Роза для короля

В этот внутренний двор приходили отдохнуть телом и душой Старшие Братья, верховные иерархи. Что привлекало их – красота этого места, или уединенность – неизвестно. Вряд ли первое, потому что, как было известно всем монахам, Старшие настолько преуспели в искусстве убиения в себе всех эмоций, что их не трогало ничто, ни прекрасное, ни ужасное. Второе – тоже маловероятно, поскольку, выбери Иерархи для своих бесед самое людное место храма – прачечную, уже на следующий день она напоминала бы пустыню.

Осенние дожди не испортили красоту сада, они лишь придали ей печальный оттенок. Фонтаны отключили с месяц назад, но любоваться было чем – ветер то и дело срывал с молодых кленов алую листву. Накрапывал мелкий дождик, и на мраморной скамье около центрального фонтана вскипали пузыри. Двое мужчин, судя по одеяниям, жрецы, прогуливались в саду. Старший остановился у скамьи.

– Мне все же хотелось бы иметь больше информации, – сухо сказал тот, что помладше. Лица под капюшоном видно не было, только упрямый подбородок.

– Все мы задаем вопросы, но не все получаем ответы. – Слова старшего были туманны, и, видимо, вызвали у младшего раздражение, потому что он переступил с ноги на ногу.

– Я не задаю пустых вопросов. Насколько я знаю, ситуация с этим появившимся из ниоткуда войском достаточно серьезна…

– Брат Кано, – прервал его старший, – Вам дано не менее важное задание – следить за магичкой и ее сворой. А то, что вам не предназначено…

Кано откинул капюшон с лица.

– Вы разве имеете право указывать, что мне можно знать, а что нет?

– Имею, брат Кано, имею… сами Близнецы дали мне его. А вам я еще раз скажу – если вы не понимаете простых слов, скажу в стиле песенки, – «не суй свой нос куда не надо». Мы, Старшие, знаем все, что нужно нам, а вы…

Ни один мускул не дрогнул на лице Кано.

– Значит, следить и доносить?

– Следить внимательно и доносить вовремя. Вы правильно меня поняли. Вы прекрасно это делаете. – Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что голос старшего смягчился, но Кано это не обмануло. Старший продолжил: – Мы не уверены пока, что можем использовать информацию о баронессе Дурстхен, но мы не спешим. Терпение – одна из наших добродетелей. То, что вы нам рассказали, несомненно, когда-нибудь послужит интересам Храма.

Кано сморгнул капли дождя с ресниц и слегка поклонился.

– Мне пора.

– Да пребудет с вами благословение Близнецов.

В Тэнниеле, как уже было сказано, постоянно проживало около ста двадцати тысяч жителей. Многие из них имели ценности, которые другая часть жителей была бы не прочь позаимствовать различными способами, не исключающими запугивание, воровство и нанесение телесных повреждений. Эта самая часть обитала в Гнилом квартале – несмотря на свое название, в действительности он не являлся частью столицы, а был, скорее, пригородом. Несколько заброшенных улиц и пара пустырей отделяли его от города. Обычно любой разумный человек избегал соваться сюда, – если в любом другом квартале он рисковал в худшем случае, кошельком (если, конечно, не отказывался его отдать добровольно, тогда можно было смело заказывать место на кладбище), то здесь, на окраине, можно было пропасть не только без вести, но и без следа. Гнилой квартал – обиталище бедноты, воров, грабителей и мошенников, Тео знала, как свои пять пальцев – ей не раз приходилось прибегать к помощи короля преступного мира. Тем более что они были давними знакомыми.

Кривой Тод часто менял «берлоги» – завершить его земное существование хотели многие, и не только блюстители порядка. Ему стукнуло недавно почти семь десятков лет, и пятьдесят пять из них он был тесно связан с грабежом.

Тео заявилась в «Пегги» к полудню, оглядела пустой зал и свистнула, привлекая внимание Цыка. Тот клевал носом у стойки, но, заслышав свист, тут же проснулся.

– Ц’ео! Сколько зим, сколько лец!

– Мы виделись совсем недавно, Цык. Горло бы промочить…

– Ну, ц’ак говорят, когда рады всц’рече, знаешь ведь, – обиженно шмыгнув, Цык открыл краник на бочке со своим лучшим пивом, и в подставленную кружку полилась пена. Он подмигнул магичке и поделился новостью:

– Слыхал, в баронcц’ве Ц‘алли мертвяки ходили – жуц’ь! Жрали людей сырыми, пока жрецы Древа не успокоили…

– А в городе что было? – спросила Тео, не желая потакать слухам о бароне Талли и его зомби.

