Рай и ад. Книга вторая. Рассказы перенесших клиническую смерть

Я бегу по потемкинской лестнице вниз, ломаю каблук. Я сняла туфли, взяла в руки, и бегу босиком. Кто-то называет сумасшедшей, кто-то снегурочкой называет… Как только не называли. Там: «девушка, не моя ли вы невеста?» Мне не до кого, все, я бегу, я вот такая… И останавливаю такси, потому что в троллейбус нельзя – у меня ж ни денег, ни билета нет. Таксист спрашивает:

– Куда? – Я говорю:

– На Слободку. – Он захлопнул дверку, и уехал.

Я потом сообразила. В районе Слободки у нас психбольница, да. И, глядя на мой вид, то таксисты так и думали: оттуда и сбежала. Когда я это сообразила, я стала оглядываться по сторонам, кто мне поможет. А из порта, из ворот порта вышли три моряка. Они были в кожаных куртках, такие «мичманки с крабом» – кокарда такая торгового флота. Они мне показались такими взрослыми. Я кинулась к ним, говорю:

– Дяденьки, отвезите меня в церковь!

Один из них взял меня под руку, даже накинул свою куртку на меня. Остановили машину, меня посадили впереди, они втроем сзади. Но я уже не говорю: на Слободку, я командую: «прямо, направо, теперь налево… вот и приехали». Выхожу, я уже надела туфли и шкандыбаю, не босиком же заходить в церковь. Один из них вышел из машины и взял меня под руку. Я оперлась, потому что, действительно, идти было сложно. Мы спустились, а в церкви уже заканчивается служение и идет «молитва благодати», заканчивается. Я смотрю, а старшего пастора нет, ведет помощник пастора. Он подошел и спрашивает:

– Вы Слава? Моему попутчику. Он говорит:

– Да, Слава. – Я потом только узнала: моего жениха несостоявшегося звали Станислав, а этот был Вячеслав… Его спрашивают:

– Вы решили сочетаться у нас? Он говорит:

– Да. – Он не знал слово «сочетаться». Если бы его спросили: венчаться, жениться, он говорит: «я не знаю, что бы я сказал». А слово «сочетаться», то почему нет. Да как-то даже интересно. Они только с моря пришли, приключения. Тем более, что он не подумал, что это церковь, что это серьезно.

– Ну, пройдите, встаньте на колени.

Он держит меня под локоть, говорит:

– Нам сказали встать на колени. – Ну, на колени, так на колени. Я прошла и встала. Я не слышу, о чем они говорят, я думаю, что сейчас придет старший пастор… Что сейчас перед всей церковью, как стыдно. И тут я получаю такой толчок в плечо:

– Тебя спрашивают: да? – Думаю: «неужели он уже все рассказал?» Я говорю:

– Да. Я, вроде как, подтверждаю, что этот, он меня подобрал. И опять в своих мыслях. И здесь, когда меня берут за руку, соединяют с его рукой, и сверху пастор кладет свою, и говорит:

– Властью, данной мне Небом, перед Небом и людьми объявляю вас мужем и женой.

А я руку назад – а уже все. Вот я и попалась. Я говорю:

– Кого? Я его не знаю!

Ну, конечно, когда разобрались, это была трагедия. Послали за старшим пастором. Он говорит:

– Что ты сотворила? Развенчать нельзя. – И спрашивает этого новоявленного мужа, говорит:

– Ты хоть не женат? – Он же по возрасту… Мне двадцать, а ему тридцать один было. А он так гордо говорит:

– Нет, я холостяк. А пастор ему говорит:

– Нет, ты теперь не холостяк – ты женатый, поздравляю! – А он удивленно спросил:

– На ком? Ему говорят:

– Вот, на этой. – И вот такая получилась пара (показывает фотографию). Только это фотография не декабря, а апреля, из ЗАГСа. Потому что этот мой, так называемый, муж этой ночью ушел в рейс. Он привез меня к себе домой, вручил ключи, документы на квартиру, и ушел в рейс. А когда пришел в апреле, то я не сразу его узнала, кто он такой. Но все-таки, раз мы венчаны, нам осталось только расписаться… И, так мы стали супругами. Господь благословил нас первенцем. Мой муж покаялся, принял святое водное Крещение.

