Накаленный воздух

Скисшее лицо Хузы давало повод царю предположить, что главный смотритель дворца сообщит о каком-нибудь ночном происшествии в стенах. Всегда во дворце что-нибудь происходило, и чаще всего по ночам. Ирод Антипа уже привык выслушивать от Хузы подобные доклады.

Однако в уши царя вошла новость неожиданная, она привела тетрарха в оживление и вызвала усмешку на лице: Хуза сконфуженно пожаловался, что от него сбежала жена Иоанна.

Имя жены Хузы напомнило Антипе о Крестителе, и он досадливо покривил губы. Но тут же язвительно подумал, что женщина крепко поддала мужу тем же манером, что Иродиада мужу Боэту. Тетрарх не жалел таких бедолаг и не сочувствовал им. Сами виноваты, если позволили женам стать чужими любовницами.

Тетрарх ждал, что вот сейчас Хуза пожалуется на распутство Иоанны и попросит о справедливом суде над нею. Наивный, где и когда он видел у правителей эту справедливость? Разве, находясь много лет возле властителя, он еще не понял, что тетрарх справедлив не потому, что он справедлив, а потому, что он повелитель?

Однако Хуза не произнес больше ни единого слова. Выходит, он не обвинял жену в измене. Хотя бы в этом оказался перед тетрархом сообразительным. Ведь, как домоправитель, он хорошо знал, что в недавнее время Антипа сам таскал в свою постель многих жен придворной знати. И если бы каждый муж стал жаловаться на измену своей жены и просить справедливого суда тетрарха, тогда весь дворец гудел бы, как растревоженное осиное гнездо.

Тетрарх усмехнулся еще раз, ему все-таки было любопытно, почему и куда сбежала Иоанна. И Хуза ответил, что потащилась за баламутами, которые во множестве слоняются по землям иорданским, как будто те медом намазаны.

Тетрарх рассмеялся, он представил жену Хузы, как она неприкаянно шаталась вместе с грязными оборванцами и выпрашивала кусок хлеба на пропитание. Голодала и радовалась всякому брошенному куску. Иоанна была изнеженной, привыкла к расшитым мягким одеждам и таким же сандалиям. Сменить все это на грубую одежду из посконного холста или из овечьей, козьей и верблюжьей шерсти и шастать босыми ногами по камням это неимоверная глупость со стороны женщины, дикое насилие над собой. Антипа не думал, что это продлится долго, а потому, не колеблясь, заверил Хузу, что скоро его жена на четвереньках приползет назад. Станет на коленях умолять мужа, дабы тот простил и принял ее снова. И тогда все будет зависеть от слова Хузы.

После этого домоправитель приободрился и приступил к отчету о делах во дворце. Он делал это один раз в три дня, старался докладывать так, чтобы тетрарха не очень беспокоили внутренние дворцовые проблемы и не отзывались недовольством на домоправителе. Иногда, правда, бывали случаи воровства, скандалов и стычек между придворными. Тогда Хуза очень умело переваливал все на плохую дворцовую стражу, и тетрарх неистовствовал, распекая начальника стражи. Многие начальники стражи после докладов Хузы поплатились своим местом, а иные головой. Лишь последний удерживался долго, потому что был хитер не менее Хузы.

Придворные боялись Хузу, втайне люто ненавидели и жаждали, чтобы он окочурился. И он, конечно, знал об этом.

Сейчас Хуза понимал, что все вокруг, проведав, что от него сбежала жена, будут тайком заходиться от насмешек. Фарисеи и книжники обязательно напомнят о законе Моисея, хоть он никак его не нарушил своим отказом обвинить жену в неверности. Конечно, он мог бы совсем иначе поступить с нею, но она была молодая и привлекательная, вторая, после смерти первой. Хуза хотел бы вернуть ее домой.

