Играя рок

Глава 18

В эти годы советская эстрадная музыка переживала второе рождение. Утесов, Бернес и Шульженко уже не были так популярны. Старая гвардия отошла на второй план. Теперь на радио и телевидении появились новые лица и голоса: Эдита Пьеха, Валерий Ободзинский, “Норок”, "Голубые Гитары", Юрий Антонов, Анатолий Королев и многие другие. Когда группа «НОРОК» приехала в Горький, Коля уговорил отца купить билеты на их концерт в Кремлевском концертном зале. Год назад они здесь впервые слушали выступление “Голубых гитар”. Они тогда на Колю произвели сильное впечатление, но с тех пор появилось много новых интересных ВИА. Группу “Норок”(Счастье – молд.) Коля знал по их единственной пластинке, выпущенной фирмой "Мелодия". На ней ансамбль представил четыре песни: «О чем плачут гитары» (М.Долган – Е.Кримерман) В.Искров «Артист поет» (М.Долган – Е.Кримерман) В.Искров «Дети солнца» (Спицын – Е.Кримерман) В.Искров «Дар – Доруле» (М.Долган – А.Стрымбану) И.Суручану Когда они заняли в зале свои места, Коля стал разглядывать усилительную аппаратуру молдавского ансамбля и инструменты. На сцене стояли усилители и колонки “Marshall” и “Kustom”, ударная установка с тарелками “Zun”, электроорган. Вечер начался с известных по пластинке песен, кроме этого ребята исполнили несколько композиций из Битлз на русском языке, и музыку из популярных кинофильмов. Коле очень понравилась в их исполнении русская песня: “Ты постой, постой, красавица моя”. В середине прозвучал красивый и техничный проигрыш с эффектом “кричащей птицы”. Это выглядело смело и ново. Ансамбль принимали очень хорошо, каждую песню публика награждала бурными аплодисментами.

Вечером, они возвращались домой, полные впечатлений.

– Пап, ну и как тебе они?

– Да, Коля, конечно, неплохо. “Артист поет” – просто замечательная песня, как это сейчас говорят – настоящий хит? Отличная мелодия, аранжировка безупречная. Гитары играют мелодично, со вкусом. Конечно, раньше я ничего подобного не слышал.

– А звук, какой мощный. Раньше на сцене у “Голубых гитар” один “регент 60” озвучивал зал, а эффекты полностью отсутствовали! А репертуар – курам на смех, одни советские лирические и патриотические.

– У этих – тоже была одна патриотическая, знаешь, без этого нельзя. А что касается звука на мой взгляд, общий динамический диапазон перегружен, да и громковато было.

– А что ты этим хочешь сказать?

– Это можно объяснить на примере регуляторов тембра. Когда они в середине частотного диапазона – искажения минимальны. Но если на отдельных частотах регуляторы выведены на максимум, – они стремительно растут. Вот, в данном случае, одни частоты слегка мешали другим, и на большой громкости это сильно ощущалось. Вспомни это звучание и сравни его с тем, как “Поет артист” сделан на пластинке. Во всем важна мера, золотая середина. Они вышли из Кремля и свернули на улицу Свердлова. Выпал первый снег. Глава от автора Кроме работ советских ВИА «Мелодия» печатала целый ряд безымянных миньонов с записями «неизвестных» групп. Среди названий песен попадались – «Облади-облада», «Серебряные молоточки», «Странствующий ансамбль», «Кто остановит дождь» и т. п. Благодаря программе Татарского "Запишите на ваши магнитофоны " западные группы и певцы попали на радио «Маяк». Программа выходила в эфир и занимала около получаса между новостными передачами. «Встречу с песней» и «Запишите на ваши магнитофоны» слушала вся страна. Их ждали целую неделю. В этих программах звучали зарубежные хиты, очень редкие для советского эфира. Среди отечественных исполнителей и “демократов” попадались Пол Маккартни, “Лед Зеппелин”, “Холлис”[18] и пр. Говорят, «Запишите на ваши магнитофоны» стала для легендарного Севы Новгородцева прототипом аналогичной передачи на «Би-би-си». Смелый проект Либергала и Татарского просуществовал недолго, говорят, какой-то чиновник от культуры углядел в песне "Лестница в небо" намек на сатанинство, оккультизм, сексуальную революцию. Но революция в нашей стране могла упоминаться только одна, а секса и оккультизма и в помине не было. Передачу, просуществовавшую совсем недолго, тихо прикрыли.