Как быстро он покаялся. Четыре месяца я была «на замечании». Меня хотели исключить из церкви, вообще. Пока он был в рейсе, я была «на замечании». Я не участвовала в Причастии, со мною не приветствовались как с сестрой. Мне говорили: добрый день, здравствуй! Но не говорили: приветствую, сестричка! Это так было тяжело – чувствовать себя отверженной. А когда на святое Причастие Чашу проносят мимо тебя, и ты чувствуешь, что ты вне Тела, ты выпадаешь – это трагедия.

И когда я рассказала на встрече это своему новоявленному мужу, он говорит:

– А кто нам мешает сейчас расписаться? – Я говорю:

– Да причем здесь расписаться? Ты – мирской человек. Я не имею права даже просить, чтобы с меня сняли взыскание. Я «на освящении». Он говорит:

– Ну, я тебе не могу ничего пообещать. – Он такой твердый.

Мы расписались в ЗАГСе, и тогда уже пришли домой. Ну, не в этот день, через несколько дней, я уже стала и по плоти супругой своего мужа. Слава Богу, когда он узнал, что Господь нас благословил, и я жду ребенка, он вышел в церкви поблагодарить Господа за это и сказал: «Господи, прими и меня!» Он покаялся и его стали готовить к водному Крещению.

О свекрови. Моя свекровь – коммунист с тридцатого года. Она имела золотой значок «пятьдесят лет в партии». Очень активная, а ее мать была баптистка, в городе Изюм Харьковской области. И она молилась за свою дочь. Когда я вышла замуж за своего мужа, бабушки уже не было в живых. И Господь поставил меня молиться за мать моего мужа. Значит, она уже и моя мать, раз двое – одна плоть. И я молилась еще двадцать лет. Еще двадцать лет. Девяносто два года (она прожила).

Да, муж стал опорой. Если бы не мой муж, то, наверное, я никогда бы не вынесла того, через что нам пришлось пройти. Мы были счастливая семья. Первый ребенок наш, первенец, когда ему было десять месяцев, он ушел в мир иной. Он умер от скоротечной крупозной пневмонии. И я – врач высшей категории, впоследствии кандидат медицинских наук, я не смогла помочь своему ребенку. Он угас у меня на руках. Я очень страдала, когда хоронила его. Потому что мой муж в это время плавал на рыболовных судах. Он был далеко, под Киргиленом. Это возле Антарктиды. Я даже не решилась ему послать телеграмму. И, когда он вернулся, нашего мальчика уже четыре месяца не было на этой Земле. А он вернулся с подарками для сына. Это было тяжело пережить, и, если бы не его великодушие, другой муж, может, бросил, обиделся бы, потому что он возвращался к сыну… Впоследствии я сама узнала, почему. И я благодарю Бога за это. А здесь… у нас родилось еще пятеро детей: три сына и две дочери. Все как по заказу. И мой муж очень любит показывать пятерню. Сын, дочь, сын, дочь, сын. «А вместе, – говорит, – это воины Божьи».

Слава Господу за моих детей. Сейчас у нас уже девять внуков. Жизнь продолжалась.

Были ли проблемы у мужа. Большие были проблемы. Во-первых, капитан сразу слетел в помощники, вплоть до третьего помощника. Он был капитан дальнего плавания. Но он же женился на сектантке и сам стал сектантом. Как можно доверять пароход? Поэтому и третьим помощником он был, и вторым. И он просидел массу лет старшим помощником капитана. Потому что ему говорили:

– Вступи в члены партии, капитан должен быть коммунистом. Он говорит:

– Не могу в двух партиях состоять, ну никак.