Он знал, что Иоанна всегда любила слушать бродячих болтунов, и не запрещал этого. Ему было на руку. Она всякий раз приносила новости о тех, кто растаскивал по тетрархии вредную болтовню, и о тех, кто растопыривал уши для этого суесловия. Хуза был в курсе многого, это нередко помогало в делах. От жены наслушался об Иоханане Крестителе. Тот в своих речах неустанно долбил Ирода Антипу за нарушение закона. Тетрарх при живой жене сожительствовал с неразведенной женою сводного брата Боэта, Иродиадой.

Галилеяне глухо роптали, передавая друг другу речи Иоханана. Будоражились, забывали страх, возмущенно плевались в сторону тетрарха.

Хуза содрогался, слушая жену, сердце колотило, ибо он отчетливо понимал, что тетрарх никому не простит и не упустит своего момента.

Сейчас Хуза видел, что царь был в курсе речей Иоханана в адрес римлян, но не ведал о нападках на себя. Ему боялись принести эту весть. Каждый разумел, кто первым придет с такой новостью, может вмиг лишиться головы. Но также может остаться без головы любой, кто вовремя не принес весть. А слухи ползли, как змеи.

Между тем доносительство не являлось обязанностью Хузы, для этого у тетрарха были доносчики. Они, как крысы, шныряли повсюду, их почти всех знали в лицо, а потому при них всегда несли хвалебный бред.

Хуза был поднаторевшим верченым лисом и псом-царедворцем в одном лице. Умел без мыла втираться в доверие и рвать ошейник после команды «фас!». Он выжидал, когда отважатся доносчики, но те тоже ждали, кто первым бросится головой в пасть тигру. Хуза за многие годы изучил характер тетрарха, собачьим чутьем чуял, когда какое слово можно вставить, а когда какое слово стоит напрочь забыть. На сей раз учуял, что тетрарх готов проглотить любую кашу, тем более от него, униженного собственной женой. И Хуза отважился.

Осторожно и вкрадчиво облизнулся, преданно завихлял в три погибели и заскользил языком по нёбу, сообщая о плохой новости об Иоханане Крестителе.

Тетрарха удивило, что Хуза после отчета по обыкновению не улизнул с глаз долой, а заговорил на тему, никак не связанную с его придворными обязанностями. Остановился перед домоправителем и, недоумевая, посмотрел сверху вниз. Ирод Антипа был выше Хузы, вдобавок тот согнулся и не поднимал головы. Упоминание о Крестителе отдало противной резью в кишечнике тетрарха.

Хуза не зрел в этот момент выпученных глаз властителя, но чувствовал, как они прищурились и остановились, точно у зверя, парализующего взглядом свою жертву.

– Говори, коль есть что сказать, – крякнул Ирод Антипа. – Что за новость?

Хуза заерзал издалека. Не мог так сразу напрямую, его лисья порода заюлила, чтобы обелиться, подняться в глазах тетрарха на прежний уровень, а может, еще выше.

– Великий царь, – по капле выжимал из себя Хуза, – жена слыхала гнусные речи Крестителя. Просила передать, что он не только поносит римлян, но и оговаривает тебя. Его бред опасен. Ни один смертный в царстве не смеет произнести таких речей, не поплатившись зряшной головой. Креститель судит тебя. А народ Галилеи возбуждается и разносит эту галиматью по всем застрехам. У меня не поворачивается язык повторить то, что во всю глотку несет безумец.

Ирод Антипа нахмурился, где-то под печенкой колко заежилось. Он еще не услышал от Хузы никакой конкретики, но толчки изнутри подсказывали тетрарху, что Иоханан костерит его не меньше, чем римлян. Жар ударил в голову. Царь занервничал. Неотрывно смотрел на царедворца.

