Сильмариллион

Глава 8

О затемнении Валинора

Когда Манвэ узнал, что сделал Мелькор, то понял, что он направился в свои старые убежища на севере Среднеземья. Оромэ и Тулькас помчались на север, ему вслед, надеясь догнать, но не успели. И в незаселённых землях за побережьями телери до самых Льдов не было ни следов, ни слухов. Стражу вдоль северных границ земли Аман удвоили, но это было уже бесполезно, ибо Мелькор вернулся ещё раньше, чем за ним отправили погоню, и тайно прошёл на юг, ибо был он одним из валар и мог менять вид или ходить без обличья так же, как и его собратья. Вскоре он должен был навеки потерять этот дар, но пока ещё не потерял.

Вот так невидимым он, наконец, добрался до затенённой области Аватар, узкой полосы земли на юге от залива Эльдамар, под восточными склонами гор Пелори. Унылые неизведанные берега холодного тёмного Моря под крутыми стенами гор погрузились в глубочайший мрак. Нигде в мире тени не были такими тёмными и плотными. И здесь в Аватаре в тайном логове поселилась Унголианта. Эльдар не знали, откуда она явилась, но говорили, что вышла она из окружавшей Арду темноты много веков назад, когда Мелькор впервые направил ненавидящий взгляд на королевство Манвэ, и что была она одной из первых, кого он склонил к себе на службу. Но она скоро бросила хозяина, желая служить только своему алчному брюху, и бежала на юг от преследования валар и охотников Оромэ, которые зорко следили за севером, не обращая пока внимания на юг. Иногда она подкрадывалась к границам Благословенной земли, ибо жаждала света и ненавидела его.

Она жила в глубоком ущелье, и приняв обличье чудовищной паучихи, плела чёрные тенёта в расщелинах скал. Она высасывала весь свет, какой могла найти, и ткала из него чёрные тени, затягивала своё обиталище плотной паутиной мрака, так что ни один лучик света не мог в него проникнуть. И она голодала.

И вот Мелькор явился в Аватар, чтобы разыскать её. Принял он тот же вид, в котором являлся тираном в Утумно: облик Чёрного Властелина, высокого и ужасного. В этом облике он с тех пор и остался. В чернейшей тени, куда не проникал даже взгляд Манвэ из высоких чертогов, Мелькор и Унголианта составили заговор мщения, но когда Унголианта поняла цели Мелькора, её сердце чуть не разорвалось, раздираемое, с одной стороны, алчностью, с другой – страхом. Ибо боялась она навлечь на себя гнев земли Аман и могущественных Властителей и не хотела покидать своё логово. Тогда сказал ей Мелькор:

– Делай, как я прошу. Если после всего ты ещё останешься голодна, я дам тебе всё, чего пожелает твоя алчность. Да, да, обеими руками добуду и отдам.

Он легко дал обещание, ибо лгал, как всегда, и смеялся в душе. Так крупный вор обещает приманку мелкому.

Когда выступили Мелькор с Унголиантой, соткала она вокруг них Плащ мрака, Несвет, в котором всё исчезало, словно ничего не было. Взор не мог проникнуть сквозь него, ибо это была чёрная пустота. Потом она медленно стала плести паутину и опутывать ею горы: словно верёвки, нить за нитью[5] перекидывала она из щели в щель, со скалы на скалу, и по ним взбиралась вверх, то ползла, то раскачивалась, пока не забралась на вершину Хьярментир, самую высокую в этой части мира, далеко на юге от Таникветиля. Валар не следили за теми местами: западнее гор Пелори там лежала необитаемая область сумерек, на востоке горы спускались к туманным водам Моря без дорог; на крайнем юге между ними был забытый Аватар.