Поэтому он попадал на самые худшие пароходы. Хотя, за все годы, что он плавал, у него не было даже аварийной ситуации, не то, что аварии. В Черноморском морском пароходстве он чуть ли не единственный такой капитан…

Гром среди ясного неба. Я защитила диссертацию, муж в море. Я очень устала, у меня начались головные боли. Головные боли усиливались настолько, что мне уже не помогали никакие медикаменты. Даже «промедол», который я пробовала себе колоть. Я имела доступ к наркотикам. И «промедол». Дозировки приходилось увеличивать, а боль не проходит. Боль была такой силы, что я, порой, убегала в поле, я каталась по земле, и, извините, я выла. Я уже не плакала, я просто выла и грызла землю от боли. Когда чуть-чуть боль стихала, я отряхивалась, вытирала лицо и шла домой, потому что надо было готовить детям, надо было идти на работу…

И тут муж пришел из рейса, и он ужаснулся. Он уходил полгода назад, я выглядела неплохо. А когда он пришел, он увидел, как он сказал: «тень». И настоял, чтоб я обследовалась. Я не хотела верить в это (что у нее «рак» головного мозга, догадываясь об этом по симптоматике). Это могло произойти с кем угодно, только не со мной. Это невозможно. Это я просто устала…

У меня «саркома головного мозга в стадии распада». Жить осталось три-четыре недели. Поэтому и головные боли, лобной доли головного мозга… Я подчинилась мужу, и я устала от боли. А ему Господь сказал через верного пророка: «она жива будет», и дал видение, что руками хирурга водят руки Бога. И муж стал настаивать. Я не сопротивлялась: развязка скоро, чем быстрее – тем лучше. Я считала, я готова. Я готова на Небеса, все… В своей самоуверенности… И вот операция.

Это декабрь девяносто первого года. Меня привозят, я уже подготовленная, меня положили на операционный стол. Муж подписал массу бумаг, что врачи его предупреждали. Я тоже подписывала, не глядя все это. Мне было все равно. Такое безразличие было. И когда началась операция, я очень боялась, что подействует вначале наркоз, который расслабляет мускулатуру и не подействует глубокий наркоз. Я буду ощущать боль, и не смогу дать понять врачам, что я не сплю, что я ощущаю боль. Поэтому, я очень контролировала, как будет действие, как действует наркоз, и смотрела на бестеневую лампу, которая у меня была над головой.

И вдруг, в какой-то момент, я ощутила, что я смотрю вниз. Я думаю: «как я здесь оказалась? И почему у меня такая неудобная позиция?» Я встала рядом с хирургом и думаю: «он кого оперирует?» То, что я врач, я это осознавала. Я помнила, что я – врач, что я – Татьяна. Я все помнила. Я себя ощущала именно так, как я ощущаю себя сейчас. Вот она я. «И кого оперируют? Я терапевт. Причем здесь операционная, наверное, это мой пациент. А почему я не помню, кто из пациентов?» Я заглянула через плечо хирурга… и отступила назад: на операционном столе лежала я. И я стояла рядом. Какая-то странная одежда на мне. Ну, рубаха, ладно. Ну очень уж красивая. Но не это меня взволновало. Я вдруг подумала: «неужели я умерла? Но так не бывает. Так не бывает! Умерла так умерла, а здесь…». И я еще раз заглянула. Я слышала все, что говорят хирурги. И когда хирург сказал: «должен кто-то выйти, сказать мужу. Он стоит на коленях в коридоре», я сказала: «я выйду!» Они меня не слышали. Но в это время он говорит: «еще реанимация, еще несколько минут есть!»

И разряд. Этот момент, когда разряд, я чувствую, что я с этим телом связана. Понимаете, я связана с ним. Потому что эта веревка, она меня потянула туда, внутрь, в эту боль. Я закричала: «не надо! Я не хочу!» Я упиралась. Еще разряд, еще. А потом профессор сказал: «все, время, снимайте». А я побежала в коридор сказать мужу, что я жива, что у меня ничего не болит, что все в порядке. И профессор вышел и сказал:

– Мы не боги, она ушла. – Я согласилась: «да, я ушла, и слава Богу». А мой муж встал с колен и сказал:

– Неправда, Бог поругаем не бывает! А Господь сказал: «жива будет!»…

Я поняла, что я не могу до него (мужа) дотронуться. Коснулась его, но я не ощутила. Понимаете, я не ощутила, тогда как, касаясь себя, я была осязаема для себя.

