Истерия

– Валерий, вы не против, что я здесь с вами сижу? – мягко спросила она, бесшумно доставая из кармана халата блокнот и ручку.

Мужчина, не глядя на нее, мотнул головой в знак того, что он не против.

– Как вы себя сегодня чувствуете? – так же мягко задала она очередной вопрос, щелкнув ручкой.

– Мне, как обычно, грустно.

– Чем вызвана ваша грусть? – Рита искренне наслаждалась этой игрой в настоящего врача.

– Мне одиноко.

– Но с вами постоянно находятся люди. Например, ваш врач Ольга Игоревна. А в данный момент – я. Почему вам одиноко?

– Не нужно разговаривать со мной, как с умалишенным, заинька, – как и прежде, тихо и робко ответил Валерий.

Рита покраснела.

– Нет, – начала оправдываться она. – Я не намекала на вашу болезнь, я имела в виду то, что вы вполне можете общаться с врачом и другим медперсоналом так же свободно, как и с другими людьми.

Валерий поднял на нее взгляд. Рите стало неуютно от его напряженного выражения лица. Она вдруг подумала, как нужно себя вести, если этот человек решит набросится на нее. Можно ли будет в этом случае обороняться?

Старик медленно облизнул верхнюю губу. Рите стало совсем нехорошо.

– Ты думаешь, что мне хочется с вами со всеми общаться, девочка? – тихо говорил Валерий. – Вы держите в психушке нормального человека, а я должен вести с вами светскую беседу, по-твоему?

– Я к тому, что в отсутствии иного общения, вы могли бы воспользоваться хотя бы имеющимися возможностями.

– Ты не представляешь, как здесь паршиво, особенно по ночам. После всего того, что я здесь испытываю, у меня нет желания разговаривать с крысами в белых халатах.

Рита возмутилась.

– Я бы вас попросила воздержаться от оскорблений. Вам пытаются помочь, между прочим.

– Помочь? Да ты хоть знаешь, что они со мной делают? – глаза старика нездорово заблестели. – Они вкалывают мне лекарства, от которых я все забываю и хожу по-маленькому прямо в постель, как годовалый ребенок. Я не чувствую вкуса пищи от ваших гадских таблеток. Вы лишили меня всех маленьких радостей. И знаешь, что еще?

Рита старалась не показывать своего волнения, которое нарастало с каждой минутой. Мысленно она пыталась оценить, сколько уже прошло времени и через минут вернется Ольга Игоревна.

– Они издеваются надо мной, – начал отвечать мужчина, не дождавшись ответа. – Мой лечащий врач, она приходит ко мне ночью. Она вкалывает мне что-то, чтобы я не двигался, а потом всю ночь насилует меня шваброй.

До Риты плохо доходил смысл его слов. Страх уже звенел в ушах, ей не хотелось слышать никаких рассказов этого человека.

– Ты не веришь мне, – спокойно заключил Валерий. – И никто не верит. Ни медсестра, ни мои родственники… Но я могу тебе доказать! – старик оживился. – Ты сама сейчас все увидишь, – он поднялся и прежде, чем Рита успела понять его намерения, снял с себя штаны и повернулся к ней оголенной частью. Рита задохнулась от возмущения.

– Немедленно оденьтесь!

– Смотри! Смотри, какая у меня там дыра!

Рита поддалась настоящей панике. Она вскочила со стула и выбежала из палаты, плотно закрыв ее за собой. По коридору к ней быстро шел Василий Петрович.

– Что там происходит? Кто это кричит? – громыхал он.

Самойлов окинул Риту оценивающим взглядом и понял, что с ней все в порядке. В этот момент пациент Валерий за дверью закричал громче:

– Смотри! Смотри же!

Главврач распахнул дверь в палату и остановился на пороге. Рита не видела, что там происходило.

– Где ключи? – спросил Самойлов, закрыв дверь обратно.

– Ольга Игоревна унесла их с собой, – пролепетала Рита.

– А где она сама? – взбесился Василий Петрович.

– Не знаю, она предложила мне самостоятельно пообщаться с пациентом и ушла.

