Anabasis. Право на настоящее
Да и вообще время было очень колоритное – иные типажи, иные ситуации, чем ныне. Иду открывать наш первый банковский счет. Ребята за мной увязались посмотреть – банк, экзотика! Стояла ранняя весна, погода была студеная. На мне – черный кожаный плащ, длинный, ниже колен, фетровая шляпа с широкими полями. Под плащом – красный, модный в то время пиджак. Ребята по обе стороны тоже были экипированы в духе того времени.
Офисная девичья стайка – отдел по работе с клиентами – заметно напряглась, когда наша тройка вошла в помещение. На удивление скоро девушки оформили открытие счета и чековую книжку под наши неуклюжие комплименты их обаянию и сноровистости. Выйдя из коридора на лестницу, ребята, как один, взорвались смехом, описывая сценку в лицах, поочередно друг друга перебивая и дополняя:
– Представь, Игорь, как они все щечки втянули, когда ты шляпу снял! Под шляпой у меня был спортивный ежик, горизонтальной «площадкой». По утрам я ходил в бассейн, удобна мне была такая прическа.
– А когда он улыбнулся? Зуб свой золотой обнаружил, прямо на фасаде. А они аж в столы вжались, прямо окоченели. Типа контрольный выстрел. А зуб – погляди – им прямо в лицо очередью, солнечными зайчиками!
Весна уже бушевала вовсю. Жарко сияло солнце, работа тоже шла очередью – в три смены, круглосуточно. И мы трудились, как рабочие в горячем цеху. Жарко становилось во всех отношениях: все разговоры на площадке давно велись только на ненормативной лексике, другой язык в той обстановке был неадекватен. Помню ночь перед открытием. Отвез столичных гостей в профилакторий в центре города, дальше надо было пять километров доехать, до нашего автоцентра.
Время – третий час ночи: еду по проспекту Революции, это центральная улица наша; еду по разделительной полосе, по самому центру; стараюсь следить, чтобы на тротуар не въехать и в деревья не врезаться, когда засыпаю. А засыпал я, наверное, каждую минуту. Проехал кое-как километр, чувствую, добром такая езда не кончится. Заехал домой к маме, упал на диван как был, в одежде и обуви и отключился эдак на полчаса.
Больше поспать мне не дали, звонят на городской номер, – приезжай, мол, дела срочные. Ну, оно понятно, через пять часов приветственные слова партнеры из Штатов должны произносить. Полчаса сна – уже неплохо; доехал, обсудил, что-то поправили. Открытие не помню – все мои ребята спать легли в соседней каптерке, а я домой сразу поехал и отключился до вечера.
Что было дальше – шок, не забуду никогда. Опять звонят ребята домой, мама меня будит. – Что случилось? А тут трос вроде как оборвался, на котором держалась подвесная конструкция над главным экспонатом выставки. С шестизначной долларовой ценой. Ну, дизайнеры у нас с претензиями были, красоту такую замутили.
– Ты приезжай, посмотришь, тут вопросы к нам имеются, тебе разруливать надо. Первая мысль, причем серьезно – десять минут на сборы, и на вокзал, куда подальше; потеряться в Москве или Сибири. Я понимал, что за такие деньги – и голову и кожу со спины снимут. Не говоря о квартире, даче, гараже и прочем. Они все вместе тогда таких денег не стоили.
О том, что тогда происходило в нашем городе и стране, я имел некоторое представление. Почитывал газету «Коммерсант-дейли», она ежедневно выходила в те годы. Странице на второй-третьей, снизу, в каждом номере – имел место подвальчик, обведенный черной рамочкой: кто на вчерашний день Богу душу отдал, с чьей-то посторонней помощью. Люди там были очень серьезные – директора банков, заводов, страховых компаний. Рангом меньше там не печатали, про них просто молва в народе шла. И с этой молвой на местном уровне осведомлен я был неплохо.
Все-таки, собрался с духом и поехал на объект. Приезжаю, паркую свои Жигули «пятерочку» среди подержанных «бэх» и «меринов»; охрана меня высматривает, внутрь к хозяевам ведет. Выставка уже закрыта, посетителей нет. Захожу, здороваюсь, смотрю – висит эта махина над машиной сантиметров в пятнадцати, еще на каких-то тросах держится. Мы там здорово этих тросов понакрутили, не пожалели. Расчетов, понятно, никто не делал, поди не немцы какие.
Разговор состоялся суровый, даже по меркам того времени. Ну, оно понятно, авансы то мы получили, а окончательный расчет по договору – после сдачи объекта. А тут такое дело. Понятно, кому платить охота, лучше деньги себе оставить. Ребята мои, Олежек и Николай, – взгляды в сторону: – Ничего, мол, не знаем, все стрелки, Игорек, на тебе. – Как же, – говорю, – мы же типа команда, мушкетеры; все за одного и прочее. Все вместе делали, вместе за всем смотрели, все совместно решали. Все поровну. И прибыль тоже. – Так это прибыль, а тут – проблемы. Подписи ты ставил, ты и расхлебывай.
Запись 14.04.2017. «Пит-Стоп №1»
Категория: ВОСПОМИНАНИЯ
Пока шли разборки, охрана отловила за выставочным стендом некую непонятную личность. Мужчина, лет за сорок, небрит, весь в наколках. Никто его раньше не видел, видно долго, может, целый день там прятался. Это стрелки с нас развернуло. Вроде не совсем мы вредители, это конкуренты подстроили – зашел, спрятался, пробрался наверх, трос перерезал, конструкция оборвалась. А он затих-затаился: думал, видно, до ночи досидеть и как-нибудь выбраться. Да и обнаружили его случайно: что-то он там дернулся, звук подал – а тут охрана мимо шла. Как там с тем мужиком и конкурентами разбирались, мне не ведомо. У меня свои разборки начались.
Команда разбежалась в страхе, как ученики Христовы, а на мне повисли прочие наши объекты и обязательства. Тут же заказчики-субподрядчики проявились: строители, дизайнеры и прочие цыгане. Что тебе не платят – твои проблемы, закрывай долги и обязательства. Нет денег – достань, есть люди – помогут. К вечеру домой и люди подъехали. Две машины, человек шесть было. Вышли на лестничную клетку, обсудили ситуацию. У людей все четко – сколько, когда, где, кому. Что будет, если не туда и не вовремя. У меня имелись свои аргументы.
Встреч таких было несколько; каждый раз, заходя в темный обшарпанный подъезд, ждал, кто и чем меня на этот раз встретит. Суммы и сроки все-таки удалось подвинуть, деньги выплатить и начать приходить в себя, после жесткого полугодичного марафона на выживание. Невыплаченный компании расчет удалось «отжать» лишь спустя много лет, при других обстоятельствах.
А теперь – жизнь воображаемая сменилась жестким настоящим. Без опор и ориентиров. Удар был очень сильным, в горле ком два месяца стоял – говорить мог с трудом. Иллюзии ушли в сторону, стало понятно, что мое восприятие себя реальности мало соответствует. То, что есть – нежизнеспособно и эфемерно. «Витязь на птичьих ногах». Из тех осколков, которые остались от меня прежнего, надо было начинать собирать себя заново, перекладывать весь фундамент. Больно, непонятно и мучительно. Очень хочется вернуться в прежнее жизнерадостное состояние, где ты хороший, все еще веришь в себя и свое светлое предназначение. Именно в это время вопросы – кто я такой, что я хочу и зачем я это делаю – уперлись в меня со всей остротой и неотвратимостью. Прошлая глава жизни – семь лет, как я был призван в армию – закрывалась. Вслед за всей страной, нужно было не зевать, крутиться, искать свое местечко под солнцем, открывать следующую главу.
Тем же летом, уладив дела с партнерами и бандитами, я сыграл свою первую свадьбу. Познакомились мы с Полиной за полгода до этого, в Чертовицах, на горнолыжном склоне. На повороте, не пойми откуда, прямо под лыжи мне влетает некое хрупкое светловолосое существо, шустрое и растрепанное, как воробышек. Вывернул, удержался, высказал: не обратив даже особого внимания на объект вынужденной коммуникации. Через пару спусков оказались вместе в очереди на подъемник. Извинился, рассмотрел, познакомился. Чем-то Полина напомнила мне Глорию – персонаж Джейн Фонды из фильма про «Загнанных лошадей…» Сиднея Поллака, который я смотрел еще в детстве, на турбазе. В набитый старый автобус влезали вместе, по дороге – разговорились.
Училась Полина на втором курсе педагогического вуза, подрабатывала в детском садике, детишек, по ее словам, очень любила. По ее словам, очень любила она и меня: я отвечал взаимностью, наш роман был красив и очень романтичен. Отношения развивались на бурном фоне описанных выше событий: встреч, наездов, разборок. Со стороны, видимо, все это смотрелось чрезвычайно эффектно. Да что и говорить, если бы кто снял кино про тот период моей жизни, я бы лично посмотрел с удовольствием: сюжет, антураж, характеры.
С учебой у Полины, как я узнал уже после свадьбы, не заладилось: пединститут она решила бросить и, по совету моей мамы, подала документы на курсы бухгалтерии. По окончании курсов Полину пристроили по знакомству на крупное закрытое предприятие. К этому времени я уже успел прийти в себя и ближе к осени устроился менеджером в одну местную контору, в отдел маркетинга, понимая, что это ненадолго – так, осмотреться и идти дальше. Работа муторная была, с минимумом творчества и перспектив; периодически приходилось ездить в командировки, в провинцию, еще более глубокую, чем наш Воронеж.
Осмотревшись и войдя в работу, я напряженно искал вокруг, чем бы заняться по-настоящему. Брак я полагал твердой основой моих будущих достижений, поэтому часть молодой энергии я решил вложить в ремонт родительского дома супруги, куда мы переехали сразу после свадьбы. Домишко был старый, еще дореволюционной поры: первый этаж кирпичный, с мелкими арочными окошками, второй – деревянный, с резными наличниками. Этим домом я загорелся сразу как реставратор, еще до свадьбы приступив к ремонту. За лето-осень дом понемногу был обустроен и внутри, и снаружи, радуя глаз свежей краской. А там, глядишь, и детишки чередой пойдут, – грезилось мне.
У моей суженой дела тоже пошли неплохо – новые знакомства и новые впечатления от новой работы быстро оттеснили на второй план будни супружеского быта: даже завтрак Полина не всегда успевала приготовить, порой приходилось бежать на работу, наскоро откушав хлебушка с чайком. Скоро на мое место обозначился солидный кандидат с того самого предприятия, возрастом слегка за пятьдесят, роман с которым, как оказалось, давно уже был в самом разгаре. Двери в рай с треском захлопнулись, мои вещи были собраны, адрес отбытия четко обозначен; с заявлением на развод дело тоже решилось быстро. Впрочем, уже перед процедурой развода, у супруги наметились явные попытки дать делу задний ход: видимо, некие проблемы неизбежно обозначились и на новом фронте.
Первый недолгий опыт семейного обустройства провел еще одну жирную черту под прошлой жизнью, прибавив гвоздей в гроб былых надежд и представлений. Теперь уже я сам ощутил себя персонажем фильма про «Загнанных лошадей…». Опять – третий раз за год – я оказываюсь у «разбитого корыта»: «лопнула» фирма, разбежались друзья, а теперь вот и семья распалась. Мне было уже под тридцать – финал молодости. Рубеж, ставящий неумолимые вопросы – кем ты стал? Что сделал? Куда идешь? В активе – пока лишь рутинная работа в отделе продаж. Сплошные «ноли».
Но случай снова вмешался в суетной ход моего бытия. В те времена по разнообразным коридорам ходило множество людей, предлагая, кому что угодно: посуду, одежду, книги, гербалайф. Один такой визитер, долговязый, востроносый и юркий, зайдя, осмотревшись и пристроившись на краешке затертого стула рядом с моим столом, очень артистично начал беседу, достаточно скоро взяв ее ход в свои руки. Предлагал он системы охранной сигнализации. Эти импортные штучки выглядели завлекательно и по дизайну, и по функционалу, производя впечатление стоящих, не барахла. Покупать я их не собирался, однако мы быстро сговорились с новым знакомым о сотрудничестве. Звали его Юрий Николаевич, был он по прошлой жизни ученый-океанолог, жил в Баку в трехкомнатной сталинке, ходил в экспедиции в Атлантику и Индийский океан. Теперь он жил в панельной «двушке» в непрестижном воронежском пригороде, был очень рад, что выбрался живым из той заварухи и был готов взяться за любое дело, приносящее хоть какие-то деньги.
Европейская фирма, производитель «штучек», работала по принципу сетевого маркетинга. Так что и мы начали споро выстраивать собственную сетевую пирамидку: сняли аудиторию в моем родном институте, два раза в неделю собирали людей, произнося вдохновенные речи о небывалых достоинствах нашего продукта и блестящих перспективах работы в нашей команде. Разных команд и продуктов тогда было много, и в сетевом маркетинге девяностых народ зачастую чередовал одно и другое в безнадежной попытке найти оптимальное соотношение. Про то, что надо менять себя, а не продукты, тогда мало кто задумывался. Хотя вряд ли и сегодня многое в этом плане поменялось.
Чтобы завлечь к нам людей, мы клеили объявления по столбам и заборам, заодно публикуя рекламки в местной прессе. Объявления я набивал по вечерам на печатной машинке. Экономя время, бумагу, я закладывал сразу по пять-семь экземпляров, так что точки пробивались насквозь и вылетали серединки из букв «О». Печатать вслепую всеми десятью пальцами я выучился еще на первом курсе института, этот навык впоследствии очень сильно пригодился.
Проводить презентации нам частенько удавалось непосредственно во время расклейки объявлений на автобусных остановках. Вручая равнодушным прохожим полосочки бумажек с нашими телефонами, я пытался, подобно горьковскому Данко, разжечь интерес искрой собственного сердца. Сердца зажигались: обычно в аудиторию набиралось два-три десятка человек, хотя многие уходили в первые десять минут. Школа обратной связи была невероятная. Никто нас не жалел – рубили сплеча, наотмашь. И на каждый вопрос надо было адекватно ответить, не потеряв людей и собственного лица.
Впоследствии довелось пройти много тренингов у разного рода профессионалов, но настоящий результат вырабатывается именно в такой обстановке. Задачей нашей было – каждую неделю получить в команду хотя бы двух-трех человек в «сухом остатке». С этими людьми еще нужно было провести краткую подготовку – по фирме, товарам, технике продаж.
Работа была «на ногах», как в волчьей стае. Все мы (и я в том числе!) каждый день учились чему-то новому: выдвигались в очередной поход по новым маршрутам, отрабатывали новые приемы продаж и заработка. Нам никто не говорил, куда идти и что делать – мы сами торили свои пути: заходили в кафе и магазины; гаражи, где ремонтировали машины или продавали стройматериалы; взбирались по офисным этажам и стучались в бесчисленные двери; заходили в жилищно-строительные кооперативы и фирмы разного рода.
Везде – разные люди, разные запросы, разный подход к началу беседы. «Послать» могли с ходу, а зачастую и посылали по известным адресам. Это была не столько продажа продукта, сколько калибровка людей и их проблем, к решению которых мы и пытались привязать разговор. Книг по бизнесу и курсов продаж тогда еще не было, учились мы на ходу и по обстановке – этот опыт мгновенной ориентации и построения диалога сыграл очень весомую роль в дальнейшей моей жизни.
Именно там, обходя тусклые обтерханные подъезды и лестничные клетки, беседуя с самыми разными людьми (простыми жильцами, дворовыми активистами, работниками муниципальных служб), я подметил любопытный факт: жилые дома, как правило, были муниципальными либо находились на балансе промышленных предприятий. Большинство квартир при этом было приватизировано. Все, что находилось в пограничной зоне между домом и квартирой, было ничьим по сути; никто не стремился брать эту обузу на себя. Многое неизбежно создавало конфликт интересов. Проблема показалась перспективной, пути ее решения меня заинтересовали; не прекращая заниматься сетевыми продажами, я начал внимательно отслеживать ситуацию в жилищной сфере, да и в бизнесе в целом.
Запись 21.04.2017. В поисках смысла
Категория: ВОСПОМИНАНИЯ
«Крутился» я в ту смутную пору первой половины девяностых, поистине как белка в колесе: его лихорадочный темп не позволял ни притормозить, ни осмотреться по сторонам. Однако, из колеса надобно было выбираться – это я понимал и прикидывал, куда стоит двигаться дальше, чем заниматься, с кем иметь дело. И с кем не иметь.
Некий опыт был уже наработан, да себя я тоже начинал чувствовать и понимать. Многое, заманчивое на первый взгляд, отсекалось сразу, остальное требовало углубления и практики. Первые шаги и контакты во многих сферах показали, что «купи-продай-обмани» либо офисно-кабинетная функция мне равно неинтересны. Не прельщала работа в органах власти или крупных компаниях, где ты выполнял во многом чуждую тебе работу, с чуждыми тебе людьми и установками.
Этот поиск оказался сопряжен с тем, что принято называть ценностями, в духовном понимании этого смысла. К тому времени стало понятно, что это не просто слова, а своего рода стержень пирамидки, на который нанизывается все прочее – цели, задачи, действия, события. Привычное чтение классики заменилось изучением духовной литературы, сначала скопом, включая Ошо и прочую мутную смесь востока и запада.
Это совпало с общим увлечением восточной духовностью, различными методиками и психотехниками еще со времен моей работы в реставрации, когда к бассейну, большому теннису, тренажерному залу и горным лыжам добавилось еще и айкидо. А это был уже не просто спорт, это – целая философия! Кстати, философия достаточно популярная в моей тогдашней среде общения. Тебе даются понятные, четкие приемы: как изменить себя, управлять собой, куда идти дальше. Все ясно, рационально и технологично. И язык простой и ясный, все по полочкам разложено. Многие мои знакомые до сих пор с этих полочек слезть не в состоянии – как улеглись четверть века назад, так и лежат. Комфортно.
Примерно в то же время произошло мое первое знакомство с Библией. Свою первую Библию я выменял у коллеги-баптиста на модный японский зонтик «Три слона». Хотя наша контора занималась реставрацией храмов, православных людей в коллективе не было; были адепты восточной эзотерики и этот баптист, молодой и очень симпатичный.
Библия явилась для меня настоящим открытием. Образы и мысли, исподволь заходившие в сознание из классической литературы, вдруг проявили свой подлинный источник. Начитаться этой книгой я не мог. Чтобы не таскать Библию с собой, я постепенно завел несколько экземпляров: один был в машине, другой – на даче, третий – дома, четвертый – на работе. Прочие книги словно ножом отрезало; то, что раньше читалось запоем, теперь бралось в руки, листалось, откладывалось в сторону – не трогало. Восточная литература достаточно быстро отошла в сторону, заняв место в категории экзотики и совершенно не затрагивая мозг и душу. А вот западную христианскую литературу я читал еще долго после этого. Да и вообще, я остаюсь очень признательным нашим заокеанским «братьям по вере» за то, что они сделали для становления российского православия.
В начале девяностых у нас, да и по всей России, блистательно гастролировал проповедник Дэйл Галуша. В местном заводском Дворце культуры он дал два десятка последовательных выступлений, посвященных вере во Христа. Зал был полон, Галуша великолепен в своей стати, доводах и напористой жестикуляции. До сих пор помню, как он снимал носки, разводя пальцы ног веером и толкуя что-то про десять заповедей. Заповеди забыть еще можно, а вот разведенные в стороны пальцы на ногах – никогда!
Первую дюжину выступлений я прослушал на «ура», дальше, как и с Востоком, четко сработала система «свой» – «чужой». Прямо, как на военном самолете. Свою роль Дэйл отыграл тогда с блеском, успешно окрестив десятка полтора бабулек и организовав местную религиозную организацию. На финальном представлении они, взявшись за руки, дружно вышли на сцену, под хлипкие аплодисменты из зала. Подобных мне людей, как я впоследствии обнаружил, было немало – походили по заводским клубам, послушали разное – и уверенно двинулись домой, к православию.
Понемногу стала попадать в мои руки и православная, святоотеческая литература. Давалась она мне в то время, стоит сказать, с трудом, приоткрыв свою глубину далеко не сразу, исподволь. Что особенно отложилось в голове из прочитанного в то время? В нынешней, земной жизни, человеку даны такие степени свободы и достоинства, равных которым не имеют даже ангелы. Человек создан для высокой, царственной роли, свыше ему даются таланты, которые необходимо раскрыть. В загробной жизни, вплоть до Страшного суда, душа человека такой свободы уже иметь не будет. Это меня сильно зацепило: свободу нужно суметь правильно использовать именно сейчас, пока время не ушло, других вариантов больше не будет.
До той поры, в моей жизни не было ни церковных людей, ни церковных книг. Недалеко от нашей школы, как раз по пути домой, располагался Покровский храм – кафедральный, в ту пору. Изредка, с друзьями, мы заходили туда, ради интереса, посмотреть, иногда даже подавали старушкам у входа какую-то копеечку. В тумане детских воспоминаний тех «походов» – тяжелое темное «золото» церковных подсвечников; потеки воска с догорающих свечей; плотный, густой, застоявшийся смешанный запах ладана, человеческого пота, давно нестиранной одежды; разноцветные крупные камни где-то на занавеске: мы полагали их за изумруды и рубины, строя нешуточные планы по «изъятию драгоценностей». Кои, понятно, так планами и остались.
Образ церковного человека был накрепко впечатан в меня событием вроде бы непримечательным. Был я тогда уже в старших классах и шел с уроков домой. Путь лежал как раз мимо храма. А тут навстречу парочка – бабулька с внучкой, под ручку. Бабулька – кругленькая, низенькая, крепко сбитая, прямо репка какая; лицо – как печеное яблоко, почти что коричневое и в морщинах все, а внучка молодая, стройная, чуть помоложе меня будет. Погода была хорошая, и настроение под стать, улыбнулся я девушке, да и она мне в ответ улыбается. Бабулька приметила, встрепенулась, за локоть ее дернула, что-то шипит в ухо и лицо у внучки таким же печеным делается – как бы «в морщинах», в «кулачок», и взгляд вниз, в асфальт.
Вот таким-то – печено-морщинистым, «в кулачок», «под ручку», «в асфальт», со смешанно-душно-потным запахом – с той поры стало мне представляться наше православие. Как костыли, лямки и ходунки для взрослых людей, добра от которых не жди. Смирительная рубашка. Теперь же, вкупе со словами из Евангелия о настоящей полноте жизни, мне приоткрылся совершенно иной, доселе непривычный образ православия как религии свободы и наполненности.
Такое – было уже гораздо ближе, четко стыкуясь с ключевой жизненной «доминантой» – свободой личных решений и грузом ответственности за них. Хотелось изменить весь мир, сделать его лучше и интереснее. Заниматься делом, интересным тебе и приносящим пользу людям. Делом, заставляющим думать, развиваться, тянуться вверх, ставить задачи, многократно превышающие твои нынешние возможности.
Но пока что это все было еще в тумане, в котором я, как конкистадор в джунглях, должен проторить свою дорогу. Как и положено настоящему конкистадору, я верил старой испанской присказке о том, что «сам человек назначает себе цену своими деяниями» и был готов вступить в пространство возможностей, неопределенностей и угроз.
Вот здесь-то и сыграло свою роль архитектурное образование, точнее, творческий проектный метод. Что такое работа архитектора? Выбрать площадку, понять, что именно должно на ней возникнуть, определить параметры этого чего-то: от фундамента до крыши, вплоть до завитушек на фасадах. Очень схоже с бизнесом, где ты определяешь среду, в которой работаешь и предмет твоей работы, оцениваешь прочность основания, риски, нагрузки и воздействия. А затем, шаг за шагом, выстраиваешь процесс. Учиться я любил, да и книжек по бизнесу к тому времени прочитано было немало. В теории все казалось наглядно и просто – бери и делай!
С устройством затейливой архитектуры мироустройства на практике мне еще только предстояло ознакомиться.
Запись 23.04.2017.Привыкаем к больнице
Категория: БОЛЬНИЦА
Жизнь здесь, в Воронеже, на третьем этаже отделения онкогематологии на улице Ломоносова, не в пример спокойней и ухоженней, чем в Москве, в РДКБ. И боксы здесь – не чета тому, где мы в Москве оказались: двухместные, и площадью в два раза больше; свой туалет с ванной; снаружи, по периметру, идет широкая застекленная терраса. От террасы и коридора бокс отделяют два небольших «предбанника» и два широких стекла, так что палата просматривается насквозь, с двух сторон. Прошлый раз, в феврале, мы этих удобств и не заметили, а после Москвы – сразу оценили «родные стены».
В этих стенах и своя «школа» обнаружилась, в комнате, как раз в десяти метрах от нашей палаты. Сейчас состояние у Владика много лучше, чем до отправки в Москву, ходит уже сам помаленьку, так что до учебного класса «доковылять» сил у него вполне хватает. Когда под капельницей лежит – учителя к нам сами в палату приходят.
Протокол лечения был утвержден еще в Москве, так что очередной курс «химии» начался практически сразу. Соседи наши – дедушка седьмого десятка лет и внук, возраста лет шестнадцати. Курит дедушка беспрерывно, каждые полчаса бегает вниз, к входу в приемное отделение, так что все: и сам дедушка, и комната и все вещи – насквозь пропахло табаком. Батареи в комнате раскалены, но форточку дедушка открывать не разрешает – «а вдруг внучок простудится».