Foxtrot втроем не танцуют. Приключения русских артистов в Англии

Глава 5

Изюм для пудинга

Перед внутренним взором Полины воображаемой кинолентой проносилась невероятная история Мирослава и Дарьи. Несколько лет назад на Блэкпуле энергичная русская девушка из глубинки, не обделенная красотой, выступала организатором шоу-программы. Англичане пригласили Мирослава, как президента «Вальса», для участия в шоу-программе. Этот светский лев, конечно, не мог не обратить внимания на девушку с развитым интеллектом, великолепным телом и бешеным темпераментом. Дарья восхитила Мирослава уже тем, что сама увлекалась танцами, а в школьные годы даже стала мастером спорта по художественной гимнастике. На момент знакомства со своим будущим мужем Даша серьезно увлекалась фламенко, и, хотя этот танец считается испанским, Мирослав, глядя на Дашу, иногда шутил:

– И танец цыганский, и кровь в тебе цыганская!

Во время перерыва между соревнованиями и вечерней шоу-программой Даша и Мирослав столкнулись в кафе «Зимнего сада». На Дарье, которую мучила жажда, был яркий макияж, и открытый, эротичный костюм с блестками, совершенно не в деловом стиле. Мирослав, завидев красивую девушку с огромными испанскими глазами возле барной стойки, неожиданно для самого себя громко потребовал от бармена фужер свежевыжатого морковного сока со взбитыми сливками бутылку элитной минеральной воды и бокал в форме тюльпана из богемского стекла на длинной ножке. Любопытно, что из этой вроде бы случайной встречи вырос роман длиной в десятилетие.

После свадьбы Дарья оставила секретарскую работу в Международном комитете по неолимпийским видам спорта и стала личным секретарем Мирослава в «Вальсе», первой помощницей во всех его делах, включая и функции пиар-директора и топ-менеджера.

Дуэт Мирослава и Дарьи, который мелькал на самых крупных танцевальных соревнованиях, стал легендой. Одни завидовали, другие возмущались, третьи изумлялись. Равнодушных не было. Когда Мирослав появлялся со своей женой-«дочкой» на крупнейших чемпионатах, то на все вопросительные взгляды он отвечал так: «Возраст мужчины определяется возрастом его жены!» Но сейчас, как утверждала Галка, отличающаяся зоркостью в изучении мира через замочную скважину, нерушимый союз Мирослава и Дарьи трещал по всем швам.

Есть семьи, созданные для брака, а есть созданные для развода. По крайней мере это подметил барон Мюнхгаузен. Союз Мирослава и Дарьи с тридцатилетней разницей в возрасте изначально казался воздушным замком, построенным на песке. Когда Мирослав неожиданно для танцевального сообщества объявил о свадьбе с Дарьей Сибиряковой, многие решили, что эта пышная церемония – начало пути прямо к разводу. Но вот прошел год, два, три их совместной жизни… Спортсмены все еще изумлялись дуэту светского льва и молоденькой провинциальной девушки. Некоторые судачили, что, мол, состоялась выгодная сделка. С его стороны – деньги, власть, статус, с ее – молодость, красота, чувственность. К тому же Дарья не чуралась ответственной работы в корпорации «Вальс», которой рулил Мирослав. Обоих объединяла энергетика танца. Но разве это было гарантией счастья? Скорее что-то вроде бальзаковской формулы «красота в обмен на деньги».

Впрочем, Мирослав и Дарья постепенно доказали миру, сколь превратны стереотипы, сколь ошибочны оценки людей, исходящих из низменных и циничных установок. С появлением ребенка о мезальянсе Мирослава и Дарьи стали судачить меньше. Сибирякова оказалась чрезвычайно способной к обучению, к освоению новой деятельности. Когда корпорация «Вальс» сумела получить грант Министерства культуры на съемки фильма о танцорах, то именно Дарье пришлось взять на себя функции продюсера и даже отчасти сценариста. Кроме того, Дарья решила, пользуясь случаем, и сама сняться в эпизоде, исполнив танец сильных и независимых женщин – испанское фламенко. Фильм вышел в прокат, но на фоне американских блокбастеров с неизменным хрустящим попкорном не смог стать гвоздем сезона. Впрочем, все, кому удалось его видеть, отмечали творческую удачу и изумлялись, видя в титрах дирекции фильма фамилию Сибиряковой. Теперь-то многие поняли, что это «железная рука в мягкой перчатке», и даже начали завидовать Мирославу, что ему повезло с молодой и трудолюбивой женой. Сам же Мирослав все больше влюблялся в жену, называя ее теперь «моя Карменсита». Когда же супруги построили загородный дом, то сплетни и вовсе исчезли, зато появились поучительные рассуждения о великой силе любви. Союз Мирослава и Дарьи стал образцом, достойным восхищения и подражания.