И вот теперь чёрная Унголианта залегла на вершине горы. Сплела она верёвочную лестницу, сбросила её вниз, а Мелькор поднялся по ней на вершину, встал рядом со своей сообщницей, и стали они смотреть сверху на Бережённые земли. Под ними раскинулись леса Оромэ, на западе в дымке золотились тяжёлыми колосьями хлеба богов, луга и поля Йаванны, но Мелькор смотрел на север и видел там светлую равнину и серебряные купола Вальмара, сияющие в смешавшихся лучах Тельпериона и Лорелина. Громко рассмеялся Мелькор и понёсся прыжками вниз по пологим западным склонам. Рядом с ним неслась Унголианта, и её темнота прикрывала его.

Было время празднования, и Мелькор это хорошо знал. Валар управляли всеми течениями и временами года, не было в Валиноре убийственной зимы, но ведь Арда, где жили валар, была лишь малой областью в чертогах Эа, чья жизнь есть Время, текущее от первой ноты до последнего аккорда Эру. Когда же веселились валар, имели они обыкновение (как говорится в книге Айнулиндалэ) надевать на себя обличье Детей Илюватара, есть и пить, собирать плоды, взращённые Йаванной на земле, которую они сотворили, направляемые Эру.

Йаванна установила время цветения и созревания всего, что росло в Валиноре, и после каждого первого сбора плодов, Манвэ устраивал большой пир во славу Эру. Тогда все народы, жившие в Валиноре, выплёскивали свою радость в музыке и песнях, собираясь на Таникветиле. В тот раз объявил Манвэ пир самый великолепный из всех со времени прихода эльдар в Аман. Ибо хотя побег Мелькора предвещал много забот и печалей, и никто не мог предсказать, какие раны получит Арда прежде, чем он будет снова покорён, решил Манвэ загладить этим пиром зло, возникшее среди нольдор. Всех пригласил он в свои высокие чертоги на Таникветиле, чтобы забылись печали и распри вождей, чтобы забылась ложь Врага.

Пришли на пир ваньяр, и пришли нольдор из Тириона, и собрались майяр, и явились во всей красе и величии валар. Пелись песни перед Манвэ и Вардой в высоких чертогах, устроены были танцы на зелёных западных склонах Горы, обращённых к Двум Деревьям и свету их. Улицы Вальмара в тот день опустели, тихо было на лестницах Тириона, вся земля дремала в мире. Только телери за горами всё ещё пели на морском берегу: их не заботили времена года, они не думали ни о трудах Правителей Арды, ни о тени, павшей на Валинор, ибо их это пока не коснулось.

Одно лишь омрачало планы Манвэ. Феанор на пир явился, потому что из всех нольдор в Форменосе одному ему Манвэ послал не приглашение, а приказ, ведь был он ещё изгнанником; но Финвэ не пришёл, и остальные его нольдор не пришли, ибо сказал Финвэ:

– Пока запрет являться в Тирион лежит на моём сыне, я не король, и не хочу встречаться с моим народом.

Феанор же пришёл не в праздничной одежде. Не было на нём украшений: ни золота, ни серебра, ни камней не надел он; и не порадовал валар и эльдар в тот раз видом Сильмарилов, а оставил их под замком в железном подвале в Форменосе. Однако с Финголфином он встретился перед троном Манвэ, и услышал слова прощения. Финголфин объявил, что не счёл обидой то, что Феанор обнажил меч. Протянул Финголфин руку и сказал:

– Я обещал и сейчас выполняю обещание. Освобождаю тебя и не помню обиды.

Тогда Феанор молча взял его руку в свою. Но сказал ещё Финголфин:

– По крови ты мне сводный брат. Будь мне настоящим братом по сердцу. Веди, и я пойду за тобой. Да не разлучит нас новое горе.

– Слышу тебя, – оказал Феанор. – Да будет так.

Но не знали они тогда, что принесут им эти слова в будущем.

