От власти идеи – к идее власти. Из истории Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС

Являясь крупнейшим международным научно-исследовательским центром по марксоведению, ИМЭ взял на себе задачу издания и распространения работ Маркса и Энгельса на языках оригинала. В июле 1927 года вышел первый том академического международного издания полного собрания сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса (Karl Marx, Friedrich Engels. Historisch-kritische Gesamtausgabe. Werke, Schriften, Briefe. Im Auftrage des Marx-Engels-Institutsin Moskau herausgegeben von D. Rjasanov). Предполагалось выпустить 40 томов тиражом в три тысячи экземпляров каждый и завершить все издание в 1936 году. Для осуществления этого проекта было образовано издательское предприятие во Франкфурте-на-Майне, затем переведенное в Берлин. Вследствие огромных трудностей, связанных с нехваткой научных работников, Институту не удалось широко развернуть эту работу. К 1932 году были выпущены отдельные части 1–4-го томов (всего 6 книг).

Издательская деятельность ИМЭ была многопрофильной и разнообразной по видам научной продукции и целевому назначению. Выпуск книг и брошюр осуществлялся также по сериям (библиотекам). Основной серией была «Библиотека научного социализма», в которой помимо сочинений основоположников марксизма выходили труды других видных теоретиков социалистического учения – сочинения Г. В. Плеханова, К. Каутского, П. Лафарга и др.

К этой серии близко примыкала «Библиотека марксиста», представленная как трудами К. Маркса и Ф. Энгельса, так и работами Г. В. Плеханова, К. Каутского, П. Лафарга, В. Либкнехта, Ф. Меринга и рассчитанная на широкий читательский круг.

В серии «Библиотека материализма» были изданы на русском языке избранные труды английских, французских и немецких материалистов: Л. Фейербаха, Т. Гоббса, П. Гольбаха, Ж. Ламеттри, Д. Дидро, И. Дицгена. Был начат и выпуск сочинений философа Г. Гегеля, вышли в свет экономические труды А. Смита и Д. Рикардо.

Большая заслуга Института состояла в подготовке изданий сочинений Г. В. Плеханова. ИМЭ за время своего существования успел издать 24 тома. Начатое второе и третье издания сочинений Плеханова не были завершены. Неоднократно переиздавались его отдельные произведения. Особо следует отметить выпуск некоторых произведений К. Каутского и начало публикации собрания его сочинений. Институт успел выпустить 1–4-й, 10-й и 12-й тома сочинений Каутского. В дальнейшем издание было прекращено. До своего роспуска ИМЭ издал более 150 книг. Все они выходили под редакцией Рязанова и в большинстве своем с его предисловием.

За десятилетие своего существования Институт Маркса и Энгельса превратился в крупнейший международный научный центр по марксоведению. В своем отчете XVI партийному съезду ИМЭ с полным основанием констатировал: «Своими изданиями Институт завоевал всеобщее признание. Какими бы недостатками они не страдали, одно бесспорно – никогда еще работы Маркса, Энгельса, Плеханова и других классиков марксизма, а также классиков социализма, материализма и политической экономии не издавались так тщательно, как они издаются теперь Институтом»85.

Ныне с высоты пройденных лет можно сказать, что на руководство Института сильный отпечаток наложили политическая обстановка и идейный монополизм, когда марксизм провозглашался единственно верным учением, определявшим ход общественного развития. В сборнике, посвященном 125-летию со дня рождения Д. Б. Рязанова (1995) видный советский марксовед Н. Ю. Колпинский писал: «Конечно, сегодня мы не можем согласиться со многими его выводами и позициями. Прежде всего, это чрезвычайная полемическая заостренность и резкость его работ. Тут следует помнить об особенности эпохи, об обоюдной остроте идейных споров… Ратуя за исторический подход к марксизму, Рязанов остановился на выяснении его источников и развитии взглядов самого Маркса; марксизм, по его мнению, был последним словом общественной мысли, а положения его незыблемы»86. Подводя итоги, автор статьи отметил: «То новое, что достигнуто современным марксоведением… стоит на его плечах»87.

