Охота на Динозавра

– Готов к любому заданию, только, если позволите, схожу к стоматологу.

– То-то я гляжу у тебя щека припухла! – проявил недюжинную наблюдательность Ухов. – Сходи, конечно. Страшно?

– Страшно, – не стал хитрить Быстров. – Болит, собака, сил нет.

– С бандитами с глазу на глаз оказаться не боишься, в притоны ныряешь, как в речку, контрабандистов ловишь, а тут… – Начальник осуждающе покачал головой. – Пойдем поговорим.

В кабинете полковник остановился у стеллажей, заставленных собраниями сочинений Маркса, Энгельса, Ленина, а также вишневыми томами «Резолюций…».

– Где спрячешь ветку? – спросил он.

– В лесу, – незамедлительно ответствовал Быстров.

– А камень?

– В горах.

– Хочешь утаить, где положишь?

– На виду.

– Молодец. С логикой на «ты». В психологии разбираешься.

Быстров зарделся от похвалы. Ухов между тем достал с полки толстенный том Маркса-Энгельса и сказал:

– Полистай, интересно.

– Это приказ? – вызывающе спросил Быстров.

– Ты еще письменного потребуй!

Матвей взял книгу, открыл и оторопел. Графики, схемы, копии донесений, справки, рапорты… А на первой странице каллиграфическим почерком выведено: «Динозавр».

– Вот так-то, – усмехнулся полковник. – А ты меня, должно быть, за ретрограда-старогвардейца держал. Это, – Ухов показал на полки, – мой личный архив. Как видишь, не запирается, а сохранность гарантирована. Кого нынче эти книги интересуют? Только крайне правых и крайне левых, чтобы ругаться аргументированно. Ну, еще историков и журналистов. Но этим в мой кабинет путь заказан.

– Мне и в голову не пришло бы, – признался Матвей.

– Если мысль не приходит в голову, она не приходит никуда! – веско произнес начальник.

– Спасибо за доверие! – сказал Быстров.

– Не благодари. Нет у меня другого выхода, а так, может, и не открылся бы я тебе. Лишь ты и справишься с этим делом, а оно в высшей степени необычное. И смертельно опасное.

– Не впервой, Николай Семенович.

– Такое, пожалуй, впервые. Сядешь?

– Вроде не за что!

– А? Тогда присаживайся.

Ухов опустился в кресло, Матвей занял стул напротив.

– Значит, такое дело. Учти, из моей… – Полковник поискал слово, нашел: – Из моей коллекции. Слушай. Есть в городе некая личность, Сидоров Иван Петрович, рядовой инженер рядового стройтреста. И ничем этот Иван Петрович вроде бы не примечателен: холостяк, живет один в однокомнатной квартире на Октябрьском поле, не пьет, не курит, до женского пола не падок. Короче, обыкновенный законопослушный гражданин. На первый взгляд! И на второй тоже. Однако сдается мне, не все тут так элементарно. Почитаешь, – Ухов хлопнул рукой по книге-досье, – поймешь. Это противник, которого ни у меня, ни у тебя еще не было. Умный, хитрый, властный, сильный. Настоящий динозавр! И не один он… Верю своему чутью розыскника, а оно мне подсказывает: стоит он во главе какой-то таинственной и могущественной организации.

– И чем она «знаменита», эта организация? – спросил Быстров, подобравшийся, как гончая на охоте.

– Я же сказал «таинственной»! – нахмурился Ухов. – То-то и странно, что она никак себя не проявляет. Порой кажется, будто ее и нет вовсе. Но я-то знаю: есть она, действует – нюх меня еще никогда не подводил. Ах, как же ловок этот Сидоров! Ну, абсолютно нечего ему инкриминировать! Дорогу, и ту переходит исключительно на зеленый цвет.

– Да-а, – протянул Матвей, – та еще штучка.

– Перейдет дорогу, – продолжал полковник, – и оборвет «хвост». Начисто! Но как бы случайно. Лучших топтунов за ним посылали, да все напрасно: уходит от слежки! Исчезает, а потом объявляется как ни в чем не бывало. Пытались мы кое-что предпринять против него… Тщетно! Чист, как стеклышко. Скользкий, как угорь. Не ухватить. Я так думаю, знал он о наших приготовлениях.

