– Мы уже насмотрелись и ещё раз нет желания туда заходить.
– Хорошо я схожу, в какой квартире тела? – спросил я, стоя на лестничной площадке, где находились четыре плотно закрытые двери со следами взлома. Вонь тут была настолько концентрированная, что я не смог разобраться, из какой квартиры она шла.
Артём убрал со своего лица платок, который сильно пах одеколоном и закрывал его нос с губами, и, сплюнув на пол, ответил:
– Заходи в любую – не ошибёшься – они все завалены телами.
Проговорив это, он вернул платок себе на лицо. Я в очередной раз мысленно укорил себя за отсутствие противогаза и, достав из кармана чистый кусок ткани, попросил:
– У кого с собой перебивалка вони, дайте мне брызнуть.
Виктор молча протянул мне небольшой темно-синий флакончик с одеколоном, я щедро полил им чистую ткань, которую все носили с собой для подобных случаев, и завязал её у себя на лице, скрывая рот и нос. В мозг тут же ударил сильно концентрированный сладковатый запах одеколона. Вернув флакончик Виктору, я толкнул ближайшую к себе дверь и шагнул внутрь квартиры.
Сильная вонь разложения тут же смешалась с запахом одеколона и чуть не вызвала рвотный позыв. На пятом этаже в дневное время заметить луч фонаря было практически невозможно, если не направлять его на окна, поэтому я достал маленький фонарик, на котором можно было регулировать размер светового пятна, и включил его.
От увиденного у меня от ужаса зашевелились волосы. За последние полгода я повидал немало всяких страстей. На моих глазах убивали, сжирали заживо. Трупами различной степени свежести меня тоже уже не удивить, насмотрелся.
Но в этой квартире действительно была настоящая братская могила, с наполовину сгнившими телами людей. Трупы занимали всё свободное пространство квартиры, валяясь в беспорядке на полу, который был полностью покрыт зловонной чёрной жижей. Почерневшая плоть начала местами отслаиваться от пожелтевших костей. Казалось, что плоть таяла, как воск черных свечей, стекая на пол, а останки людей смотрели на меня пустыми черными провалами глазниц, обнажая в зловещем оскале почерневшие зубы. Но самым мерзким было то, что множество белесых червей заполонили квартиру. Опарышей было настолько много, что, казалось, весь пол квартиры живой и постоянно шевелится. Я с омерзением посветил на свои ноги и увидел, как белые маленькие червяки ползают по моим берцам.
С трудом переборов невыносимое желание выбежать из этой квартиры, я побрел в спальню. Светя себе фонарём под ноги на пол, я старался не наступать на людские останки и не думать о том, что моя нога наступала на слизкую черную жижу и копошащихся в ней белесых опарышей.
Борясь с тошнотой, я быстро обследовал всю квартиру. Поначалу я пытался считать тела, но быстро бросил эту затею из-за ухудшающегося самочувствия. На моё счастье, все окна в квартире были распахнуты настежь, благодаря этому тут можно было дышать через раз, не выплескивая содержимое желудка наружу, хотя, при виде живого белесого копошащегося ковра из червей, к горлу периодически подкатывало.
Осмотрев ужасную квартиру, которая стала могилой для большого количества людей, я как пробка из бутылки выскочил на лестничную площадку. Плотно закрыв за собой дверь, не говоря ни слова, побежал вниз, мимо Артёма и Вити, в квартиру, где засели Кузьмич и Ведьма.
Увидев меня, они прервали свою беседу, Кузьмич спросил:
– Что случилось? Ты весь бледный, словно за тобой гонится привидение!
– Давай свою фляжку с самогоном. – проигнорировав его вопрос, сказал я.
Кузьмич удивленно вскинул брови и молча протянул фляжку со спиртным. Я скинул с лица воняющую одеколоном повязку и сделал три больших глотка. Самогон приятно обжег горло и вытеснил противный запах разложения, который, несмотря на раскрытые настежь окна и пропитанную одеколоном повязку, проник в носоглотку и засел там.
В спальню вошли Артём и Виктор, как раз в тот момент, когда я протягивал фляжку с самогоном, возвращая её законному владельцу. Артём молча выхватил её из моей руки и под возмущённым взглядом Кузьмича по-взрослому отпил из неё, протянув её Виктору. Нервы Кузьмича не выдержали, и он разразился:
– Я хрен пойму! Совсем недавно мне запретили сделать пару глотков под угрозой кастрации, а теперь вы тут в наглую выхлебали почти всю мою фляжку, не говоря при этом ни единого слова!