– Прости, Великий царь, у меня не хватает духу, – еще ниже пригнул себя Хуза, и от этого выверта позвоночник заскрипел, как ржавый механизм. Но ухо Хузы цепко уловило над собой натужное сопение Антипы. – Его язык, как жало змеи, – прожужжал Хуза, а по животу, пережатому перегибом, ударила боль. Дыхание сперло, голос захрипел. На последнем выдохе домоправитель прошамкал, как беззубый: – Сумасброд Иоханан мажет грязью тебя за Иродиаду.

По телу Ирода Антипы пробежала сильная дрожь. Наверно, такое же состояние должен был испытать Понтий Пилат, когда первый раз услыхал о шельмовании римлян. И такое состояние прокуратор наверняка испытывает до сих пор, ведь безрассудный глупец не останавливается. Напротив, грозит вратами ада и тем, кто служит римлянам, как будто он знает все дотоле и заведует всеми вратами. А теперь выясняется, что разбойник кроет и его, Ирода Антипу: лезет в чужую постель, обвиняет в неисполнении закона Моисея, вколачивает в головы иудеям ненависть к своему царю. Это небезопасно для тетрарха.

В первое мгновение Ирода Антипу новость тревожно взбеленила. Однако Хуза не увидел появившейся тревоги в глазах тетрарха, ибо продолжал стоять с низко опущенной головой. Знал, что голова, не вовремя поднятая, отсекалась вмиг и безжалостно.

Тетрарх раздул ноздри, задышал глубоко и шумно. Смутьян был прав, он, Ирод Антипа, преступил закон, отобрал жену у брата Филиппа Боэта, прозябавшего с нею в Риме на подачки от властителя.

Боэт был слабым и никчемным по представлениям Антипы. Он даже не сопротивлялся, попросту спекся прямо на глазах. А она была красивой и ядреной. Из-за нее стоило поддать брату в солнечное сплетение.

Иногда Ироду Антипе казалось, что это не он выбрал ее, а она сделала выбор. Она сама легла к нему в постель, и пиявкой вошла в сердце. Он задохнулся от дурмана и не захотел вырвать его из души. Был без ума от этой женщины. Ее нечеловеческая сила магнитом притягивала к себе, не отпускала. И теперь уже не имело значения, кто кого выбрал. Какая разница. В результате Иродиада стала его любовницей. Он этого хотел. Ирадиаде нужен был сильный мужчина, повелитель. Таким был Ирод Антипа. Но временами он все-таки чувствовал, что больше повелевала она. Особенно, когда постель под ними вздымалась, как дикая лошадь.

Конечно, и он и она нарушили Закон, но Бог за это простит, надеялся Антипа.

Все вокруг помалкивали, пока не выискался сумасшедший Иоханан. Теперь тетрарх видел, что слонявшийся по иудейским землям Креститель опасен не только для римлян, но и для него.

Тревога, возникшая в глазах Ирода Антипы, медленно превратилась в злорадство: у него появился повод и причина прибрать к рукам необузданного безумца. Чтобы предотвратить смуту среди людей и чтобы ладить с Понтием Пилатом.

Тетрарх глянул на Хузу со свирепой царской благосклонностью. Ведь, в конечном итоге, домоправитель своевременно сообщил нужную весть, как бы она ни была отвратительна. Настроение тетрарха от неприятной новости не стало хуже настолько, чтобы голова царедворца была снесена с плеч. И покатилась по полу, слепнущими глазами напоследок разглядывая надраенные кедровые половицы и оставляя кровавый след на них.

Хуза услыхал хриплый вздох Ирода Антипы и сообразил, что можно поднять глаза. Однако не поднял, сглотнул слюну:

– Великий царь, прости, но я не стал удерживать жену и не запретил ей шататься с голодранцами. От нее могу знать, какими речами они выпрашивают у людей кусок лепешки, и приносить тебе всю червоточину их вредной болтовни.

Ирод Антипа был человеком понятливым. Немедленно оценил предложение Хузы и его преданность. Оторвал ноги от пола, качнулся из стороны в сторону. Долго стоять на одном месте не умел, любил постоянно двигаться, когда не восседал на престоле, ином сиденье, либо не возлежал на мягких подушках.