Говорят, что когда Феанор и Финголфин стояли так перед Манвэ, оба Дерева светили одинаково, лучи их смешались, и молчавший город Вальмар наполнился золотым и серебряным сиянием. В тот самый час Мелькор и Унголианта спешили к Вальмару через поля Валинора, и было видно, как тень чёрной тучи мчится по залитой светом земле; и пришли они к зелёному холму Эзеллоар. Тогда взвился Несвет Унголианты и достиг подножья Деревьев, а Мелькор под ним взошёл на холм. Чёрным копьём пронзил он оба Дерева до сердцевины, нанёс им глубокие раны, и полился из них сок, словно кровь, и омочил землю. Унголианта выпила его: кидаясь от одного Дерева к другому, она по очереди погружала в их раны чёрный клюв, пока не высосала все их соки; смертельный яд был в её жвале, вошёл он в Деревья, и высохли их корни, ветви и листья, и умерли они. Но жажду она не утолила, подошла к Колодцам Варды и выпила их до дна, изрыгая чёрный пар, пока пила; и раздулась она при этом, став такой огромной и безобразной, что Мелькор испугался.

Вот так великая тьма пала на Валинор. О деяниях того дня много рассказывается в известной всем эльдар песне «Альдудэниэ», которую сочинил певец Элеммирэ из ваньяр. Но ни одна песня и легенда не передаст горя и ужаса, охватившего всех. Свет погас, но мрак был не просто потеря света, а хуже. В тот час сотворился Мрак, который был сам по себе; тем страшнее, что сотворён он был великой зловредностью из света, и была в нём сила, мог он проникать в глаза, входить в сердце и в разум, сковывать волю.

Варда посмотрела вниз с Таникветиля и увидела, как мрак вдруг поднялся высокими чёрными башнями, и в ночь погрузился Вальмар. Одна священная Гора высилась последним островом над утонувшим во тьме миром. Все песни смолкли. Тихо стало в Валиноре, ни звука не было слышно, только жалобы телери, словно крики чаек, донесли из дальнего далёка горные ветры. Ибо в тот час с востока повеяло холодом, и на берег телери покатились огромные тени с Моря.

Манвэ с высокого трона пронзил взглядом ночь, и увидел вдали огромную тучу Мрака такой черноты, что сквозь неё даже его взор не проник. Неслась эта туча со страшной скоростью на север – и узнал Манвэ, что Мелькор приходил и ушёл.

Тогда началась охота. Земля тряслась от топота коней воинства Оромэ. Искры из-под копыт Нахара были первым светом, вернувшимся в Валинор. Но, догнав Несвет Унголианты, всадники-валар ослепли и рассеялись, и поскакали в разные стороны; а Валарома, громкий рог Оромэ, осёкся и смолк. Тулькас в ночи попался в чёрную сеть и напрасно рубил пустой воздух. Когда же Мрак рассеялся, было уже поздно: Мелькор скрылся там, где хотел, и месть его свершилась.

Глава 9

О бегстве нольдор

Через малое время в Кольце Судеб собрался большой Совет. Валар сидели в темноте, ибо была ночь, только вверху мерцали звёзды Варды, и воздух был чист, ибо Манвэ послал ветры, и они унесли смертоносные пары и откатили тени с Моря за край света. Встала Йаванна и взошла на Эзеллоар, но зелёный холм стал теперь чёрным и голым. Возложила она руки на Деревья, но они были темны и мертвы, и не ожили, а когда она притрагивалась к веткам, то ветки обламывались, безжизненно падали к её ногам. Многие голоса вознеслись тогда в жалобных криках; и казалось тем, кто плакал, что выпили они до дна горькую чашу, наполненную Мелькором. Но было это не так.

Обратилась Йаванна ко всем валар, говоря:

– Свет из Деревьев ушёл навек, и живёт теперь лишь в Сильмарилах Феанора. Дальновиден он! Есть дела, которые по воле Илюватара даже могущественнейшим дано совершать только один раз. Свет Деревьев вызвала я к жизни, и в пределах Эа никогда больше не смогу то деяние повторить. Но останься у меня хоть частица того света, я могла бы оживить Деревья, пока корни их ещё не рассыпались в прах, тогда эта наша рана затянулась бы и проклятие пало бы на злобного Мелькора.

Тогда сказал Манвэ:

– Слышишь ли ты слова Йаванны, Феанор, сын Финвэ? Отдашь ли то, что просит она?

