Надежды леди Коннот
– Рад видеть, что вы поправились, леди Сефора. Очень жаль, что я не остался и не позаботился о вас после того, как… – Граф замолчал.
– После того, как я едва не утонула? – закончила она за него, и он улыбнулся; улыбка немного смягчила его лицо: шрам на левой щеке уменьшился, а три царапины на правой щеке почти скрылись в ямочке.
– «Едва не утонула» – сильно сказано. Будем считать, что вы просто сильно промокли.
Вот в каких словах она нуждалась! Рядом с ним она забыла о страхе и ужасе, не отпускавших ее после случившегося. Когда он смотрел на нее, в его глазах плясали веселые огоньки. Сефоре хотелось, чтобы он продолжал говорить, но он молчал, хотя молчание, которое воцарилось между ними, было красноречивее любого разговора.
– Благодарю вас, – с трудом выговорила она наконец.
– Не стоит благодарности, – ответил он и ушел.
Вскоре вернулся Ричард в сопровождении ее матери. Мать смотрела на нее озабоченно и встревоженно.
– Тебе еще рано выезжать в свет! Зря мы послушались доктора… Я поговорю с ним и скажу, что ехать на бал так скоро после…
Она говорила и говорила, но Сефора ее не слушала. Она радовалась, что снова очутилась в безопасности.
«„Едва не утонула“ – сильно сказано. Будем считать, что вы просто сильно промокли», – повторила она про себя слова графа.
Вдруг она поняла, что Фрэнсис Сент-Картмейл ни за что не позволил бы ей утонуть. Он прыгнул бы в воду и спас ее, даже если бы река была глубиной в десять или двадцать футов. В случае необходимости он бы пронес ее против течения в тысячу раз более опасного и на реке в пятьдесят раз шире.
Потому что он мог ее спасти.
Потому что она поверила, что он может ее спасти, этот загадочный и необычный граф с широкими плечами и стальными руками.
Облегчение настолько потрясло ее, что она едва могла дышать. При этой мысли она улыбнулась. Дышать – пожалуй, единственное, что она может в бальной зале Хедли под тридцатью с лишним изящными люстрами и струнным оркестром, который играет вальс!
Она жива и здорова. Искра в ней не совсем погасла, и сейчас внутри ее начался процесс возрождения.
Просто невероятно!
У Фрэнсиса Сент-Картмейла хорошая улыбка. А его кольцо на мизинце оказалось точно таким, как ей увиделось. У него низкий, добрый голос, а глаза светло-карие, как листья, которые лежат в лесу после особенно холодной осени; в них мелькают зеленые и золотистые искры.
Остальные гости украдкой, исподтишка следили за ним. На лицах, которые оборачивались ему вслед, можно было прочесть и страх, и благоговение, и кое-что другое. Изумление, если это можно так называть, сопровождало его, когда он шел один в море цвета, одетый в черный простой сюртук.
Сефора надеялась, что у графа есть друзья, которые, так же как и он, рискуют быть не связанными рамками светского общества. Она огляделась по сторонам; Сент-Картмейла нигде не было видно. Зато Ричард и ее мать пристально наблюдали за ней.
Не хотелось ехать домой. Напротив, хотелось остаться, чтобы снова увидеть графа и, может быть, еще немного поговорить с ним.
От него приятно пахло мылом, лимоном и чистотой; от такого бодрящего аромата у Сефоры мгновенно прошла головная боль.
Мать встревоженно взяла ее за руку.
– Хочешь поужинать, дорогая? Может быть, тебе полегчает, если ты что-нибудь съешь?
Меньше всего ей сейчас хотелось есть, но уж лучше куда-то идти, чем стоять на одном месте, точно громом пораженная, поэтому она кивнула.
После этого самого неожиданного разговора Фрэнсис подошел к Гейбриелу Хьюзу, который наблюдал за ним из дальнего угла. Он стоял, прислонившись к колонне.
– Она и вправду такая, как ты ожидал?
– Полагаю, ты имеешь в виду леди Сефору?
– Фрэнсис, тебе не идет игра в кошки-мышки. Я видел, как ты с ней разговаривал. Ну и что ты о ней думаешь?
– В прошлый раз она показалась мне не такой маленькой и бледной… Она чего-то боится.
– Чего?
– Наверное, тогда она смирилась с мыслью о неминуемой гибели и с тех пор мучается. Она поблагодарила меня за то, что я ее спас.
– А больше она ничего не сказала?
– Потом мы оба немного помолчали. Я не нашелся с ответом…
– Как потрясенный Персей, который влюбился в тонущую Андромеду. – В голосе Гейбриела слышались шутливые нотки, но Фрэнсис сделал вид, будто ничего не понял.
– Да ведь она же упала в реку с моста! Ее не приковали к скале в ожидании, когда накинутся морские чудовища!
– И тем не менее после спасения невольно возникают такие аналогии. Я бы вспомнил о некоторых вероучениях, согласно которым спасенный и спаситель объединяются узами на всю жизнь.
– Не слишком ли большая цена? Я ничего подобного не заметил в глазах Сефоры Коннот, хотя они у нее удивительные.
Гейбриел кивнул:
– Многие молодые поэты сочиняют стихи о ее небесно-голубых очах. Количество ее поклонников огромно, хотя она всем и каждому отказала.
– Ради маркиза? – Фрэнсис не хотел задавать этот вопрос, но, к собственному удивлению, задал.
– Уинслоу считается в свете кем-то вроде образца; ему подражают и в манере одеваться, и в поведении в обществе. Говорят, что с другими он ведет себя напыщенно и надменно.
– Выглядит он вполне безобидно. – Фрэнсис посмотрел на противоположную сторону залы, где стояла молодая пара. Фрэнсис заметил, как маркиз прижал к себе Сефору.
– Безобидно, но властно. Видишь, он словно приклеился к ее локтю? Аделаида сказала: если бы я вот так постоянно нависал над ней, как маркиз Уинслоу над своей невестой, она бы ткнула меня локтем в ребра.
– А может, леди Сефоре нравится его близость?
– По-моему, она ему это позволяет, потому что не знает, что можно по-другому.
Сефора Коннот стояла в профиль к свету. Граф заметил, что у нее небольшой вздернутый носик, точеный лоб и высокие скулы. Она по-прежнему была очень бледна.
– Судя по всему, Уинслоу очень собой доволен. Помнишь, как он распоряжался там, на берегу реки? Зато его будущая супруга сегодня сама на себя не похожа. Может быть, она не так уж довольна своим женихом? Может быть, ей хотелось, чтобы он забыл об осмотрительности и поступил более самоотверженно, прыгнув за ней в воду?
– Гейб, перестань подтрунивать. – Аделаида погладила мужа по плечу. – Произошел несчастный случай. Все очень испугались и не сразу пришли в себя. Но потом все старались ей помочь – даже маркиз, несмотря на его педантизм и требовательность.
Фрэнсис задумчиво покачал головой:
– Нет, мне кажется, Гейб верно подметил его суть. На следующий день Уинслоу прислал мне свою карточку. В цветистых выражениях поблагодарив меня за спасение его невесты, он также намекнул, что дальнейшая переписка с леди Сефорой нежелательна. Он не хочет, указал он, чтобы ее беспокоили напоминаниями о происшествии, и понадеется, что я постараюсь поскорее все забыть – он уже забыл.
– Значит, тебе суждено стать спасителем без последствий? Человеком, который едва удостоился благодарности? – Вид у Гейбриела сделался такой, словно ему захотелось подойти к маркизу и одним ударом снести ему голову с плеч.
– У Уинслоу тяжело болен отец; возможно, сейчас у него много других забот. – Аделаида нахмурилась. – Правда, и мне трудно понять, что в нем нашла Сефора Коннот.
– Они вместе росли, – ответил Гейбриел. – Их родители близкие друзья. Семьи связаны прочными узами. Их помолвка стала данью традиции. Не сомневаюсь, родители леди Сефоры одобряют ее выбор.
У них на глазах полная, уверенная в себе дама, леди Олдфорд, повела Сефору прочь; Фрэнсис заметил, что стоявшие вокруг люди прощались. Что же в этой молодой женщине так его заинтриговало? Она – любимая дочь светского общества; ей удалось сделать одну из самых блестящих партий сезона, не вызывая ни у кого даже намека на критику. Ею все восхищаются. Она – воплощение добра, правды и откровенности; к тому же она красавица. Выругавшись, Фрэнсис отвернулся. Он испытал облегчение, когда лакей предложил им поднос с напитками.
Глава 4
Час спустя Фрэнсис стоял у высокого открытого окна в наименее заполненной гостями части залы. Он жалел, что нельзя выйти и насладиться сигарой, хотя на других балах его частенько заставали в парках женщины, мечтавшие перекинуться с ним словом – и не только. Сегодня ему этого не хотелось.
Кто-то положил руку ему на плечо, и он обернулся. Рядом с ним очутилась Сефора Коннот; на ее лице застыло молящее выражение.
– Рада, что мне посчастливилось застать вас в одиночестве, лорд Дуглас, – тихо проговорила она. – Дело в том, что я написала вам письмо и собиралась отдать его еще до нашего с вами разговора. Маркиз дал понять, что послал вам свою карточку с благодарностью, но мне хотелось поблагодарить вас лично.
Она извлекла из сумочки сложенный лист бумаги и протянула ему:
– Не читайте, пока не вернетесь домой. Обещайте!
С этими словами она ушла и вскоре смешалась с группой хихикающих женщин, которые проходили мимо. Чуть дальше стояла ее мать.
Их взгляды встретились; леди Олдфорд не отвернулась. Смущение в ее глазах сменилось стальным гневом. Склонив голову в знак приветствия, Фрэнсис развернулся, крепко сжимая в руке письмо от ее дочери.
Сефора считала, что правильно поступила, отдав ему свое послание. Она лишь надеялась, что он не станет показывать письмо своим друзьям и те не станут над ней смеяться. Мать взяла ее под руку. Вскоре к ним присоединился Ричард.
Сефора не могла допустить, чтобы храбрость Фрэнсиса Сент-Картмейла удостоилась лишь поверхностной благодарности Ричарда. Она решила, что непременно поблагодарит его лично и напишет, какое облегчение она испытала.
Поняв, что рассчитывает на ответ, она невольно вздохнула и поморщилась. Отчего же она все-таки отважилась подойти к нему? Наверное, все дело в выражении его глаз – и в глубоком шраме на щеке. Ему причинили сильную боль, и ей не хотелось ее усугублять. Она успела заметить даже оставленные ею царапины на другой щеке…
К сожалению, ее мать видела, как она разговаривает с графом. Конечно, мать ничего не скажет в присутствии Ричарда. Мария весело болтала и смеялась; Сефора невольно позавидовала сестре, ее способности радоваться жизни. Куда же пропала ее собственная радость? Впрочем, ей не слишком хотелось заниматься самокопанием.
Фрэнсис Сент-Картмейл стоял в противоположном углу; ей показалось, что его окружает плотная толпа дам и девиц. Сефора узнала Элис Бейли и Кейт Хейсом-Браун, двух самых ярких дебютанток последнего лондонского сезона. Обе обмахивались веерами, как опытные кокетки, которые знали себе цену.
– Сефи, тебе понравился вечер? – спросил отец, очутившись рядом.
– Да, папа. – Услышав свое детское имя, Се-фора невольно улыбнулась.
– Приятно видеть тебя радостной после того, как ты так ужасно напугалась.
Просто «напугалась»? Она нахмурилась, думая: родители понятия не имеют о том, что творится у нее в голове.
– Мы едем домой, а маркиз решил еще ненадолго остаться. Наверное, Ричарду нужно кое с кем переговорить, ведь его отец серьезно болен.
– Вы видели герцога несколько дней назад. Как он себя чувствует?
– К сожалению, неважно. Они с тетей Джозефиной едут в загородное поместье. Надеюсь, он хотя бы успеет порадоваться за вас и поприсутствует в ноябре на свадьбе своего единственного сына, прежде чем…
Отец замолчал, и горло у Сефоры сжалось от волнения. Дядя Джеффри был хорошим человеком и всегда проявлял к ней доброту. И все же даже ради отца Ричарда ей не хотелось сдвигать свадьбу на полгода… При одной мысли о свадьбе ее замутило.
Она как будто стояла на пороге и должна была переступить его; как только она перешагнет порог, она уже не сможет вернуться. Кроме того, она испытывала неимоверную радость оттого, что Ричард сегодня не сопровождает их домой. Она невольно задумалась над своими чувствами, но решила не демонстрировать облегчение здесь, в переливающейся огнями бальной зале.
Мать внимательно наблюдала за ней. Чуть поодаль Сефора заметила Аделаиду Хьюз, жену лорда Уэсли; та смотрела на Сефору с интересом.
Ей казалось, что сейчас ее жизнь стремительно меняется, словно она вытаскивает карты из произвольно разложенных колод: здесь джокер, там червонный король… Превратность судьбы – и комбинация у нее на руках может оказаться совсем не той, которую она столько лет сжимала так крепко.
Похоже, мутная вода Темзы освободила ее от внезапной опасности и сильного страха. До трагического происшествия ее жизнь текла медленно и размеренно, без волн и даже ряби.
Сефора радовалась, что отдала письмо Фрэнсису Сент-Картмейлу, радовалась, что набралась храбрости и, воспользовавшись случаем, поступила вразрез с тем, что о ней думали все.
Лакей отыскал накидки Коннотов в элегантной прихожей особняка Хедли; через несколько минут семья уже направлялась домой.
Фрэнсис налил себе выпить и открыл окна на одной стороне библиотеки. Набрав полную грудь воздуха, он захлопнул дверь и сунул руку в карман сюртука. Затем сел за широкий дубовый стол.
Письмо без адреса оказалось запечатано кусочком красного воска. На нем не было ни герба, ни ленты. Он поднес послание к носу и уловил слабый цветочный аромат. Конечно, Сефора Коннот не душила письмо. Просто лист бумаги впитал ее аромат и передал ему.
Он улыбнулся сам себе, дивясь тому, что не торопится вскрывать послание. Наконец он сломал печать и развернул листок.
«Фрэнсису Сент-Картмейлу».
Она писала мелким и аккуратным почерком, но буква «с» у нее была вытянутой, с изящными завитушками.
Она обращается к нему по имени, без титула. Возможно, какое-то время она думала, как лучше начать письмо… Фрэнсис пожал плечами и стал читать:
«Позвольте от всего сердца поблагодарить вас за то, что вы спасли меня из реки. Было глубоко, холодно, и на мне была очень тяжелая одежда. Наверное, в детстве мне стоило научиться плавать; тогда я, по крайней мере, попыталась бы спастись. Я же оказалась в ловушке от страха и паники.
Вот почему я решила вам написать. Мне сказали, что я сильно оцарапала вас. Моя сестра Мария часто напоминает мне об ущербе, который я вам причинила; вряд ли маркиз Уинслоу принес вам свои извинения.
Во всем виновата я.
Думаю, что и вам мое спасение далось нелегко. По словам Марии, когда вы вынесли меня на берег, вы выглядели неважно. Надеюсь, что вам уже лучше. Надеюсь, вам стало плохо не потому, что вы поделились со мной остатками воздуха.
Кроме того, надеюсь, что мне удастся снова встретить вас, чтобы передать это письмо, и вы найдете в каждом его слове мою искреннюю и совершеннейшую благодарность.
Признательная вам
Сефора Фрэнсис Коннот».Фрэнсис улыбнулся, увидев, что у них есть общее имя; он провел по строчке пальцем. Он не мог припомнить, получал ли раньше от кого-нибудь благодарственные письма. Ему приятно было представлять, как Сефора его пишет, аккуратно и изящно выводя букву за буквой.
Знает ли она о нем хоть что-нибудь? Доходили ли до нее слухи, которыми он не мог гордиться?
Наклонившись вперед, он разгладил листок и перечел письмо. Затем сложил и убрал в карман, стараясь не помять. Шум за дверью привлек его внимание. Уже поздно, за полночь. Кого принесло в такой поздний час?!
Когда дверь распахнулась и он увидел на пороге очень сердитую и растрепанную девочку, он сразу понял, кто она такая.
– Пустите! – Она выдернула руку у пожилого адвоката и шумно выдохнула.
– Полагаю, мисс Анна Шерборн?
Глаза точно такого цвета, как у него, сердито сверкнули, так напомнив Фрэнсису фамильные черты и характер Дугласов, что он на некоторое время лишился дара речи. Игнотус Уиггинс сделал шаг вперед.
– Извините, милорд, что мы приехали так поздно, но у нашего экипажа отлетело колесо; на починку ушла целая вечность. Итак, лорд Дуглас, я исполнил свой последний долг по отношению к мистеру Клайву Шерборну. Завтра я уезжаю на север Англии, к родне в Йорк. В Лондон я уже не вернусь. Мисс Шерборн нужен домашний очаг. Надеюсь, вы дадите ей крышу над головой. Перед тем она жила у приходского священника, но ее выгнали.
С этими словами Уиггинс откланялся.
Фрэнсис жестом пригласил девочку войти; она очутилась на свету. Она оказалась небольшого роста и черноволосой. Он невольно удивился: и ее мать, и его дядя были блондинами.
Девочка наблюдала за ним исподлобья; на ее худом личике читались гнев и что-то еще, но что – он пока не мог определить. Может быть, потрясение от того, что ее вот так подкинули.
– Я лорд Дуглас.
– Я знаю, кто вы… сэр. Он мне сказал, – ответила девочка с необычной интонацией, которая повышалась к последнему слову.