Хуза, конечно, говорил сейчас царю неправду, поднимал в его глазах свою значимость. Поскольку на самом деле Иоанна сбежала от мужа, не испросив его согласия. Однако Ирод Антипа этого не знал, потому подумал о Хузе как о хитромудром жуке. Тетрарху понравилось предложение домоправителя. Иметь своего человека возле этих вредных болтунов, наперебой дурачивших народ, примазываясь к Богу, было очень кстати. Тем паче что перед этими ловкачами, к сожалению, легковерные иудеи охотно развешивали уши. Знать все изнутри – хорошо.

А домоправитель между тем осознавал, что наступит момент, когда Ирод Антипа потребует свежих новостей, и тогда что-то придется отвечать тетрарху, морочить голову. Но Хуза надеялся выпутаться из затруднительного положения и не оказаться голым задом на жарком огне. Он был дошлым мастаком-интриганом, способным задурить мозги даже тетрарху. Может быть, к тому времени притащится назад жена. А может быть, она совсем потеряется где-нибудь в пустыне, сгинет, да и все. Поживем – увидим, загадывать не станем.

Удовлетворенный рвением Хузы, тетрарх отпустил царедворца, обещая наградить. Хуза был доволен собой, но вместе с тем после обещания награды ощутил ужас. Такое обещание из уст Ирода Антипы всегда имело двоякий смысл.

Отсеченные головы врагов тетрарх также называл наградой для обезглавленных. Но одно Хуза учуял, что Ирод Антипа не разгневался после такой вести. Значит, царь что-то задумал.

Тетрарх действительно задумал немедленно созвать к себе священнослужителей и старейшин – высокопоставленных вельмож тетрархии, чтобы получить поддержку своим возникшим намерениям. Направил посыльных к самым влиятельным из них. Не судьи нужны были ему, ибо пока он не собирался устраивать суд над Крестителем. Но хотел почувствовать поддержку и показать, что без совета с облеченными властью подданными не принимает важных решений.

На пятый день влиятельные вельможи Галилеи и Переи начали стекаться во дворец и собираться во внутреннем дворе. Никто не знал причину этих сборов, но все хорошо помнили, что Ирод Антипа никогда не призывал в свои чертоги по делам пустяшным. А последнее время во всех тетрархиях было неспокойно.

На вельможах в основном были белые одежды из тонких шерстяных и хлопковых тканей. На некоторых были одежды из разноцветного египетского полотна.

Собравшись во внутреннем дворе перед высоким крыльцом, сановники разбились на малочисленные кучки, пыжились друг перед другом и перешептывались. Задавали друг другу один и тот же вопрос, пожимали плечами, смотрели озадаченно на избыточную стражу вокруг.

Ирод Антипа вышел к ним в пурпурной мантии и с золотым венцом на голове. Вслед за ним два здоровенных стражника-сирийца вытащили тяжеленный стул. Он не был троном, тетрарх на стуле показывал, что он равен всем собравшимся. Ему надо было сейчас расположить к себе влиятельных людей тетрархии, заставить откровенничать без опасений угодить в крепость. Разговор, на его взгляд, требовал такого подхода. Царь желал услышать истинные настроения.

Тетрарх остановился на верхней ступени крыльца, ожидая, когда закончится церемония поклонов. После того как все поскрипели поясницами, прошуршали одеждами и приблизились к крыльцу, Ирод Антипа сел на стул и начал туманную речь:

– У нас один закон – закон Моисея. Он привел наших предков на эту землю, и теперь мы живем на ней и должны помнить, что соединены общими узами. Я, Ирод Антипа, тетрарх Галилеи и Иереи, связан этими узами с вами. Без них бессилен и немощен. – Знавшим его вельможам трудно было представить, что он когда-либо был озабочен этим, но сейчас он хотел, чтобы они поверили и впряглись в одну с ним упряжку. – Обращаюсь к вам, самым мудрым людям моей тетрархии, за советом. До меня дошли скверные вести о том, что творится в наших пределах. Некий ловкач Иоханан мотается по Иерее и Галилее, вытворяет нелепые омовения в водах Иордана и называет это крещением. Мутит людям головы, клевещет, будоражит бездумными речами. Сеет в народе Иереи и Галилеи смуту. Призывает против римлян, фарисеев и книжников. – Ирод Антипа намеренно сделал ударение на фарисеях и книжниках, знал, многие стоящие перед ним были ими. Тетрарх догадывался, что они все в курсе проповедей Иоханана Крестителя по поводу него и Иродиады. Потому упирал внимание на то, что проповедник опасен не только для тетрарха, но и для них. – Нужна ли нам эта смута? – Тетрарх точно знал, что любая смута им всем, как кость поперек глотки. Его монолог был выстроен так, чтобы никто не смог возражать. – Слухи и сплетни пауками ползут между ротозеями. Слабовольные доверчивы, их легко одурачить. Они своими языками уже разносят, что Иоханан – праведник. Но мы-то знаем, что он обыкновенный мошенник. Тогда можем ли мы и дальше терпеть этого безродного смутьяна в наших пределах?

Вельможам было понятно, что прежде всего беспокоило Ирода Антипу. В душе они соглашались с нападками безродного Иоханана на царя, потому что хорошо ведали о пренебрежении Закона Иродом Антипой. Однако тетрарх ни единым словом не обмолвился о том, как Креститель костит его, и сообразили, что для них эта тема – табу.

Когда Антипа умолк и стал вглядываться в сосредоточенные лица сановников, наступила топкая тишина. Все увязали в ней по уши. Тетрарх ждал ответы на вопросы, и они разумели, каких ответов ждал. Потупились, опасаясь решать судьбу проповедника. Не хотели смуты, боялись смуты. Не знали, откуда ее ждать. Потому осторожно и глухо забубнили между собой. До тетрарха доносились их слова:

– Обнаглел колобродник бездомный.

– Лает бродячий пес непотребное.

– Людей в Иордан макает.

– Смуту наводит, веру нашу поганит.

– Того гляди, грабить честных людей начнет.

– Пресечь пора. От него смуты больше, чем без него.

– Изгнать в пустыню на издыхание.

– Да ведь попрутся за ним полоумные, пророком назовут.

– Этого еще не хватало.

– Стало быть, отправить его туда, где никто не найдет, откуда нет возврата.

И снова установилось липкое молчание.

Всем было ясно, откуда нет возврата, но напрямую советовать тетрарху не осмеливались, опасались не попасть в унисон с намерениями властителя. Между тем царь чутко улавливал дух их желания, и этот дух тешил ему душу.

В конце концов один из сановников прекратил бурчание на ухо соседу, выпрямился в полный рост, выпятился, привлекая внимание, широко раскрыл рот и услужливо прошелестел тетрарху:

– Не мне давать тебе советы, царь, ты сам наделен умом. Но я скажу: этот бездомный пес не только околпачивает людей своим гавканьем, но и сбивает в разбойные шайки. Придумал купания, которых нет в Законе Моисея. Объяви его нарушителем Закона. Прикажи страже приволочь к тебе. И прими любое царское решение, пока он не поднял бунт. Ты – царь. Мы полагаемся на тебя.

Ироду Антипе понравился совет: объявить Крестителя нарушителем Закона Моисея в ответ на его такие же обвинения. Тетрарх глядел в лица присутствующим и по скованности сановников улавливал, что других предложений ему сейчас не выскажут. А потому удовлетворенно поднялся со стула и громко спросил:

– Все согласны?

Вельможи закивали макушками, зашуршали одеждами, отозвались:

– Избавь, царь, Галилею от безрассудного проходимца. Верни покой в наши дома.

Тетрарх испытывал двоякое чувство, слушая приглушенный гул голосов. С одной стороны, влиятельные люди тетрархии соглашались с любым его решением, даже подталкивали действовать решительно. Надеялись, что решение тетрарха не будет противоречить их тайным желаниям. Но, с другой стороны, вся ответственность за это решение ложилась на него одного.

Тетрарх не страшился крови. Только жестокостью и хитростью можно было удерживать власть. В случае с Крестителем впереди должна идти хитрость. Чтобы не вызвать волнения в тетрархии и не раскачать под собой трон. Риму бунт не нужен, а стало быть, и ему – тоже.

Взгляд Ирода Антипы полз по склоненным головам сановников, позади которых качнулась фигура, показавшаяся тетрарху незнакомой. Одежда из цветного полотна с преобладанием сине-черных тонов. Рисунок египетский, но цвета выбивались из привычной гаммы. Тетрарх насупился, пытаясь разглядеть, кто из вельмож вырядился в такую одежду. Понятно, что чужой попасть сюда никак не мог. Между тем Антипа не находил в особе ничего знакомого, и это начинало удивлять.

А особа качнулась снова и лицо поднялось. Тетрарх, хоть было не близко, отчетливо увидал цепкий расплывчатый взгляд. Он приковал к себе, затмил лицо, ставшее мутным пятном вокруг горящих глаз. Сквозь сжатые зубы разнесся вкрадчивый голос:

– Ты купи его, тетрарх, купи, у тебя хватит денег. Не жалей их.

Ирод Антипа часто заморгал, оторопел. Потянулся рукой, намереваясь дать знак особе, чтобы та приблизилась. Но она внезапно пропала, как будто сквозь землю провалилась. А вкрадчивый голос неожиданно разнесся за спиной:

– Не упусти случай, Ирод Антипа.

Тетрарх нервно оглянулся – никого. Только здоровенный стражник-сириец с каменным лицом таращился на толпу. Позвоночник Антипы пробило иглами – фу ты, кажется, привиделось и послышалось.

Но, невидимый тетрарху и вельможам, архидемон Прондопул стоял рядом и ждал.

Тетрарх отдышался. Долго молчал. Потом махнул рукой, отпуская людей, и удалился во дворец.

После этого он сутки не показывался и никого не подпускал к себе. Продумывал ход дальнейших действий. Утверждался в мысли, что избрал единственный верный путь. Через сутки десять лучших стражников отправились на поиски Иоханана Крестителя со строгими указаниями царя, как действовать.

А еще через день стража тетрарха Ирода Антипы замаячила на пологом берегу реки Иордан, найдя пристанище Иоханана.

Появление стражников царя вызвало колыхание, настороженность и гуд толпы, окружавшей Крестителя. Некоторые в гурьбе сдавили рукояти ножей. Иоханан проявил внешнее спокойствие, сделал вид, что не обратил на стражу внимания.

Стражники, пыхтя, сползали с коней. Корячились, оттопыривали отбитые зады и приседали на дрожащих ногах. Старший, передав повод, вперевалку заковылял к воде. Гуд среди людей усилился, когда он, потея и тяжело ступая по траве, приблизился. Обувь коснулась воды. Он остановился, глянул в мокрое лицо Крестителю, сообщил:

– Иоханан, царь Ирод Антипа прислал за тобой. Вылезай из воды, поедешь со мной во дворец Ципори.

Креститель напружинился, не дал дрогнуть ни одному мускулу на лице. Мокрые волосы слиплись, свисли вдоль впалых щек, губы сжались. Не отвечая, отвернулся.

Старшему стражнику не понравилось это, но пришлось подавить раздражение. Был приказ царя: не вызывать своими действиями смуты в толпе. Уговорами добиваться от Крестителя добровольного согласия явиться во дворец. К силе прибегнуть в самом крайнем случае.