Наступила долгая тишина, но Феанор не ответил ни слова. Закричал тогда Тулькас:

– Говори «да», нольдо, или «нет»! Но кто может отказать Йаванне? И разве не её трудами в самом начале явился свет, который сияет сейчас в Сильмарилах?

Но сказал Аули-Мастер:

– Не спеши! Мы просим у него гораздо больше, чем ты думаешь. Оставь его пока в покое!

Тут заговорил Феанор, и вскричал он с горечью:

– Не только у великих, но и у малых есть дела, которые совершаются один раз в жизни и не могут совершаться дважды! Душа мастера в них. Нельзя повторить Сильмарилы. Я могу разомкнуть их и выпустить свет, но, разбивая их, я своими руками разобью себе сердце. И будет первый из эльдар убит в земле Аман.

– Не первый, – сказал Мандос, но они не поняли его слов.

Снова наступила тишина, и в этой тишине и темноте думал Феанор. Казалось ему, что он в кольце врагов, и вспомнились ему слова Мелькора о том, что Сильмарилы не будут в безопасности, если валар захотят завладеть ими. «Разве он сам не такой же вала, как они? – подумалось ему. – Выходит, он понял их замыслы. Да, злодей выдаёт злодеев!»

И выкрикнул он громко:

– Я не сделаю этого по доброй воле! Если же валар вынудят меня, то буду знать, что Мелькор в самом деле один из них.

– Ты сказал, – произнёс Мандос.

А Ниэнна встала, взошла на Эзеллоар, откинула серое покрывало и смыла своими слезами скверну, оставленную Унголиантой. А потом запела песню-плач по Двум Деревьям, сожалея о жестокости мира и горюя о затемнении Арды.

Во время плача Ниэнны пришли гонцы из Форменоса, из племени нольдор, и принесли вести о новой беде. Сказали они, что на север приползла слепая тьма, а в ней – сила, испускающая мрак, и не было ей имени. И Мелькор явился с ней; подошёл он к дому Феанора и убил короля нольдор Финвэ на пороге у его дверей. Так пролилась первая кровь в Благословенном крае. Ибо Финвэ был единственным, кто не бежал от ужаса перед Тьмой. И ещё сказали гонцы, что разрушил Мелькор крепость Форменос и взял все сокровища нольдор, собранные там, и что Сильмарилы пропали.

Тогда встал Феанор, поднял руку и пред лицом Манвэ проклял Мелькора, дав ему ещё одно имя: Моргот, Чёрный Враг мира, – и только под этим именем знали его эльдар потом. Проклял Феанор также и призыв Манвэ, и тот час, когда пришёл он на Таникветиль. Не подумал он в ярости и горе своём, что останься он в Форменосе, и его бы убил Мелькор, ибо за этим приходил, и не хватило бы ему силы победить Врага. Прокричал Феанор проклятие и бежал из Кольца Судеб в ночь, ибо отец его был дороже ему, чем свет Валинора или несравненные творения собственных рук. Кто из сыновей эльфийских или людских ценил отцов дороже?

Многие сострадали горю Феанора, но его потеря была потерей для всех. Йаванна плакала под холмом Эзеллоар в страхе, что Тьма может навек поглотить последний свет Валинора. Ибо хотя валар не понимали ещё до конца всего, что случилось, они подозревали, что Мелькор получил помощь извне. Сильмарилы пропали, и не всё ли равно теперь, «да» или «нет» ответил бы Феанор на просьбу Йаванны? Но если бы до того, как прибыли вести из Форменоса, он оказал «да», его собственные дальнейшие поступки могли бы быть другими. А теперь приближался роковой час нольдор.

Тем временем Моргот, спасаясь от преследования валар, добрался до пустыни Араман. На севере лежала она между горами Пелори и Великим Морем, подобно тому, как располагался на юге Аватар, но земля Араман была больше, была ровной и пустой, и чем ближе к великим Льдам, тем холоднее было там. Через эту землю, спеша, прошли Моргот и Унголианта, и через большие туманы Ойомурэ подошли к проливу Хелькаракс между землёй Араман и Среднеземьем, где громоздились Скрежещущие Льды. Пересекли они пролив и оказались, наконец, на севере Внешних Земель. Дальше они продолжали путь вместе, ибо Моргот не мог отделаться от Унголианты, и она по-прежнему окутывала его своим плащом-тучей и смотрела на него всеми глазами. Так пришли они в земли к северу от узкого залива Дренгист. Моргот подходил к развалинам Ангбанда, своей великой западной твердыни, а Унголианта поняла, на что он надеется, догадалась, что он попытается здесь от неё удрать, и остановила его, требуя выполнения обещаний.

– Послушай, Чёрное Сердце! – сказала она. – Я выполнила твою просьбу, но я ещё голодна.

– Чего ещё тебе надо? – сказал Моргот. – Уж не хочешь ли ты набить брюхо целым миром? Этого я тебе не обещал. Я пока ещё властвую в нём.

– Не так много, – сказала Унголианта. – У тебя сокровище Форменоса. Я хочу, чтобы ты отдал его мне. Да, обеими руками ты должен отдать его мне.

Волей-неволей Моргот отдал ей драгоценные камни, которые унёс с собой, и отдавал их, скупясь, по одному, а она их проглатывала, и дивная красота по камешку исчезала из мира. Всё огромнее и темнее становилась Унголианта, но алчность её была ненасытна.

– Одной рукой ты даёшь, – сказала она. – Только левой. Открой правую руку.

В правой руке Моргот сжимал Сильмарилы, и хотя они были заперты в хрустальном ларце, они уже жгли его, и больно было руке, но он её не разжал.

– Нет! – сказал он. – Ты своё получила. Моей властью ты исполнила заданное. Ты мне больше не нужна, эти вещи ты не только не получишь, но и не увидишь. Я называю их своими навечно.

Но теперь был он меньше, чем не`когда, ибо часть своей силы растратил, а Унголианта стала огромной, и встала она, и пошла на него, обволокла своей тучей и стала оплетать тугой сетью, собираясь задушить. Тогда ужасный вопль издал Моргот, эхом отозвался он в горах. С тех пор то место зовётся Ламмот, что значит Воющая Пустыня, ибо эхо его голоса навсегда поселилось там, и любой крик пробуждает его, и тогда вся пустыня от гор до моря наполняется отчаянными воплями и воем. Не слышал северный мир крика громче и ужаснее, чем тот вопль Моргота: горы содрогнулись, заколебалась земля и потрескались камни от него. В забытых глубинах был услышан этот крик. Под руинами чертогов Ангбанда, в глубочайших пещерах, куда валар в спешке разрушения не спускались, ещё таились балроги, ожидая возвращения хозяина; и теперь они поспешили наверх, промчались через туманный Хифлум и огненной бурей явились в Ламмот. Пламенными бичами разорвали они паутину Унголианты, она отступила и бежала, изрыгая клубами чёрный пар, и добежала до Белерианда, где поселилась под горами Эред Горгорот, в тёмной долине, которую потом прозвали Нэн Дунгортэб, Долина Страшной Смерти, ибо ужасом наполнила её паучиха. Ещё когда рылись первые пещеры в Ангбанде, там уже жили злобные твари паучьего рода, и она совокуплялась с ними, а потом пожирала их; а когда сама Унголианта ушла неизвестно куда, на забытую южную окраину мира, в страшной долине остались её отпрыски и плели там жуткие тенёта. Что, в конце концов, стало с Унголиантой, ни одна легенда не говорит. Подозревают, что погибла она давным-давно, сожрав сама себя от неутолимого голода.

Так не сбылись опасения Йаванны, что Сильмарилы будут проглочены и перестанут существовать. Они остались целы, но ими завладел Моргот. Оказавшись на свободе, он собрал всех, кто мог ему служить, и пошёл в разрушенный Ангбанд. Заново вырыл он там огромные пещеры и подвалы, вознёс над воротами трёхвершинный пик Тангородрим, и чёрный дым всё время стоял над ним, обвивая все три вершины. Снова было у него войско из зловредных тварей и демонов без числа, и орчье племя, выведенное им давным-давно, опять росло и множилось в земной утробе. Тёмная тень накрыла Белерианд. А в Ангбанде Моргот выковал себе большую железную корону и объявил себя Повелителем Мира. В знак своевластия он вставил в корону Сильмарилы. Прикоснувшись к камням со священным светом, он ожёг руки, и они у него навсегда остались чёрными. Вечно терзала его с тех пор боль от ожогов и злоба на эту боль. Корону он не снимал с головы, хотя смертельно тяжела была она. Только один раз решился он тайно выйти из своей северной твердыни; обычно не покидал он глубоких тайников крепости и управлял армиями, не сходя с престола. И пока существовала его твердыня, лишь однажды сам он взялся за оружие.

Ибо теперь, когда его гордость была уязвлена, ненависть грызла его сильней, чем в дни Утумно, и дух свой он растрачивал на то, чтобы разжигать ненависть в подвластных ему рабах и прислужниках. Но несмотря ни на что, долго оставалось в нём величие одного из валар, хотя было оно обращено в ужас, и всех, кроме сильнейших, пред лицом его охватывал чёрный страх и лишал воли.

Когда стало известно, что Моргот бежал из Валинора и погоня за ним не принесла успеха, валар долго сидели в Кольце Судеб, а майяр и ваньяр стояли там же и плакали; большинство же нольдор вернулись в Тирион и плакали там, ибо затемнён был их прекрасный город. Через сумеречную Калакирию с Затенённых морей на город плыли туманы и окутывали башни, и еле пробивался сквозь них свет маяка Миндон.

Вдруг в городе появился Феанор и стал звать всех к королевскому двору на вершине Туны. Он всё ещё не был прощён, и нельзя ему было являться из изгнания, этим он возмутил валар. Но на холме быстро собралось великое множество народу, все хотели услышать, что он скажет. Каждый нёс в руке факел, и так осветились все улицы и лестницы, ведущие вверх. Феанор был мастером речей, великую власть имели его слова над сердцами слушающих, если хотел он склонить их на свою сторону. В ту ночь страшны были его слова, полны гнева и гордыни. И обезумели нольдор, слушая их, и навеки запомнили ту его речь. Его гнев и ненависть направлялись больше всего против Моргота, но почти всё, что говорил он, так или иначе исходило из лживых речей самого Моргота. И огромно было его горе, ведь отец его был убит, а Сильмарилы похищены. Обращался он ко всем нольдор как к родичам и соплеменникам, и обращался как вождь, ибо Финвэ был мёртв. И с презрением говорил Феанор о решениях валар.

– Нольдор, народ мой! – восклицал он. – Доколе будем мы служить завистливым валар, которые даже в собственной стране не смогли охранить нас от своего Врага? Ныне он Враг им, но разве он не из них? Не из их племени? Сегодня меня привела сюда жажда мщения, но даже будь всё иначе, не стал бы я дольше жить в одной земле с соплеменниками убийцы отца моего и похитителя сокровища моего. Не один я смел, я ведь сын храброго племени. Я потерял отца, но разве не потеряли мы все своего Короля? А что ещё вы не потеряли, загнанные на узкую полоску земли между горами и морем? Был здесь свет, который валар, скупясь, скрыли от Среднеземья, сейчас всех нас сравняла темнота. Так что же, оставаться здесь навсегда, в тени, в туманах лить слёзы в безжалостное Море, горевать в бездействии? Или вернуться домой? Туда, где под ясными звёздами сладка вода в Куивиенэне, где можно бродить в широких просторах и быть свободными, где тихая земля ждёт тех, кто по безрассудству покинул её! Уйдём отсюда! Пусть трусы остаются стеречь этот город и содержать его в порядке!

Долго говорил он, убеждая нольдор последовать за ним и собственной доблестью отвоевать свободу и большие земли на востоке, пока не поздно. Эхом повторял он речи Мелькора о том, что валар их обманули и будут держать в плену, чтобы на земле правили люди. Многие эльдар тогда впервые услышали о Придущих Потом.