Я окинул взглядом удивленного Кузьмича с Ведьмой и Артема с Витей, лица последних были действительно бледными. Подумав, что у меня лицо сейчас, судя по словам Кузьмича, точно такое же, я ответил:
– Не борогозь! Сейчас твой вкусный самогон – самое лучшее лекарство. На последнем этаже такой пи…ц, что хоть глаза самогоном промывай после увиденного. Ты спрашивал про привидение? Я не верю в призраков, но не удивлюсь, если с наступлением темноты в этом проклятом доме сама начнет двигаться мебель и будут происходить другие непонятные вещи.
Кузьмич внимательно слушал меня, недоверчиво заглядывая мне в глаза, явно пытаясь понять, говорю я правду или мы от скуки решили его разыграть, да ещё при этом внаглую выпить его самогон. Витя протянул ему изрядно опустевшую фляжку. Кузьмич потряс её, прикидывая, сколько спиртного осталось, и, сделав пару больших глотков, надежно спрятал её за пазуху. Ещё раз внимательно осмотрев нас, он согласился:
– Вижу по вашим бледным рожам, что вы не шутите. Так объясните нормально, с чем связано ваше неожиданное нападение на мой самогон!
Артём присел на круглую табуретку и ответил:
– На последнем этаже все 4 квагтигы завалены наполовину газложившимися телами людей. Кто-то целенапгавленно отводил их туда, как на скотобойню, и хладнокговно убивал.
Кузьмич, выслушав его ответ, выругался матом и полез за пазуху, но, поймав красноречивый взгляд Ведьмы, отдёрнул руку, словно вместо фляжки там оказался какой-нибудь раскалённый предмет, и спросил:
– Тут тоже проклятые сектанты зверствовали?
– Не похоже на их работу. Несмотря на массовые убийства, нигде не видно их каракулей, которые они обязательно рисуют повсюду кровью своих жертв. Но я осмотрел только одну их четырёх квартир, что в других? – ответил я Кузьмичу и задал вопрос Вите и Артёму, которым хватило выдержки осмотреть все четыре квартиры последнего этажа.
Виктор стоял молча, подпирая стену и протирал выступивший на лысине пот. Артем, сидя на табуретке, крутил между пальцами здоровенный желто-латунный патрон от своей любимой снайперской винтовки и любовался его золотистым блеском. Не прекращая вращать патрон между пальцев, он ответил:
– Да во всех квагтирах все идентично. Людей заводили туда и убивали, как баганов, а тела пгосто оставляли на полу. Никаких сатанинских символов или дгугих знаков мы не обнагужили ни в одной из квагтиг. Сдаётся мне, что это не сектанты звегствовали.
Ответил Артём необычно грустным для него голосом и опять сосредоточился на блеске патрона, который он ловко крутил между пальцев. Похоже, даже у него от увиденного начали сдавать нервы, мозг пытался включить защитный механизм и абстрагироваться от увиденного.
Зато Виктора, похоже, наоборот, увиденное поразило настолько, что ему необходимо было высказаться. Периодически вытирая пот на лысине, который от волнения никак не прекращал выделяться, он, быстро произнося слова, затараторил:
– Я готов поставить свои любимые очки против пустой бутылки из-под джина, что это работа ублюдков, за чьими головами мы пришли. Сектанты те ещё твари, которых, следуя заветам великого Сталина, следует расстреливать на месте, но это не их почерк: никаких пыток, рисунков кровью и других богомерзких штучек, как правильно сказал Артём, без которых они не обходятся. Тем более, за пределы центра они начали выползать относительно недавно, не считая редких случаев. А судя по состоянию тел, с момента массового убийства прошло много времени. И убивали бедолаг расчетливо и хладнокровно, сгоняя в квартиры на последнем этаже, чтобы тела не валялись по всему подъезду. Даже все окна раскрыли, а входные двери в квартиры, наоборот, закрыли, чтобы спокойно обыскивать весь подъезд, не задыхаясь от вони разлагающихся тел. Поэтому всё указывает на бандитов по соседству. Наверное, сначала они грабили редких прохожих и нападали на автомобили, а после того, как разжились огнестрельным оружием, осмелели и решили перебить всех соседей.
Высказавшись, Витя взял ещё один табурет и, усевшись на него, принялся протирать и без того кристально чистые линзы очков. Артём всё так же молча вращал патрон, смотря на него, как загипнотизированный. Кузьмич, бешено сверкая глазами, нервно играл желваками, что свидетельствовало о его крайней степени злости. Сейчас весёлый престарелый алкоголик был похож на опасный вулкан, готовый взорваться в любую секунду. У Ведьмы было каменное лицо, а глаза блестели холодным металлом. Посмотрев на блестящий патрон, который крутил пальцами Артём, она спросила:
– Ребят, а у вас есть какие-нибудь пули, чтобы эти уроды умирали мучительно?
– Нет, у нас обычные патгоны, но их можно легко пегеделать в экспансивные. Или газгывные, если говогить пгостым языком. Такой патгон, пги попадании в мягкие ткани, гезко увеличивает свой диаметг, нанося сильнейшие повгеждения внутгенних огганов. Если вас, конечно, не останавливает запгет втогой междунагодной Гаагской конфегенции, котогый уже более ста лет запгещает подобные боепгипасы. – ответил Артём, на что Кузьмич отреагировал удивленно, возмутившись:
– Ты чё, картавый, умом тронулся? Эти изверги перебили огромное количество людей, а ты тут про запреты и гуманизм втираешь! Я помню, как подобные патроны делать, такое «за речкой» практиковалось, несмотря на запрет.
– Успокойся, я пошутил пго гуманизм и запгет. Каждый из этих угодов несомненно заслуживает получить пулю с кгестообгазным пгопилом.
– Я тебе говорил, что у тебя дурацкие шутки? – укоризненно смотря на Артёма, произнёс Кузьмич.
Артём улыбнулся и, перестав крутить патрон, посмотрел на Кузьмича и ответил:
– Ты всё вгемя какую-то хегню несешь, а я её мимо ушей пгопускаю. Пойду лучше понаблюдаю за нашими пготивниками и скоготаю вгемя, делая на пулях пгопилы.
– Ой, тоже мне умник нашелся. Ты, наверное, даже не знаешь, как правильно сделать насечки, чтобы пуля в теле раскрылась и устроила там настоящею мясорубку. Приходи через пару часов, батя тебе покажет эталонную самодельную экспансивную пулю.
– Тоже мне батя нашелся! Кгоме, эталонного похмелья, ты мне вгяд ли что-то сможешь показать.
– Ах ты щегол картавый, я делал пропилы на патронах, когда ты ещё под стол пешком ходил и не знал, как пахнет порох, только какашки в своём горшке нюхал! Вызов принят, народ нас рассудит, у кого лучше получились экспансивные пули. – азартно сверкая глазами, проворчал Кузьмич.
Закончив разговор спором о том, кто лучше сделает экспансивные пули, мы договорились, кто в какой квартире будет сидеть в качестве наблюдателя. Кузьмич и Ведьма стались там, где и были, поочередно смотреть за двором и домом, где обосновались наши враги. Я, по просьбе Артёма, уступил ему вторую квартиру, окна которой выходили туда же. Сам с женой перебрался в квартиру, которая была никем не занята, а Витю приставил к Берсерку.
Выполнив подобную рокировку, я сидел рядом с женой и смотрел из глубины спальни на улицу. Где, не считая пары бесцельно шляющихся мертвецов, ничего заслуживающего нашего внимания не происходило. Оставшись с женой наедине, я рассказал ей о страшной находке. Выслушав меня, она с ужасом произнесла:
– Что же произошло с людьми за столь короткое время, они стали хуже зверей… Чем нужно руководствоваться, чтобы перебить толпу людей?
– Не знаю, чужая душа – потёмки. Могу только предположить, что уроды почувствовали безнаказанность и упивались своей властью над безоружными жильцами, терроризируя их. А в какой-то момент решили, что им не нужны лишние рты по соседству. Да и, наверное, опасались, что даже самые покорные и испуганные люди могут поднять бунт и броситься на обидчиков с голыми руками. В общем, если не брать во внимание количество убитых, то ими была выбрана одна из двух основных моделей нового мира – стать хищниками и убить всех остальных людей поблизости. Хотя, на мой взгляд, это тупиковая модель и вопрос времени, когда за твоей головой придёт более сильный хищник.
Всё же модель добрососедства даёт большие шансы выжить. Но всякие отморозки не желают делить оставшиеся припасы поровну, считаться со слабыми стариками и детьми, как с равными. Им хочется сытно и вкусно есть, заботиться только о своей заднице и не быть отягощёнными ответственностью за беззащитных людей. Вот и выбирают они путь, который кажется им более легким, но неумолимо ведёт к гибели. Не приди мы за ними, позже пришёл бы кто-то другой.
– Согласна, вседозволенность и безнаказанность, обрушившись на головы людей, которые уже привыкли жить по правилам, многих лишила рассудка и способности трезво мыслить. Всякие уроды сразу ринулись восполнять то, чего раньше не получали.