Главврач рявкнул что-то непонятное и пошел в сторону двух медсестер, стоящих в коридоре. Спустя пару минут пациента Валерия благополучно заперли в его палате. Как потом оказалось, Ольга Игоревна специально подсунула Рите такой «экземпляр», чтобы посмеяться над ней. Самойлов отчитал врача так, что с Ритой еще долго не разговаривала большая часть работников отделения. А Рита была только рада избавиться от ненужных бесед с посторонними людьми. Это, пожалуй, был единственный неприятный эпизод в ординатуре. Совестливый главврач извинился перед Ритой за Ольгу Игоревну и впредь строго следил, чтобы ее практика проходила в самом мягком режиме. Так как Василий Петрович был прочно женат и, судя по многочисленным фотографиям на его рабочем столе, обожал свою многочисленную семью, Рита была уверена, что его отношение к ней вызвано лишь гипертрофированным чувством отцовства».

Рита отвлеклась от воспоминаний, связанных с ее бывшим начальником. Она сидела за круглым столом в маленькой кухне съемной квартиры и мешала ложкой остывший чай с медом. В голове Риты возникла Лиза. Почему-то обычно вечером, в одиночестве приходили дурацкие, неприятные мысли. Это могли быть старые, но незабытые страхи, прошлые неудачи, которые так и просились на бессмысленный анализ. Время от времени Рита думала о матери, которая после ее отъезда в другой город осталась совсем одна. Сама того не желая, Рита представляла, что вот мама умерла. А потом долго воображала, что она будет чувствовать в этот момент. Доходило до того, что Рита могла разреветься из-за еще не случившегося несчастья, а потом долго стыдится своей больной фантазии. Что-то нездоровее в этом есть – считала Рита, оценивая собственное поведение. И как всегда, полагала, что дурные мысли могут прийти в голову исключительно от безделья, поэтому надо всегда держать для себя наготове пару-тройку хотя бы бытовых занятий.

Сегодня как раз был вечер плохих и глупых мыслей, а дел по дому не нашлось. Пришлось долго и упорно вспоминать Лизу.

«– Как он выглядит?

– Вам действительно это интересно?

– Конечно, – соврала Рита.

Лиза смотрела на нее недоверчиво, но все же начала отвечать:

– Острые черты лица, черные волосы до подбородка, вместо глаз чернота. Но этот взгляд все равно проникает внутрь и жжет… Очень больно жжет…

Серые, потрескавшиеся губы Лизы дрожали, но лицо не выражало никакого волнения

– Какого рода это жжение? Боль или холод? Тупое или ноющее чувство? Где именно жжет? – задала Рита сразу несколько вопросов, будто ей было важно это знать.

– Боль всякая. Самая разная. Настолько горячая и сильная, что я не всегда могу понять, где ее источник. Мне иногда кажется, что все тело внутри воспалено, до кончиков пальцев».

«Полнейший бред, у девушки было воображение еще более воспаленное, чем у меня», – констатировала Рита и допила холодный чай.

Когда она случайно взглянула на выключенный телевизор, стоявший на узкой кухонной тумбочке, у нее родилась неожиданная мысль, не приходившая в голову раньше.

«А почему бы самой не сходить на выставку?», – подумала она и сладко потянулась от неожиданно гениальной мысли. «Что там за человек-кит с черными глазами?»

В маленьком уютном кафе под забавным названием «Универ» царила обычная суета. Официанты в ярко-желтых фартуках сновали туда-сюда, принимали заказы, быстро и ловко разносили еду на пластиковых подносах. Посетители, в основном студенты медакадемии и ее преподаватели, ели бизнес-ланчи, читали новости в смартфонах и иногда разговаривали между собой. Фоном звучала одна из популярных радиостанций.

Рита из солнечной мартовской улицы легко перепорхнула сквозь открытые двери в прохладу кондиционеров и сразу увидела за одним из столиков у окна пожилого мужчину с копной седых непослушных волос.

– Георгий Фирсовович, как же давно мы с вами не виделись! – Рита расплылась в улыбке, похлопала старика по плечу и села за столик напротив него.

– Маргарита, – только и смог ответить расчувствовавшийся профессор.

– Вы уже сделали заказ? Я голодна, как волк!

– Нет, не сделал, ждал прекрасную нимфу, которая обещала составить компанию дряхлому старику.

– Георгий Фирсовович! – Маргарет зарделась. – Никакой вы не старик…

– Ну, не будем обсуждать очевидные факты, Давай лучше устроим пир. Гарсон! – Георгий Фирсовович поднял руку вверх и повелительно щелкнул пальцами.