– Городская сц’ража поймала Маленького Пера. А Пер возьми и убеги. Да еще и шлем прихвац’ил со сц’ража, просц’о взял и сдернул.

– Ему, наверное, было больно? – рассеянно поинтересовалась Тео. Первое правило вежливости – если хочешь что-то узнать, дай сначала собеседнику высказаться, и все пройдет как по маслу.

– Кому? Перу?

– Стражу.

– Да не, им даже нравиц’ся.

– Страже? – Тео отхлебнула теплого пива и поморщилась. – Хватит заливать, Цык. Я вообще-то ищу Тода.

– Ц’ак он же… сидиц’…

– Знаю, сидит денежки считает. Вопрос – где именно он сидит?

Цык посмотрел по сторонам. Он не заметил в кабаке, кроме них двоих, ни одной живой души, и все равно понизил голос:

– У Мэри он. Прядильщицы. Сказал, никому не говориц’ь, но вы с ним вроде как друзья.

Тео положила на стойку золотой. Цык несколько секунд оторопело смотрел на него, а потом сдвинул брови, и в голосе у него прорезались угрожающие нотки.

– Я Цо’да не продаю, а по дружбе и уважению к ц’ебе сказал. – Он набычился. – Убери.

– А я не за сведения о Тоде плачу, я не какая-нибудь гвардейская крыса, – ухмыльнулась Тео, постепенно подхватывая здешнюю манеру говорить. – Это тебе от меня, если увидишь кое-кого и дашь мне знать.

Маловероятно, что ее бестолковый ученик забредет в самое сердце воровского квартала столицы, но Цык расскажет о нем остальным, и, значит, появись Гринер в городе, Цыку о нем скажут. Тео описала ученика во всех подробностях, упомянув, что он может таскаться за бардом по имени Талли. Такое тоже могло быть. Самого барда она тоже предупредит, но мало ли что. Лучше расставить сети заранее.

Добавив пару медяков за пиво и пожелав Цыку удачи, она направилась к Мэри-Прядильщице, местной гадалке. Тод на старости лет стал суеверен, так что ничего удивительного, что он обосновался у нее.

Гнилой квартал в светлое время суток затихал – утомленные ночным разбоем, воры и грабители отсыпались, и только редкие нищие разгуливали по улочкам. Гильдия нищих заботилась о своих членах – хоть они и изображали умирающих от голода и болячек перед богачами и приезжими, пугая их до полусмерти, когда выпрыгивали из-за угла с воплями «Подайте!», на деле жили неплохо. Вот и сейчас, как заметила Тео, один из них шел, насвистывая, неся свои костыли на плече. Магичка спросила у него дорогу к Мэри, и уже через полчаса, вдоволь потоптавшись по отбросам, стучала в дверь гадалки.

Ждать пришлось долго. Наконец-то в двери открылось окошко, показалась сморщенная мордочка старухи. Та подслеповато щурилась на солнце.

– Чаво?

– Я к Мэри. Плачу двойную.

Говорить, что она к Тоду, было бы неразумно, ее бы в лучшем случае послали к демонам, захлопнув дверь перед носом. Старуха пошамкала и твердо назвала цену. Тео вопросительно подняла бровь – либо Мэри была великой предсказательницей, либо старуха обнаглела. Но кивнула. Окошко закрылось.

– Она спит, – донеслось из-за двери одновременно со звуком отпираемого засова. – Но я разбужу.

Уговаривать Мэри пропустить ее к Тоду не пришлось – она слышала о Тео, и, едва та представилась, просто посмотрела на магичку с прищуром, и махнула рукой, призывая следовать за собой. Она была молода – не старше двадцати пяти, но с таким проницательным взглядом, что Тео заподозрила, что женщина и вправду кое-что знает о магии, и к тому же всерьез забеспокоилась о надежности заклинания, скрывающего от «видящих» ее магическую сущность. Такие самородки, хоть и редко, но все же встречались – например, бабка-колдунья из Кривых Сосен, или вот эта гадалка. Само заклинание особого интереса вызвать не могло – выглядело как простой амулет, которые встречались частенько. Так что Тео запомнила этот взгляд на будущее и пообещала себе прояснить, насколько хорошо Мэри знает свое дело.

В комнате, куда Мэри привела магичку, было жарко. Вовсю полыхал камин, и, тем не менее, старик, что сидел на кровати, был укутан в меха так, что виднелся только кончик носа и хитрые синие глаза.