Сняв с пальца перстень с печаткой, он положил его на стол между ними.
– Мисс Шерборн, знаком вам этот герб?
Она долго смотрела на печатку.
– Насколько мне известно, у вас есть золотой медальон с таким же гербом. Его прислали вам после того, как вы во младенчестве покинули дом вашего отца – судя по документам, которые мне вручили.
Теперь он заметил на ее лице замешательство, желание сбежать. Фрэнсис осторожно надел перстень на палец и глубоко вздохнул.
– Вы – незаконнорожденная дочь лорда Дугласа, который был моим дядей. Ваша мать недолго была его… любовницей, и плодом связи стали вы. – Фрэнсис не знал, правильно ли поступает, выражаясь без обиняков, но все же решил: если девочка росла в таком доме, который описал ему юрист, вряд ли она отличается чрезмерной стыдливостью. Кроме того, все было написано черным по белому.
– Моя мать недолго со мной возилась. У нее были другие друзья, и я часто была просто обузой. Ни о каком лорде она не говорила.
Девочка положила руку на высокую спинку кресла. Грязные ногти были обкусаны; на среднем пальце виднелась ссадина.
– Что ж, обещаю, что здесь о вас… о тебе… хорошо позаботятся. Я твой двоюродный брат, Анна, и даю тебе честное слово, что никогда тебя не прогоню.
Изумление у нее на лице подсказало: несмотря на свою недолгую жизнь, ей еще никто ничего не обещал, и теперь ей стало страшно.
– Сэр, там, откуда я приехала, честное слово немного значит. Любой может обещать что угодно.
– Знай, Анна, что в моем доме слово кое-что значит. Запомни это.
Когда в комнату вошла миссис Уилсон – по его распоряжению, она на несколько секунд задержалась, – Фрэнсис попросил, чтобы девочку накормили, искупали и уложили спать. Говоря с ней, он заметил, что Анна Шерборн валится с ног от усталости. Если его экономка выглядела удивленной из-за того, какой неожиданный оборот приняли события, она этого не показала. Просто взяла неожиданную и неряшливую гостью за руку и повела на кухню.
– Пошли, милочка, мы найдем тебе что-нибудь поесть, у тебя такой вид, словно ты голодаешь, а в нашем доме так не принято.
Когда они ушли, Фрэнсис невольно схватился за горло и подошел к окну. Ему не хватало воздуха. В такие минуты он нуждался в открытом пространстве.
За несколько дней вся его жизнь изменилась до неузнаваемости.
Сначала он, сам того не желая, заслужил вечную благодарность «ангела светского общества», а теперь оказался опекуном девочки, которую трудно назвать иначе чем «дьявольским отродьем».
Завтра ему понадобится больше узнать о прошлом Анны Шерборн и постараться выяснить, как и почему погиб Клайв Шерборн.
Немного успокоившись, он отпил еще бренди, и пальцы потянулись к нижнему карману, чтобы проверить, там ли письмо. Он достал и разгладил его, а потом в очередной раз перечитал.
Сефора понимала, что Фрэнсис Сент-Картмейл ей не ответит. Прошло уже несколько дней после бала у Хедли. Кроме того, подобная переписка скомпрометировала бы незамужнюю женщину. И все же в глубине души она надеялась, что граф, возможно, передаст ей послание тайно, через горничную. Но она ничего не получала.
Мария настояла, чтобы они пошли гулять после обеда. Хотя Сефоре не хотелось идти туда, куда предлагала сестра, неожиданно для себя она очутилась на тропинке, которая вела вдоль Темзы. Сестра крепко держала ее за руку.
– Сефора, у тебя нездоровый вид, и мама волнуется, потому что ты сильно изменилась. Она просила меня поговорить с тобой о лорде Дугласе, потому что ей кажется, будто ты питаешь к нему расположение. Она уверена, что позавчера на балу ты что-то ему передала. Я пыталась убедить ее, что она ошибается, но она…
– Так и было.
– Ой! – От неожиданности Мария остановилась.
– Я передала ему письмо. Мне хотелось поблагодарить его… за то, что он меня спас… что поделился со мной воздухом… а еще извиниться за то, что я так сильно его оцарапала. Царапины воспалились, и все по моей вине. – Поняв, что болтает слишком быстро, Сефора глубоко вздохнула. – Я рада, что написала.
– И Дуглас ответил?
Сефора покачала головой. Против ее воли глаза наполнились слезами.