На зов тут же прибежал запыхавшийся парнишка и, резко выхватив из-за уха карандаш, громко выпалил:

– Я весь внимание!

Профессор Бехтерев внимательно смотрел на официанта через узкие прямоугольные стекла очков.

– Алексей? – спросил Бехтерев.

Парень оторвал от блокнотика ясные голубые глаза, удивился, покраснел и спохватившись стал оправдываться:

– Ой, Георгий Фирсовович, здравствуйте, простите, я вас не узнал…

– Алексей, что ты здесь делаешь? – четко спросил Бехтерев, по старой преподавательской привычке выделяя каждое слово, будто озвучивая лекцию большой аудитории.

– Я здесь работаю… – парнишка явно чувствовал себя некомфортно. Насупившись, он стал смотреть исключительно в пол, как нашкодивший первоклассник.

– Насколько я помню, ты должен был сегодня представлять доклад на нашем семинаре! Как это прикажешь понимать?

– Я не подготовил доклад…

– А когда мне его от тебя ожидать?

– Я все сделаю через неделю, честно.

– Надеюсь, это, – Бехтерев обвел рукой кафе, – не помешает твоему обучению?

– Нет, Георгий Фирсовович, не помешает, даю вам честное слово…

Тем же строго-наставительным тоном профессор добавил:

– Нам два черных кофе и ваши фирменные кексы!

– Хорошо, Георгий Фирсовович, я мигом.

Паренек умчался, словно вихрь мартовской поземки, испуганной набежавшим ветром.

Рита чуть заметно улыбалась, рассматривая лицо Бехтерева. С их последней встречи, которая была, кажется, больше полугода назад, он нисколько не изменился, только лицо выглядело немного более усталым.

– Зачем он здесь работает? Ему надо магистерскую заканчивать! И доклад мне не сдал! Там делов-то на две минуты, – негодующе бурчал Бехтерев. – Один из моих лучших учеников, а творит черт знает что! – он нервно выдернул из подставки салфетку, развернул ее и положил перед собой.– Представляешь, Маргарита, Алексей – единственный студент, который смог написать достойный, серьезный труд по теории происхождения панических расстройств в нынешнем потоке! Куда катится наша молодежь, если самые светлые головы выбирают работу в сомнительном месте вместо науки?..

– Георгий Фирсовович, как я рада нашей встрече! – не замечая профессорской тирады, с нежностью произнесла Рита и ослепительно улыбнулась, отчего он замер на мгновение, а потом продолжительно вздохнул и откинулся на спинку стула.

– Маргарита, Маргарита… в возрасте Алексея ты была такая же, как он, а именно – невыносимая. Кем ты тогда пыталась подрабатывать?

– Сиделкой.

– Ах, да, конечно же!.. Помню, помню…

Рита хохотнула:

– Помните, как однажды во время вашей лекции я заснула от усталости, а когда вы повысили голос, чтобы разбудить меня, я начала причитать: «Успокойтесь, Таисия Ивановна, я сейчас все вытру», помните?

– Да, я тогда даже не нашел, что ответить, а все остальные вдоволь посмеялись.

– Мне было очень стыдно, честно-честно!

– Маргарита, на моей памяти тебе было стыдно лишь единожды, когда Зоя Викторовна уличила тебя в списывании во время контрольной…

– Ох, точно, до сих пор стыдно! – Рита кокетливо улыбалась.

Официант Алексей принес им заказ и без лишних слов скрылся в другом конце ресторана. Бехтерев проводил его недовольным взглядом и повернулся к собеседнице. Немного полюбовавшись ею, спустя несколько минут молчания он начал говорить другим, решительным тоном:

– Нина Борисовна Звягинцева ушла в январе на покой. Совсем сдала, старушка. Ты ведь помнишь ее, как преподавателя? А раньше она была заведующей всей нашей кафедрой клинической психологии. Нда… Так вот, ставка освободилась, предлагаю тебе ее место. Сначала, конечно, придется поработать в должности ассистента, но это временно, я тебя уверяю, – быстро произнес Георгий Фирсовович.

– Преподавать? – ошарашено спросила Маргарет. Это предложение ее очень удивило и порадовало одновременно. – Я думала, вы хотите предложить мне какую-нибудь административную должность на факультете.

– Какую? Секретаря в деканате? Прекрати, это слишком просто для тебя. Не твой уровень.

– Но уже середина семестра… Мне придется ждать до сентября?