Мой муж верил, если Господь сказал: «жива будет», значит, так оно и будет. Хотя, объективно никаких не было предпосылок ему так думать. По-человечески, своим умом. Поэтому, профессор и сказал, что успокойте его, покажите, если надо, психиатру, потому что человек от горя… немножко помутилось сознание его.

Оно не помутилось. Слава Богу! А я поняла, что мне здесь делать нечего. Я пошла. В какой момент коридор перешел в туннель, я не осознала. Только мне вдруг стало тесно идти. Я не касалась стенок этого туннеля, но он был узкий. По первому своему образованию я фельдшер-акушерка, проработала на ФАПе полтора года. Это фельдшерско-акушерский пункт. И я почему-то сравнила, что этот туннель очень похож на родовые пути. Наверное, ребенок так рождается. Он впереди видит свет, и движется к нему. Так двигалась я. Но я слышала голоса: вернись, вернись, еще не время.

Я не хотела никого слышать. У меня ничего не болело. Я видела свет, тот яркий, красивый! И я в него выпала, в этот свет. Я говорю выпала, потому что мой выход – его нельзя назвать: вышла. Я выпала, и взлетела. Ощущение было такое, как в детстве, когда папа взял меня из детдома, и он меня подбросил высоко в небо, и поймал. Счастье, восторг, немножко страх и покой, надежность. Вот те чувства, которые овладели мной. Я повторила еще раз, и еще раз этот опыт. И после этого только я заметила, что откуда-то появился сгусток света. Он приближается ко мне, и, по мере его приближения, я вижу, что это не сгусток света. Это свет идет от человеческой фигуры. Она так красива! Она восхитительна! Она белоснежная, и вот эти золотые и серебряные лучи от нее исходят (вытирает слезы). Я думала – это Христос. Я упала на колени, протянула руки, говорю: «Господи! Слава Тебе! Слава Тебе, Господи, я пришла!»

А он остановился, и отпрянул немножко назад, и сказал: «я не Господь. Встань, ты не должна этого делать! Я – Ангел, я – Посланник. А ты должна вернуться». Я говорю: «я не хочу возвращаться! Я не хочу. Ты не знаешь, как там больно! Как там плохо и грязно. Я не хочу, я хочу к Богу, потому что Христос сказал, что Он идет приготовить место. Где Он, там и мы будем с Ним. И я хочу к моему Богу!» «Хорошо, – сказал Ангел, – ты предстанешь перед Господом. Следуй за мной».

Значительно позже, вспоминая эти слова, я отметила – он не сказал: ты увидишь Бога. Он сказал: «ты предстанешь перед Господом».

Мы начали движение. Говорю: начали движение, потому что это не было движением в нашем понимании. С переставлением ног. И в то же время я босыми ступнями ощущала прикосновение травы. Шелковистой, приятной, она ласкала стопы моих ног. Но мы, когда начали движение, я увидела, что это был не туннель, не труба, это была как бы завеса мрака. Сплошная завеса. Как городской смог. И оттуда выходили еще души. У них были красивые светлые одежды. Яркие, праздничные. Они выходили и, радуясь, шли и видели что-то, чего не видела я в этот миг. Они шли туда: вверх и вперед.

Я залюбовалась ими, но в этот миг я увидела, что из этой завесы выскочила совершенно голая душа. Да. На ней не было ничего. И ужас. Ужас был на лице такой, что этот человек увидел что-то такое, ну, ужаснейшее. Вытаращенные глаза, паника. Он хотел кричать, но крик не срывался. Из его рта не вырывалось ничего. Казалось, он захлебывается собственным криком. И мерзкие лапы, вытянувшись, схватили его за руки, за локти, за голени, и затянули назад туда, в этот мрак. Я встала, как вкопанная. Ангел оказался возле меня и спросил: «почему ты не следуешь за мной?»

Я, указывая на фигуры, которые выходили из мрака, я говорю: «скажи мне, кто они?» «Это, – говорит, – дети Божьи. Они совершили течение на Земле и им готовится венец славы. Они идут пред очи Господа!» Но тут опять выскочила голая фигура, и все повторилось так же. И она с этим воплем была затянута туда, во мрак. Я говорю: «а эти, голые?» «А эти, – говорит, – думали спастись своими делами. Но грехи их не пускают, и у них нет перехода. Они не приняли Христа как личного Спасителя». Я вспомнила: «нет иного имени для человека», – написано. Нет! Я говорю: «что же с ними? Где они?» Ангел сказал: «если Господу угодно, ты увидишь это». Я говорю: «а почему они голые?» «Они лишены славы Божией». И я опять вспомнила, что читала: «одежда праведного – слава Господняя». Истинно так, потому что я вспоминала Стихи Библии.

Когда я видела все вокруг, я вспоминала: «я же это читала, я это знала. Но почему я не замечала этого на Земле?» «А нам пора» – сказал Ангел. Я посмотрела – на мне была одежда. Слава Богу! Слава Богу! На мне была одежда! Я так этому обрадовалась, что не стала сразу крутить головой по сторонам. А места были удивительно красивы! И вдруг, меня заинтересовал вопрос: откуда свет? Откуда свет, ведь мы находимся значительно выше Солнца. Это не солнечный свет. Это не такой совершенно. Этот свет нежный, мягкий, осязаемый. Свет. Я только хотела спросить Ангела, откуда свет, как я увидела, откуда.

Мы остановились. Мы стояли перед Троном Господа. Я была вот такая маленькая (показывает рукой – сантиметров десять). Величественный Трон. И одежды Бога, развиваясь, они скрывали от меня даже Его ноги. Эти одежды, они напоминали… как ранние утренние облака. Когда еще Солнце не взошло, но уже золотит эти первые облачка. Заря их слегка окрашивает в такой розоватый, нежный цвет, а уходящая ночь – в такую нежную голубизну. Вот это золото с голубым и розовым – это был восхитительный свет! Я замерла. Я хотела поднять голову, и посмотреть в глаза Господа. Но Ангел положил мне руку на голову и пригнул вниз. Я упала на колени, и говорю: «пусти! Пусти, я хочу видеть лицо Бога!» Ангел сказал: «Лица Бога никто не видел из живущих на Земле». Я говорю: «но я же не на Земле. Я же на Небе!»

Ангел не успел мне ответить, когда я услышала голос. Этот голос когда-то спросил меня: «Татьяна, доколе будешь гнать Меня?» Этот голос утешал меня, когда я хоронила своего первенца. Этот голос от кафедры обличал меня во время проповеди, а я смотрела вокруг и говорила: «это про ту сестру говорят» или «про того брата, пусть слушает». А Господь говорил мне.

И этот голос спросил меня: «Почему ты не вернулась? Ты же слышала – тебе не время!» Я говорю: «Господи, я хочу к Тебе! Я – Твое дитя. Господи, не прогоняй меня!» «А что ты сделала для Меня?» – спросил Господь. Я не ожидала этого вопроса. Я не ожидала его совершенно. И воскликнула: «Да вся жизнь моя в Тебе, Господи, я отдала Тебе всю свою жизнь! Я дышала для Тебя!»

Лучше было бы мне сразу сказать: Господи, я ничего не сделала для Тебя. Но я такая… гордая. И тут два Ангела вынесли Книгу моей жизни. Вначале я увидела, как вынесли свиток. Рука Господа как облаком накрыла его и сняла печать. И свиток открыли. Я увидела всю свою жизнь. От момента прихода на эту Землю до момента перехода. Всю, полностью.