И вдруг поползли слухи…

Ливень барабанил по мостовой, словно вбивал в брусчатку гвозди. Прохожие в легких плащах, под разноцветными зонтиками спешили добраться до каких-нибудь временных укрытий в виде кафе или магазинов. Оконные стекла итальянского ресторанчика стали матовыми, покрывшись изнутри туманом капелек конденсата. Казалось, что снаружи движутся не люди, а призраки, запотевшее стекло размывало очертания.

История развода Мирослава и Дарьи продолжала витать в воображении Полины. По мнению Чесноковой, Мирослав на Блэкпул не приедет, ему сейчас не до английского бомонда, разобраться бы с судами по недвижимости. Хотя на данном турнире будет «стандарт» такого класса, что стоило бы…

В историю танцевального спорта Мирослав вошел благодаря «стандарту», или европейской программе. Все мыслимые и немыслимые награды в этой номинации он завоевал вместе с Ладой Становой. Именно благодаря Ладе Мирослав сделал головокружительную карьеру. Они познакомились подростками, и за это знакомство благодарить следовало бы их тренера. Учитель спортивных танцев, оценив на глазок рост, способности и целеустремленность Славы и Лады, решил их поставить в одну пару, причем, как впоследствии выяснилось, в пару не только спортивную, но и семейную.

Впрочем, учитывая, что Мирослав и Лада вместе встретили на паркете и юность, и молодость, изумляться тому, что они вступили в законный брак, не приходилось. Подобное в спорте не редкость, особенно много подобных примеров в фигурном катании, в танцах на льду. Они сутками не вылезали с паркета, и череда золотых медалей, завоеванных вначале в России, а затем и по всему миру, подтверждала, что именно такой союз им предназначен судьбой.

Счастье Мирослава и Лады оказалось в том, что они соответствовали друг другу по духу и по темпераменту, по волевым качествам, готовности к борьбе, в своем стремлении к медалям и кубкам. Но настоящим везением оказалась синхронность роста и раскрытия способностей. Огромная редкость! И вот еще удивительная случайность: слово «паркет» и для Мирослава Нагорного, и для Лады Становой стало синонимом слова «жизнь». Их жизнь протекала на спортивном паркете, и у них был единый жизненный вектор – тренировки, разъезды по городам, соревнования. За пределами танцпола для них начиналась «марсианская планета», с непонятными двуногими существами, ведущими «странные и непонятные» разговоры о доме, кухне, болезнях родственников, лекарствах от радикулита, моющих средствах, навесных потолках, о ценах на картошку и мясо.

Эта планета, на которой существовало девяносто процентов обитателей Земли, чудовищно раздражала Мирослава и Ладу, они любили шутить: «Быт – забыт!» Вместе, вдвоем они создали собственный мир – без дачных грядок с клубникой и огурцами, душных теплиц с помидорами и сараем для лопат и автомобильных покрышек, без льгот на коммунальные услуги, модных моющихся обоев, пластиковых окон и сковородок с антипригарным покрытием.

Галактика Лады и Мирослава состояла из маленьких звездочек танцевальных дуэтов, разбросанных по всему миру и объединенных в общее созвездие благодаря авиалиниям.

И вдруг все звезды Галактики погасли. Легендарные чемпионы мира Мирослав и Лада исполняли перед искушенной публикой свой последний показательный танец. Они оба отметили незадолго до этого свой полувековой юбилей жизни и тридцатилетие своей легендарной пары.

И легендарной пары не стало. Союз Лады и Мирослава распался.

Началась пустота. Вакуум. Жизнь закончилась вместе с уходом из нее волшебного слова «паркет». Не последнюю роль в этом сыграли, конечно лихие 90-е, когда во время перехода к рыночной экономике страна вымирала от голода, безработицы, пьянства, бандитизма. Страну лихорадило от гиперинфляции. Самые умные, профессиональные и энергичные начали ее покидать. После бессмысленных метаний по стране Лада выпорхнула за рубеж и в Россию уже не вернулась. А Мирослав остался в Москве…

Много раз Мирослав пытался ответить на вопрос: если не танцевать, то что? Ведь что-то надо делать, бездействие, даже при сытой и обеспеченной жизни, приводит к депрессии. Работать тренером? Преподавать историю танца будущим искусствоведам? Работать в судейской бригаде? Мысль о том, что можно заполнить свое время теми самыми грядками с клубникой и теплицами с помидорами, от которых они с Ладой бежали как от чумы, ему, конечно, не приходила в голову. Он искал дело, которое радовало бы его душу, в котором он смог бы стать первым, но на этот раз – без верной и надежной партнерши.

И здесь ему встретилась Дарья.

Мужчина странно устроен. Даже если он всем подряд вдалбливает, что создан как волк-одиночка, тем не менее как только на горизонте появляется симпатичная девушка, одинокий мужчина немедленно забывает о своей «волчьей песне».

Дарья Сибирякова была танцовщицей фламенко, чувственной, неутомимой и страстной. Но будущему мужу, который оказался в два раза ее старше, Дарья предложила ценности как раз того сорта, от которых, как он сам считал, они с Ладой раз и навсегда отказались. Домашний очаг! А почему бы и нет, думал новобрачный с сединой в висках. Когда-то же надо хотя бы попробовать выйти за край паркета? И он решительно сделал этот шаг за края соломенно-золотистого квадрата, словно ступая с корабля на землю необитаемого острова.

Там оказалась другая жизнь. Мягкие кресла, дорогие серванты, авторские сервизы, тишина и спокойствие, сытость и мечтательность – нет, подобная обломовщина изнурительно тяготила его боевой дух, привыкший к азарту спортивной игры. В ласковоубаюкивающем мирке не было взлетов и падений, театральных ролей и костюмов, триумфальных кубков, адреналина хождения над пропастью, достойных соперников. Рутина дней, наполненных бездействием духа, животным существованием, ввергла Мирослава в депрессию. Красота молодой жены, будоражившая его первые месяцы совместной жизни, вдохновляющая его как шампанское – поэта, столь же быстро и улетучилась. Надо было срочно насыщать борьбой свою жизнь, пресыщенную патокой медового месяца. Впрочем, Дарья была вполне довольна собой, ведь главную стратегическую битву своей жизни – за обеспеченного статусного отца своего будущего ребенка она уже выиграла. Но Мирослав не дал ей насладиться комфортом. И однажды она от него услышала:

– Быть матерью – прекрасно, но быть боевой подругой прекраснее вдвойне. Ты ведь имеешь опыт работы в рекламе? Мне скоро понадобится PR-директор.

Нагорный решил вернуться в танцевальный мир, но как организатор, как лидер. Мирослав собрал команду единомышленников, создал корпорацию «Вальс» и стал ее президентом.

Теперь у Дарьи помимо забот о малыше появились в избытке дела по раскрутке проектов «Вальса», так что на разговоры о том, кто кого любит или не любит, просто не оставалось ни сил, ни желания. Работа есть работа. Не до эмоций.

Дарья Сибирякова периодически спрашивала себя, значит ли она в сознании Мирослава сейчас столько же, как когда-то Лада Становая. Дарья утешала себя тем, что все меняется и требования к спутникам жизни – тоже.

Что же произошло? Мирослав оказался в семье тираном и деспотом или Даше обрыдло делать то, что она для него делала? Но ведь она работала и на себя, раскручивая «Вальс»! Быть может, ей для семейного счастья хватало кухни и ребенка? Но как это связать с работой в Комитете по неолимпийским видам спорта? Или же Дарья, выйдя замуж за Нагорного, решила пренебречь карьерой? Но характер Дарьи вовсе не располагал к «домашнему заточению». Испанский танец сильных и самостоятельных женщин, фламенко, не мог стать случайным выбором! Даша выбрала именно испанский одиночный танец энергичных женщин, обладающих лидерскими качествами, а не вальс или танго! Танец – это проявление эмоций и это характер.

Однако профессиональное исполнение фламенко вовсе не обещало наличия способностей и в других видах деятельности, например в области связей с общественностью, проще говоря – PR. Должность PR-директора, доставшаяся Сибиряковой с барского плеча собственного мужа, оказалась для нее, возможно, неподъемной «шапкой Мономаха». Эта высокая должность предполагала умение взаимодействовать с людьми, организовывать свою команду к совместной деятельности. Для этого Даша должна была уметь вдохновлять, влиять, объединять и приводить людей. Но недаром же говорят, что балет – это опера для глухих. Даша, как и очень многие прекрасные танцовщицы, вовсе не обладала способностями к публичному общению, к эффективной коммуникации с людьми. Она не умела ни результативно общаться и договариваться с разными людьми, ни виртуозно владеть своим временем и временем людей своей команды. Да, авторитетом, жизнерадостным лидером, за которым пошла бы команда, Дарья не стала. Она продолжала оставаться прекрасным алым цветком, молча кружащей в вычурном танце птицей фламинго. И насколько бы ни погружалась Сибирякова в книги по тайм-менеджменту, оптимизации бизнеса, ресурсным поведенческим моделям и финансовой успешности, но без способности к общению, без лидерских навыков убеждения и влияния на людей все ее карьерные потуги не увенчались успехом. Кусок пирога, испеченного для нее мужем и положенный прямо перед носом Даши на тарелку, оказался гораздо больше, чем она способна была проглотить.

Впрочем, это лишь наши предположения.

Быть может, дело было в другом? Не оправдались сокровенные надежды Сибиряковой, реальность не совпала с воображаемой картинкой ее совместного с Мирославом будущего?

На паркете люди становятся выше, талантливее, чище, чем в реальной жизни. А в реальности случается всякое. Инициатором развода была Даша Сибирякова.

Но что предшествовало этому?

Золоченый слоненок, задравший к небу хобот для трубных звуков победы, всматривался в посетителей тихого садика, усаженного пальмами, кипарисами в деревянных кадках и широколистными деревьями, с гладкими и блестящими, словно зонтики, листьями. Слоненка должна была бы окружать вода, но фонтан не работал. Бассейн, крашенный по бортику белой масляной краской, открывал взору пестрое от разноцветной кафельной плитки дно. Система водоснабжения была отключена. На голубых и сиреневых плитках лежали случайные желтые листья, сорванные ветром и брошенные в пустую, плоскую ванну бассейна. Сколько бы лет Карельские ни останавливались в этом маленьком частном отеле, который держала семейная пара из Индии, фонтан со слоном не работал и бассейн был пуст. Но в тихом и зеленом дворике, окружавшем золотого слона, была даже какая-то прелесть остановившегося времени. Между двух усаженных в деревянные кадки кустов с ветками, словно расплющенными молотком, с редкими ягодками и источавшими терпкий аромат можжевельника, стоял журнальный столик на деревянных ножках, с плетеным из соломки круглым верхом, прикрытым от дождя и грязи оргстеклом.

Возле столика располагались кресла-качалки из плетеного тростника. Несколько стульев с бамбуковыми спинками виднелись под навесом, тоже деревянным и с соломенным ограждением, словно бы плетнем вокруг деревенского дома. Внутри навеса сквозь щели плетенки угадывался мангал, на котором владельцы отеля жарили удивительный и столь непривычный для европейца овощной шашлык. Впрочем, вкусы постояльцев и холодный британский климат слегка скорректировали вегетарианские пристрастия владельцев отеля, научив их готовить шашлык из курицы и индейки. И хотя владельцы отеля, Ханна и Рауль, оставались поклонниками индийского травяного чая, но и их привычка к британскому черному с молоком уже стала достаточно устойчивой. Для своих же постояльцев они варили крепкий сладкий кофе, готовили пресные лепешки из пшеничной муки, кукурузные оладьи и блюда из риса, фасоли и огромного количества пряных специй.

– И когда мы остановились здесь первый раз, двенадцать лет назад, все было точь-в-точь как сегодня, – весело заметил Руслан Карельский. – И этот дворик и садик ничуть не изменились. Тот же золотой слоненок в фонтанчике, отделанном морскими ракушками. Он и тогда не работал. Ничто не изменилось. Ну разве что кадки с можжевельником переезжают с места на место.

– А почему вы выбрали именно «Слон и лотос»? – удивилась Полина и краем глаза уловила, как из пристройки к отелю, служащей, видимо, кухней, вышла хозяйка отеля в длинном платье из жатого шелка болотно-золотистого цвета. На широком металлическом подносе она несла высокий чайник цвета топленого молока и несколько чашек с блюдцами того же цвета, с золотыми завитушками по краю.

– Во-первых, хорошая цена, – низким спокойным голосом заметила Маргарита Карельская-Корсак. – Мы вынуждены экономить деньги на проживании в отелях, чтобы много ездить и выступать на всех международных соревнованиях. Во-вторых, «Слон и лотос» – рядом с Winter Garden. Очень удобно! Не надо ни такси брать, ни на трамвае ехать, как в том случае, как если бы мы остановились в отеле у Вики Донской. В-третьих, у этого отеля особая атмосфера… Его владельцы очень любят танцоров. Они любят рассказывать, как однажды у них останавливалась юная русская балерина вместе со своей мамой. Англия ей рукоплескала!

– А как звали эту балерину? – Полина поставила прямо перед собой чашку и налила в нее прозрачный зеленоватый настой, от которого шел сильный аромат чабреца и еще каких-то трав.

– Этого они не помнят. К тому же Ханна и Рауль вообще довольно плохо говорят по-английски, а по-русски и вовсе не знают ни слова. Мы с трудом понимаем их рассказы, а многие истории вообще улавливаем очень приблизительно, – низким гортанным голосом заметил Руслан Карельский. – Но что очевидно, так это их любовь к искусству танца и к русским. Просто удивительно!

– Их любимый художник – русский востоковед, философ Николай Рерих, – вставила Маргарита, плеснула себе в чашку ароматный травяной настой и, глядя на Полину, добавила: – В вестибюле есть две копии живописи Рериха. Хотите взглянуть?

За деревянной потрескавшейся дверью прихожей, в полумраке слышалось журчание воды маленьких настольных фонтанчиков – увлажнителей воздуха для комнатных растений. Шелковистые шторы из буро-зеленой тафты, вздрагивающие от порывов ветра, влетающих сквозь приоткрытые окна, казались парами сказочного корабля. Рита щелкнула выключателем, и лампа с круглым, как футбольный мяч, абажуром, собранным из мозаики красных, желтых и зеленых стекол, мягко осветила пространство, заполненное комнатными папоротниками в широких глиняных чашах, фикусами в деревянных ведрах и тропическими монстерами с круглыми продырявленными листьями, напоминающими индийские резные блюда для фруктов. На стене, в глубине которой виднелась лестница на второй этаж, с чугунным бортиком, с вычурным растительным орнаментом, и в самом деле висели две огромных копии на холсте – репродукции живописных полотен Николая Рериха. Для каждой из картин была установлена собственная подсветка.

На одном полотне был изображен конь с согнутой в дугу шеей и робко переступающий с камня на камень на узкой горной тропинке, ведущей сквозь остроконечные хребты, вершины которых полыхали огнем и, напротив, тонули в темно-сизом мраке. На седле коня светился кристалл – символ духовного сокровища. «Чинтамани», так называлась эта картина.

На другом полотне белые снежные вершины смешивались с богатейшей гаммой синих, голубых, сиреневых и фиолетовых оттенков неба и горных склонов. Вершины резкими, угловатыми, жесткими очертаниями с режущими краями выступали на фоне ультрамариновой бездны. Под неподвижными исполинами плыли мягкие, округлые, убаюкивающие облака, похожие на «снежную вату» кучевых громад, что во всей ее роскоши видна лишь с крыла самолета. Это было символом вечности и движения. Контраст жесткого и мягкого, твердого и ускользающего, неподвижного и движущегося, резкого и пластичного впечатлял. «Вот так же и человек, – подумала Полина, – должен быть и жестким, и гибким, обязан сочетать твердость характера и подвижность ума. Недаром говорят, что человеческая личность подобна стальному клинку и шелковому шарфу одновременно». Картина с заснеженными вершинами, погруженными в движущуюся гряду облаков, называлась «Канченджанга». Священная Гималайская гора.

Под картиной «Канченджанга» лежало несколько книг – на квадратном темно-бордовом пуфе, предназначенном, впрочем, для удобства в надевании обуви. Полина взяла в руки первые две книги. Одна книга была богато иллюстрированным путеводителем по Индии, на английском языке. Другая, к ее изумлению, была на русском, изданной в Московском центре имени семьи Рерихов. Открыв русскую книгу наугад, Полина прочла: «Пригнувшись к гриве коня, скакал через скалы всадник. Всходило солнце, и всадник спешил. Путь – быть может, в целую жизнь – лежал к вершине Священной горы. Помни свой дом и дорогу к нему. Помни свой путь и то, что надо сделать на этом пути. Помни! Ничего не забывай! Забвение не для тех, кто едет и скачет пред снегами Канченджанги».

Полина захлопнула книгу, глубоко взволнованная этой репликой. Ее взор упал на металлический подсвечник в форме дракона, с толстой, оплавленной свечой цвета слоновьей кости. «Вот так же и человеческая жизнь, – подумала она. – Мы рождаемся и постепенно выгораем, словно свеча. Кто-то раньше, кто-то позже. Горя, отдаем свою энергию. А если этого не делать? Так и положат в могилу толстой, слегка оплавленной свечой». От этих ассоциаций ей стало грустно, и Полина, резко отпрянув от Канченджанги, небрежно бросила книгу на пуфик и направилась к выходу. Маргарита неслышной тенью шла за ней следом.

К этому времени Руслан, раскачивающийся в плетеном кресле, уже допивал вторую чашку и махал Ханне рукой, чтобы та принесла новый чайник с травяным чаем. Когда Полина уселась в свое кресло, Руслан заметил, что у владельцев отеля сложилось весьма своеобразное отношение к Англии. С одной стороны, Индия была колонией Англии, но с другой – именно в Англию и уезжали из Индии самые деловые и предприимчивые люди.

– Ну что, посмотрели картины Рериха? – усмехнулся Руслан. – Если сказать честно, то я абсолютно не понимаю ни его картин, ни его философии. Сказка! Жить в мифах, а не в реальности, подменять факты мнением – преступление против себя самих. Рерих исповедовал философию будущего, говорил об обществе людей, которого нет и, видимо, никогда не будет. Если бы я мыслил так, как этого требуют религиозные мифы и «Живая Этика», то ни рубля и ни доллара не заработал бы! Прогорел бы в бизнесе! И прозябали бы сейчас мы в России, и денег на поездку в Блэкпул не было бы.

– А вот владельцам отеля Николай Рерих нравится! – вставила Маргарита. – И мне он симпатичен. Яркие, стильные полотна. Индивидуальный, неповторимый стиль. Кисть Рериха ни с чьей не спутаешь.

– Это верно, – кивнул Руслан и налил чашку душистого травяного настроя. – Рауль говорил, что ему очень нравится Рерих, потому что он на своем пути в Гималаи сумел обмануть британскую разведку! Британская империя, колонизировавшая Англию, – больная тема для индусов! А еще кумиром Рауля, как я знаю, является Махатма Ганди, политический деятель, который боролся с британским диктатом и которому, кажется, принадлежит фаза о том, что «слабые никогда не прощают обид, им нанесенных. Умение прощать – свойство сильных».

– Пирожков все еще в обиде на вас? В смысле на ваш уход из его студии? – неожиданно для себя самой выпалила Полина.

– Петропалыч-то? А кто его знает. Лично я с ним не общаюсь. Это Рита может знать лучше, она ведь шьет платья для ребят из его студии.

– Шью платья для его ребят и общаюсь только с ними. А с самим Петропалычем я тоже давно не разговариваю. Думаю, он нескоро простит нас. Хотя наш поступок, уход к другому педагогу, такой заурядный…

– Петр Павлович был не только вашим педагогом, но и близким другом. Вот в чем весь вопрос. Он воспринял ваш уход как предательство. Самая тяжкая история, когда смешивается деловое и личное. А что же Борисоглебский? Вы довольны им как педагогом?

– Вполне, – Руслан кивнул. – Именно Борисоглебский и сумел нас поднять в ранг ведущего танцевального дуэта России. А с Петропалычем мы только чаи гоняли да топтались на месте.

– А как же Блэкпул? Отчего он вам не дается? Мастерства Борисоглебского для Англии уже не хватает?

– Здесь особый стиль танца, – буркнул Руслан. – Его надо чувствовать, а это приходит с опытом. Это отражение британской культуры и традиций. Поначалу мы изумлялись, отчего паре с ювелирно-точной техникой движений не удается подняться выше четвертьфинала. Мы поражались, как судьи выбрасывали с первых же раундов прекрасно танцующие, на наш взгляд, пары. Потом привыкли. Начали приглядываться к победителям, к тому, как они работают на паркете.