– Неужели кто-то из наших «стучит»?

– Не хочется верить, однако другого объяснения не нахожу. Но кто? Это тебе тоже предстоит выяснить.

– Выясню! – грозно сказал Быстров. – Вытащу на свет Божий. И покараю.

– Только не самосуд, – осадил агента Ухов. – Народ судить будет! И не забывай, главное для тебя – Сидоров. Имей в виду, работать будешь один, без подстраховки, без прикрытия, на свой страх и риск. Дело я уже закрыл, вновь заводить не имею формальных оснований, потому-то оно теперь в моей коллекции. Если погибнешь, похороним без почестей. Такие вот пироги.

– С котятами? – поинтересовался Матвей. – Их едят, они пищат.

– Не знал, что ты кошек не любишь. Придется полюбить. У Ивана Петровича Сидорова кот есть сибирский. Он его по вечерам на поводке выгуливает.

– Я тоже перед сном променад делаю.

– Это хорошо. Для здоровья полезно. В общем, в курс я тебя ввел.

– Больно краткий курс…

– У меня и такая книга есть, – кивнул Ухов. – Ну что, берешься?

Быстров ответил просто:

– Согласен.

– Не сомневался в тебе, сынок. – Глаза полковника предательски блеснули.– Не подведи.

– Не подведу, Николай Семенович. Вижу, верите в меня. Спасибо, –сказал Матвей. Встал и отчеканил: – Постараюсь оправдать.

– Ты уж постарайся, голубчик, – растроганно произнес Ухов. – Сделай подарок к пенсии. Уважь, поймай мне эту … .

– Ты уж постарайся, голубчик, – растроганно произнес Ухов. – Сделай подарок к пенсии. Уважь, поймай мне эту рептилию.

– Поймаю! – пообещал Быстров.

Он взял досье и покинул апартаменты полковника, еще раз услышав на прощание: «Надеюсь на тебя, сынок!». Ухов назвал его так от полноты чувств, не зная, что удачливый опер, ставший специальным агентом с правом применять оружие тогда, когда сочтет нужным, и против всякого, кто станет на его пути, – действительно его сын, его кровь. Об этом Матвею в день совершеннолетия рассказала мать, Ольга Савельевна Быстрова, в прошлом классная шифровальщица. До того Матвей думал, что его отец летчик-испытатель, погибший в одном из рискованных полетов. А выходит…

Мать объяснила: их грешная связь могла порушить карьеру Николая Семеновича. Тот был женат. Супруга его, сущая мегера, делала все, чтобы муж как можно быстрее занял причитающееся, как она полагала, место в высших эшелонах власти. Для этого она не гнушалась ничем: ни лестью, ни интригами, упорно забывая о таланте Ухова. А тот был по-настоящему талантливым розыскником, этим, а не стараниями супруги, стяжая славу, уважение коллег и преступников всех мастей.

Ухов и впрямь быстро двигался вверх по служебной лестнице, и Ольга Савельевна предпочла отойти в сторону, дабы не мешать этому восхождению, и даже подала рапорт с просьбой об увольнении из органов. Ей не стали чинить препятствий, а вот Николай Семенович недоумевал, злился, обрывал телефон, добиваясь встречи. И они встретились. «Как же так, Оленька? – спрашивал Ухов. – На кого меня бросаешь?». Ольга Савельевна была непреклонна: «Так надо, Коленька. Так надо! Иначе съедят тебя партком с месткомом. Какие пятна на биографии и кителе! А для дела нужно, чтобы ты на посту был! Не звони мне больше». И она ушла – от Ухова и со службы. А через семь месяцев родился сын. Коленьке Оленька о Матвеюшке не сообщила. Не сказала и тогда, когда узнала, что супруга Ухова, страдавшая от бесплодия и уремии, отдала Богу душу, отравившись собственной мочой.

Выслушав исповедь матери, Матвей не воспылал ненавистью к отцу. Напротив, решил быть с ним рядом. Храня тайну, он должен стать лучшим. Вот тогда, может быть…

В том числе и об этом подумал Быстров, перелистнув последнюю страницу досье. Однако он не был бы специалистом высочайшего класса, если бы позволял себе надолго отвлекаться от существа проблемы или переносить центр тяжести своих размышлений на то, что в данный момент не являлось первоочередным. Сейчас самым важным было ДЕЛО, и Матвей сосредоточился на нем, хотя ни одной дельной мыслью касательно него пока похвастаться не мог.

Да, прав отец, непрост Иван Петрович Сидоров, ох, непрост! Воистину динозавр! Обезопасил себя, не подступишься. И организация его так законспирирована, что внедриться – проблема.

Матвей прикрыл веки и стал перебирать факты, почерпнутые из секретного архива Николая Семеновича Ухова. Тренированная память услужливо переворачивала страницы досье. «Просмотрев» все сто тридцать семь страниц, Быстров огорченно вздохнул: не за что уцепиться!

Он встал и подошел к окну. Стекла его были сероватого оттенка. После того, как Чижик, правая рука Хромого Хомы, пытался достать его из снайперской винтовки, в рамы вставили бронированные стекла. Чижик, к счастью, промахнулся, угодив в лампу под потолком. С той поры Матвею приходилось довольствоваться настольной, поскольку выдать новую люстру завхоз отказался наотрез.

За окном кипела жизнь. Торопились пешеходы, сновали машины, подмигивали светофоры. «Не тому Хома доверился, – подумал Быстров. – Надо было левой руке – Снегирь бы не промазал». Он вспомнил предсмертный взгляд Хромого Хомы. Даже покидая свое бренное тело, тот не желал мириться с поражением, все норовил дотянуться до валявшегося в метре от него «ругера» сорок пятого калибра. Матвей не испытывал сострадания к бандиту, слишком много зная о его «подвигах»: чересчур много трупов оставлял тот позади себя. И не было в нем ничего человеческого… Впрочем, нет, одна человеческая страсть ему не была чужда. Хома был страстным орнитологом, ставя мир птиц куда выше рода людского. Он даже своим подручным давал «пернатые» клички: Чижик, Снегирь, Зяблик… Сейчас он умирал, а бездыханные Чижик и Зяблик лежали в углах комнаты, разбросанные выстрелами Быстрова.

…Выстрела Быстров не услышал. В стекле перед глазами возникла дырка, тут же обожгло щеку. За спиной что-то глухо стукнулось о паркет, но Матвей не оглянулся. Он распахнул створки окна. Перевесился через подоконник, не думая о том, что теперь представляет собой отличную мишень. Наметанным глазом сразу определил, что стреляли из белого «мерседеса», остановившегося на эстакаде якобы из-за поломки, а сейчас сорвавшегося с места. Матвей вскинул руку к кобуре, но та была пуста: оружие мирно покоилось в сейфе. Непростительная ошибка!

Быстров проводил глазами роскошное авто и не без труда вернул стальные рамы в исходное положение.

Пуля срезала шнур от лампы, болтавшийся под потолком, и Матвей подивился дальновидности завхоза. Далее пуля влетела в узкую щель между дверцами платяного шкафа.

Парадная шинель была безнадежно испорчена. На груди зияла рана с обуглившимися краями. Быстров запустил руку в складки шинели, покопался там и достал конический кусочек металла. Нечто подобное он и ожидал увидеть. Это была специальная пуля с титаново-кадмиевой оболочкой и ртутным наполнением. А стреляли, конечно же, из «винчестера-КХТ4301ВМ». Перед таким снаряжением никакая броня не устоит!

Матвей взглянул в зеркало, врезанное в дверцу шкафа. На щеке алело маленькое пятнышко. На сантиметр левее – и он остался бы без челюсти, на два сантиметра – без головы.

Может, пуля тому причиной, но вдруг страшно разболелся зуб. Однако Быстров не думал о предстоящем визите к зубному врачу, он думал о смешном динозаврике, болтавшемся за задним стеклом улепетывающего «мерседеса». Совпадение?

– Я найду его, – сказал он. – Я обязательно найду его, … .

– Я найду его, – сказал он. – Я обязательно найду его, папа.

Итак, Динозавр. Отныне Иван Петрович Сидоров, этот псевдостроитель и квазиинженер, будет именоваться только так и не иначе. Лучшего имени не достоен.

Но как подобраться к логову? На этот вопрос ответа у спецагента не было. Он решил не ломать попусту голову, которая к тому же работала с перебоями, – зубная боль не позволяла мыслям собраться в группу, состоящую более чем из трех единиц. Для начала – к стоматологу, а там, глядишь, что-нибудь дельное и посетит.

Матвей отомкнул сейф и достал оружие. «Парабеллум» в кобуру, «лилипута» за резинку носка, нож в один карман, наручники в другой. Полный набор. После сегодняшнего покушения надо быть во всеоружии. Закончив экипировку, он вышел из кабинета.

«Жигуленок» завелся с полоборота. Быстров вырулил на площадь и влился в поток автомобилей. Он мог бы без труда вырваться вперед, обогнав гордые иномарки, но не сделал этого. Ни к чему лишний раз демонстрировать возможности его машины, под капот которой умельцы из технической службы Управления умудрились засунуть форсированный «фордовский» движок.

Он посматривал в зеркало заднего вида и очень скоро понял: его «ведут». Слежка была организована умело, но не настолько, чтобы ее не заметил специалист его класса. А может быть, его недооценивают… Напрасно. Однако знать преследователям об этом пока рано, и потому Матвей не предпринял никаких шагов, хотя оторваться ничего не стоило. Ему было любопытно, что они будут делать дальше.

Его «довели» до поликлиники. Как бы не замечая «хвоста», Быстров вошел в здание. У кабинетов сидели измученные страданиями люди. Хотя у Матвея была предварительная договоренность, пришлось подождать. По «закону подлости» боль стала утихать, и он подумал, что явно поспешил: обычно он до последнего откладывал визит к зубному врачу, а сегодня – такая вот незадача.

Наконец его вызвали. Незнакомая медсестра глядела букой.

– Удалять?

– Наверное, – обреченно сказал Матвей. – А где доктор?

– У руководства. Дайте-ка я посмотрю. Если и вправду удалять, сделаю укол. Пока подействует, и врач придет. Садитесь.

Стараясь унять дрожь в коленях, Быстров подошел к креслу, сел и, не дожидаясь приказа, открыл рот.

– Шире! – Минуту спустя, заставив пациента пару раз охнуть, «бука» вынесла вердикт: – Надо рвать!

– Может, не надо? – жалобно спросил Быстров, не надеясь, впрочем, размягчить гранитный камушек, заменявший женщине сердце.

– Надо. – «Бука» набрала из ампулы в шприц какой-то жидкости и произнесла сакраментальное: – Шире!

Игла вонзилась в десну. Матвей почувствовал жжение, потом свет в его глазах померк, и он провалился в черное небытие.

Как долго длилось беспамятство, он не знал. Приходил в себя агент трудно, плутая по бесконечным тропинкам пробуждающегося от тяжкого сна сознания. Перед глазами кружился хоровод лиц: мама, отец, «бука»… Вот протопал гигантский тиранозавр-рекс… И тут возникла первая ясная мысль: «Я же на работе».

Быстров открыл глаза. Над головой мерцала тусклая лампочка. Он попытался подняться, но тут же со стоном расслабил мышцы.

– Смотри-ка, очухался! – прогнусавил кто-то. – Слушай, лежи тихо и не рыпайся.

Матвей не принял совета и рванулся. Бесполезно. Его точно спеленали. Даже головы не повернуть. Он скосил глаза и увидел кирпичные стены с влажными потеками грунтовых вод и мордатого мужика, сидящего на стуле. Мужик держал на коленях поднос с бутербродами и чавкал.

– Я, кажется, ясно сказал. Не дергайся! – Мордатый осклабился, показывая желтые от никотина зубы.

Впору было взвыть от обиды и беспомощности. Быстров обругал себя последними и предпоследними словами. Надо же так вляпаться! А еще специальный агент! Как же он мог забыть, что уколы обезболивающего имеют право делать только стоматологи-хирурги, а никак не медсестры. Или и впрямь перед кабинетом зубного врача человек теряет львиную долю интеллекта? Да-а, провела его «бука», как слепого кутенка провела.

– Где я?

– В санатории! – хохотнул Мордатый. – Мы тут пальчиками занимаемся, – доверительно сообщил он. – И горлом. Враз заговоришь!

Быстров ощутил спазм в желудке.

– Что вам от меня нужно? – прохрипел он.

– А еще дикцией. Устраняем дефекты! – Мужик запустил руку в карман и вытащил пассатижи. – Для начала вырвем ноготки…

«Причем тут цветы?» – подумал Матвей. Желудок опять дал о себе знать. Быстров поморщился.

– …потом пару суставчиков расплющим, – не переставая жевать, продолжал Мордатый. – Зачирикаешь, как птичка.

– Я не соловей, чтобы каждый день петь одним голосом, – процитировал Льва Толстого Матвей.

– Шутки шутишь? – угрожающе произнес мужик, видимо, по-своему понимающий наследие классика. – Вот намотаем…

Быстров не понял, что именно и на что конкретно собирался намотать Мордатый, потому что раздался скрип несмазанных петель, и мужик вскочил, едва успев подхватить поднос.

– Все в порядке? – спросил женский голос.

– Оклемался, – отрапортовал Мордатый, смахивая крошки со рта.

В поле зрения Быстрова появилась давешняя «бука».

– Что вы знаете о кальмаре?

– Ничего, – удивился Матвей. – Хотя… «Морской моллюск из класса головоногих…». – Он неплохо помнил энциклопедический словарь.

– Упираетесь? В таком случае мы будем вас пытать, – проинформировала спецагента «бука». – Степан!

– Я готов! – тут же отозвался мужик.

Матвей взглянул на него. Он тоже хотел … .

Матвей взглянул на Мордатого. Он тоже хотел бутерброд. Да и не удивительно, с утра маковой росинки во рту не было. Впрочем, к маку и его производным, даже к песне «Красные маки» в исполнении Юрия Антонова, он относился с предубеждением. Поэтому Быстров внес коррективы, заменив маковую соломку, то бишь росинку, на черствую корочку хлеба, что, однако, сути не меняло. Есть хотелось ужасно!

Спецагент с завистью смотрел на мордатого Степана, представляя, как вырывает у того поднос со снедью, подхватывает ломоть хлеба, на котором распластался кружок колбасы, и…

Прожорливый садист по-своему истолковал взгляд пленника.

– Чо зыришь? – прохрипел он. – Ща мы тебя маненько мучить будем. – Из кармана широких клетчатых штанов, некогда столь любимых подмосковными ребятами, в просторечии называемых «люберами», вновь появились пассатижи. Озарившись сладострастной улыбкой, Мордатый клацнул ими. – Не жалко ноготков-то?

Угроза никак не подействовала на Быстрова: за свои ногти он не переживал – они уже давно были накладными. И вообще, в данный момент его больше занимала другое: про какого такого кальмара ему толкуют?

– Не перестарайся только! – предупредила заплечных дел мастера лжемедсестра, стараниями которой Матвей Быстров, спецагент со стажем, оказался в этом сыром подвале, на этом разделочном столе, беспомощный, спеленутый ремнями.

– Что вы от меня хотите? – спросил он.

– Вопрос тот же: что вам известно о кальмаре?

– Моллюск из класса головоногих… – снова стал цитировать Быстров. – Ареал обитания…

– Да он издевается над нами!– взревел Мордатый. – Всю совесть растерял. Кальмара моллюском назвать!

– Спокойно, Степа, не шуми, – осадила подручного Бука. – Зря вы упорствуете.

Ноздрей Матвея коснулся изысканный аромат косметики. По достоинству оценив парфюмерные пристрастия Буки, он тем не менее не проникся к ней симпатией. С преступниками у него разговор короткий!