В конце 20-х годов начался и набирал силу процесс сознательного разрушения ИМЭ со стороны партии. Главная причина подтачивания устоев Института лежала в сфере внутрипартийной борьбы. В 1928 году Сталиным была разгромлена последняя оппозиционная группа – Н. И. Бухарина, А. И. Рыкова, М. П. Томского. Отныне Сталин единолично распоряжался судьбой страны. В руках победителя была сконцентрирована необъятная полнота власти. В его распоряжении находились мощный партийный аппарат и средства пропаганды. Партийная номенклатура использовала 50-лет-ний юбилей Сталина (21 декабря 1929 г.) для возвеличивания личности генерального секретаря как выдающегося политического деятеля, верного ленинца, крупного теоретика, неутомимого борца за единство партии, организатора социалистического строительства. Юбилей стал вехой, закрепившей переход Сталина в ранг классиков марксизма-ленинизма.

В условиях «единодушного» одобрения своей политики Сталин отказался от нэпа и взял курс на форсированное строительство социализма. Началась коллективизация сельского хозяйства и ликвидация класса кулаков в деревне. Этот поворот в политике вызвал обострение классовой борьбы и, соответственно, усиление репрессивных мер. Сталин считал недостаточным исключение из ВКП(б), снятие с ответственных должностей лидеров оппозиции и их сторонников. В результате проведенной чистки из партии было исключено примерно 170 тысяч коммунистов, обвиненных в симпатиях к оппозиционерам или в связях с ними. Особо строго подходили к тем членам ВКП(б), которые прежде состояли в других партиях.

Как учреждение, связанное с господствующей идеологией в Советском государстве, Институт неизбежно оказывался втянутым в идейно-теоретические дискуссии. На первых порах разнообразие мнений среди ученых-марксистов было обычным явлением, но к концу 20-х годов ситуация существенным образом изменилась. Диссидентство и вольнодумство в научной среде постепенно искоренялись. Дискуссии приобрели характер политической борьбы с навешиванием ярлыков и последующими оргвыводами. Защита обвиняемыми своей точки зрения рассматривалась как поддержка партийной оппозиции.

Специфика Института Маркса и Энгельса состояла в том, что предмет его занятий был хронологически отдален от текущих политических проблем. Изначально в ИМЭ царил дух академизма, поддерживаемый Рязановым. Ученые Института участвовали в философских дискуссиях. Примером может служить продолжительная полемика, развернувшаяся в 1925 году, когда Рязанов выпустил в свет вторую книгу «Архива К. Маркса и Ф. Энгельса». В ней был впервые напечатан труд Энгельса «Диалектика природы». Спор шел между диалектиками и механистами. Диалектическую позицию отстаивали, в частности, заместитель директора ИМЭ известный философ А. М. Деборин, сотрудники Института И. Луппол, Г. Баммель, а также ответственный работник аппарата ЦК ВКП(б) Я. Стэн. Точку зрения механистов (метода познания, основанного на признании механических форм движения материи) защищали крупные научные авторитеты: И. И. Скворцов-Степанов, А. К. Тимирязев, Л. И. Аксельрод (Ортодокс) и др. Длившаяся четыре года дискуссия закончилась победой диалектиков при участии Коммунистической академии, Института Ленина и других научных учреждений. В период, пока ученые убеждали своих оппонентов в истинности своего метода познания, в политической атмосфере сгустились предгрозовые тучи. Понадобилась политическая оценка взглядов проигравшей стороны. Позиция механистов была осуждена как антимарксистская, антиленинская88.

Это пример того, когда научные подходы руководства ИМЭ совпадали с политической линией ЦК партии. Но бывало и по-другому. В начале 20-х годов в научных кругах возрос интерес к личности Г. В. Плеханова как теоретика марксизма. Этому в значительной степени содействовало издание сочинений Плеханова, предпринятое Институтом Маркса и Энгельса. За период с 1923 по 1927 год было выпущено 24 тома, но издание не было завершено. В декабре 1927 года на XV съезде ВКП(б) И. В. Сталин негативно оценил роль Плеханова после раскола РСДРП, сказав, что он и его сторонники «выпали из тележки партийного руководства, что имело положительное значение для судеб русской революции»89. Это заявление стало тормозом дальнейших научных исследований о Плеханове. Оно послужило также сигналом к атаке на тех историков, которые высоко ставили Плеханова как первого русского марксиста и создателя группы «Освобождение труда».