– Не совсем, у Звягинцевой в весеннем семестре всегда стояло два курса лекций, которые сейчас ведет одна из наших аспиранток. Ситуация складывается таким образом, что ей необходимо срочно защищаться. Диссертационный совет закрывается через пару месяцев, поэтому ей нужно представить работу к защите как можно скорее, иначе она потеряет еще полгода, а возможно, и год. Открыть диссертационный совет, это вам не пустяки. В общем, девушка сейчас разрывается, а заменить ее нам было некем до недавнего времени.

– Понятно. А какие курсы нужно вести? Я успею вникнуть в преподавательскую работу?

– Несомненно, успеешь! Первый курс – это «Нейропсихология», и второй – «Личностные расстройства»

– Ох… жаль… я-то была лучшей студенткой на курсе психологии отношений – по вашему предмету. Не думаю, что мне хватит квалификации в сфере мозговых процессов.

– Перестань, Маргарита, – Бехтерев мягко улыбнулся.– Психология отношений не твой конек.

Рита удивленно вскинула брови вверх. Георгий Фирсовович смотрел на нее с едва заметной усмешкой.

– Но как?.. Вы же всегда ставили мне отлично… Хвалили и просили других брать я меня пример. А мои доклады по дисциплине? Они же были прекрасны, по вашим словам!

– Теорию ты знаешь превосходно.

– Значит, с практикой не все в порядке? – Рита заметно занервничала.

– Успокойся, Маргарита. Вспыльчивость – твой единственный недостаток…

– Помимо неумения общаться с людьми, видимо, – Рита демонстративно отвернулась к окну и сложила руки на груди, всем своим видом показывая обиду.

– Тебе просто не нужно уметь с ними хорошо общаться. Разве ты переживала, не найдя хороших друзей в университете? Нисколько, я наблюдал. Одиночкой для тебя быть комфортнее. Став преподавателем, ты обретешь полную свободу, раскроешь талант теоретика, сделаешь научную карьеру – разве от таких блестящих перспектив можно отказаться молодой умной женщине?

– Полную свободу? – переспросила Рита.

– В больнице над тобой довлел Василий Петрович… Он, кстати, все так же раздувает ноздри, когда кричит?

– Да, но мы сейчас не об этом. В академии надо мной будет заведующий кафедрой, да и декан, к примеру. Какая же тут свобода?

Бехтерев хитро улыбнулся, причмокнул и с заметным самодовольством сообщил:

– Я не сообщил тебе одну приятную новость – меня избрали деканом нашего факультета. Так что декана можешь не бояться.

– О, Господи! Георгий Фирсовович, поздравляю! Почему вы не сказали раньше?

– Ждал подходящего случая. Теперь ты согласна преподавать на моем факультете? Имей в виду, что в случае согласия, у тебя будут отличные перспективы дорасти как минимум до заведующей кафедрой.

– Теперь определенно согласна! – уверенно кивнула Рита, сомнения которой окончательно испарились под напором многочисленных профессиональных бонусов, которые сами сыпались ей в руки.

– А когда начинать?

– Желательно уже на следующей неделе. Я предупрежу Юлию, ту самую аспирантку, она передаст тебе лекции и объяснит, что уже рассказала студентам. Приезжай часам к девяти в понедельник.

– Отлично! – радостно выдохнула Рита.

На прощание Георгий Фирсовович галантно поцеловал руку своей бывшей студентки, и они разошлись в разные от кафе стороны. Небо разрумянилось послеполуденным солнцем, воздух позднего марта стал как-то особенно свеж и сладок. Прохожие торопливо возвращались с обеда, на дорогах было все еще оживленно и только со стороны медакадемии доносился веселый студенческий смех, ставший еще одним украшением прекрасной погоды.

«Работать преподавателем будет чрезвычайно приятно», – подумала Рита. Ты сам себе начальник: можно составлять лекции в зависимости от своих предпочтений, воодушевлять студентов на написание интересных курсовых работ и рефератов, и потом пользоваться результатами их исследований для своих статей – как бонус, проводить семинарские занятия, рассматривать сложные случаи из практики и выслушивать мнения начинающих психиатров и психоаналитиков, в конце концов, наставлять молодых и неопытных на путь истинный.

Неожиданно для самой себя Рита снова вспомнила о выставке «Сто граней безумия» и своем решении там побывать. Она резко повернула в другу сторону и пошла к студгородку. На здании первого административного корпуса все еще висела растяжка с приглашением на выставку, только теперь на ней дополнительно был наклеен небольшой плакат с надписью «открыта вновь». Рита прошла внутрь здания, нашла нужный зал и обнаружила, что может пройти к экспозиции совершенно свободно.

Почему-то она ожидала, что внутри будет душно и людно. Но по площадке выставки бродила всего пара-тройка человек. Либо основная посещаемость приходится на вечер, либо все в городе уже были здесь, кроме нескольких запоздалых любопытствующих.

Рита начала просмотр от входа. Она медленно двигалась вдоль линии картин. Всего через пару минут она совершенно забыла о времени. Бумага, холсты, акварель, масло, цветные и обычные карандаши – рисунки были самые разные. Не было ни одной похожей работы. И откровенной мазни, как говорила Лиза, тоже не было. Везде можно было найти некий, иногда очень хорошо спрятанный сюжет. Остановившись перед картиной с маленькой девочкой, делающий уроки, Рита поразилась мельчайшей детализированности работы: девочка сидела за письменным столом в детской комнате и смотрела в школьную тетрадку. На столе можно было рассмотреть фантики от конфет, разноцветные наклейки и даже стружку от поточенного карандаша. На заднем плане находилась чудная резная мебель – кроватка с пышной перинкой и невысокий розовый платяной шкафчик. Рита с удовольствием поглощала взглядом детали, пока не наткнулась на черную мохнатую руку, высунувшуюся из шкафа. Ее нельзя было так сразу рассмотреть, рука была в тени, но как-только глаза начинали всматриваться в каждый элемент рисунка, рука проявлялась достаточной четко. Рита отстранилась от картины и пошла дальше, стараясь победить не очень приятное послевкусие от картины. Потом были лица: мучимые непонятной болью, перетекающие друг в друга. Были пейзажи, странные и, казалось, бы совершенно обычные – с коровками на лугу. Были дети и обнаженные женщины. Рита прошла мимо портрета мужчины с зашитым ртом, мимо лужи крови рядом со сдохшей кошкой, мимо прекрасно изображенного со всеми тенями и волосками морщинистого уха, повисшего в воздухе. Сюжеты быстро сменялись, и мало что из них оставалось в голове дольше нескольких секунд.

Когда Рита оказалась в секции картин, написанных больных шизофренией, другие посетители уже покинули выставку. Она обвела взглядом все экспонаты и увидела то, зачем пришла.

Большое полотно хоть и выделялось размерами, но не сразу обращало на себя внимание. Возможно, дело было в том, что зеленоватый цвет волн на картине сливался с цветом стен зала. Раскинув в стороны руки, в неспокойном море дрейфовал мужчина с черным хвостом кита. Лица его не было видно из-за запрокинутой назад головы. Только острый подбородок, черные волосы, крепкий торс и мощный хвост. Странно, что Лиза и ее подружка выбрали для помешательства именно эту картину, ведь рядом находились куда более интересные сюжеты. Рита взглянула на табличку под картиной и обнаружила, что в отличии от всех других, у нее не был указан автор.

Рита была слегка разочарована. Она сама не могла понять, чего ожидала от этой встречи, но явно не простого лицезрения обычного рисунка масляными красками. Рита еще раз внимательно посмотрела на человека-кита. Нет, ничего: ни поворота головы, ни злобной усмешки, ни черных пустых глаз. В душе бывшего психотерапевта взорвалось какое-то победное чувство. Теперь Рита окончательно поверила в правильность своих выводов относительно излишней впечатлительности своей покойной пациентки. С чувством полного удовлетворения она отправилась домой.

– Черт побери! Стронгина, не выводи меня из себя! – главврач Самойлов орал в телефон уже минут пять, требуя немедленного возвращения Риты.

– Василий Петрович, – устало отвечала она, – еще раз повторяю, что объяснительную и все нужные заключения я отправлю вам экспресс-почтой, с подписью. Я знаю, что должна оформить кучу бумаг из-за смерти пациента. Но на работу я не вернусь. Заявление по собственному у вас уже есть.

Самойлов что-то прорычал в трубку и отключился. Рита доела ужин и пошла собирать вещи. С преподавательской зарплатой она не могла себе позволить съемную квартиру, поэтому как-то само собой принялось решение о переезде поближе к месту работы. Деньги, полученные в наследство после смерти папы, она потратила еще обучаясь в ординатуре. Расставаться с машиной, пусть и старенькой, не вариант, поэтому надо просить общежитие для сотрудников медакадемии. Бехтерев, наверняка, не откажет в этом помочь. Да и в этом городе ее ничего не держало. Вся эта суматоха и толпы людей уже порядком надоели.

Рита прошла в комнату и остановилась на пороге, не зная, с чего начать сборы. Столь малый метраж квартиры был занят огромной массой барахла. У окна в углу были свалены пустые картонные коробки, оставшиеся еще с заселения, на подоконнике – куча пыльных учебников, в том числе за второй курс академии, а это было уже много лет назад. Стеллажи завалены тетрадями с лекциями, почетными грамотами, журналами с научными статьями Риты, которыми когда-то давно она очень гордилась, а теперь и думать забыла про то, что ей это еще может понадобиться. Кактус на письменном столе превратился в высохшее чучело растения. Не смотря на все это безобразие, нельзя было сказать, что в квартире был полный беспорядок. Если не присматриваться, было даже чисто и прибрано, но стоило заглянуть в углы или под кровать, или внимательно присмотреться к полкам…

«Творческий бардак, ничего страшного», – оправдывала себя Рита, выгребая из-под кровати стопки прочитанных глянцевых журналов. Часа через три в комнате стало легче дышать, а у входной двери толпились мешки с мусором. Пришло время самой ответственной части сборов – кипу лекционной макулатуры необходимо было разделить по двум группам: нужную и ненужную. На практике получилось три стопки, включая стопку под названием «стоит подумать, а вдруг все-таки нужно».

Рита приступила к просматриванию последней коробки с блокнотами из прошлой, профессиональной жизни, в которых были коротко набросаны истории больных еще с ординатуры. Четкая надпись на одном из блокнотов «Анна Терехина, 19 лет» была аккуратно выведена незнакомым ей почерком. Рассматривая случай Лизы, Рита однажды попросила кого-то из врачей дать ей информацию о подруге больной. Записей лечащего врача Терехиной оказалось не так много, и Рита, пролистнув однажды небольшую тетрадь, не посчитала нужным к ней возвращаться, да и возвращать ее тоже. В то время она даже не задумалась над тем, почему ни в архиве, ни в самих записях о пациентке, ни в компьютерной базе данных не значится фамилия лечащего врача и почему материалов об этом случае было очень мало.

Теперь Рита с особой заинтересованностью открыла первую страницу.

«21.09.14 Пациентка Анна Терехина только что прибыла в отделение. Она сразу попросила вызвать меня. Речь ее вразумительная, тон требовательный. Она просила (зачеркнуто) настаивала на том, чтобы ее „поселили“ (видимо, она считает, что здесь останется надолго) в комнате без решеток и с работающей вентиляцией. После ужина она не пожелала говорить со мной и сразу легла спать».

Дальше не было ничего примечательного: врач описывал обычные дни пациентки с детальным анализом вспышек обострения болезни и сопутствующих патологий, в том числе с приведением данных о прогрессе галлюцинаций, частоте бессонницы, потери веса, привыкания к лекарствам. Пролистнув несколько страниц, Рита остановила взгляд на одной из записей.

«30.11.14 У Ани случился приступ. Медсестра прибежала за мной в кабинет и сообщила, что нашла ее на полу, всю в кровоподтеках и без сознания. Когда она пришла в себя, я был рядом. Аня попросила меня всех выгнать и поговорить с ней наедине. По ее словам, Элим приходил этой ночью, но Аня, как я ей и советовал, игнорировала его. Эта тварь разозлилась и стала жечь сильнее…»

Рита удивленно смотрела на запись в узкой тетради. Занимаясь болезнью Лизы, она проштудировала все имеющиеся официальные документы, касающиеся Анны Терехиной, а столь интересные записи лечащего врача пропустила мимо. Видимо, она действительно не подходит на роль компетентного специалиста.

Рита со смешанными чувствами отложила блокнот в сторону. Последняя запись резанула глаз. Как только появится время, стоит, ради интереса, несколько прояснить ситуацию с безымянным доктором и его пациенткой. Рита вдруг поморщилась. Она вспомнила, что надо писать эпикриз и срочно отправлять его Самойлову. Иначе он действительно приедет к ней лично, старый паралитик.