– Давно не виделись, Тео, – поприветствовал он магичку. И, в отличие от Цыка, он не повторял вежливую формулу, а говорил чистую правду: последний раз они общались лет пять назад.

– Здравствуй, Тод. – Тео присела в кресло, отодвинув в сторону ворох платьев. Тод, как всегда, заваливал свою комнату всяким барахлом, которое в большинстве своем являлось частью добычи. – У меня мало времени, поэтому я начну с главного, опуская то, что я очень рада тебя видеть и ты по прежнему выглядишь молодцом.

На этой фразе Тод криво усмехнулся и слабо махнул рукой, мол, продолжай.

– Меня интересует любая информация о баронах, которую можно использовать в… не слишком благовидных целях.

– Детка, ты опять вернулась на скользкий путь шантажа? Поздравляю.

– Тод, шутки в сторону. Ты что-нибудь слышал?

Старик пожевал губу.

– Что-нибудь мрачное, грязное и очень секретное? – протянул он. – Даже не знаю… Разве вот что. Барон Боклэр заплатил Шушеру немалую сумму золотом. Причем за что – Шушер не говорит, а он мне рассказал даже о том, как, будучи в тюрьме Навеи…

– Кто такой Шушер? – подняла ладонь Тео.

– Он в Навее, столице баронства, руководит нашей братией. Мой ставленник… я, знаешь ли, тоже в каком-то смысле король, и у меня есть свои «бароны».

– Надеюсь, у тебя с ними гораздо меньше проблем, чем у Дориана со своими, – буркнула Тео, не сдержавшись.

– Да уж, – засмеялся старик. Потом закашлялся в платок, утер рот и подмигнул магичке. – Но я могу приказать убить каждого из них, а твой король не может, насколько я знаю. Может, и ему…

– Когда настанет это счастливое время, мы с тобой напьемся, – пообещала Тео. – И вот еще что. Последняя на сегодня просьба. К ночи получишь мешок, там будет голова. Если это окажется… знакомая тебе голова, я в накладе не останусь.

Она попрощалась с Тодом и направилась обратно к центру города – к безопасным улицам и приличной еде. В животе урчало – после вчерашнего перекуса на Совете она ничего не ела.

«И здесь ничего», – мрачно подумала Тео, поворачивая к «Гузке». Идти за помощью к Кано не хотелось. Поэтому магичка решила – сядет в заведении мадам Келеен, и призовет на помощь магию «повезло», или, как говорил ее учитель, Ольсен, «заплетет нити вероятности так, чтобы ответ пришел сам».

Надо сказать, с выбором места, где можно посидеть, подумать и вкусно поесть, одновременно закручивая вероятность, она не прогадала. И раньше «Гузка» выгодно отличалась кухней и приятной обстановкой, а уж теперь, когда Келеен заполучила лучшего кондитера столицы… впрочем, были и свои недостатки – свободных мест почти не случалось.

Однако в этот раз ей повезло, – она расценила это как начинающую действовать магию, – и в уголке нашелся свободный столик. Заказав кучу вкусностей и разбавленного вина, Тео расслабилась и стала ждать.

Одновременно с поглощением сладких шедевров она слушала, о чем говорят за соседними столиками. Сплетники столицы пока не прознали о том, что король подписал объявление войны, но о том, что бароны настаивают на этом, уже слышали. Отношение простых горожан к войне было отрицательным, но магичка сомневалась, что сможет заявиться на Совет и победно провозгласить, что войны не будет, потому что завсегдатаи «Гузки» ее не одобряют. Тео пожалела о том, что заклинание «допросил и он забыл» требует слишком много энергии, как и всякое, относящееся к воздействию на разум, да и оставляет следы – иначе она бы просто поговорила с приближенными баронов, и знала бы все, что нужно, не рыская по городу в поисках информации о темных делишках своих оппонентов.

Тео расслабилась, прикрыла глаза, убаюкиваемая гулом разговоров… И даже начала засыпать, но тут раздался веселый голос:

– Тей! я ее ищу, а она тут…

Магичка открыла глаза – за столик уселся Талли, хищным взглядом окидывая многообразие сладостей.

– А я тут…?

– Спишь. Я съем вот это?

Тео широким жестом показала, что он может брать все, что пожелает.

– Я с ног сбился, тебя искал. Поговаривают, будет война?