В условиях острой внутрипартийной борьбы особый надзор осуществлялся в отношении тех авторов, которые поддерживали оппозицию. В 1927 году под огонь критики попал заведующий кабинетом имени Плеханова («История марксизма в России и славянских странах») В. А. Тер-Ваганян, издававший свои работы под фамилией Ваганян. Он являлся одним из ведущих специалистов по начальному периоду социалистического движения в России, в 1924 году на базе материалов ИМЭ выпустил фундаментальный труд о Г. В. Плеханове90. В обстановке политической кампании по разоблачению меньшевизма в рядах большевистской партии против Тер-Ваганяна выступил В. Колоколкин с разгромной брошюрой «История большевизма в социал-демократическом освещении». Он обвинял автора трудов о Плеханове в меньшевизме. Известный ученый был представлен как сознательный и хорошо подготовленный фальсификатор истории большевизма. Суть обвинений, предъявленных Тер-Ваганяну, сводилась к тому, что он изобразил Плеханова центральной фигурой, объединившей разрозненные социал-демократические кружки и группы в единую рабочую партию. Колоколкин считал, что это заслуга Ленина, а не Плеханова, что именно Ленин до II съезда РСДРП проводил последовательную марксистскую линию по отношению ко всем проявлениям оппортунизма. Главная задача критика была не в том, чтобы выявить истину. Важнее было убедить читателя, что Плеханов и Троцкий всегда были идейными противниками большевизма, а Тер-Ваганян, преувеличивая роль Плеханова, с головой выдает себя как троцкиста, следовательно, противника генеральной линии партии.

Полемика между Тер-Ваганяном и Колоколкиным началась еще раньше. В 1925 году в ответ на наскоки оппонента Тер-Ваганян писал, что обвинение в том, что он якобы имеет цель «разорвать и обкарнать историю большевизма», выдвинуто с тонким расчетом и в нужное время. Ревнитель исторической истины Колоколкин, по мнению Тер-Ваганяна, «хорошо изучил несложную мелодию наших дней. Но он не доучился другому искусству – разбирать, с кем и как ее следует петь»91. Спустя два года после этого в стране пели новые песни и в основном хором. Несомненно, брошюра Колоколкина была политическим заказом. По стилю и характеру изложения она представляла собой памфлет. Автор дал следующую оценку трудам Тер-Ваганяна: «Бедность исторических, как, впрочем, и теоретических познаний здесь сказывается настолько же великой, насколько мизерным является дар их политического разумения»92.

Как уже отмечалось выше, в Институте работало значительное число сотрудников, ранее входивших в небольшевистские партии. Часть из них вступила в ВКП(б), часть оставалась беспартийной. Учитывая острую нехватку кадров, Оргбюро ЦК ВКП(б) направляло в ИМЭ молодых членов партии, которые должны были укрепить партийное ядро коллектива. В 1930 году в Институте было 30 коммунистов и 9 кандидатов в члены партии93. Профессиональный уровень партийного пополнения был невысоким: это были стажеры, аспиранты, выпускники коммунистических вузов. Комсомольская организация, насчитывавшая в период образования ячейки в 1928 году 19 членов ВЛКСМ, состояла в основном из малограмотной молодежи. Местный комитет профсоюза допускал ряд ошибок, беря на себя административные функции94. Перегруженный научной работой директор особенно не вникал в деятельность общественных организаций. Будучи коммунистом, Рязанов не входил в состав бюро партячейки. Реальной помощи дирекции от нее было мало, поскольку главная забота партийного бюро заключалась в чистке коллектива от политически неблагонадежных сотрудников. Рязанов нередко вставал на защиту гонимых, особенно в тех случаях, когда речь шла о высокопрофессиональных сотрудниках. В ряде случаев ему удавалось сохранить для института ценного специалиста. На этой почве возник конфликт между директором и партийным бюро. Обстановка в институте была столь напряженной, что 1 мая 1928 года Рязанов, ссылаясь на состояние здоровья, подал заявление в ЦК партии с просьбой заменить его на посту директора95. Но ситуация для снятия Рязанова с должности руководителя ИМЭ к этому времени еще не созрела.

Конфликт в коллективе разрастался. 29 декабря 1929 года секретарь парт-ячейки Кара-Иванов подал заявление об увольнении из Института, направив его в Хамовнический райком партии, Центральную контрольную комиссию. Следовательно, это было не заявление об увольнении, а жалоба. Заявитель выдвинул против Рязанова целый набор обвинений, сущность которых сводилась к тому, что директор всемерно мешает работе партийной организации. Главный пункт обвинения был, по сути дела, политическим доносом: «Его отношение к контрреволюционным элементам, к работающим в институте троцкистам открыто благосклонное. С благосклонным содействием Рязанова они превращают институт в гнездо оппозиции»96. Таким образом, был дан сигнал в вышестоящие партийные органы. Рязанов сделал ответный ход, подав заявление в бюро ячейки партии (копию – в Хамовнический райком), в котором было написано: «Не считая для себя возможным состоять членом ячейки, в бюро которой выбраны товарищи, в течение нескольких месяцев проводившие кампанию лжи и клеветы против дирекции Института вообще и против меня, в частности, заявляю о своем выходе из ячейки. Вместе с тем возбуждаю ходатайство перед Московским комитетом о причислении меня к другой ячейке»97.

1 февраля 1929 года Оргбюро ЦК ВКП(б) обсуждало состояние дел в Институте Маркса и Энгельса. В принятом постановлении поручалось Московскому комитету и Хамовническому районному комитету партии усилить руководство ячейкой ИМЭ и принять все меры к установлению внутри института нормальных отношений между дирекцией, партячейкой и месткомом. Было решено также «усилить и освежить» коммунистический состав Совета института и коллектива в целом, подобрать секретаря ячейки, имея в виду особенности работы в Институте. В адрес дирекции указывалось, что ей необходимо наладить нормальные отношения с партячейкой и месткомом98. Это указание касалось прежде всего директора Института.

Во исполнение принятого постановления Оргбюро ЦК партии перевело Ф. Ф. Козлова из Института Ленина в ИМЭ, в котором он был избран секретарем ячейки. Новый секретарь партийного бюро сыграл особую роль в антирязановской кампании99. В соответствии с директивами ЦК ВКП(б) ученые-обществоведы должны были превратить академическую науку в орудие диктатуры пролетариата, поставить философию марксизма на службу задачам строительства социализма. Дирекция ИМЭ, прежде всего Рязанов, обвинялась в том, что институт оторван от современных практических задач, изолирован от пропагандистской партийной работы. Чистки неблагонадежных сотрудников продолжались. Бюро ячейки 30 июня 1930 года отметило, что в Институте имеется значительное число «уклонистов», вредно влияющих на нормальную партийную жизнь и отвлекающих силы от решения прямых задач100.

Внутренний конфликт отнюдь не был решающим фактором в судьбе Института Маркса и Энгельса и его дирекции. Дело заключалось во взаимоотношениях Рязанова и Сталина, а отношения между ними были явно неблагоприятными для директора Института. Рязанов до революции состоял в меньшевистской партии, которая была в непримиримой оппозиции к большевикам. Вступив в 1917 году в РСДРП(б), он активно участвовал в партийной жизни, но по некоторым вопросам не соглашался с Лениным. После смерти вождя большевистской партии Сталин запретил Рязанову заниматься политической деятельностью, поскольку директор ИМЭ позволял себе критику в адрес генерального секретаря ЦК партии. Во фракционной склоке он не участвовал, к оппозиции не примыкал. В 1928 году Рязанов предпринял крайне рискованный шаг, предложив Л. Д. Троцкому участвовать в подготовке к изданию сочинений Маркса и Энгельса. Его знания марксизма, свободное владение иностранными языками, богатый редакторский опыт были нужны Институту, испытывавшему постоянный кадровый голод. О пользе Троцкого для издательского дела свидетельствует его письмо Рязанову в мае 1928 года из Алма-Аты. Сравнив перевод материалов первого тома сочинений с немецкого языка на русский, Троцкий пришел к следующему выводу: «Перевод выше средних советских переводов, но все же имеет крайне приблизительный характер. Та точность, которой можно и должно было достигнуть, не достигнута, причем в некоторых случаях трудно даже понять, почему перевод заменен пересказом, грамотным, добросовестным, но все же пересказом»101. Троцкий привел конкретные примеры неудачных переводов и поставил несколько вопросов технического характера. Письмо сугубо академическое, в нем нет никаких других вопросов. Несмотря на то, что в это время Троцкий был политически дискредитирован, исключен из партии и находился в ссылке, Сталин считал бывшего лидера оппозиции своим самым опасным врагом. Любая связь с Троцким в это время расценивалась как пособничество, а в годы большого террора служила обвинением в измене.

Простить Рязанову такой демонстративной акции Сталин не мог, как он не прощал никому малейшего проявления неуважения к себе. Положение еще более обострилось, когда Троцкий опубликовал в «Бюллетене оппозиции», выходившем в Париже, хвалебную статью о Рязанове в связи с 60-летием ученого. «Редакция "Бюллетеня," – отмечалось в статье, – в прошлом не раз расходилась с тов. Рязановым на почве политических вопросов. И сейчас у нас нет никаких оснований думать, что директор Института Маркса и Энгельса стоит ближе к нам, чем к официальной позиции. Насколько мы можем судить, Д. Б. Рязанов вообще отошел от активной работы в партии. Но не об этом сейчас речь. Юбилей Рязанова связан для всех и каждого прежде всего с его гигантской научной работой в области собирания, восстановления исторического истолкования идейного наследства Маркса-Энгельса. Неутомимость Рязанова в этой области безгранична, как и его эрудиция. К этим качествам надо добавить третье, не менее ценное: идейную неподкупность. Отойдя от активной партийной борьбы, Рязанов никогда, однако, не сделал ни малейшей уступки тем методам, которые стали руководящими в лженаучных учреждениях сталинского аппарата».102 ЦК потребовал от ученого публично отмежеваться от этой характеристики. Рязанов отказался. И тем самым поставил себя в крайне опасное положение. У Сталина окрепло убеждение, что Рязанов духовно близок к его врагам.

С этого периода наступил активный этап расправы с дерзким, независимым ученым. К кампании «разоблачения» подключились партийная пресса, Институт красной профессуры. Атака на ИМЭ инициировалась Центральным комитетом партии. Сначала удар был направлен против заведующего кабинетом экономики И. И. Рубина и заместителя директора философа А. М. Деборина, затем подобрались и к Рязанову. Эти ученые якобы принижали учение Ленина как новый этап в развитии марксизма. Партийное бюро призвало Деборина к покаянию и пригрозило исключить его из рядов ВКП(б). Доведенный до отчаяния ученый предпринял попытку самоубийства, но остался живым103. Коммунисты Кропп и К. Никсдорф раскаялись и признались, что допускали ошибки правооппортунистического характера. Но это не спасло последнего, и он был уволен из института вместе с Харламовым и Вильдером104. Обвиненный в поддержке право-левацкого уклона Л. Шацкина – В. Ломинадзе, заместитель директора института Я. Э. Стэн отмежевался от этой группы и заявил о своем согласии с линией ЦК ВКП(б). Партячейка постановила, что он должен написать покаянное письмо в редакцию «Правды», но Стэн всячески уклонялся от выполнения этого решения. Постановлением Оргбюро ЦК ВКП(б) 21 ноября 1930 года Стэн был освобожден от работы в ИМЭ105.

Главным фигурантом в деле «разоблачения» Рязанова как контрреволюционера стал заведующий кабинетом политической экономии И. И. Рубин. Операция была осуществлена Объединенным главным политическим управлением (ОГПУ). В ночь с 23 на 24 декабря 1930 года Рубин был арестован за участие в деятельности мифического Союзного бюро ЦК РСДРП (меньшевиков) и в марте 1931 года осужден на пять лет тюремного заключения. Под физическим воздействием на следствии Рубин дал показания, что перед своим арестом он передал Рязанову на хранение в ИМЭ запечатанный пакет с документами заграничного руководства меньшевистской партии. В них якобы содержались инструкции о подготовке интервенции против СССР. Под диктовку следователей Рубин написал письмо Рязанову с просьбой передать пакет с меньшевистскими документами следственным органам106.

Теперь из тени вышел Сталин, по заданию которого было сфабриковано «дело Рубина», чтобы уличить непосредственно Рязанова. 12 февраля 1931 года Рязанов был вызван в ЦК ВКП(б). Сталин предъявил ему письмо Рубина и потребовал пакет с контрреволюционными документами. Рязанов отрицал факт передачи пакета с меньшевистскими материалами, но это не имело никакого смысла. Через три дня Рязанов был арестован, затем исключен из партии, лишен звания академика. 16 апреля 1931 года сослан в Саратов.

