Тогда я кивнул головой, но вовремя ночных постельных баталий с Линдой допрос с пристрастием вёл не я, а она. Девица предлагала изменить точку сборки, не встречаться со всеми ребятами из команды, чтобы вдвоём свить своё гнёздышко, только в её синих глазах я видел пустоту синего неба. Теперь там не было даже ненависти, планы видимо поменялись. А вопросы межу тем лились с детской непосредственностью. Как я сюда попал? Как меня нашли? Где зарыт наш будущий семейный, то есть мой клад? Я как влюблённый кретин выложил всё – то есть врал безбожно и самозабвенно.
Что мне ещё запомнилось? День моей транспортировки в прошлое. За два часа до переброски меня положили под капельницу, самочувствие сразу стало отвратительным, но деваться было некуда. Эта внутривенная дрянь помогала проникнуть в прошлое цельным, а не виде фарша.
Когда заработала машина переброски, в глазах моих всё завертелось, в ушах стоял звон, и казалось, что одновременно в моей голове тысячи человек пытались мне что-то сказать. Вдруг я понял, что что-то пошло не так, в голове, а может и где-то рядом раздался крик:
–Слава героям Приб…!
Затем раздался взрыв. В круговерти образов я увел своё тело, но как-то со стороны, в него летели осколки, но больно мне уже не было. Моя душа или какая-то часть меня находилась уже в другом теле. Это тело мне не повиновалось. Чужой разум управлял телом, вернее сказать человек – хозяин своего тела, управлялся с ним, как ему было угодно, я был лишь сторонний незваный наблюдатель. О выполнении операции не могло быть и речи. Общаться с хозяином тела я тоже не мог. Подсматривать изнутри за чужой жизнью было противно, но я представил, что сижу в кинотеатре и смотрю бесконечный фильм. Так продолжалось не один месяц, я пытался выйти из своего заточения, но куда? Каким героям теперь кричали славу в будущем тоже не знал, ведь теперь я попал в прошлое, в нужное время, но совершенно чужое тело. С большим трудом я смог разобраться, что нахожусь в Петербурге, благо документы пишут тут на русском, разборчиво и красиво, а вот с озвучкой проблема вышла. Мой человек – кинотеатр разговаривал в основном по-французски, возможно знал ещё несколько языков, а вот на русский родной переходил редко, общаясь в основном с прислугой. Я ни черта не понимал в происходящем, и меня это сильно бесило. Самое обидное то, что я до сих пор не знаю, как зовут этого человека. Разны люди обращаются к нему по-разному: он же Пётр Гринёв, он же вероятно француз Дефорж и он же Владимир Дубровский. Все имена кажутся знакомыми, но никакой ясности этому делу не дают. Ладно, буду разбираться, времени у меня теперь, да и что такое время для меня теперь?
Глава 3
Стоял холодный ноябрь одна тысяча семьсот шестьдесят девятого года. Промозглая погода не выпускала на двор, но только не в деревне Конная Лахта. После извлечения огромного «Гром-камня» остался большой котлован. Земля подмёрзла, но грунтовые потоки упорно заполняли котлован своими водами. Откачивать их теперь не имело смысла. Да и зачем? Образовывался величественный пруд, который тут же поименовали Петровским.
Другого названия сыскать было трудно. Вывороченный «Гром-камень» по задумке зодчих должен был стать основанием монумента, дабы увековечить в веках царя – императора Петра I. Обломок скалы, неизвестно как попавший в глухую деревушку, был действительно огромен. Чтобы не путать читателя в вершках и корешках, в коих теперь путаюсь сам, отмечу: «Гром-камень» в высоту был более десяти метров. Тащить такую громадину к строящейся пристани не представлялось возможным. Деревянные балки ломались с оглушительным треском, толстые пеньковые канаты рвались. Чтобы уменьшить вес «Гром-камня» и не терять даром время, работы по обтёске будущего пьедестала начали незамедлительно.
Работа кипела, смешались люди и кони, постоянно прибывали всё новые толпы зевак. Дабы предотвратить беспорядки, из Сакт-Петербурга прибыли конные армейские патрули. Среди прочих важных вельмож, был призван для презрения за делом чиновник средней руки Пётр Андреевич Гринёв. Росту он был среднего, на лицо вроде не стар, но брюшко уже успел отрастить знатное. Знакомств среди нужных людей не имел, вид имел в общем-то никчёмный. Интереса никакого не представлял, горькую пил в абсолютно любой компании, но пьяным возле трактира никогда не валялся, на том ему и спасибо. Часто строил возле «гром-камня» какие-то рогатулины из веток, за что был признан придурковатым, но безобидным.
Всё бы ничего, но однажды как-то случайно подметили, что Пётр Андреевич не просто бражничает с разными компаниями, но и интересуется подробно разными делами, его казалось бы не касающимися. Он оказывается деловито сновал в наспех построенных торговых рядах, в лавках с табаком, случайно оказывался при разгрузке анисовой. Знатный и деловой люд встревожился, но узнать из какого ведомства этот придурковатый господин Гринёв не представлялось возможным. Тога пошли другим путём. Петру Андреевичу решили предложить взятку, неважно за что и неважно сколько, лишь бы взял, но шельмец этакий денег не брал, чем ещё более увеличил беспокойство среди купцов и прочих. Пришлось нанять знающих людей, чтобы подрезать у неповоротливого чиновника кошель, а за тем всучить ему деньги как бы в долг, но опять случилась оказия. Гринёв проявил неожиданную наблюдательность и проворство, забрав засапожный нож у одного татя и сломав обе кисти у другого, всего лишь мягко прикоснувшись своими пальцами. Как гром среди ясного неба из стольного града пришёл ответ на тайный запрос. Чиновник Гринёв Пётр Андреевич ни в каком департаменте не числится.
От его слуги, крепостного Савельича, тоже узнать ничего не удалось. Как и положено человеку подлого сословия, Савельич любил выпить на дурнинку, но про своего хозяина ничего рассказать не мог, так был выигран в карты Гринёвым у помещика Бубырёва совсем недавно.
Меж тем проклятый Гринёв всё ближе подбирался к тайне «гром-камня». Медлить было нельзя. Удобный случай представился быстро.
Гринёв сегодня задержался в трактире дольше обычного, вышел по малой нужде, но справил её не с порога, как обычно, а зачем-то зашёл в конюшню, впрочем быстро вернулся и пошатываясь пошёл дворами в снятую им на постой избу, которая к удобству данного мероприятия находилась на краю деревни.
В этот раз наняты были для пущей верности сразу шесть мокрушников, в отличии от ворья, эти были гораздо плечистее. Убивцы растянулись гуськом, а собраться и закрыть своё мокрое дело решились перед мостом у ручья, чтоб потом скинуть в него тело. У моста как и сговорились напали дружно, но почему-то только втроём.
Первый удар должен был прийти в темечко, а там…
Гринёв увернулся, ударил нападавшего почему-то палкой, а не саблей и истошно заорал:
– Батюшка, Пётр Андреич! Выручай, прибьют душегубы, а я ещё конька хранцузкого не пробовал!
Гринёв бросил палку и попытался убежать. За ним погнались уже двое. Третий душегубец свалился как подкошенный после удара палкой, то ли убитый, то ли контуженый. В темноте раздался лязг вынимаемой из ножен сабли.
– А ну стоять, сукины дети! А лучше лежать если жить охота! – сзади ринулся в атаку второй Гринёв.
– Смотри-ка, Пашка! Раздвоился чёрт проклятый! Хрен тебе! Убьём двоих – возьмём двойную плату!
В наступившей тьме было не разобрать, кто кричит, кого бьют, но ясно было одно – у второго Гринёва сломалась сабля, но он казалось видел в темноте и вовремя нашёл брошенную палку Гринёва первого. Бой шёл с переменным успехом, Гринёв первый отполз подальше и с тоской от стыда за трусость пытался разобраться в происходящем. Меж тем Гринёва второго удачно пропороли в брюхо и резанули до самого бока. К удивлению и ужасу татей из брюха кишки не выпали, разлетелись во все стороны перья. Тати застыли в ужасе, за что и поплатились жизнями от мощных и точных ударов палкой в основания грешных черепов.
Конный патруль прискакал как всегда вовремя.
– Всем замереть на месте! Кто здесь Гринёв!
– Я, я Гринёв!– проблеял из кустов Гринёв первый.
– Нет, Савельич, теперь я Гринёв, -сказал Гринёв второй, вытирая кровь и пот со лба, – Господа, вот мои бумаги.
– Ну и заварили Вы тут кашу, Пётр Андреевич! – сказал удивлённый старший группы.
– Да уж, господа, пришлось окропить первый снежок красненьким. Почему задержались?
– Да виданное ли дело читать депешу с поэтапно расписанным Вашим будущим убийством, написанным Вами же? Мы подумали, да и не только мы, что Вы Пётр Андреевич, извините не в себе. Но потом вспомнили тайный приказ из сами знаете откуда, чтобы выполнять все Ваши указания.
– Простите, господа, время поджимало, я мало следил за стилем написанной мной записки, видимо получилось очень путано. Вон того ударил Савельич, он без сознания. Везите его в приказ и глаз с него не спускайте! Рядом с ним сидите, но чтоб был живой. Если он случайно поперхнётся ночью или случайно удавится, я вас самих удавлю, нет, лучше отошлю в тайную канцелярию, там с вас три шкуры заживо снимут. Я по пути сюда ещё троих зарубил, мертвяков уберите, а кровь присыпьте. Всё, я спать, пойдём Савельич.
– Пётр Андреевич! Рапорт, рапорт напишите!
– Да скачите вы уже в задницу!
Глава 4
Усталые, но победившие они возвращались домой.
– А лихо мы их, Савельич обдурили!
– Полно Вам, барин, куражиться! Уже давно тридцатник перевалило, а всё дитё дитём!
– Я давно уже не барин, а неизвестно кто, а что дитё, так на то ты мне в няньки приставлен.
– Да какие няньки! Я же дряхлый старик, уже путаюсь где и как Вас звать – величать, ну остепениться пора уже! У других вона хозяева сидят за столом и пишут, и при деле. А Вы всё саблей махать! А если б меня старика прибили? Вечно на рожон лезите! Саблю вона фамильную в крошку! Видал бы ваш батюшка!
– Да, жаль, хороший был инструмент, но тут выбирать не приходилось: или сабля, или моя голова.
– Надо было ещё позавчера съезжать от сюда, бумаги готовы и отправлены, так нет, надо ж за руку схватить!
– А кто мне на слова поверит, нужны языки и доказательства.
– А взял бы и свёз всех негодяев канцелярию, слава богу, пытки опять разрешили, там бы на дыбе быстро языки поразвязались!
При упоминании пыток, Пётр Андреевич вздрогнул. Ещё свежи были в памяти казематы и каторга. Так бы и сгнил бы там, если б не Арина.
– Остепенись, Пётр Андреевич, сядь за бумажную работу, а я тебе кофий приносить буду.
– Ага, ты ещё скажи – женись! – Гринёв начинал злиться.
– А и скажу! Приедешь обратно в столицу, так и в ножки кланяйся матушке Арине Родионовне, она тебе жизнь спасла, у самой матушки Императрицы за тебя на коленях просила. Увязался тогда за дочкой Троекуровской, ах она то, ах она сё, а она вона замуж выскочила и сейчас счастлива, а ты сколько дурости наделал. А Аринка тебя завсегда любила. Вон хоть сейчас позови, полетит за тобой куда хош.
– Благодарен я ей и обязан до конца жизни, Савельич, да в том-то и беда, что если позову, то и полетит за мной. Да только дурь всё это. Она молода, а я стар и лишён дворянства, это у неё от романтизма чувств, вот повзрослеет, всё поймёт и жалеть потом будет. Да и как я в глаза её дяде или кто он ей там смотреть буду? Он меня к работе взял, имя другое дал.
– Да больно хороша работа, поджилки до сих пор трясутся! Весь побит, а кафтан, а моя подушка, ой, матушки мои!
– Да будет тебе уже, Савельич! Завтра куплю себе новый кафтан, тебе новую подушку под задницу… Да! Закажу бутылку коньяку, и мы с тобой гульнём за победу!
– Завтра, а гроши?
– Вот, смотри! Целых двести пятьдесят целковых за мою голову дали, а раз ты упыря того палкой приложил, то и тебе причитается!
Савельич грустно вздохнул и покрутил пальцем у виска. Между тем путники дошли до своей избы.
– Ты мне постели, Савельич, да и ложись, а я сам разденусь и умоюсь. Вот ещё что: свечу принеси, мне рапорт писать надо, будь он неладен.
Гринёв взял перо и бумагу, написал:
Здоровье телесное – 90%
Здоровье душевное – 10%
Вооружение – трофейный кинжал дамасской стали 1шт.
Казна – 250 рублей червонцами за мою голову и два с полтиной с остаку
Одёжа -туфли, портки, треуголка, остальное рваньё
Скотина для перевозки грузов – осёл 1шт.
Убыток реквизиту – подушка поджопная 1 шт.
Писать более подробно Гринёв не стал: мало ли, в какие руки попадёт, да и всё равно замучают расспросами, что, да как, а написавши, задул свечу лёг спать.
Глава 5
На утро не заставил себя ждать дознаватель от тайной канцелярии Разумовский. На стук в дверь показался Савельич.
– Здаров, старый пёс, барин дома?
– Пётр Андреевич дома, но болеют и не принимают. Вот рапорт велел передать.
– Да иди ты к чёрту, Свельич, с дороги! – в сердцах сказал Разумовский, – неужто не знаешь, что барин твой совсем не мастак рапорта писать. Почерк разборчивый, а ничего не понятно. Пропусти!
Войдя внутрь Разумовский, удостоверившись, что «барин» жив и по петровскому обычаю уже принял стопку анисовой, приступил к дознанию.
– Ей богу, Володька, люб ты мне, но так охота иногда плетей тебе прописать или на дыбе растянуть, особенно когда читаю твои рапорта. Давай разбираться по пунктам. Здоровье телесное 90%?
– Вот, фонарь под глазом, да царапина неглубокая на пузе.
– С этим понятно, бодягу болотную приложи, небитая рожа тебе на днях понадобится. Дальше, здоровье душевное 10%. Влюбился что ли или рассудком тронулся? Мне тут рассказывали, что ты рогатулины из веток у «гром-камня» мастерил. Дурачком прикидывался?
– Влюбляться тут можно разве что в старую кобылу купца Калашникова. Тоска меня убивает, Григорий Иванович, вот дела сделал, теперь от скуки помирать буду.
– Делов наворотил – будь здоров, аж сама императрица… Давай-ка, братец подробнее.
– Народу тут скопилось – тьма тьмущая, сам видишь. Ожидали очередной смуты, да не угадали. Про торговлю в обход царской казны я докладывал. Тут, брат, почище дело вырисовалось. Деловые людишки после обработки «гром-камня» повадились осколки от него как памятные сувениры продавать.
– Вот шельмецы!
– В казну, понятное дело ни копейки. Урон государству налицо. Но и это ещё не всё. Из веточек я строил треугольники Пифагора и вычислил, что камень обтёсывают гораздо больше необходимого. Уже стесали одну пятую его высоты. Пока дотащим до пристани, от него какашка козья останется!
– Часть перечтённых тобой деловых людишек мы ужё прибрали, нескольким удалось ускользнуть, ну, то не беда сыщем. Но пока не понятно, кто решил подорвать авторитет государства и императрицы.
– Пришлось не мало потрудиться, но все ниточки ведут к …
Тут Гринёв взял перо и бумагу и написал ряд имён. Разумовский внимательно прочитал и сжёг лист.
– Пётр Андреевич, а ты часом не ошибся? Ведь это государевой изменой попахивает?
– Нет, не ошибся. Но и эти особы могут быть даже не в курсе дела, во что вляпались. Смотри, этим клинком меня хотели зарезать.
– Сталь знатная, рукоятка из кости. И что?
– Не из кости рукоятка. Я отколол кусочек и поджёг. Он плавится как воск, только при большей температуре, и запах совсем не тот.
– У одного из твоих татей очень интересная обувь, я такую тоже не видел, странный покрой. Вроде туфля, но на шнуровке и скрывает почти всю голень. Но самое странное, это подошва: сделана не из кожи, а неизвестно из чего. Ладно, ты нам тоже загадку подкинул. Соглядатаи в один голос утверждают, что тебе распороли брюхо, а от туда не кишки вывалились, а пух полетел.
– Да тут всё просто. Для достоверности образа ссутулил плечи, подложил под пузо подушку, вот её и прошили клинком. Кстати, теперь Савельичу нечего подкладывать под зад, а у него ревматизм.
– С подушкой разберёмся. Саблю ты сломал, но когда ты успел подмениться с переодетым в тебя Савельичем, ведь в кабаке с тебя глаз не спускали?
– В кабаке я вычислил шестерых по свою душу, вышел, зашёл якобы по нужде в конюшню, а вышел уже Савельич. Крался сзади и помаленьку сокращал число нападавших.
– Ясно, хитро задумано! Далее по списку. Откуда взялся осёл, и куда делись выданные вам две казённые лошади?
– По приезду на постоялый двор, Савельич за полушку велел какому-то сорванцу отвести наших лошадей в стойло, но ни сопляка, ни лошадей мы больше не видели. Ну ни осёл он после этого? Савельич, подай голос!
– Иа, иа, – донеслось из сеней.
– Фигляры! Лошадь свою я оставлю и пойду пешком. Ты справишь новый кафтан и поправишь свою морду лица. Всё до завтрего, крутись как хочешь, но к обеду выедешь в дубраву и будешь совершать верховую прогулку, пока задница не отвалится. С тобой хотят поговорить. Всё!
– Вот и друг называется! Ни молодец тебе, ни спасибо за службу, хоть лошадь оставил.
Скрипнула дверь, это вернулся Григорий Иванович.
– Лошади твои мы знаем у кого, да вот повода зайти всё как-то нету. Дайка свои червонцы сюда, а себе возьми вот мои ассигнации. А то рукоятка из поддельной кости, подошва из поддельной кожи, сдаётся мне, что и червонцы фальшивкой попахивают.
Глава 6
Вечером, того же дня Савельич поспешил в лавку за новым кафтаном для «барина», все размеры он знал наизусть, а предпочтения и вкусы у Владимира почти не менялись с детства. Именно Владимира, ибо так нарекли его родители, так окрестили в церкви.
Однако в юности Владимир успел сойтись с лесными разбойниками, пытаясь навести справедливость по своему усмотрению, перебил почти весь свадебный кортеж, желая похитить свою возлюбленную, но та оказалась уже насильно повенчанной с другим и бежать с Владимиром отказалась.
Имя Владимира Дубровского гремело на всю округу, оставаться было нельзя. Он попытался скрыться за границей, но по пути попал в плен к самому Емельяну Пугачёву. Шёл самый разгар Пугачёвой смуты, Емельян казнил всех дворян и попавших в плен офицеров, но Владимира почему-то не тронул. Сия причина осталась загадкой. То ли он знал, что Дуброский лишён дворянства, то ли вообще хотел склонить последнего к присоединению и участию смуте. Ходила на слуху и другая версия, будто бы Владимир и ранее встречался с Пугачёвым, признав в нём беглого, властям не сдал и даже подарил ему заячий тулуп, чтобы Емельян не замёрз в мороз. Из-за проявленной ранее широты души и щедрости, Пугачёв и пощадил Владимира. Романтически настроенная часть молодёжи придерживалась этой версии. Сказать, что все барышни были заочно влюблены в Дубровского, ничего не сказать. Они боготворили его!
Но зная мелочный и скупой характер Савельича, в ряд ли можно себе представить, чтобы он позволил разбрасываться имуществом. Масла в огонь подлил некий Швабрин. Он был помолвлен с Ариной, но видел её страстное увлечение Дубровским, жутко ревновал. В своём доносе он указал, что якобы Дубровский активно помогал Пугачёву и даже выдавал ему аристократов и знакомых офицеров.
В конце концов терпению властей пришёл конец, и Дубровский был схвачен и отправлен на дознание. Пытки при допросах к Дубровскому не принимались, но конвойные и приставленные к Дубровскому офицеры всегда лично пытались учинить над предателем расправу, даже не вникая в ход следствия. Вскоре Дубровский был отправлен на каторгу, за ним последовал только верный слуга и приставленный нянька Савельич.
Неизвестно, сколько бы ещё осталось прожить Владимиру, но Арина Родионовна как-то прознала про несчастья Дубровского и подлый поступок Швабрина. Помолвка была расторгнута, Арина несколько раз пыталась добиться аудиенции у Екатерины II, но всякий раз ей было отказано. Волею случая она случайно встретилась с императрицей в парке, не зная с кем общается, поведала незнакомке о своём горе и подлом поступке Швабрина. Не известно о чём ещё говорили Арина и императрица, но Швабрина уже на следующий день отправили на каторгу без суда и следствия, а Дубровский попал под частичную амнистию.
Дело Дубровского было закрыто. Сам Дубровский исчез в недрах тайной канцелярии, но появился другой человек – Пётр Андреевич Гринёв, который под присмотром тайной канцелярии кровью и потом должен был ежедневно доказывать свою любовь и преданность государству и трону. Много воды утекло с тех пор.
Савельич купил новый кафтан, торгуясь за каждую копейку, зашёл к цирюльнику за бодягой.
В назначенное время Гринёв прибыл в дубраву. Новая тайная встреча с тайным лицом сулила новое задание, поэтому душевное здоровье Петра Андреевича поднялось до 80%.
Конная прогулка затягивалась, Гринёв отпустил поводья и задремал. Чья-то рука коснулась его плеча.
– Месье ГринёФФ! Какая неожиданная встреча!
Гринёв спросонья и на рефлексах чуть не вывернул кисть незнакомца, но вовремя опомнился, поняв, что с ним говорит женщина.
– О! Ваше Величество?! – Гринёв ожидал встретить здесь кого угодно, даже старика Бестужева, но…
– Пожалуйста без имён и титулов, я здесь инкогнито, официально мой приезд только завтра. Так вот Вы какой, Владимир Дубровский. Да, Вы ещё способны вскружить голову дамам! Аринка знала, за кого просить. Но к делу. Вы уверены, что здесь готовится заговор?
– В свете новых событий, нет, государыня. Указанные мною лица просто мошенники, а высокие должностные лица возможно пешки в чьей-то игре. Возможно, здесь не обошлось без закордонной помощи.
– Казна пуста, моя армия не получала жалование уже три месяца. Ваши мошенники – мои личные враги их ждёт виселица, ваш варварский казнь топором мне не подуше. А мои правые и левые руки в государстве должны слушать только одну голову – мою, если не хотят потерять своей! Я правильно говорю?
– Несомненно, Ваше Величество!
– Мы внимательно рассмотрели Ваши артефакты. Материал рукоятки остался неизвестен, но на подошве диковинной туфли явно не кожа. Месье Ломоносов утверждает, что этот материал похож по составу на сок каучукового дерева в смеси с серой и углём. Это очень редкий твар и дорогой. Ни у нас, ни у наших соседей нет мощности и необходимости производить такую обувь в объёме, что может себе позволить всякий тать. У нас появился новый и неизвестный враг, он меня пугает, Гринёфф. На Руси водятся тчерти, я знаю, может это они?
– Нет, государыня, черти ходят в копытах, но даже если это они, я их изловлю и преклоню перед Вашими ногами на Ваш суд.
– Молодец! Герой и хвастун, прямо как мой Гриша Орлов… Я была очень несчастна в браке, это все знать, мой супруг ходить на лево к Голицыной Катьке. Я старалась из самолюбия не ревновать, но… Когда он отправился в мир иной не без помощи вашей канцелярии, я наставлю ему рога! Сволач!
– Государыня, вы упомянули нашу канцелярию, не могли бы Вы полностью нас восстановить?
– Третий Пётр был дурак, когда вас прикрыл. Я частично вас воскресила, разрешила пытки скотов. Но полностью дать вам былую власть? Перед моим замужеством я шагу не могла сделать без вашего глаза, моя мать… Меня это очень угнетает и сейчас. Я подумаю, может изменю название, чтобы не вздрагивать при вашем упоминании.
– Государыня, Вы очень храбрая женщина!
– Да, Гринёфф, я храбрая, но я женщина! Кстати, как поживает Ваша женщина Арина?
– Она не моя женщина, государыня .Арина очень сильная, при ней я бы превратился в приказчика по хозяйству, а как служить короне? Нет. Я в её жизни был просто романтическим увлечением, наш брак только испортил бы ей жизнь.
– Вы болван, Гринёфф! Ты нет сердца! Это я была увлечена вашей романтической историей и своей тсарской рукой хотела изменить вашу судьбу. Ты нет сердца! Ты! Я проведу реформу в Сенате! Ваша канцелярия будет заткнута в какой-нибудь департамент, чтоб я о вас больше не слышать! Убираться! В конце тропинки стоит мой секретер, там всё что нужно!
Екатерина в гневе пришпорила свою лошадь и унеслась прочь. Императрица, немка по происхождению настойчиво изучала русский язык, ошибалась в произношении только когда была в гневе, поэтому в конце тропинки Гринёва ожидал не секретер, а личный секретарь Екатерины.
– А, месье Дефорж! Наконец-то!
– Что? – Удивился Гринёв.
– Не валяйте дурака, Гринёв! Мы всё про Вас Знаем! Вы хорошо здесь справились, вами довольны.
– Я бы так не сказал.
– Это не моё дело. У вас новое задание. С памятником Петру не всё гладко, кто-то хочет выставить государыню на посмешище. Займитесь этим. Поезжайте в столицу немедленно, не месте разберётесь что к чему. Теперь Вы француз Дефорж, специалист неважно по чём. Вот ваши новые бумаги и разрешения на проход на все участки строительства и отливки из бронзы. Вот подушка от государыни для Вашего больного слуги. Но его задница не должна долго сидеть, в прочем как и Ваша. В бою Вы потеряли саблю. Государыня дарит Вам этот клинок. Это сабля –пистоль одного итальянского мастера. В нём шесть зарядов, порох и пуля находятся в хитроумных цилиндрах, для повторного использования не пригодны, по мне так безделица, но государыня сказала, что Вы поймёте.