Из воспоминаний благодарных слушателей тех лет:

«Была у меня катушка, записанная на "Яузе-6" с этой передачей. Теперь сомневаюсь, есть ли она. Запомнились Rare Bird "Sympathy", Melaniе Safka "What Have They Done To My Song Ma"[19], Rolling Stones "Wild Horses" и, конечно, Led Zeppelin "Stairway to Heaven"[20].

Последнего уже власти предержащие стерпеть не смогли (или кто-то просто перепугался) и передачу закрыли, после чего она через некоторое время возобновилась под другим названием».

Благосостояние народа неуклонно росло, а вместе с ним увеличивалось количество приемников и катушечных магнитофонов. Любители новой запретной музыки записывали ее с радио, с телевизоров, особенно, с новогодних передач, где под утро передавали блок зарубежной эстрады. Так, по крупицам, она проникала в коллекции звукозаписей советских граждан. Это были некачественные копии, с фоном и шумами. Разумеется, все это очень интересовало Колю. Прибегая из школы, он сразу включал свою магнитофонную приставку «Ноту», которую помогли приобрести деньги из бутылки. На старой заезженной и многократно склеенной пленке типа “6” хранилась заветная коллекция рока. Он садился рядом с гитарой и подбирал все подряд, открывая для себя новые мелодии и гармонии.

Глава 19

Достойные группы в городе Горьком были немногочисленны: "Бриг" и "Шестое Чувство", “Сирин”, “Аверс” “Двигатель”, “Времена года”. Все они, в основном, исполняли популярную советскую и западную музыку на вечерах и свадьбах. Возникали как грибы и другие ансамбли, порыв самодеятельного творчества затронул сердца многих любителей, из числа которых, позднее стали формироваться профессиональные коллективы, занявшие места на подмостках кафе, ресторанов и даже филармоний. Вечера в школе Каминского не обходились без “Шестого чувства”. Благодаря дорогим эстрадным микрофонам и мощным усилителям, эта группа прекрасно справлялась с плохой акустикой актового зала. Звук стоял предельно тяжелый и плотный. В тот вечер Коля притащил в школу магнитофонную приставку и микрофон, специально для того, чтобы записать их выступление. Микрофон поставил на подоконник, а приставку включил в сеть, и затолкал под стул. Маркин таращился на девчонок, то и дело приглашал кого-то потанцевать. Он был истинный джентльмен, этот Маркин. Красавиц в Колином классе было немного. Пальцев одной руки было достаточно, чтобы пересчитать: Белова, Шухова, Федулова, да Шашкова. Эти были нарасхват, Маркину не везло, Шашкова постоянно танцевала с красавцем Петровым, а ему доставалась грузная Семенова или лупоглазая Зеленова. Николая школьные подружки за небольшим исключением мало интересовали, впрочем, он им тоже был почти безразличен. Для них оказывались желанными Петров или Сидоров, а сутуловатый невысокий Каминский, шёл за третий сорт. Все же он ухитрился пригласить Белову. Она пришла на вечер без очков, или просто сняла их, думая, что без них выглядит лучше. Она была изумительно красива и без очков и в очках, и Коля залюбовался ей. Простое короткое синее платье, которое многие девчонки из его класса просто ни за что не надели бы на такой вечер, выглядело на ней неотразимо. Оно обнажало ее красивые, сильные ноги, подчеркивало тонкую талию, и великолепно сочеталось с ее голубыми глазами. Возможно, это только казалось Каминскому. Вредный характер девчонки, с которой он уже три года сидел за первой партой на русском и литературе, он не раз проклинал, с нетерпением ожидая конца этих уроков. Если и случалось им заговорить, Машка цеплялась к каждому его слову, изощренно издевалась над ним. Коля пытался не раз осадить ее, и даже довел ее до слез, но гордый нрав девушки был непоколебим. Всем своим видом она демонстрировала, в какой степени Николай ей безразличен. Сейчас они молча танцевали, одной рукой он обнимал ее за талию, другой неуверенно держал ее отставленную в сторону руку. Вела она себя отстраненно, казалось, вот-вот ее передёрнет от отвращения к партнеру. В этом была вся Белова. Музыка струилась из колонок, в зале становилось жарко и душно, разговаривать с Машей было невозможно.