Подлинная причина ареста Рязанова была в том, что ученый и руководимый им коллектив не включились в широкую кампанию по раздуванию культа личности Сталина. После этих событий Троцкий писал: «Рязанов был органически неспособен подличать, подхалимствовать, упражняться в излиянии верноподданнических чувств… Если бы Рязанов где-нибудь хотя бы нескольких словах намекнул на то, что Маркс и Энгельс были только предтечами Сталина, то все козни молодых негодяев сразу бы рассыпались прахом, и никакой Крыленко не осмелился бы вменить Рязанову в вину его потачки по отношению к переводчикам-меньшевикам. Но на это Рязанов не пошел. А на меньшем генеральный секретарь не мог примириться».107

20 февраля 1931 года состоялось решение Политбюро ЦК ВКП(б) об Институте Маркса и Энгельса. Новым директором был назначен Владимир Викторович Адоратский, его заместителем – бывший личный секретарь Сталина И. П. Товстуха. Адоратский принадлежал к старому поколению профессиональных историков, вступил в большевистскую партию, участвовал в революции 1905–1907 годов, был лично знаком с В. И. Лениным. В 1920 году Владимир Ильич дал ему поручение написать очерк истории революции, исходя из того, что Адоратский «надежнейший человек», «хорошо образованный марксист»108. С 1920 года Адоратский был одним из руководителей Главархива. Новый директор по характеру и манере поведения разительно отличался от прежнего. Сотрудник ИМЭ Г. Гуперт записал в своем дневнике: «Адоратский, в противоположность Рязанову, скромен, старателен (и не гениален), доступен, дружественно настроен, не оратор, при этом большой и настоящий ученый и революционер, не помещик. Рабочие любят его. Он честен и очень прост»109. Воспоминания И. А. Бах, многие годы работавшей под руководством Адоратского, дополняют портрет директора: «Вся его натура, казалось, более склонная к созерцанию, чем к борьбе, как-то не соответствовала стандартному представлению об облике революционера. Но Адоратский был стойким коммунистом»110. Главным же его достоинством была беспредельная преданность генеральной линии ВКП(б) и лично Сталину.

После ареста Рязанова Институт Маркса и Энгельса был временно закрыт. В течение нескольких дней сотрудники ОГПУ вели обыск в квартире бывшего директора и служебных помещениях Института. ЦКК и РКИ образовали специальную комиссию по проверке и чистке сотрудников и служащих ИМЭ. В нее вошли директор Института, его заместитель, секретарь партячейки Ф. Ф. Козлов, председатель месткома Максимовский, представители ИККИ и Фрунзенского райкома ВКП(б), известный сотрудник ОГПУ Я. С. Агранов и др. Председателем комиссии был назначен Ройзенман, секретарем – Бирман. Все сотрудники должны были заполнить подробнейшую анкету с пятьюдесятью вопросами о себе и своих родственниках.

4 марта 1931 года комиссия провела первое заседание, рассмотрев дела 200 сотрудников. В результате был снят с работы 101 человек111. Какими критериями руководствовались члены комиссии, решая судьбу человека? Первый – социальное происхождение: отчислялись выходцы из непролетарской среды. Например, С. Л. Сенилову уволили за купеческое происхождение. Председатель месткома Максимовский пытался отстоять ее кандидатуру, учитывая, что она является лучшей расшифровщицей рукописей Маркса и Энгельса. Не помогло112. Е. А. Ленина, работавшая каталогизатором, была снята с работы с формулировкой, что она «типичная буржуазная дама», бывшая жена известного артиста. Второй критерий – гражданство: иностранцы вызывали у комиссии недоверие. Так, была уволена австрийская подданная Р. Л. Наглер. Аргумент председателя месткома, что она ценный работник архива, в расчет не приняли. Третий критерий – примыкал ли сам сотрудник или его родственники к оппозиции. По этому пункту комиссия была непримиримой. Увольняли всех, изобличенных в этом грехе. Член КПГ К. К. Шмюкле был освобожден от должности по обвинению в правом уклоне. Определяющую роль в комиссии играл представитель ОГПУ, которому стоило произнести фразу «по нашим сведениям, не заслуживает доверия» – и сотрудник увольнялся без обсуждения.