– Нет. Я надеялась, что он ответит, но нет.
– А Ричард знает?
– Что я передала письмо? Конечно нет. Он… – Сефора сделала паузу. – Собственник.
– В таком случае как мама обо всем узнала?
– Она видела, как я разговаривала с ним на балу.
– Ты разговаривала с лордом Дугласом? Что он сказал?
– Намекнул, что не дал бы мне утонуть и что это было всего лишь небольшое происшествие. Я ему поверила.
– Боже мой! Он… настоящий герой. Как Орфей, который пытался вывести свою любимую Эвридику из преисподней! Подземный мир – такая же метафора для воды, и оба спасения были сопряжены с таким риском…
– Перестань, Мария! И потом, Орфею ведь не удалось довести дело до конца.
Сестра рассмеялась, смутив ее.
– Сефора, скажи, когда Ричард держит тебя за руку, ты слышишь музыку? Ты чувствуешь тепло, вожделение или желание?
– Нет, а что?
– Не чувствуешь? – В шепоте сестры послышался ужас. – И все же собираешься выйти за него замуж? Боже мой! Ты готова растратить свою жизнь зря? Сефи, я бы так не поступила. Клянусь, я выйду замуж только по любви.
Вожделение. Желание. Любовь. Интересно, что такого знает Мария и что упустила она? Откуда младшая сестра набралась таких мыслей и почему они… пробуждают в ней столько воспоминаний?
– Я выйду замуж за человека, который ради меня готов рисковать жизнью, за человека храброго, доброго и правдивого. Ни деньги, ни репутация не будут играть для меня никакой роли. Что бы ни говорили другие, я решу все сама.
– Мария, о Сент-Картмейле рассказывают не слишком приятные вещи. – Сефоре не понравилось неодобрение в собственном голосе, но она заставила себя продолжать: – Для хорошего брака требуется прочное основание дружбы и доверия. Как у мамы и папы.
– Надеюсь, ты заметила, что последнее время наши родители почти не разговаривают друг с другом.
– Ну, возможно, не последнее время, но… – Она велела себе замолчать.
Им навстречу по тропинке шли трое мужчин; всех троих можно было назвать настоящими красавцами; один из них казался заметно выше остальных.
Лорды Дуглас, Монтклифф и Уэсли… Черные волосы Фрэнсиса Сент-Картмейла отчетливо выделялись на солнце. Он пока не заметил Сефору и Марию, так как они стояли против солнца. У Се-форы екнуло сердце. Что делать? Остаться на месте или бежать?
Ее замутило. Она застряла между правдой и ложью, металась между надеждой и ужасом. Нет, ей не хотелось такой внезапной встречи. Ей нравилось, когда все делается как надо и разворачивается постепенно. Она пришла в смятение… но было уже слишком поздно что-то предпринимать; оставалось лишь идти навстречу с высоко поднятой головой.
Он не ответил на ее письмо. Ей кажется или на его лице в самом деле застыла неприязнь?
– Улыбнись, ради всего святого! – Шепот сестры прорвался сквозь страх.
Сефора послушно растянула губы. Глупо улыбаться, стиснув зубы, стараясь унять биение сердца.
– Дамы… – первым заговорил лорд Уэсли. Его гладкая столичная речь успокаивала.
Сефора велела себе опомниться и выпрямилась.
– Лорд Уэсли… – Голос звучал как обычно.
На лорда Дугласа она не смотрела. Она ни разу не взглянула на него, хотя остро чувствовала его близость.
– Мы совершенно случайно пошли этой дорогой, – с самым невозмутимым видом заявил Гейбриел Хьюз. – Монтклиффу захотелось взглянуть на реку.
Их догоняла тетя Сьюзен, сестра отца. Они с горничной остановились в добрых десяти шагах от них; тетка смотрела на племянниц довольно сурово. Она напоминала матушку-гусыню, которая готова ринуться в бой, но не решается, догадываясь о высоком статусе противников.
Неожиданно Дэниел Уайлд, лорд Монтклифф, подошел к тете Сьюзен, взял ее за руку и отвел в сторону. Лорд Уэсли вдруг затеял с Марией разговор о погоде, хотя предмет разговора его совершенно не интересовал. Поэтому Сефора осталась наедине с Фрэнсисом Сент-Картмейлом.
– Позвольте поблагодарить вас за письмо, леди Сефора. Еще никто не выражал мне благодарность так искренне.
Она забыла, что он так и не написал ей ответ. От одних звуков его голоса мурашки побежали у нее по коже.