– Иоханан, царь Ирод Антипа благорасположен, никто не посмеет тронуть тебя, верь его обещанию. Слух идет, ты – смелый человек, царь хочет послушать тебя. Или все это враки? И ты попросту околпачиваешь людей. А всей твоей смелости хватает лишь на то, чтобы макать их головами в воду?

После этих слов Иоханан резко обернулся, злая усмешка неприятно кольнула стражника:

– Обещание тетрарха – ветер в поле, пойди – поймай. Об Ироде Антипе плохая слава, Закон ему не писан.

– Скажи ему об этом, – не сдавался старший стражник. – Иль ты не чуешь в своих словах силу? Чего же тогда ошиваешься тут, шипишь исподтишка, как змея из-под камня, изводишься враньем, надуваешь иудеев? – Кивнул на застывшую от любопытства толпу.

В ней побежал говорок, и в этом говоре прозвучал призыв к Иоханану сказать все царю в глаза, доказать силу своего слова. В такой ситуации у Иоханана не было выбора. Стражник оказался стреляным зверем, умело зацепил людей, швырнул на чашу весов авторитет проповедника. Тот нахмурил широкие брови и раздраженно метнул:

– Тогда наберись терпения, не дергайся, жди, слуга безумца, когда я завершу дела.

– Я могу подождать, – прогудел старший стражник. – Но не стоит заставлять царя ждать.

– Стоит, – зло отбил Креститель. – Я ждал дольше, когда он захочет увидеть меня. – И повел глазами по речной глади.

Стражники рассупонили лошадей, и началась толчея ожидания. Толкаться у реки пришлось несколько дней. Истоптали всю траву под ногами. Потели на жаре, прятались в тени редких деревьев, дурели от безделья, злились. Тупо наблюдали за тем, как на берегу обретались все новые люди. Иоханан переключался на них, будто забыл об ожидавшей страже, и не поспешал выполнить просьбу тетрарха.

Но наконец людской ручей иссох, возле Иоханана остались одни ученики. Стражники взбодрились, мгновенно воспользовались затишьем, подвели коня, приготовленного для Крестителя.

Но тот отказался от лошади, отправился к тетрарху на своих двоих, сопровождаемый всадниками.

Тетрарху переслали весть, что Иоханан добровольно движется к нему пешим ходом.

Благая весть обескуражила Ирода Антипу. Глубоко в душе он не надеялся на быстрый положительный исход миссии стражников, думал, придется прибегнуть к силе. Не пришлось. Тогда тетрарх поразмыслил и решил, что пеший поход это ловкий трюк смутьяна. Обыкновенно ловкач таким поведением примазывается к древним пророкам, показывает себя ровней им. По слухам, Креститель был не без царя в голове: предусмотрительным и даже способным проникать в тайные помыслы людей.

С другой стороны, получалось, не настолько бродяга здравомыслящ и дальновиден, как разносит молва. Не раскусил тайных помыслов тетрарха. Простоватым оказался. Не догадывается, как переменчив посул властителя. Следовательно, он, царь Ирод Антипа, умнее и хитрее. Впрочем, так оно и есть, иначе не быть бы ему царем. Уж он-то знал себя и в своем уме никогда не сомневался. Хитрость и ум в его жизни имели определяющее значение. А вот у проповедника, похоже, нет ни того ни другого.

Тетрарх задумчиво и мягко передвигался по покоям дворца. Пройдя через скрипучие двери, оказался в половине красавицы Иродиады. Большие глаза, сочные губы, густые длинные волосы, длинная шея и голые плечи.

Женщина раскидалась на мягких цветных подушках, а вокруг копошились слуги, прихорашивая ее. Увидав Антипу, шарахнулись из покоев фаворитки. Та выгнула гибкое тело с тонкой талией и красивыми бедрами, приподнялась на локте и спросила: