Диагноз – жив!

В моем же случае оказалось невозможным скрыть ни университет с семинарией, ни стажировку в Германии по психотерапии, ни сформировавшийся литературный и художественный вкус, ни веру в Бога, ни любовь к Библии, ни знание событий последующих двадцати лет.

И все это радовало, удивляло, восхищало и открывало перспективы. Правда, об окончании школы экстерном или хотя бы с медалью, мне пришлось забыть. Я решительно не помню почти ничего из школьной программы, а наверстывать эти пробелы и прилежно сидеть на уроках, которые я когда-то слушал, мне показалось не особенно интересным. Хотя общая успеваемость повысилась. Придраться было не к чему.

Здесь стоит сказать, что дискуссии на уроках истории, МХК и литературы были уже нешуточными. Некоторые учителя меня стали явно недолюбливать! А некоторые, напротив, начали использовать меня в своих интересах. Таким образом, по протекции директора нашего славного лицея я получил возможность помогать учителям вести кружки и факультативы по этим предметам. Не так чтобы их много кто посещал, но все же.

Больше всех этому обрадовался мой папа. Он втянулся в эту игру настолько, что теперь лично отбирал для меня книги и прочитывал специализированную литературу «под карандаш». Дуэль началась! Впрочем, иногда мы проигрывали.

Мы проиграли битву пожилой женщине, учительнице истории, той самой Лидии Игнатьевне, которая влепила мне трояк и до последнего жалела о Перестройке, развале Союза и победе Ельцина на выборах два года назад.

Мне пришлось признать, несмотря на всеобщее настроение, что дальнейшее развитие России этим курсом приведет к образованию весьма коррупционного общества и его новому расслоению на очень богатых и бедных, на «чиновников» и «бюджетников», хотя они получают зарплаты из одного федерального бюджета и на «Москву» и «регионы».

И когда она скажет, что именно с этими явлениями и пытались бороться ранее, поднимая страну после военной разрухи, проделав путь от Великой победы к покорению космоса меньше чем за двадцать лет, у меня не останется другого пути, как только согласиться с ней. Согласиться в необходимости сильной хозяйской руки и жестких мер по отношению к тем, кто, получив власть и деньги, станет отрываться от реальности, пуская целую страну по ветру.

Крыть было нечем. Мудрая женщина. Может, у нее тоже фора в двадцать лет? Но я получил от нее задание на лето разработать план «развития России в конкретных пунктах и цифрах».

Но несмотря на эти явные успехи в учебе и сближение с родителями, дискуссии по поводу денег и нового образа жизни результатов не дали.

И сад, который будет нас кормить буквально через два месяца, родители так и не продали. Равно как и не купили «доллары по шесть». Ехать куда-то в Эмираты и строить какой-то там непонятный город в Аравийской пустыне ради паспорта «государства с неясными перспективами» им тоже показалось неправдоподобным.

– Ты хоть и здорово мыслишь, но все еще маленький и веришь сказкам, – подытожили они.

Мне очень хотелось рассказать им правду, но я не стал. Неизвестно, чем кончилось бы дело. Не думаю, что они отведут меня к психиатру, но и лишнего болтать пока не стоит.

В итоге все сложится так, как это было в прошлый раз. Дежавю. Работа грузчиком в летние каникулы. Родители, которые дни и ночи, неделя за неделей, уйдя с завода с его бесконечными фильтрами и барометрами, пытались строить свое дело и неизбежный крах этой маленькой несостоявшейся «империи Винтеров», чтобы снова вернуться на завод. Да, стало лучше, но общий смысл остается. Ничего, кроме труда и надорванного здоровья.

А потом начнется череда смертей. Кого-то изобьют до полусмерти, кого-то просто убьют, кто-то не справится с тем, что рухнул целый мир, который они отвоёвывали, восстанавливали и насаждали жизнью.

Одним из таких будет мой дедушка. Тот самый, который вставит мой драндулетик в рычаг КПП своего запорожца. Человек – эпоха! Тот, кто воевал, и тот, кто восстанавливал страну после разрухи! Его мир рухнет в девяносто восьмом. Редко говоривший о войне, хотя почти вся Вторая Мировая осталась на его лице и теле, он не мог поверить тому, что видел и чего видеть не хотел.

– Не за это я воевал, не за это отдал свою молодость и ногу, – тихо, почти неслышно для других, говорил он, смотря новости по федеральным каналам. Подобное же выражение лица у него было и при общении с молодыми людьми. Его разочарование росло. А вместе с разочарованием росла и боль в сердце.