Да и о чем с ней говорить! Да, он бы с удовольствием проводил ее до дому, но вот беда, никакого резона, – Белова проживала по соседству со школой.

– пело "Шестое Чувство". Это был известный шлягер из Moody Blues[21] "Night In White Satine". Русский текст, романтический, запоминающийся нисколько не портил его.

Затихли последние аккорды.

Он проводил Марию. Она, из вежливости кивнула, едва склонив голову, и уселась на свободное место рядом с Шуховой, затем глянула на Кольку строго и холодно, будто хотела сказать: – ты отвратительно танцуешь, Каминский, – но вечер сегодня хороший, и музыка прекрасная, поэтому я тебя прощаю, ну вали же скорей отсюда!

Ну, что еще он мог ожидать от нее? Красавица Шухова вообще не удостоила Николая взглядом, повернулась к Маше, и о чем-то с жаром зашептала. Николай проглотил обиду, и уставился на сцену.

Там высились горы колонок, каждый инструмент был включен в отдельный акустический агрегат. На пианино стоял громадный ламповый усилитель, изготовленный в виде стального куба с отверстиями для охлаждения мощных генераторных ламп. По правую руку от соло-гитариста находились микшер и ревербератор, все это было соединено жгутом из кабелей. Вечер был в самом разгаре.

Репертуар у “Шестого” был достойный. Композиции – на любой вкус: от "Цыпленка жареного" до "N.I.B" из Black Sabbath![22] Отличные голоса, пассажи лидера заучены на совесть, гитарный звук отменный, тягучий.

Исполнение композиции “Are You Ready” из «Grand Funk Railroad» непревзойденное!

Звук «Вельтмайстера» покорял с первых нот. Фирма по сравнению с козлино-блеющей “Юностью”! Они даже сыграли в тот раз «Crosstown Traffic» из Хендрикса. Мороз по коже! А потом была эта, их коронка:

Он обернулся к залу – Машка танцевала с Петровым, который совершенно неприлично притянул ее к себе, они о чем-то оживленно трепались. Конопатая Федулова показала ему язык, и покрутила пальцем у виска. Каминский вышел за дверь, здесь было прохладно – в распахнутые окна дышала свежестью ночь. Над зданием сельхозинститута висела «большая медведица». Ему было плохо. Коля чувствовал себя раздавленным, эту музыку исполнял не он, не он стоял сейчас на сцене с красной гитарой – “Торнадо”. Казалось, эта грусть отодвинула его мелкие проблемы на задний план – какая там, к чертям, биология, какая химия. Ему никакого дела не было ни до Беловой, ни до Шуховой. Кто-то подошел сзади и положил ему руку на плечо.

– Сергей? – Каминский обернулся.

– Коля, давай потанцуем, – она смотрела на него сверху вниз. Ольга Гуревич, самая рослая девочка в классе. Только этого ему не хватало, по сравнению с ней Николай чувствовал себя пигмеем, андаманским мелким дикарем.

– Белый танец, отказываться нельзя, – это возник из темноты Сергей, о нем Николай совершенно позабыл. Он припомнит ему это ехидство. Вот сам бы и танцевал с Ольгой! Он представил его – маленького, кривоногого с этой длинной девушкой.

– Да, конечно, Оля. Музыка внезапно оборвалась, в зале и в коридоре погас свет. Такие отключения в школе иногда случались, это было досадно и неприятно для танцующих. Ребята затопали, засвистели, завуч включил фонарик и пошел проверять пробки на Erdgeschoss[24].

– Ты спасен, Каминский, – низким голосом резюмировала Гуревич, и, сверкнув очками, растворилась в темноте. Прошло пять минут, а может и все восемь, когда включился свет.

Он увидел через дверной проем как, наконец, засветились лампы в усилителе «Шестого чувства», услышал, как появился в динамиках переливчатый звук «вельтмайстера».

Вечер был окончен, и запись сделана. Они уложили магнитофон в сумку и вышли на улицу. Приятно было покинуть душное помещение и вдохнуть свежий воздух. С Волги дул легкий прохладный ветерок. Они дошли до ворот дома Каминского.

– Поднимемся ко мне, послушаем, что получилось?

– Нет, чувак, не сегодня. Я побегу, может, успею на последний трамвай. Сегодня был длинный день. Мы потом обязательно все послушаем, заодно и то, о чем там твои одноклассницы болтали. Микрофон, между прочим, как раз за ними стоял на подоконнике. С Лыковой дамбы донеслось еле слышное дребезжание.

– Все, кажется, успеваю! Сергей пулей рванул на остановку.

Глава 20

Впереди намечались новые трудности – Николаю предстояло поступление в институт.

Оно просто в голову не укладывалось.

Ему очень нравились живопись и литература, радиотехника и архитектура, но как выбрать из такого разнообразия что-то единственное, что станет любимым на всю жизнь? Мозг его просто разрывался на части.

Он мучил родителей и бабушку своим нежеланием заниматься чем-то всерьез. Как-то раз у бабушки гостил профессор Чернов с кафедры русской литературы университета, фрондёр и сподвижник известного диссидента Хайта.

Елена Васильевна не преминула показать Чернову отличные сочинения внука по литературе. Она хранила их в отдельной папочке, и очень гордилась творческим подходом Николая к их написанию. А сочинения те, как на грех, были пропитаны до отказа темой партийности, народности и т. д. Эту воду их долго и старательно учили лить по любому поводу, так уж было заведено. Надежда Владимировна на своих уроках советской литературы делала основательный упор на любовь к Ленину и партии. Учила она правильно понимать проблематику произведений социалистического реализма, читать советских и зарубежных писателей под правильным углом зрения. Эта заслуженная учительница появилась у них с пятого класса и сразу же взяла класс в ежовые рукавицы.

На её уроках отсутствовала возможность поболтать, списать что-то, заглянуть в учебник при интерпретации домашнего задания по литературе. Ее уроки стали самыми главными, можно было забыть тетрадь по истории, по биологии и даже по математике, – манкировать литературой и русским языком не приходило в голову никому, даже самым отчаянным лодырям. К старшим классам Надежда Владимировна стала еще интенсивней закручивать гайки, чаще заставляла писать сочинения и диктанты.

Профессор Чернов сначала хмурился, морщил лоб, некоторые предложения зачитывал вслух, ехидно посмеиваясь. Бабушка терпеливо ждала приговора. Наконец, проглотив очередную порцию штампованных фраз, Юрий Владимирович сказал:

– Елена Васильевна, слог у Вашего внука, конечно, неплохой. И фантазия есть. Но все это такая белиберда. Хе-хе! Он цитирует известного поэта. Вот, только послушайте: “Ленин прост как материя, как материя сложен – наш народ не тетеря, чтоб кормить его с ложечки”. И это, с позволения сказать, эпиграф сего творения! А вот, – он поднял палец к потолку, – ну, тут вообще, ахинея! Нет, я не могу этого вынести. Как можно петь дифирамбы этому упырю?! Читая следующее сочинение, Чернов постепенно входил в раж и уже, не смущаясь, трясся от смеха. Бабушка даже привстала со своего места. Глаза ее сделались большими и суровыми, а пальцы правой она так сильно сжала в кулак, что костяшки побелели.

Чернова она знала давно, но такого кощунства от него не ожидала. Коля, стоя в дверном проходе, краснел от стыда. Его уже начинало лихорадить от всей этой критики, но то, что он услышал далее, заставило задуматься.

Жестикулируя, профессор словесности продолжал:

– Возможно, карьера журналиста в советской прессе или на телевидении вполне достижима для Николая. Однако, тут ему придется все время наступать на горло своей, так сказать, песне. Да, хлеб журналиста труден. Поездки по стране, наблюдения, собственные мысли, которые не всегда можно обратить в слова. И как создать из всего этого позитивную картину нашей жизни? Как сделать из наших вороватых партийно- хозяйственных активистов кудесников, превращающих воду в вино. Как заставить советского человека в конце двадцатого столетия поверить в утопию светлого будущего. Огромное количество однообразной аморфно-водянистой неправды, которую придется творить, рано или поздно начнет разрушать твой молодой мозг. Потом еще много всего было сказано, и задано немало вопросов, на которые Николай отвечал без особого рвения. Елена Васильевна, в ужасе от всех этих высказываний, проводила Чернова, который тут же вернулся, и снова позвонил в дверь. Он забыл свою трость, чего с ним обычно не случалось. Дверь открыл удивленный Коля. Он принес трость Юрию Владимировичу, тот благодарно пожал руку мальчику, и негромко сказал:

– Не обязательно становиться журналистом или писателем. Если однажды что-то зацепит тебя так сильно, что ты не сможешь удержать это в себе, – вот тогда – пиши. Но пусть это не будет хлебом для тебя, лады? Он больше ничего не добавил, просто повернулся, и стал спускаться по лестнице, наваливаясь на трость. Коля даже не успел толком попрощаться с ним. Его вполне бы устроила карьера артиста, но, вглядываясь в свое зеркальное отражение, он приходил к печальным выводам о своей профнепригодности для театра и кино. Да, симпатичный мальчишка и только. Какой уж там герой-любовник или молодежный лидер – не широкоплеч, сутуловат! А о характерных ролях нельзя было и мечтать, настолько он казался простым и предсказуемым.

Сказывались и дефекты речи: " фуба, фапка". По этой причине страдал и вокал – как он ни драл глотку, путного ничего не выходило. Слух был, но голос…

В общем, неважный голос, да еще с весьма ограниченным диапазоном.

Дед отговаривал его от театрального образования, он отчетливо понимал – мальчик еще не нашел себя, но у него нормальная голова, умелые руки, он дружит с техникой. И это уже немало! Однажды все сложится, Коля возьмет от жизни знания и опыт, и будет отличным мастером своего дела, неважно какого.

Приятели собрались поступать в ГПИИЯ[25]. Что ж, Николай тоже чувствовал в себе способность выдержать вступительные экзамены в этот ВУЗ, и начал потихоньку настраивать себя на это.

В школе все складывалось скверно, и оценки оставляли желать лучшего. Да что и говорить: больше месяца Коля провалялся в инфекционной больнице со скарлатиной, которую подцепил в школе. Эта дурацкая болезнь напала на него в самый неподходящий момент, и он оказался в полной изоляции от уроков и друзей.

Математика, физика и химия оказались абсолютно запущенными по причине лени и вынужденных пропусков. Гуманитарные предметы давались ему значительно легче, тут можно было просто вызубрить что-то, к тому же, склонность к языкам у Николая была.

После долгих дебатов с родителями им был выбран французский переводческий факультет. На вступительных экзаменах сдавать предстояло русский, литературу, историю и немецкий язык. По тогдашним правилам к общей сумме баллов, полученных на вступительных экзаменах, прибавлялся средний балл школьного аттестата. А средний балл Николая составлял только три с половиной.

Глава 21

Жарким летним днем Коля и его приятели отправились в Институт иностранных языков на “День открытых дверей”. Была обещана экскурсия по кафедрам, встреча ректора с абитуриентами и в конце – праздничная музыкальная программа с участием ансамбля французского факультета – ”Бриг”. Этот ансамбль в городе когда-то был одним из самых лучших. После скучных походов по аудиториям, лингафонным кабинетам, просмотра стенгазеты ВУЗа и посещением буфета ребята вышли во двор. Здесь на баскетбольной площадке ребята из “Брига” выставляли аппаратуру. Прибежал Сережка Кашин, живший поблизости. Он с любопытством разглядывал фирменные гитары команды.

Посмотреть концерт пришли и Анисимов с Мединским. Они увидели Колю и подошли ближе.

– Главного участника нет, – грустно констатировал Мединский, дожевывая молочный коржик. Миша, ты не знаешь, Карлуша будет играть?

– Думаю, не будет. Скорее всего, в городе его нет.

– Тогда это совсем не то. Прозвучали первые аккорды. Были исполнена песня “Осень”– своеобразная визитная карточка ансамбля. Зрители слушали выстроившись полукругом за пределами площадки, звук летел над ними и отражался от стен пожарки, стоящей через переулок. Несмотря на то, что в качестве клавишного инструмента трудилась скромная органола “Юность”, композиция звучала фирменно. На таком же уровне была исполнена и шуточная песня “Старый аэроплан”. Несмотря на неполный состав, “Бриг” сыграл отлично, ничего лишнего, – высокий профессионализм. Кашин смотрел на все это, полный восторга, да и Коля не скрывал удивления и радости. Маленький концерт прошел на одном дыхании, красиво и слаженно. “День открытых дверей” удался! Они еще долго смотрели, как ребята из “Брига” разбирали аппаратуру, уносили колонки и гитары в институтский корпус, а потом отправились по домам. Маркин не мог выдумать ничего лучше, чем примкнуть к друзьям, поступающим на французское отделение. Коля не одобрил приятеля:

– Марк, тебе не надо было бы этого делать, шел бы в строительный, или водный.

– Ну, куда ж я без вас? Я тоже в математике не рублю ни фига. Сразу срежусь, два балла обеспечено. Они довольно успешно начали сдавать вступительные экзамены. Николай в первую неделю заработал две пятерки – за сочинение и за немецкий язык. На экзамене по немецкому преподаватель, ставя ему «отлично», заметил:

– Напрасно сюда поступаете. У нас не любят учеников из специальной школы, вот увидите, начнутся проблемы. Даже, если выдержите давление первых лет – потом полностью пропадет охота и интерес. Вы знакомы с французской литературой? Я, конечно, не имею в виду Жюля Верна и Дюма отца.

– Да, знаком, некоторым образом. Мопассан, Бальзак, Вольтер. Моя бабушка еще с гимназии помнит французский, «Неопалимую купину» читает и сейчас в подлиннике.

– Это неплохо, может, я и ошибаюсь насчет вас. Ладно, зовите следующего. День выдался жаркий, Николай дождался Маркина, который тоже заработал пятерку, и они отправились за мороженым, совершенно забыв о волнении родителей. Он позвонил домой из автомата только через час.

– Молодец сынок! Мама была горда за него, все начиналось отлично. У него было три дня на подготовку к экзамену по истории, он провел их в довольно напряженном зубрении съездов партии и дат различных важных народных восстаний. День экзамена начался с сильного дождя. Мама дала ему с собой зонт, но его по дороге несколько раз выворачивало ветром. Он пришел вовремя, но не успел все же оказаться в первых рядах. Маркин и Костерин пришли позже. И у того и другого дела были несколько хуже, чем у Николая, они набрали только по 9 баллов из десяти. Спустя два часа он во второй партии отправился сдавать историю. Вопросы оказались простыми, память его не подвела. Пришел его черед, и Коля бодро выдал все что знал про Пугачевский бунт, присовокупив что-то из «Капитанской дочки». Экзаменатор, выслушав не до конца порцию добросовестного повествования о XIX съезде партии, спросил:

– А чем все же, был знаменателен этот съезд?

– Я думаю, выступлением Берии, который ясно дал понять США о недопустимости проводимой ими политики ядерного шантажа…

– Да, вы правы, но отчасти. Я не могу поставить “отлично” по причине того, что историзм мышления у вас совершенно отсутствует. Кроме выступления Берии и Хрущева надо было отметить переименование партии, вопросы, связанные с новой пятилеткой, с улучшением качества жизни советских граждан и т. д. Видимо, вы совсем не думали об этом, и совершенно напрасно. И он вкатил-таки Николаю четверку за экзамен, да и Маркину тоже после него. Русский удалось сдать на «отлично». Началось мучительное ожидание «приговора» 20 августа председатель приемной комиссии обнародовал список учащихся, принятых на французское переводческое отделение ГПИИЯ. Каминский и Маркин в этом списке отсутствовали.

Глава 22

Колины родители были в ужасе, казалось бы, отличное начало обернулось неприятным концом. Поправимо ли это, или мальчику придется терять целый год? Назначили встречу с ректором для объяснения всех причин сложившейся ситуации. Таких родителей оказалось немало.

– Мы не смогли принять в этом году более 20 выпускников школ города. У нас есть определенный план и обязательства перед учащимися рабочего факультета, отслужившими в армии и окончившими подготовительное отделение на отлично. Конечно, жаль, что все так сложилось, но я готов рассмотреть несколько вариантов: Первое, – мы принимаем вашего сына кандидатом, без стипендии. При условии сдачи обеих сессий на «отлично», мальчик зачисляется в состав студентов. Конечно, это будет нелегко. Однако, уже после первой сессии некоторые студенты уходят сами, так что увеличиваются шансы попасть на освободившееся место..