– Если ты таким прозрачным способом пытаешься выудить из меня сведения, Талли – не выйдет. Лучше расскажи, как ты сам.

– Все никак подмастерья не могу найти, – бард на секунду взгрустнул, но потом завидел новое пирожное и расплылся в улыбке. – Тот твой парнишка… Может, одолжишь мне его еще на пару часиков?

– Нет.

– Хм… ну и ладно. Слышала новость?

– Нет.

– Тей… ты же знаешь, я – бард. Я не люблю коротких предложений, и не люблю хандры. Если б я каждый раз, когда у меня что-то не ладится, начинал общаться в твоей сегодняшней манере, меня бы выгнали из братства… И не говори, что у меня не бывает настоящих проблем. Вот, вчера, например, меня позвали выступать на свадьбе двух знатных отпрысков, а я не смогу пойти, потому что у меня нет помощника.

– Сочувствую твоему горю, Талли. Если бы я могла взмахнуть рукой и предоставить тебе своего ученика, я бы так и сделала. Но… я не могу – и тебе остается только топить свою горечь в… – Тео оглядела стол и ткнула пальцем в хрустящее пирожное. – … в абрикосовом креме. А, поскольку он сегодня восхитительно сладкий, горечь умрет в муках.

– Фу. Ты непоправима. Ну, раз ты такая бука сегодня, я знаю, чем тебя развеселить. На кафедре поэзии и музыки сегодня выступают барды, годовщина со дня смерти Баллистера. Пойдем, развеешься.

На последней фразе барда Тео обнаружила, что пирожных на столе не осталось. Тот невинно промокнул губы платочком. Она вздохнула – похоже, магия привела к ней Талли, тот тащит ее в Университет, а, значит, встречи с монахом ордена Близнецов не избежать. Все еще лелея хрупкую надежду, она спросила:

– А Риомболь будет там?

– Еще бы, – ухмыльнулся ее друг. – Я потому и зову тебя, знаю, как ты его не любишь. А, судя по моему опыту, лучшее средство согнать с тебя хандру – это дать возможность уничтожить кого-нибудь в словесном поединке. Ну, пошли.

Магичка подчинилась обстоятельствам, понимая, что даже откажись она – неизбежно, выйдя за дверь, через пару шагов наткнется на Рика.

– Так что за новость? – спросила Тео, шагая рядом с бардом по широкому проспекту, украшенному корзинами с цветами. Горожане тоже отмечали годовщину смерти великого поэта. Большинство из них не читало его стихи, но – так было принято. И модно к тому же.

– А-а-а… – Талли наклонился к ней и зашептал: – Я про свадьбу. Наследник баронства Келмворт женится на дочке графа Огги. Говорят, что молодые люди любят друг друга без памяти… И мне, поскольку я бард, и вообще – певец любви, полагается в это верить, но… Я сомневаюсь. Скорее всего, опять политика, будь она неладна.

– Почему ты так не любишь политику?

– Она делает простые вещи сложными, Тей. И не знает слова «совесть». Ну, мне к тому же по статусу положено, я ведь человек искусства. А ты знаешь, что я вполне мог бы сейчас сидеть в Городском совете и взимать налоги за, скажем, постройки выше пяти этажей или пользование водопроводом?

– Впервые слышу. Ты скрывал от меня свое темное прошлое, признайся?

Надо сказать, общение с веселым и открытым всему миру бардом потихоньку оказывало на Тео свое действие. Нет, она не забыла вмиг о своих проблемах, просто стала относиться к ним… проще. Как говаривал тот же Талли: «Если можешь изменить что-то, делай это, а не можешь – не переживай».

– О, папочка прочил мне блестящую карьеру в магистрате. Она мне иногда снится…

– Кто? – не поняла Тео.

– Да карьера эта. Как начинаю забывать, что я поэт и музыкант, как начинают ручонки тянуться к деньгам, а мысли – к бесталанным стишкам на заказ – так и снится. Будто я сижу за столом и цифры складываю. Бр-р-р.

Барда передернуло.

– Лучше давай о тебе. Что тебя гнетет?

– Уже не гнетет, – улыбнулась магичка.

– Ну, тогда гнело. Гне… тьфу. Ты меня до припадка доведешь. Ну так?

– Я тебе опишу только пару эпизодов из моей жизни. Вчера я сидела в компании полных придурков, пытаясь понять, как работают их заскорузлые мозги. Потом мне в спину всадили кинжал. Сегодня я ходила в Гнилой квартал, а вечером мне еще раз придется туда сходить – на этот раз с отпиленной головой в мешке. Весело?

– Обхохочешься. – Подтвердил Талли, косясь на подругу. – Я вижу, для поднятия настроения тебе маловато будет пошутить над Риком. Придется по меньшей мере его зарезать и закопать, а потом еще и сплясать на его могиле.

Тео расхохоталась.

– Талли, ты слишком преувеличиваешь мою к нему нелюбовь.

Студенческий квартал, окружающий Университет Сорелля, оглушал шумом, запахами и многоцветьем торговых рядов. Тут можно было найти практически все – и даже то, чего нельзя. Например, пару лет назад Тео купила на рынке у какого-то старьевщика подлинник рукописи мага Эльвада, и, буквально через десять минут, у его соседа – артефакт двухсотлетней давности. Талли, однако, не дал ей засмотреться на лавки со старьем, потащил за собой, напевая что-то о том, что они опаздывают. На менял, зазывал и носильщиков он фыркал, правда, зачем-то нырнул в ничем не примечательную лавку, пробормотав «я на минуточку»; Тео для развлечения поторговалась с продавцом посуды, но покупать ничего не стала. Талли вернулся и впрямь быстро, загадочно улыбаясь.

– Слабительный порошок. Предвосхищая твой вопрос – нет, это не для конкурентов, а для наших старичков, чтобы не мешали нам веселиться после официальной части. А теперь – поспешим.

Архитектор, разрабатывающий планировку университетского городка, был, вероятно, сторонником хаотической теории вселенной. Человек, попавший сюда впервые, мог бы и заблудиться. Здания факультетов были разбросаны вперемешку с служебными помещениями, многие дорожки заканчивались тупиками, а фонтанов было слишком много, даже если предположить, что все учащиеся и профессура –члены секты, практикующей уличное омовение. Впечатление городок производил неизгладимо величественное и сумбурное, но уж никак не бедное. Тут и там были разбиты цветники, дорожки посыпаны гравием, росли фруктовые деревья – словом, главы Университета постарались, чтобы единственное в стране высшее учебное заведение поражало своим красотой и богатством. Откуда появились средства на постройку Университета (и поддержание этого великолепия) – никто толком не знал, хотя слухи ходили самые противоречивые.

По дорожкам гуляли студенты, и по их внешнему виду можно было легко определить, с какого они факультета. Аккуратные медики шагали, не глядя вперед, уткнувшись носами в трактаты; инженеры махали руками, объясняя товарищам принцип действия своего нового изобретения, а поэты и музыканты, в основном, лежали на скамейках, в тенечке – отдыхали после возлияний прошедшего дня. Учащиеся остальных факультетов смотрели на них с привычной завистью – только тем, кто станет бардами и поэтами, разрешалось пить во время учебы, чтобы привыкнуть заранее к возлияниям на пирах, что устраивает знать.

Тео подмигнула статуе Сорелля, основателя Университета. Его увековечили в мраморе и установили посреди центральной площади, от которой в разные стороны разбегались дорожки. В жизни профессор был куда менее величествен и куда более ироничен, чем его изобразили в камне.

Здание факультета Искусств можно было опознать по изображению арфы на фронтоне здания. На ступенях у входа расположилась компания подвыпивших молодых людей. Завидев Талли, они приветственно закричали, а один заколотил в пару барабанчиков, висевших на шее.

– Маэстро!

Талли дружелюбно улыбнулся, помахал им рукой, но задерживаться не стал.

Они зашли внутрь. Там творилось настоящее безумие. Откуда-то сверху, словно перекрикивая друг друга, донеслись звуки труб. В нос ударил запах свечей, что жгли ночь напролет, цветов и разлитого вина. Мрачные служанки, подготавливающие факультет к отмечанию годовщины, терли тряпками пол, ругаясь на чем свет стоит – но жизнерадостные студенты только хихикали. Завидев Таллирена, они, все как один, старались протиснуться к нему, не обращая внимания на то, что опрокидывают ведра с грязной водой и задевают метлы. Тео мысленно поблагодарила Талли за то, что он отмахивался ото всех, желающих пообщаться с ним, не то они и до завтра не добрались бы до зала для выступлений, останавливаясь поговорить с каждым. И так бард оставлял за собой мешанину из возбужденно галдящей молодежи и готовых проклясть все на свете служанок.

– Я не была на «годовщине» лет пять, и за это время все успели сойти с ума? Где скорбные лица? – возмутилась Тео, но неискренне, она и сама считала, что постные и чинные чтения стихов Баллистера надо бы заменить чем-нибудь посвежее.

