Хоронить не стал. Взвалил на плечо два «АКМа», пошел, не оглядываясь.
Вернулся Егорча на то же место спустя день, с лопатой и топором. Вырубал ягель с дерном тут же неподалеку, долго копал старенькой лопатой неподатливую землю. Осилил часа за три неровную яму с полметра глубиной. Осторожно, ухватившись за «берцы», перетащил туда покойников, наспех закидывал землей. После нарубил с близстоящих елей густого лапника, накидал поверх ямы. Больше в то место Егорча не возвращался, стараясь обходить его заведомо стороной, если случалось проходить мимо Банной горы.
Автоматы были большой удачей. Старенькая двустволка уже давно едва на ладан дышала, а тут такое богатство. Егорча после вечером пересчитал в избе боезапас, прихлебывая крепкий чай из горячей кружки. Оба магазина были почти полнехоньки, всего без нескольких выстрелов. Егорча как смог вычистил автоматы, досконально разбирать не решился по незнанию. Один схоронил на чердаке в мешке под слоем песка, что был отсыпан поверх дощатого потолка. Как раз супротив того угла, в котором была зарыта часть городских денег. Со второго сделал пробный выстрел. Автомат был пристрелян, и Егорча остался очень доволен случайными приобретениями.
* * *Это была какая-то эйфория. Во-первых, Егору одобрили кредитную карту банка «Русский Стандарт». На пятьдесят тысяч. Во-вторых, он купил пневматику. В магазине на «Горьковской». Сразу после частичного обнала карты. Точная копия пистолета «Макаров». Баллоны с газом. Шарики. Как гасить кредит с чудовищными процентами, думать не хотелось. Да и было недосуг. Егор сидел на балконе своего второго этажа и не спеша напивался пивом. Вечер пятницы, впереди выходные.
Тем временем внизу, на детской площадке пили бомжи. Двое мужчин и трое женщин. Хотя женщинами их назвать уже было затруднительно. Егор пропустил момент конфликта и выглянул из-за оградки балкона только после истошных криков «прекрасных дам». Бомжи ожесточенно дрались. Егор зарядил «макара», тщательно прицелился и выстрелил. Он успел пальнуть еще несколько раз, пока бичье не сообразило, что их расстреливают. И, прекратив потасовку, стало оглядываться по окнам и балконам близстоящих домов. Егор подсматривал за ними сквозь оградку, сжимая в потной ладони свой «макар». Он был пьян и счастлив.
* * *Оставались последние дни осени перед ледоставом. Егорча каждый день отправлялся на материк. Проливами на моторке старался пройти с самого утра. Волна уже была по-осеннему крутобокой и, бывало, к полудню разгонялась на ветру даже в проливах. Брал с собой один из автоматов, небольшой запас еды и почти весь день проводил в поисках добычи. Егорча старался ежедневно менять направления маршрута, когда удалялся от берега вглубь лесов.
Ориентироваться приходилось большей частью на ветер, который в последнее время все чаще уверенно поворачивал на северный и дул не останавливаясь. За последние пару недель Егорча исколесил уже, казалось, округу вдоль и поперек, однако на сохатого в этом году по осени особой удачи не было. Не попадались.