Во-первых, когда я была в детдоме и меня нашли родители, мне сказали, что я потерялась во время переезда. Из гарнизона в гарнизон переезжали в сорок седьмом году, сами знаете, какое было сообщение тогда, не так, как сейчас – самолеты, и меня просто потеряли, а теперь меня нашли. Но я увидела… я увидела на берегу моря женщину, которая корчилась в родах. Она родила младенца, перекусила пуповину, и бросила в море. А морская волна выкинула. Тогда она забрала этого младенца, завернула в шаль, побежала куда-то. Она падала, она была слабая от родов, и кинула ребенка на ступени какого-то дома. Я увидела, как через некоторое время вышел мужчина, и этот сверточек покатился вниз. Это был январь месяц.

Он вначале думал, война только кончилась, что это заминировали дом начальника заставы. Но сверток не взорвался, а запищал. Он подумал сразу: «вот это мина». Это я оказалась, а это был мой папа. А женщина – его любовница. Потому что у него была своя семья. Поэтому, сказав, что ребенка подбросили на погранзаставу, начальник заставы спокойно сдал ребенка в Дом малютки, где я и воспитывалась до шестилетнего возраста. Дом малютки, детский дом, и все последующие…

Его жене сделали операцию аппендицита и у нее начался перитонит – воспаление. И она стала бесплодна. У них была дочка, которая вскоре после этого умерла. И они остались бездетными и бесплодными. Они хотели взять в детском доме ребенка на воспитание, но жена моего отца сказала: «у тебя есть дочь. Давай найдем ее, она хотя бы по крови твоя. А я буду ей матерью». И тогда они стали искать меня. К тому времени меня аж в Алма-Ату переправили, в детский дом. Но родители нашли меня, взяли, объяснили, что потеряли по дороге и теперь они счастливы. И я счастлива, потому что это мои родители.

И только там, на Небесах, я узнала всю правду. А Господь их благословил, и у них родилась еще дочечка, через полтора года. Господь исцелил. Но они меня отдали назад. Как только родилась сестричка, меня отдали опять в детский дом. И через год, когда их девочка опять заболела, Господь послал казашку им навстречу. В толпе. Вышла женщина, они несли больного ребенка из больницы, потому что сказали: она умирает, пускай хотя бы дома умрет, а к ним подошла женщина и сказала: «и эту похороните, как похоронили первую, потому что семя твое, – обратилась к отцу, – взывает к Богу». – И исчезла, растворилась в толпе. Ну это Казахстан, там своя специфика, там просто к женщине не подойдешь. Но все равно, чтобы расспросить, пока они сообразили… мама или папа кинуться за ней, она растворилась в толпе, и все.

И тогда, придя домой, жена сказала: «Михаил, мы должны забрать ее. Мы должны забрать, потому что мы потеряем и эту». Они забрали меня. Аллочка выжила. Слава Богу, у меня есть сестричка.

Я все это видела. Но я говорю Господу, что я всю жизнь Тебе отдала. И я вижу свою жизнь. Ничего я не пожертвовала Господу. То, что я не участвовала в пьянках-гулянках, я не любитель шумных компаний, я никогда не курила, мне нечего было бросать. И, в принципе, я ничем не пожертвовала, абсолютно. Я жила как жила: посещала церковь, воспитывала детей, ходила на работу. Все. А Господь спрашивает: «что ты сделала для Меня?» Я говорю: «я молилась». И я вижу свои молитвы как на экране: «дай, Боже! Сделай, Боже! Помоги, Боже! Вдохнови, Боже! Вразуми, Боже! Огради, Боже!»

Давал, делал, вразумлял, ограждал. И как редко: слава Тебе, Боже! Благодарю Тебя, Боже!» Ну, разве что в церкви, когда был призыв: давайте возблагодарим нашего Бога! Ибо, у каждого есть, за что благодарить Бога сегодня! И я тогда благодарила. Но так: «Господи, благодарю Тебя, благодарю, благодарю…» – ни о чем. Просто так, как попугайчик. Но были моменты, когда я восклицала: «Господи, слава Тебе, что Ты не слышал моей вчерашней молитвы! И не ответил». И я увидела – слышал и ответил, только не так, как я хотела. А во благо мне. Даже когда Господь не дает нам то, что мы просим – это нам во благо. (Плачет).

И тогда я сказала: «Господи, я платила десятину». И я увидела, как я платила. Господь сказал: «ты исполняла Закон!» Но десятина, друзья, – это не только материальное. Это не наши ценности. Это не деньги. Господь просит от нас десятину всего, то есть, времени. Я увидела, как из-за Трона вышел Малахия. Еще прежде, чем он начал говорить, я уже знала, что это Малахия. Откуда пришла эта память, я не знаю. Но он прочитал. Он держал в руке скрижали и прочитал: «хорошо ли человеку обкрадывать Бога?» И я тоже, как его современники, прошептала: «чем я обкрадывала Тебя, Господи?» «Десятинами и приношениями своими!» Слово «приношение» я до этого, вообще, не замечала. Но это и время. Время! В сутках двадцать четыре часа. Оказывается, два часа сорок минут принадлежат Богу по Закону. И Господь сказал: «ты исполняла Закон. А что ты сделала для Меня?» «Господи, я читала Библию». Я вижу, как на большом экране, как я читаю Библию. Вот оно, утро. Я проспала, нервничаю. Одной рукой я бужу детей, другой я ставлю чайник на плиту. Я хватаю Библию, надо же прочитать одну Главу, как говорил пастор. Обязательно надо утром прочитать одну и вечером… «Господи, ну почему 118-й Псалом именно сегодня? Именно сейчас? 118-й Псалом – это самый длинный Псалом в Библии! Господи, я прочитаю 149-й, он коротенький». И я читаю 149-й. А Господь говорит: «Я говорил к тебе, а ты закрыла уши твои. Я говорил тебе: исследуй Писание, а ты читала его. Ты не желала слышать то, что Я говорил!» Я говорю: «Господи, ну я не знаю, что я должна была сделать». Что бы я не сказала, получается, что все не так. Я делала для себя. Молилась: «дай!», читала слово невнимательно… и, собственно, так, лишь бы… Десятину, и ту я не полностью отдавала. Я считала, что я имею право потратить ее сама. А Малахия читает: «принесите все десятины и пожертвования в Дом-Хранилище Мой, чтобы в Доме Моем была пища». По-моему, я дословно сейчас это сказала. А я распоряжалась сама. А ведь Господь меня не ставил на это место. Есть левиты. Есть избранные Богом тратить Его казну.

И я говорю: «я не знаю, Боже. Я читала, я ничего не помню, не знаю…». «А что Я сказал Апостолу Петру и брату его, Андрею, когда позвал следовать за Собой?» «О, Господи, Ты же с ними общался целых три года, Ты много им говорил». Я опять выигрываю время, я тяну. Моя земная привычка вот эта, я ее затащила даже на Небеса. Попыталась затащить даже на Небеса. Ангел подсказывает, он говорит: «следуйте за Мной, и Я сделаю вас…». И я добавила «ловцами душ человеков». Я так обрадовалась, что я это вспомнила. «Да. И сколько душ ты привела ко Мне?» Я замерла. «Где сноп твой? Покажи Мне дела свои».

Я в ужасе посмотрела на свои руки. У меня один колосок. У меня в руке один колосок. Вы понимаете? И тут я увидела, что до этого мгновения было скрыто. Оказывается, я не одна стою у Трона. Стоят другие души. И у них их Ангелы держат полные корзины плодов, а они держат снопы. У некоторых душ даже руки не сходятся, такие снопы. А одна душа кладет сноп к подножию Трона, а у нее оказывается в руках другой сноп, и она опять кладет. А у меня один колосок. Мне так стыдно. Один колосок. Это мой муж.