– Нет, просто руководство факультета решило приурочить к годовщине смерти конкурс бардов и учредило новый титул – «Певец преданий»… Или «Венец песнопений»? Не помню, они, по-моему, так и не решили еще, что выбрать. Словом, вот уже второй год чествование поэта проходит в… оживленной обстановке.

– А ты участвуешь в конкурсе?

– Конечно, участвую! Кстати… я могу показаться тебе занудой, но, все же жаль, что ты мне Гринера не можешь…

– Э, Талли, я как раз хотела тебя попросить.

– О чем?

Мимо по коридору пронеслась ватага смеющихся юнцов, они размахивали лентами и то и дело зажигали «Изумительные хлопушки Багарта», которые, вообще то подлежали немедленной конфискации стражами порядка, потому что их признали опасными для барабанных перепонок окружающих.

– Бах! Бах! – оглушительно взорвалось прямо над головой у Тео. Она поморщилась.

– Я как раз хотела тебя попросить…

– Бах!

– Чтобы ты, если увидишь его, тут же сообщил мне, ладно?

– Что? – искренне удивился бард. – Неужели он пропал?

– Не то чтобы пропал… – скривилась Тео, незаметным движением руки потушив уже готовую разорваться над ухом хлопушку. Раздался разочарованный возглас одного из студентов: «Наверное, отсырела», и веселая компания достала из карманов еще не меньше десятка таких же. Но магичка с бардом уже поднимались по лестнице, оставив позади неуемных мальчишек.

– Расскажи мне, что случилось, – попросил Талли.

– Как-нибудь потом, – обещала Тео. – Мы пришли?

Бард торжественно махнул рукой в сторону позолоченных дверей.

– Зал песен!

Внутри собрались барды постарше, но и среди них не было ни одного, кому исполнилось бы больше тридцати. «Старые развалины» подойдут позже, когда молодежь утихомирится и можно будет, потрясая бородами, рассказать о великой силе искусства. Талли, сочувственно потрепав Тео по плечу, стал протискиваться сквозь толпу к деревянному помосту, установленному посреди большой залы. Он был украшен по бокам лентами и цветами, а в углу стоял стол и несколько стульев – видимо, для членов жюри. Однако сейчас на стульях расселись музыканты, а на столе отплясывали двое юношей, уставив руки в бока и стуча каблуками сапог. Казалось, они соревнуются, только Тео не поняла, в чем. В том, кто проломит ногой стол?

Талли поманил ее за собой, но она лишь ухмыльнулась и осталась стоять в проходе, прислонившись плечом к косяку.

Танцоры тем временем все убыстряли и убыстряли темп, и Тео поняла, что проиграет тот, кто собьется первым. Ритм задавал мальчишка, лупящий по большому барабану палочкой. Магичка пригляделась и узнала танец – «Медовый танец пчел», который исполняли на Летнем празднике, в Равноденствие. Только вот в оригинале он был гораздо медленнее. Она догадалась, что юноши начали танцевать его как обычно, потом, видимо, посадили одного из учеников стучать в барабан. Для разнообразия Тео стала болеть за темненького, потому что на втором, блондине, был нелепых расцветок камзол; да и устал он больше. И, как выяснилось, не прогадала – светленький замедлил ритм и спрыгнул со стола; победитель, тряхнув черными кудрями, сделал еще несколько торжествующих па.

– Арэль! – завопили барды. Видимо, на танцоров делались ставки, потому что некоторое время зрители были заняты тем, что передавали из рук в руки монетки. Черноволосый танцор спустился со стола, чтобы выпить воды, и туда тут же забрался тот, ради кого Тео и потащилась сюда, хотя с большим удовольствием спала бы сейчас дома.

– Арэль, дружище, ты танцевал, как бог… – Крикнул Рикардо, ухмыляясь, – и, хотя ты увел у меня из-под носа ту пташку, я это забуду, потому что сегодня я выиграл благодаря тебе немало деньжат.

Одет он был так роскошно, словно на него трудилось полчище «Арэлей», танцующих дни и ночи без продыху, а выигрыши бард клал себе в карман. Богато расшитый, надо сказать, карман.

Рик коротко поклонился, пригладил свои рыжие кудри… и наткнулся взглядом на Тео. Она уже было собралась, изобразив на лице многозначительность, показать глазами на окно, намекая на встречу в садике внизу, за факультетом, как он улыбнулся и объявил: